Закон обратного отсчета

Проявленным доверием Макс взволнован и горд не меньше, чем покупкой байка.

Возвращаются девчонки взбудораженные и лохматые. Спрыгнув с байка, Алекс фонтанирует эпитетами и планами – что докупить, куда поехать, до какой скорости разогнаться и какие фильмы пересмотреть.

– Отличный конь, – Савва гладит Фаер по разгоряченным бокам как живого. Спешившись, спрашивает Михаила: – Все родное на байке или менял что-то?

– Так по мелочи. Байк почти нулевой. Хозяин на северах денег заработал, купил игрушку, покатался неделю и снова на заработки умотал. В итоге там и остался. Спустя пару лет в отпуск приехал, по-быстрому распродал здесь все, что увезти не смог. И байк в том числе. По Новому Уренгою на мотоцикле особо не покатаешься.

– Звучит правдоподобно, – задумчиво говорит Савва. Будто не решаясь о чем-то спросить, она бросает мимолетные взгляды то на Джа, то на Михаила и возвращается к байку, как на безопасную территорию.

– Я слышал, – встревает Макс, – на наших Уралах в район Заполярья рейды устраивали.

– Да? Это надо быть жестким фанатом. Я б не решился…

– Слушай, – Савва резко сворачивает разговор, – а колодки тоже родные стоят?

– Тормозные? – тупо уточняет Михаил. – Нет, поменял.

– Тогда сними их, пожалуйста.

– Зачем? Они ж новые.

– Это прекрасно, что новые, но снять-то можно? Маркировку посмотреть надо.

Михаил озадачен. Тормозные колодки – деталь, несомненно, важная с точки зрения безопасности, и сверять оттиск на самой колодке с данными упаковки порой полезно, но чтобы из всего байка перепроверить производителя желали только на них, с таким Михаил сталкивается впервые за все время работы с техникой.

– Да не вопрос. Сейчас открутим.

Он возвращается в гараж за ключами, и Савва, воспользовавшись моментом, идет за ним.

– Не прими за бабскую вредность, я не из любопытства докопалась, – говорит она, озираясь по сторонам. – В последние месяцы какая-то демоническая херня творится. Колодки ни с того, ни с сего рассыпаются прямо во время езды. Чем такой фокус финалится, сам понимаешь. И на всех таких колодках стоит маркировка, причем, черная, как будто тиснение. Буква «М» или знак суммы «Σ», смотря как развернуть. Блин, это что, «Костяшка»?

Во втором ряду чопперов, действительно, отдыхает легенда Харлеев, чтобы добраться к нему Савве приходится бесцеремонно раздвинуть первый ряд и протиснуться между японскими тяжеловесами.

– Какой классный! – подобострастно выдыхает она, обводя пальцами круг передней фары. – На ходу?

– Угу, – откликается Михаил. – Знаешь, почему его так прозвали?

– Говорят, крышки клапанов похожи на кулак с двумя костяшками. Но по мне, это скорее пучеглазый муравей.

– Вот взяла и обосрала легенду. – Михаил возвращается из ремонтного отсека с ключами в руке. – Пошли на выход. На счет колодок. Сколько работаю с байками, такой… байки не слышал.

– Пока проблемы только с авто, – чтобы выбраться, Савва принимает протянутую Михаилом руку, переступая через вывернутое колесо Кавасаки. – Спасибо.

– Даже если так. Ни разу по телеку не слышал, в сети тоже не встречал. Хотя…

Съеденная до металлического каркаса колодка «неприкасаемого» байка встает перед глазами. Естественным ее износ точно не был.

– А полиция точно в курсе?

– Замалчивают! – уверенно заявляет Савва. – У нас инфа из отчетов ГАИ. Если на колодках есть метка – проблема всегда в них.

– О как. А есть статистика, сколько колодок без этой метки выходят из строя?

– Можешь ерничать сколько угодно. Мы проверяли, на нескольких заводах, около сотни пар в месяц выходят с этой отметкой. И ни один производственный процесс не объясняет ее появления.

Чтобы влезть в цеха разбросанных по стране заводов нужны колоссальные связи и ресурсы. Нужна власть, заметная настолько, насколько пророку с инквизитором стоит держаться от нее подальше. Михаил останавливается у самого выхода.

