Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Глава 4. «Большая шестерка»

Высший совет по руководству войной был «внутренним кабинетом», в который входили премьер-министр, военный министр и министр флота, министр иностранных дел, начальники штабов армии и флота. Эти люди составляли «Большую шестерку». Высший совет по руководству войной не обладал конституционной санкцией; у него было право только консультировать и давать советы, исполнительной власти у него не было. Но в связи с тем, что концентрация власти в нем была настолько высокой, его решения имели большую силу. Когда проходили заседания Высшего совета по руководству войной, Япония принимала положение «смирно».

Высший совет являлся в действительности судом шести персон, который решал судьбу Японии и имел также влияние на жизни миллионов людей во всем мире. Влияние, конечно, не было прямым, поскольку это было бы не по-японски. Кабинет министров, а не Высший совет обладал законной властью и действовал в интересах нации, но «центр тяжести» находился в Высшем совете, и его решения неизбежно влияли на весь кабинет.

К 9 августа члены Высшего совета уже прекрасно знали мнение друг друга. Они встречались все чаще, и их совещания становились все более продолжительными, по мере того как возрастало давление противника. И хотя проходили бесконечные часы в обсуждениях, каким образом можно закончить войну, но оставались нерешенными еще многие существенные вопросы, в то время как возможность действовать катастрофически резко сузилась.

Министр иностранных дел Сигэнори Того, шестидесяти двух лет, был вторым кандидатом, избранным Судзуки на этот пост. Кидо, хранитель печати, предложил оставить министром иностранных дел Сигэмицу из предыдущего кабинета Койсо. Но Койсо наложил на это решение вето.

Адмирал Окада рекомендовал Того. Кидо поддержал это предложение, и его секретарь объяснил причину этого: «С войной было невозможно покончить внутри страны, это мог сделать только министр иностранных дел, имевший необычайные способности и готовый ради этого рисковать своей жизнью… не существовало более достойного кандидата, чем Того».

Судзуки нашел Того в курортном городе Каруидзава, где тот вел «сельский» образ жизни почти все то время после своего внезапного ухода в отставку с поста министра иностранных дел в правительстве Тодзё в сентябре 1942 года. Того сел на ближайший поезд в Токио и 7 апреля в 10.30 вечера встретился с Судзуки. Им предстояло выяснить, смогут ли они проводить совместный политический курс, управляя страной.

Того спросил Судзуки, что он думает о перспективах войны. Премьер ответил: «Я думаю, что мы сможем продержаться два или три года». Того просто вскинул руками.

«Современная война, – сказал он старому адмиралу, – зависит в основном от сырья и производства. Поэтому Япония вряд ли сможет продолжать войну даже в течение года». Того посчитал, что они вряд ли смогут сотрудничать, имея столь разные взгляды. Он поблагодарил Судзуки и отказался от предложения.

Однако на следующий день явились несколько важных просителей, среди которых были адмирал Окада, секретарь Кидо Сакомидзу, два бывших высокопоставленных сотрудника Того в министерстве, которые настоятельно попросили Того принять пост. Они сказали, что Судзуки пока не мог говорить о мире из-за возможных неожиданных последствиях, но Того мог бы помочь старому адмиралу окончательно определиться с вопросом и выработать соответствующую политику. Кидо сообщил по секрету, что император желает окончания войны, а он, Кидо, настоятельно просит Того принять предложение.

Того встретился с Судзуки еще один раз, и в этот раз старый моряк сказал: «Что касается перспектив войны, ваше мнение меня полностью удовлетворяет, а что касается дипломатии, то вы получаете свободу действий». При этом условии Того согласился занять пост.

«Министр иностранных дел Того был человеком неразговорчивым, бесстрастным и абсолютно лишенным личного обаяния», – писал премьер-министр послевоенного времени Сигэру Ёсида.

Человек настойчивый, обладавший западным образом мышления, Того послужил Японии как в начале, так и в конце войны. Именно он, будучи министром иностранных дел в кабинете Тодзё в 1941 году, вел длительные, продолжавшиеся несколько недель переговоры с американцами, которые закончились тем, что японский посол передал Государственному секретарю США Халлу послание за полчаса до атаки на Пёрл-Харбор.

