Предательски чистое небо

– Воды, – донеслось из хижины. Я не ответил, но ироничное "конечно" без всякой жалости пронеслось в голове.

Через пару часов или мгновений я брел по выжженному городу и сердито кричал что-то несвязное зависшему над горизонтом солнцу. Выбитые стекла хрустели под ногами как январский снег. Чем ближе я подбирался к центру, тем меньше зданий находил, да и те напоминали древние руины. Периферийным зрением я заметил вдалеке неясное движение. На повестке дня встал новый вопрос: убегать и прятаться или нестись навстречу, размахивая руками? Принятый разумом компромисс заставил меня затаиться и ненавязчиво наблюдать. По заваленной мелкими обломками железной дороге мирно шел трамвай. Раньше здесь была остановка, я сам когда-то ездил этим маршрутом на рынок. Железный зверь, как ни в чем не бывало, немного порычал и остановился. Металлические "рога" топорщились в разные стороны и будто бы упирались в самое небо. Зрелище оказалось настолько привычным, что я, сам того не заметив, выбрался из укрытия и заскочил в уже тронувшийся транспорт. Отсутствие дверей и стекол на общем фоне города не настораживало, да и в салоне, помимо меня, находились другие люди. Двое рослых мужчин стояли спиной, ухватившись за поручни, по левую сторону сидела задремавшая старушка, а в дальнем конце, уставившись в заднее окно, балансировал на цыпочках мальчик, лет десяти от роду. Несказанно обрадовавшийся я плюхнулся на сиденье возле бабушки и со вздохом облегчения вытянул ноги. Трамвай немного покачивало, но действовало это на меня успокаивающе. Проехав несколько остановок, я наконец освоился и решил завести беседу. Когда-то пустая болтовня в уличном поезде была моим коньком и забавляла не только меня самого, но и случайных попутчиков.

– Почему вы стоите? Столько свободных мест! – ненавязчиво заметил я, обращаясь к ближайшей спине. Мужчина промолчал словно и вовсе не заметил вопроса. Второй стоял чуть дальше, почти у кабины водителя, а кричать через весь салон чревато возможностью разбудить старушку. Тогда я тихонько перебрался в хвостовую часть трамвая и окликнул мальчика.

– Что ты здесь делаешь? – удивился он. Улыбчивые пухлые щеки, высокий лоб, глаза бусинки. В таком возрасте все дети похожи друг на друга, возможно потому что черты лица все еще хранят в себе ребяческую наивность. В руках он держал листок белой бумаги.

– Еду домой, – неожиданно для себя решил я.

– Не надо домой, – строгим тоном ответствовал парень, словно отчитывая, – Надо в небо!

– Это как? – я едва держался, чтобы не разразиться громким смехом. Ребенок тем временем ловко сложил бумажного журавлика, а потом выкинул его в окно.

– Расправляешь крылья и летишь.

– Что ж ты остальных не ругаешь? Сейчас вот внемлем твоим словам и как вспорхнем целой стаей!

– Они мертвые, – мальчик слегка опустил голову и выпятил нижнюю губу.

Я вмиг растерял свое поднявшееся было настроение, одним прыжком добрался до бабушки и потряс ту за плечо. Голова упала на пол и прямо на моих глазах рассыпалась в труху. Я отпрыгнул и непонимающе уставился на свои ладошки. Разве я мог сделать такое с живым человеком? Развернув молчаливого мужчину лицом к себе, я уставился в темные провалы глазниц. Колени его обмякли и он безвольной куклой повис на припекшейся к поручням руке. Оставалась только кабина водителя. Обойдя трупы, насколько это позволяли узкие проходы, я затаил дыхание и буквально одним глазом заглянул за ширму. Коричневые струпья свисали с лица машиниста, шеи и кистей рук.