– А «мы» – это кто?

– Общественно полезная и независимая организации «Эквитас», – с апломбом отвечает Савва.

– Да ладно, – Михаил недоверчиво кривит рот. – Это же местная тусовка девочек-байкеров. Кто вас на заводы-то пустит?

– Дальше Википедии гуглить не умеем, да? Зайди в даркнет, откроешь новый дивный мир. У Падре люди по всей стране от бомжовых низов до верхушки бизнеса. А то, что в Икстерске ебашат только девочки-байкеры говорит лишь об отсутствии яиц у гендерно-мужского населения.

Михаил разводит руками, не желая оправдываться за все мужское поголовье города.

Снять колодки дело пяти минут. Савва оглядывает их придирчиво, со всех сторон. Михаил втайне надеется увидеть мифическую отметку, но с тормозами Фаера все в порядке.

– Сертификат безопасности выдашь? – спрашивает Михаил, закручивая последний болт на заднем колесе.

– На этот байк – да, – язвит в ответ Савва. – Остальным под суппорт не заглядывала.

– Ну, это процесс интимный, допускается только хозяин.

– Уймитесь уже! – возмущается Макс. – И дайте мне прокатиться!

В руках нового хозяина Фаер рычит покладисто, с готовностью покорять ухабы местных дорог. Собираясь за байком, о шлемах, конечно, Солдат не подумал. К счастью, Джа откопал в гараже пару старых. Максу с чужой головы шлем пришелся в пору, на Алекс же болтается, как ни затягивай, но снять его Михаил не позволил – не для того вытаскивал ее со стройки, чтобы переживать за целостность черепа.

Опустевшая ниша в гараже мозолит глаза, и хотя прорех в стройных рядах мотоциклов хватает, именно эту пустоту по левому борту хочется заткнуть. Михаил прикидывает, какой из оставшихся байков лучше перегнать на место Фаера, когда в мастерскую входит Джа. Неслышно и неожиданно, Михаил вздрагивает, случайно смахнув с верстака рулон вафельных полотенец. Белое полотно раскатывается по пыльному полу.

– Вот блядь, – вполголоса ругается Михаил, нагибаясь за рулоном. Отряхивает испачканную сторону.

– Мотоциклы протирать пойдет, – успокаивает Джа, садясь на крутящийся табурет, который по праву считает своим. Единственный предмет в мастерской, на который никто больше не претендует. – Почему ты байк так запросто отдал?

– Чтобы завтра вернулись, – отвечает Михаил. Облокотившись на верстак, он отрывает от рулона добрый кусок и вытирает руки. Слишком тщательно, чем требуется на самом деле. – При их подружке не поговорить, а тет-а-тет можно и раскрыть карты.

Он смотрит на Джа и понимает – объяснения не обязательны. Но если сразу расставить все точки над «ё», после не будет шансов сделать вид, будто ничего не было.

– Они знают тела друг друга лучше некуда. И уж одинаковые метки должны были заметить.

Джа упирается локтями в колени, выгибает пальцы один за другим до хруста суставов. Мерзкая привычка.

– Михаил, ты хочешь открыться?

– Если это поможет – мне плевать. Они и так многое знают, так что невелика потеря. Вопрос в другом – ты хочешь докопаться до сути? Джа, ты правда этого хочешь?

Пророк отвечает не сразу. Но честного ответа можно и подождать.

– Пора, – Джа вскидывает голову, отбрасывая с глаз челку. – Слишком часто в последнее время. Дальше будет только хуже. И пока мы во всем не разберемся, это не кончится.

Если быть честным, Михаил не уверен, что это вообще может закончиться. Пусть они докопаются до первопричины, но как устранить не пророчества – убийства? Есть ли способ? Михаил сомневается. И Джа сомневается тоже. Но иногда наличие цели важнее, чем сама цель. Поэтому Михаил кидает на колени Джа рабочие перчатки и командует:

– Надевай. Поможешь байки переставить.

– Как сортировать будем? – спрашивает Джа.