При описании внешности Того первое определение, что приходит на ум, – внушительный. Его голову венчала копна волос серовато-стального цвета, под носом с широкими крыльями торчала щетка усов. Рот часто кривила то презрительная усмешка, то гримаса. На больших ушах торчали дужки огромных очков с черной оправой, которые так любили обыгрывать военные карикатуристы союзников. За круглыми стеклами очков скрывались глаза, напоминавшие собой лежачие запятые, подпираемые широкими скулами. Что касается одежды, Того был щеголем, предпочитая строгие костюмы и рубашки в полоску с французскими манжетами и платками в кармане, гармонировавшими с галстуками. С его лица не сходило выражение, которое прямо спрашивало: «Что вы хотите? Почему вы отнимаете у меня время? Вы закончили?»

Того имел такой устрашающий вид, что его подчиненные разбегались в стороны, только завидев подходившего начальника. В конце войны он сильно расстраивался, что никто из работников министерства не предлагал сражаться до последнего. Возможно, это было следствием его внушавшего страх отношения к людям. Отстраненность Того от своих сотрудников объяснялась отчасти его манерой получать информацию об их мыслях и намерениях. Он просил свою дочь Исе сообщать ему, что думают ее муж (секретарь Того) и его коллеги в министерстве иностранных дел по тому или иному вопросу.

Того готовился к карьере дипломата и получил классическое образование. Он специализировался на немецкой литературе в Токийском императорском университете, откуда обычно для многих студентов начинался путь в министерство иностранных дел. Во время Первой мировой войны он находился на дипломатической работе в Швейцарии и был младшим членом делегации Японии в Версале. Затем он был направлен в Германию, чтобы наблюдать за тем, как выполняются и какие последствия имеют условия мирного договора. Бедствия войны оставили в его душе неизгладимый след.

В 20-х годах Того был первым секретарем японского посольства в Вашингтоне на протяжении четырех лет. Пробыв в Германии некоторое время, он становится начальником одного из отделов в министерстве иностранных дел. Там он подготовил документ, касавшийся долгосрочных отношений Японии с Россией, которые он считал очень важными, вторыми по значению после Китая.

В японской прессе его назвали закулисным стратегом, работавшим для двух японских министров иностранных дел в 30-х годах, которые изменили либеральному подходу 20-х в своей политике. О нем начали говорить как о главе «традиционного курса» в министерстве иностранных дел.

По иронии судьбы, в 1937 году он был назначен послом его величества в нацистскую Германию. По складу характера и философским взглядам он был полной противоположностью нацистов, командировка в Берлин поклонника Шиллера и Гёте закончилась колоссальным провалом. Он был в плохих отношениях с Риббентропом, немецким министром иностранных дел, и другими официальными лицами нацистов. «Япония не может вести серьезных переговоров с такими выскочками, как Гитлер», – заявил он однажды.

Если Того и имел какие-то иллюзии относительно некоторых сигналов, подаваемых в Японии, его берлинский опыт покончил с ними полностью. Генерал Осима, японский военный атташе, игнорировал выполнение протокола и вел секретные переговоры с Риббентропом с целью преобразовать Антикомминтерновский пакт, договор между Германией и Японией, в полноценный военный союз. Осима докладывал военным в Японии, а не министерству иностранных дел. Генерал намеренно игнорировал японского посла и держал его в неведении относительно ведущихся переговоров. Нацисты общались не с дипломатами, а напрямую с Осимой, поддерживая сотрудничество с Японией. Неудивительно, что японские журналисты в Берлине время от времени обнаруживали посла сидящим в одиночестве и пьющим всю ночь, бормочущим, что «представители держав Оси не могут понимать дипломатию».

После десяти месяцев пребывания в Берлине Того был назначен послом Японии в Советский Союз. Генерал Осима занял его место в Берлине и получил свободу действий. Того уехал из немецкой столицы спустя месяц после Мюнхена, и он чувствовал себя так, «как будто я бежал, спасая свою жизнь, от пожара».

Несмотря на то что условия жизни в Москве напоминали домашний арест, Того не чувствовал себя подавленным.

Он провел кропотливую подготовительную работу и составил проект советско-японского Пакта о нейтралитете, который был подписан в 1940 году. Его пребывание и деятельность в Москве были счастливыми и плодотворными, что вызвало восхищение у русских. Молотов, не часто произносивший комплименты, похвалил Того: «В моей публичной жизни уже давно я не встречал такого человека, который так искренне, как господин Того, отстаивал бы то, что он считает для себя правым. Я уважаю господина Того не только как известного дипломата и государственного деятеля, но и как человека».