– Сортировать? – Михаил задумчиво обводит взглядом мотопарк. Классика припаркована по одну сторону, спорты – по другую, все выставлены по литражу, штучные вроде кастомов или эндуро сгруппированы в отдельной нише. За порядком Михаил всегда следил пристально, считая его панацеей, но любая система рано или поздно либо дает сбой, либо надоедает до чертиков.

Михаил ерошит макушку и предлагает:

– А давай как попало?

5.

С утра приезжал мусорщик Вадимыч, и теперь по двору разбросаны мотоорганы.

– Какое кощунство, – морщится Джа, наблюдая, как Михаил увлеченно копается в груде мертвого металлолома. Тот разгребает сваленные в кучу детали, осматривает каждую, проверяя – есть ли шанс оживить, и отбрасывает в сторону бесполезные трупы вроде этой опорной шайбы с поперечной трещиной. Глухо стукнувшись о бетон, шайба катится к лавочке, пока Джа не останавливает ее носком кеда. – Слышь, некромант моторный, а нам не дешевле купить детали у поставщиков, чем разгребать это дерьмо, ммм?

– Может, и дешевле. – Михаил выпрямляется и теперь, разглядывая цилиндр двухтактного двигателя, высится над кибер-холмом, как торжественно водруженный крест. – Но некоторые раритеты можно откопать только на свалке. Шарил бы Вадимыч в механике, не видать мне этого цилиндра. Целехонький.

Михаил, довольный находкой, бережно откладывает деталь в мелкую, проржавевшую по бокам тележку. Этот цилиндр поедет в мастерскую, на полки.

На утробный рев Фаера парни оборачиваются синхронно.

Пока Михаил выбирается из груды металла и вытирает руки сначала пробензиненной, а затем – мокрой тряпкой (перчатки перчатками, но в этом мусоре пока копаешься, угвоздаешься по самые локти), Джа закатывает тележку в мастерскую и запирает клиентские ворота изнутри. Забейся пророк куда-нибудь в угол среди притихших байков, только бы не выходить к гостям-клиентам, Михаил бы не удивился.

О том, что Макс окончательно забил на квартирный вопрос в пользу байкерской жизни, Михаил понял с первого взгляда. Даже навскидку полная боевая экипировка Солдата и его подруги от шлема до перчаток тянет на половину стоимости самого байка. Михаил готов спорить, что за первым тюнингом эта парочка примчится не позже чем через месяц. Если не спугнется пророчествами.

– Здорово, брат! – перекрикивает свой байк Макс. Глушит мотор, пока Алекс спрыгивает на землю и снимает шлем, эффектно тряхнув волосами как в гламурной рекламе.

Девчонка сияет. И Михаил невольно улыбается в ответ.

– Ну, как вам зверь?

– Звееееерь! – восторженно заявляет Алекс. Кивает на груду деталей. – Генеральную уборку затеяли?

– Наоборот, – Михаил пожимает Максу руку. – Один знакомый на городской свалке работает. Собирает все, что принимает за запчасти и сдает мне, как металлолом. Привозит целый кузов где-то раз в месяц и сгружает. А я потом неделю разгребаю.

– И много интересного привозит? – Макс, подбоченившись, вглядывается в хромированную россыпь.

– Даже втулки из истребителей попадались, – смеется Михаил. Хлопает Солдата по плечу. – Ну, что? Объездил байк?

– Мой конь, – гордо отвечает Макс. Достает документы из перекинутой через плечо сумки и протягивает их подошедшему Джа. – Я все подписал и денег привез. Называйте цену.

Михаил наизусть помнит, во сколько обошлась каждая шайба каждого байка и сколько времени он провозился, прежде чем восстановить каждый. С Фаером повезло, перебирал его Михаил лишь профилактики ради, и за эту работу с Макса не берет ни копейки.

– Брат, этот байк с рук в Интернете продают в полтора раза дороже, – удивляется Солдат.

Михаил в ответ улыбается и разводит руками. Еще не известно, кто кому будет обязан большим.

На праздничную пиццу уходит половина запасов из холодильника. Пока Джа с Птенчиком воюют за очередность слоев начинки, Михаил влюбляет Макса в байки рассказами о подвигах и выходках механических подопечных, устроив экскурсию по мотопарку.

– Я не сказал бы, что у каждого есть душа, – наклонив голову, Михаил смотрит на заднее колесо рыжего Кавасаки и помечает в голове «подкачать». – Вот характер – есть. Бывает, возишься с одним по полгода без толку, уже собираешься пустить на запчасти, а у него всего лишь надо было какую-нибудь мелкую деталюху смазать. И нет, чтобы посигналить.

– Подергать за штаны и попищать: «Хозяин, смажь меня»? – смеется Макс. Солдат взобрался на вальяжный старый Харлей и пытается приноровиться к прямой посадке. – Нафига руль такой высокий сделали? Неудобно же.

Михаил пожимает плечами.

– Для тех, кому он по характеру близок, руль очень удобный.

– Философия, – морщится Макс, слезая с байка. Оглядывает ряды притихших мотоциклов. – И давно ты с ними?

– Сколько себя помню.

– Уважаю, – кивает Солдат. Добавляет сразу: – Уважаю людей, которые не размениваются на все подряд. Я – человек конкретный. По мне, лучше быть спецом в чем-то одном, чем нахвататься везде по чуть-чуть.

– Зря ты так категорично. А если человека от разных талантов распирает? – Михаил вспоминает недавнюю бурю Джа и невольно ухмыляется. Для таких как пророк быть одностаночником – не индикатор «конкретики», а везение родиться «нормальным».

– Если распирает от талантов, имей смелость выбрать один, – режет Макс.

Михаил вовремя сдерживается, чтобы не ответить: «Кто б еще дал такой выбор». Сев на крутящийся табурет, Михаил замечает, насколько тот неустойчив. Болты изрядно расшатались, многие норовят выскользнуть из резьбы, а Джа еще и крутиться на нем умудряется, нет чтобы подтянуть, до инструментов – рукой подать. Осторожно, придерживая сидушку и сместив свой центр тяжести в безопасное положение, Михаил подкатывается к подставке с инструментами, снимает с крючка отвертку.

– Джа тоже в технике шарит? – спрашивает Макс. Он дошел в своей экспедиции по гаражу до Михаиловой фонотеки и шуршит пластиковыми коробками дисков, щелкает, открывая их, чтобы посмотреть сами CD и вкладыши. – Или он чисто по бумажкам?

Михаил, не слезая с табурета, на ощупь подтягивает болт, глядя в бетонный потолок.

– Разбирается. Не настолько, чтобы починить, так, в случае чего подшаманить сумеет.

– Значит, для него все это – голый бизнес?

– Это в первую очередь – его бизнес, его идея. – Михаил возвращает ключ на место, ерзает, раскачиваясь, на табурете, проверяя, прочно ли закрепил сиденье. – Я, наверное, так и продавал бы разное барахло от скутеров до катамаранов. Знаешь, есть такой павильон возле Казачьего рынка с брезентовой крышей?

– Знаю. Ты там работал?

– Где-то с полгода. А потом с Джа по пьяной лавочке расписали, как охуенно было бы скупать у криворуких мажоров байки, доводить до ума и продавать правильным пацанам.

Макс по-дружески льстивый кивок оценил, расплылся довольный, мол, в этом гараже-мотопарке все пацаны, как один – правильные.

– Говорят, бизнес с друзьями строить нельзя, – замечает он. – Либо разосретесь из-за дележки, либо сам бизнес развалится. Исключений мало. Круто, когда есть такой друг, которого в партнеры взять не западло.

– Это точно.

– Тебе повезло. Вы с детства дружите? – спрашивает Макс, посмеивается: – Извиняй, ты может, уже и рассказывал, но я нихренашеньки не помню.

– Аналогично! – Михаил тоже невольно смеется, хоть к воспоминаниям о славной попойке и липнет картина похмельного утра. Отвечает честно. – Нет, мы знакомы всего года три.

– Да брось! – не верит Макс.

– Серьезно.

– И что, мотоциклы так роднят?

Михаилу проще ответить «да», в среде мотоклубов такие братские истории не редкость, Макс сам убедится, когда втянется. А он точно втянется, у Михаила глаз наметан. Намотает километраж по трассе, пропишется в этом самом гараже с отверткой наперевес, возможно – захочет войти в долю. Михаил четко представляет, как оно может быть. И хочет, чтобы так оно и было.