Мацуока, подобно внезапно налетевшему урагану, выбросил Того с его московского поста, оставив на мели и десятки других успешных работников министерства иностранных дел. Новый министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока просто уволил каждого, кто не проявлял должного рвения в поддержке нового мирового альянса – ось Рим – Берлин – Токио. Того отказался подать в отставку, потому что он считал, что это будет «поощрением политики Мацуоки», и он остался в штате как посол, не получивший назначения.

Когда генерал Хидэки Тодзё стал премьер-министром Японии в октябре 1941 года, он предложил Того стать министром иностранных дел в его кабинете. Действия Того в предвоенное время все еще вызывают разноречивые оценки. Есть те, кто верит, что решимость Того закончить войну в 1945 году проистекала из чувства вины, когда он стал соучастником возникновения конфликта и нарушил правила официального объявления войны.

В любом случае Того вскоре скрестил мечи с Тодзё и подал в отставку, когда генералу удалось подорвать власть Того. Начиная с этого времени вплоть до телефонного звонка Судзуки: Того детально изучил историю поражения, что было занятием крайне тяжелым. Он сосредоточил свое внимание на событиях в Германии и России после Первой мировой войны и пришел к следующим заключениям: «Моральный дух людей высок в начале войны и сохраняется таким, пока события развиваются благоприятно. Недовольство начинается при нехватке продовольствия, одежды и топлива. Если не предпринимать никаких мер, то в условиях, когда близится поражение, все ведет к политической и социальной революции. На этом этапе все еще сохраняющиеся остатки феодальных обычаев, институтов и прав претерпевают сильное ограничение и власть простого народа все больше крепнет».

Того полагал, что Японию 1945 году можно сравнивать с Германией 1918 года. Итак, для того чтобы сохранить императорскую систему власти, по мнению Того, крайне необходимо достичь мира как можно раньше. Это было величайшим вызовом.

Генерал Ёсидзиро Умэдзу, шестидесяти трех лет, был начштаба армии и членом Высшего совета по руководству войной. Именно ему подчинялись 5 миллионов человек в сражавшейся армии, и он издавал все приказы и директивы. Он был энергичным, преданным своему делу армейским генералом, известным своими умеренными взглядами.

Умэдзу в обычных обстоятельствах не производил впечатления боевого генерала. Он был приземистого роста, с длинными руками; одет в мятый мундир, свободно висевший на его щуплом теле. Движения его были замедлены, и только живые бегающие глаза выделялись на бесстрастном лице. Седые волосы были коротко подстрижены; нос большой и прямой. Обычно он сидел откинув голову назад, и немного отрешенная улыбка кривила его губы. Рот его был приоткрыт, как будто он хотел сделать какое-то заявление, которое можно было ожидать, скорее, от гражданского лица; его речи не хватало энергии Тодзё и эмоций Анами.

Хотя карьера Умэдзу началась с Порт-Артура в 1905 году, где он сражался отважно, своему успеху он был обязан больше административным способностям, чем боевым подвигам. В 20-х годах он был приписан к Генеральному штабу для работы над ключевыми вопросами национальной обороны, идеологической подготовки населения к войне, и в частности над военными планами против Маньчжурии и Китая.

После Маньчжурского инцидента, закончившегося учреждением марионеточного государства Маньчжоу-Го, Умэдзу был награжден за военные заслуги орденом Восходящего солнца и орденом Священного сокровища 1-го класса.

В 1935 году Умэдзу снова попал в центр внимания общественности. В 1934 году генерал возглавил Гарнизонную армию в Китае. Весной следующего года два прояпонских китайских журналиста были убиты неизвестно кем на японской территории Тяньцзинь. Умэдзу послал своего начальника штаба в ставку китайского генерала Хэ Инциня с ультиматумом, в котором говорилось: «Это были явно провокационные действия, и Япония потребовала, чтобы командующий китайскими вооруженными силами был сменен, а военная полиция и местные политические организации были выведены из провинции Хэбэй». Гоминьдан удовлетворил немедленно эти требования.

Однако неделю спустя Умэдзу снова послал нарочного к генералу Хэ Инциню, требуя от него прекращения «антияпонской деятельности» и угрожая военными действиями в случае его отказа. Для того чтобы усилить давление, Умэдзу отменил регулярную ротацию японских войск ввиду «критической ситуации».