Джа говорил, все в мире подчиняется законам. Знакомым или неизвестным, вообразимым или необъяснимым привычными терминами нынешней картины мира. Значит, случайностей не бывает, и Солдат, бесцеремонно усевшийся на почти нулевый кастом Триумфа, оказался здесь и сейчас с определенной целью.

Михаил ставит фишки на правоту пророка и отвечает:

– Дело не только в мотоциклах.

Макс глядит внимательно, затем подается вперед, упирается локтями в бензобак, чешет щетину на подбородке.

– Будь Джа похож на нас с тобой, я бы подумал, что вы вместе вышли из какой-то передряги.

– Вроде того, – прикидывает Михаил. Про себя усмехается: «Если б вышли», вслух объясняет: – Я ему помог. Оказался в нужное время в нужном месте. До сих пор рад, что так вышло. Иначе в итоге не видать мне всего этого двухколесного великолепия.

– Боюсь спрашивать, чего не видать Джа, – говорит Макс и спешивается. – Идем, посмотрим, что они с Сашкой натворили. А то выпытывать подробности за спиной у твоего друга – гнилое дело.

Михаил кивает и выходит из гаража, полностью окрепнув в своих намерениях, и уверенный, что к этому человеку можно повернуться спиной.

Судя по запахам, пицца на подходе. Алекс и Джа сидят за столом, увлеченно рисуют что-то в блокноте в две руки, несколько изрисованных листов вырваны и разложены по всей кухонной мебели, пара смятых валяется возле приоткрытой дверцы шкафа с мусорным ведром.

– Что рисуете? – взяв со стола один из эскизов, Михаил вертит его в руках, не сразу разобравшись по цветным абстрактным пятнам, где у нарисованного бензобака верх, где – низ.

Макс заглядывает Михаилу через плечо.

– Это вы куда такое налепить ходите?

– На нашего красавца, естественно, – Алекс отрывает взгляд от нового эскиза только для того, чтобы показать Максу, насколько он непонятлив. – Хотя этот мне не очень нравится, посмотри вон тот, у доски который.

– Не надо на моем байке ничего рисовать! – Макс хватает эскиз, лежавший у разделочной доски, теперь Михаил заглядывает ему через плечо. На листке – бензобак, увитый трещинами, как разбитое стекло, в самом центре воткнут дротик, пришпиливший мятый листок с небрежно выведенным латинским «Libertas». Красиво, стильно, пугающе и, похоже, Максу нравится, но он не отступает: – Давай сначала все необходимое к нему купим, а потом уже будем красоту наводить.

– Джа с нас только за краску возьмет, так что не жмоться.

У Макса иссякли аргументы, и он машет рукой, бросив эскиз на стол. Сочувственно похлопав солдата по плечу, мол, смирись, Михаил достает из холодильника пиво на всех, бросает взгляд на табло духовки. Остается всего минута.

Пицца удалась – все три вида просто великолепны, хотя повара и переживали за перебор с острой приправой. Голод утоляется быстро и вскоре еда отходит на второй план, уступает место около-моторной болтовне и мотоликбезу. Михаил пьет медленно, цедит из горлышка мелкими глотками, вынуждая Макса сбавлять обороты и подстраиваться под его хозяйский темп.

Наконец наступает долгожданный и неизбежный момент. Макс торжественно поднимается со стула, держа в вытянутой руке бутылку, он высится над столом с монументальностью памятника Свободе и произносит:

– Братья, я счастлив, что познакомился с вами. За знакомство!

Звенит, столкнувшись, стекло. Прежде чем ответить, Михаил убеждается в двух вещах. Во-первых, голос у Макса все еще трезвый. Во-вторых, сидит Солдат аккурат напротив, а все ножи уже сгруппированы возле Михаила, и чтобы добраться до любого из них Максу придется тянуться через стол.

– К сожалению, не все так просто, друг, – Михаил говорит как можно спокойнее и миролюбивее. Чувствует, как подобрался, замер на вдохе сидящий по левую руку Джа. Ловит встревоженный взгляд Алекс.

– Чего непростого-то? – глухо спрашивает Макс. Насторожился, заметив реакцию остальных, ждет объяснений. И шарит глазами по столу, отмечая координаты приборов.

Михаил кладет руки на стол перед собой, показывая, что открыт. Джа делает то же самое.

– Мы с Алекс были знакомы до того, как ты привез ее сюда, – говорит Михаил. Он не делает пауз, чтоб не дать возможность задать лишние вопросы. – Мы встретились с ней так же, как и с тобой. При схожих обстоятельствах. Алекс, расскажи ему, пожалуйста, что случилось, а я объясню, почему.

Макс молчит, поворачивается к будущей жене и требует объяснений, не проронив ни слова. Девчонка бледнеет до мела, рыжие кудри на контрасте пылают огнем. Но, как и при первой встрече, она быстро берет себя в руки.

– Он говорит вот об этом, – Алекс закатывает рукав рубашки и демонстрирует следы почти заживших ссадин на запястьях. – Это они меня вытащили, Макс. Никакой мимо проходившей гопоты не было. Михаил вырубил того урода и вместе с Джа вывез меня со стройки. Они просили никому себя не описывать. На Михаиле ножей было больше, чем в оружейном магазине, – Алекс оборачивается к Михаилу, оправдывается: – Я старалась крепко держаться, чтобы с мотоцикла не слететь, а через куртку твой арсенал прекрасно чувствуется.

Михаил мотает головой, мол, не зацикливайся.

– Максим, родной, разве я могла рассказать тебе? Ты ведь стал бы их искать. А вдруг ты навел бы на них полицию?

– У вас проблемы с ментами? – Макс откинулся на спинку стула, вроде расслаблен, но Михаил знает, что это лишь видимость. Солдат собран, он следит за каждым движением Михаила.

Не смотря на причастность всех, сидящих за столом, к разговору, ведут его двое. Михаил готов к тому, что Макс не захочет верить, поддавшись более простому объяснению, которое не нарушает и не противоречит его положению вещей. Михаил только надеется, что в критический момент Джа уведет с линии огня девчонку, а не бросится сам грудью на амбразуру. Инстинкт пророка – защищать правду любыми способами. Даже подставляя собственную шею под топор. И как Михаил ни старается все эти годы, искоренить его полностью не удается.

– Не совсем, – отвечает инквизитор Cолдату. – Если бы нас хоть раз застали на месте преступления, проблемы были бы. Но менты всегда очень сильно опаздывают.

– Значит, ты не можешь объяснить им, как оказываешься «в нужном месте в нужное время»?

– Им не смогу. Тебе – попытаюсь.

– Стоп! – в разговор резко вклинилась Алекс. – Макс, так на тебя тоже напали? Когда? Кто?

Похоже, мир Алекс пошатнулся первым, причем без помощи Джа и Михаила. В ее вселенной не существовало людей, которые рискнут напасть на Макса, будучи в своем уме и при инстинкте самосохранения. Да и сам Cолдат не придавал ночному инциденту подобного колорита.

– Ерунда, – отмахивается он, хватается за бутылку промочить горло. – Какой-то отморозок с арматурой. Наверное, ограбить собирался.

– Он собирался тебя убить, – произносит Джа, и все оборачиваются к пророку. У Джа такой вид, будто все, чем дорожил, уже потеряно, а за оставшееся цепляться нет резона. Он не смотрит на собравшихся. В его пальцах лист салата, и Джа крошит его в свою тарелку поверх недоеденной пиццы, отрывая маленькими кусочками. – Сначала оглушить. Потом забить арматурой до смерти. Он нанес четырнадцать ударов, хотя твой череп раскроил третьим. Он перестал бить, только потому что устал.

– Ты что несешь? – Макс нервничает и теперь не скрывает этого.

– Я знаю, так и было бы, если бы Мих не успел. Я это видел. Не могу объяснить почему, но иногда я вижу, как убивают людей. Что-то вроде галлюцинаций.

– Хочешь сказать… – подает голос Алекс.

– Да. Я вижу то, что должно случиться, за несколько минут до этого. И если вам нужны доказательства… – Джа замолкает, замирает, как проигрыватель дисков от переключения дорожки. – Тот подонок на стройке, он тебя пытался подвесить за веревку, которой руки связал, на штырь, торчащий из стены. Вывернул руки. Алекс, как я могу это знать, если внутрь заходил только Миха и гораздо позже?