К 10 июня китайцы уступили, и было заключено Соглашение Умэдзу – Хэ Инциня. Так оно было названо в Японии. В японской прессе писали, что действия генерала приведут «к тому, что провинция Хэбэй получит автономию». В действительности японцы захватили территорию в 200 тысяч квадратных километров с населением в несколько миллионов человек. Тот факт, что Умэдзу в столь короткое время, сэкономив ресурсы и сохранив жизни солдат, добился таких успехов, обеспечил ему известность, если не популярность. Крайне правые, конечно, были недовольны тем, что он не захватил больше. Но контраст с Маньчжурским инцидентом, стоившим слишком дорого, был поразительным.

На следующий год произошел Инцидент 26 февраля, когда армейские и флотские экстремисты убили ряд выдающихся политиков и захватили правительство, Умэдзу был командиром 2-й дивизии, расквартированной в провинциальном городе. Он немедленно сообщил по телеграфу военному министру, что осуждает мятежников, потребовав принятия строгих мер, которые могли бы предотвратить любую попытку его повторения. Это было новым явлением в армии, чьи командиры были склонны смотреть на убийц в форме как на бойскаутов, которые моментально освобождались от судебного преследования. Умэдзу был выбран, чтобы помочь навести порядок в армии и восстановить дисциплину и доверие общества. Сильный человек, генерал Тэраути, став военным министром, «встряхнул» армию. Его заместитель Умэдзу почти немедленно отдал приказ, что армия должна находиться вне политики и только исполнять свой воинский долг. Это было подобно попытке изменить природу льва, убрав сырое мясо из его рациона.

Другие меры были более эффективными. Часть высокопоставленных офицеров, которых подозревали в поддержке путча, если не в его организации, ушли в отставку. Заместитель министра отверг план правых собрать средства для вдов армейских офицеров, казненных за участие в заговоре 26 февраля. Он шокировал сторонников крайне правых взглядов, запретив использовать политический лозунг «Хакко итиу» («Восемь углов мира под одной крышей») в приказах и инструкциях, потому что он может быть понят как свидетельство готовности бороться за господство над миром.

Заместитель министра мог распоряжаться специальными армейскими фондами. Эти секретные ресурсы были неподотчетны любому другому государственному агентству или министру. Они были мелкой наличностью армии. Откуда поступали суммы и на что они расходовались, знали только высшие офицеры. Деньги использовались свободно для финансирования прессы, политиков, провокаторов и шпионов. Умэдзу резко сократил расходы на политические кампании и организацию развлекательных мероприятий, ограничил разовые выплаты правым политикам и группам. Неудивительно, что его начали критиковать в прессе. Были продолжены некоторые научные исследования, но генерал сократил расходы на эти цели на две трети от общей суммы. Он обосновывал подобные действия тем, что важно было не допустить превратного истолкования намерений армии, особенно в политике, и не дать втянуть ее в политические споры. Все эти попытки Умэдзу были равносильны тому, как если бы он попытался дать обсохнуть пловцу, не позволяя тому выйти из воды.

Среди прочего, Умэдзу, с помощью начальника штаба армии Сигиямы, все-таки удалось укрепить воинскую дисциплину. Он был одним из пяти армейских лидеров, которые приняли национальный план подготовки к войне с Китаем, Великобританией, Советским Союзом и США. План предусматривал также развитие всеобщего сотрудничества между Японией и Германией. Впоследствии генерал был награжден за участие в разработке и принятии Антикомминтерновского пакта с Германией.

Умэдзу был сторонником войны с Китаем, которая началась со спровоцированного Японией инцидента на мосту Марко Поло близ Пекина в 1937 году. Имеются надежные свидетельства, что Умэдзу знал все о Второй японо-китайской войне, от первоначальных планов до их исполнения. Но когда японские войска совершили зверства во время боев за Нанкин, Умэдзу отозвал из Китая двух дивизионных командиров (один из них был принцем) и тысячи резервистов, чем вызвал гнев у крайне правых армейских офицеров. Советник сообщил принцу Коноэ, тогдашнему премьер-министру, что среди японских войск в Китае неприятие Умэдзу было столь велико, что он опасается, как бы военные не попытались убить ненавистного им генерала. Три месяца спустя Умэдзу был отозван и назначен командующим Первой армией в Китае на фронте. Генерал был рассержен и обвинил принца Коноэ, что он не поддерживает его «напряженных усилий по восстановлению воинской дисциплины».