Алекс мнет в ладони салфетку, похоже, не замечая этого. Включился холодильник, в магазине наврали, что он бесшумный. С улицы доносится громкий хлопок и дородный мат соседки – похоже, кто-то из внуков нашел оставшиеся с нового года бомбочки.

Этот пиротехнический взрыв отрезвляет Макса.

– Ладно, парни, поржали и хватит. Неудачная тема для стеба, правда.

– Макс, это не стеб, – встревает Алекс. Отбрасывает салфетку, прижимает ладони к теперь уже пылающим щекам. – Все так и было! Джа, как? Как ты это делаешь?

У Джа лицо помечено усталостью, но он отвечает на вопрос. Михаил слушает рассказ и может вторить другу суфлером, потому что еще с первой встречи запомнил «покаянную речь пророка» (как он ее называет) слово в слово.

– Не могу поверить, – Алекс мотает головой. Макс вперился взглядом в скатерть и часто прикладывается к бутылке.

– Никто и не верит, – соглашается Джа. – Если б я мог щелкнуть пальцами и впасть в транс для доказательства, но простите, – он разводит руками. – Гадалка живет улицей дальше. Вот у нее и будущее в любой момент показывается, и духи по команде арии Христа воют.

– Мы – хорошие парни, брат, – Михаил обращается к Максу, но тот и глазом не ведет, будто не слышит, будто крепко задумался и выпал из просторной обыденной кухни в иное захватывающее измерение. Так можно подумать, но на деле – только прикоснись. Одно неосторожное движение, и осядешь тут же к лакированной ножке стула, без лишнего шума, с вывернутым за спину подбородком или китайскими палочками в ухе.

Говорил ведь Джа – суши к столу будут лишними.

– Нам нужна ваша помощь, – Михаил переходит к делу, и Макс подает признаки внимания – садится на стуле так, чтобы пнул его из-под себя ногой, и уже в боевой стойке. Михаилу не нравится его настрой, хотя сам себе признается, что вел бы себя так же. – Мы гоняемся по пророческим наводкам не первый год, и впервые встретили жертв, знакомых друг с другом, знающих друг друга. Подумайте, что у вас общего?

– Родинки, татуировки, шрамы, – Джа загибает пальцы, – диагнозы, аномалии, травмы…

– Послушайте, – Михаил прерывает словесный поток, сжимает пальцы Джа в кулак и опускает на скатерть. Хватит. Пусть пророк обижается, что его перебили, с этим можно разобраться позже. – Макс, мне нужен список всех ваших знакомых, кого сможете вспомнить, и недругов, если такие есть. Еще места, в которых вы часто бываете, где с вами можно столкнуться вместе или порознь – не важно. Все нападения связаны, мы в этом уверены. Нужно понять – как.

– Нет, – заявляет Солдат, поднимаясь. – Мы в этом участвовать не будем.

Алекс вскакивает следом.

– Макс.

– Я сказал – нет! Я не собираюсь вываливать все о себе перед кем-то. И ты не вздумай.

– Мы спасли вам жизни, – напоминает Джа. – Ты это знаешь, и никаких доказательств не надо.

От сдерживаемого негодования его бьет мелкая дрожь, вот-вот молекулы разгонятся до критической скорости, и тело воспламенится. Он порывается вскочить, но Михаил удерживает его за плечо и сам не встает – позволяет Максу возвышаться над ними.

Солдат цедит слова сквозь зубы.

– Надо. Мне они нужны. Доказательства. Того, что ее жизни угрожал не ты!

– Зачем мне это?

– Затем, что ты – чокнутый псих. – Макс хватает Алекс за руку, выволакивает из-за стола, понижает голос. – Чтобы я вас больше не видел. Никогда. Если засеку поблизости… Михаил, пеняй на себя. Пришибу. Ты это знаешь.

Михаил знает. И не останавливает. Он позволяет гостям уйти и, только заслышав рев Фаера, отпускает Джа. Тот передергивает плечами, будто стряхивает частицы, оставшиеся после ладони на рукаве. Обхватив руками голову, утыкается лбом в клеенчатую скатерть.

– Ты представляешь, в каком мы теперь дерьме? – гундит в столешницу Джа. – Он знает, кто мы и где мы. Он может сдать нас ментам, Мих.

– Он не станет. Не тот тип людей, – врет Михаил, только чтобы успокоить. Не выходит.

Ничерта не выходит. Щелчком сбив ошметок салатного листа с края тарелки куда-то на пол, Джа бросает едко: «Ну и хуй с ними». Встает из-за стола и небрежно скидывает тарелки одну в другую, не выгребая остатки еды, не убирая вилок, которые лязгают по фаянсу и вываливаются на скатерть вместе с остатками начинки пиццы и крошками. Поверх тарелок наваливаются стаканы, шаткая башня растет, пока Михаил не срывается на грозное «Уймись!», выхватив из рук Джа солонку.

– Оставь в покое посуду! – просит он, вернув солонку на стол.

Джа смотрит в упор, спрашивает:

– Если я не уберу, кто это сделает?

Посуда – не вооруженные психи, и убирать ее прерогатива не Михаила. Так уж повелось с первых дней проживания под одной крышей, каждому своя вотчина, честное разделение обязанностей. Если Джа не способен прочистить водопровод или проследить за работоспособностью отопительной системы, он туда и не лезет. А Михаил не переводит продукты на несъедобное варево и больше не сажает во дворе тополя вместо яблонь. Раньше этого взаимодополнения хватало за глаза, они неплохо уживались в общем доме, удобно перестроенном для совместного бизнеса и геройства. Пророк и инквизитор – самостоятельная, цельная боевая единица.

Теперь же в Икстерске душно от убийств. Михаил борется с усталостью, топит ее в машинном масле, глушит металлическим ревом, отвлекается головоломками с форума скорой мотопомощи (шутка ли поставить диагноз по снятому на мобильник видео). Все без толку. С каждым разом сбруя ножен кажется все тяжелее, а асфальт под колесами все бугристее, потому что приступы пророка все чаще и чаще, и Михаил до смерти боится, что однажды даст сбой и просто не справится. Даже самому лучшему каскадеру бывает страшно без подстраховки.

Джа хватается снова за солонку, но не доносит до посудной башни, сжимает ее в ладони и, упершись кулаками в стол, зависает над испачканной скатертью.

– Мы всегда будем одни в этом дерьме, правда?

Настоящая боль в глазах пророка выглядит иначе, и то, что Михаил видит сейчас – гораздо глубже и опаснее. Ожесточение, отверженность и страх – спектральная палитра безнадеги. Слишком знакомое сочетание, чтобы списать на неудачное мгновение. Тут же незримым ярмом на плечи падают жесткость ремня автомата и жар огня, который лижет ворот, рукав – он почти добрался до локтя, остановили только хлопки чужих оголенных ладоней. В гортани застрял жирный смрадный ком. Он год за годом возвращается – нежданно и действенно, как удар под колени – и с тем же эффектом.

Михаил испариной на загривке чувствует прикосновения сквозняка – они не проводили гостей как положено, и, видимо, входная дверь распахнулась под натиском ветра, который воспользовался редким моментом пролететь насквозь через их логово. Наглая мразь. Мало кому удается выкинуть подобный финт, этот дом – бастион, идеальное убежище.

Идеальная тюрьма. Ее феноменальная защита не в современных замках (их установлено на каждый вход по три штуки и каждый Михаил научился вскрывать менее чем за сутки, херня все эти коды и магнитные механизмы), ее защита в иллюзорной добропорядочности.

Для большинства соседей Михаил и Джа – хорошие мальчики (пусть один из них со странной кличкой вместо имени, но кто нынче без странностей?), трудяги, благовоспитанные неиспорченные представители молодого поколения и безотказные механики, сантехники, водители грузовиков с углем, дезинсекторы, доносчики пакетов из магазинов. Есть такие, кто считает их геями, есть особо талантливые, замечающие в них родство. Но ни одной души, способной разглядеть убийц.

Определение всплывает в сознании, и Михаил смиренно позволяет ему впитаться. Какая разница кого и с какой целью? Убийство – не действие, убийство – это состояние двух людей, один из который перестает быть живым. И если инквизитору хоть раз не удалось избежать подобного исхода…