На этом этапе войны Умэдзу и Сигияма оказали поддержку начштаба Квантунской армии генерал-лейтенанту Хидэки Тодзё. Умэдзу даже выплатил ему 13 апреля 1938 года 700 тысяч йен из секретного фонда. Когда премьер-министр Коноэ захотел снять Сигияму и Умэдзу со своих постов, они оба рекомендовали генерала Тодзё на смену Умэдзу. Он смог бы соблюдать их интересы, пока они не вернутся к власти. Их рекомендация поставила Тодзё на конвейер, ведущий к премьерству.

Весной 1939 года Квантунская армия атаковала советские войска во Внешней Монголии у одинокого поста Номонган.

В этой пустынной местности японцы потеряли около 52 тысяч солдат, советские войска – около 10 тысяч, прежде чем Того и Молотов в Москве договорились о прекращении огня. Но Генеральный штаб армии в Токио был бессилен отдать приказ о приостановке боевых действий, потому что на кону стояла честь Квантунской армии, и ее командующий не слушался ничьих приказов. Оставался единственный выход – сменить командующего.

Как правило, этот престижный пост переходил к самому старшему японскому генералу; это была прерогатива армии. Это касалось всей Маньчжурии и нескольких китайских провинций.

7 сентября 1939 года Умэдзу был назначен командующим Квантунской армией, и он сразу же прекратил боевые действия. Мир наступил 16 сентября. Генерал близко познакомился с Того, пока они, действуя сообща, улаживали все вопросы и учреждали пограничную комиссию.

Обе страны вздохнули с облегчением. Потому что для Японии цена авантюры в Номонгане была слишком высока, а Россия оказалась в ситуации, когда Гитлер напал 1 сентября на Польшу, и советское руководство не было уверено в том, признают ли нацисты русские границы, когда, если такое случится, они выйдут на них.

На протяжении почти пяти лет Умэдзу был командующим Квантунской армии и послом его величества в Маньчжоу-Го. В действительности Умэдзу управлял территорией в более чем 1 миллион квадратных километров с населением 80 миллионов человек (почти равнялось количеству жителей Японии) и значительными природными ресурсами.

Это не было для Умэдзу временем праздного отдыха. Он совершенствовал организацию Квантунской армии, в два раза увеличил численность ее личного состава и готовился к большому наступлению на Советский Союз. В своем штабе он образовал 5-ю секцию во главе с генерал-лейтенантом Сумихисой Икэдой, которая разрабатывала планы оккупационного режима на советской территории. Она занималась подготовкой диверсантов и боевых групп для действий в тылу советских войск, готовила переводчиков с русского языка и административный персонал для управления захваченными землями. Вторжение было намечено на середину 1941 года.

Умэдзу заявил своим штабным офицерам, что Японии не следует вступать в войну с США даже при самых крайних обстоятельствах. От его внимания не ускользнул, конечно, тот факт, что силы Советов оказались скованными, когда они вступили 22 июня 1941 года в смертельную схватку с нацистами. Время было самое подходящее для Японии нанести удар по Сибири.

К концу 1941 года Генеральный штаб информировал Умэдзу, что страна готовится к войне с Соединенными Штатами, и подчеркнул, что Квантунская армия не должна предпринимать никаких действий против СССР. Когда в декабре разразилась Тихоокеанская война, Умэдзу распрощался со своими мечтами стать властителем Советской Сибири и Приморских провинций. Планы вторжения были отложены в долгий ящик.

Однако у генерала были свои достижения. Он решил проблему безработицы, объявив о введении в 1941 году в Маньчжурии обязательной трудовой повинности. Удача сопутствовала ему в геополитике: поощрялась иммиграция японцев в Маньчжурию, а земли местного населения подлежали конфискации, или же их забирали с выплатой символической компенсации. И Умэдзу достиг успехов в сельском хозяйстве и бизнесе: доходы от продажи опиума выросли до 110 миллионов йен в год в 1943 году в сравнении с жалкими 20 миллионами в 1936 году.

Умэдзу был намерен и дальше исполнять свои обязанности в Маньчжурии, когда в середине 1944 года был получен приказ явиться в Генштаб и возглавить его. Тодзё не забыл о нем. Умэдзу так говорил генералу Икэде: «Так как с самого начала я был против войны с США, мне крайне не хотелось бы принять новое назначение. Более того, война складывается не в нашу пользу. В качестве начальника штаба я не могу предпринять никаких мер… Необходимо закончить эту войну как можно скорее. Для этого потребуются усилия дипломатов».

Никогда генерал не оказывался в более тяжелом положении. Хотя он не мог предвидеть этого, но все его действия теперь вели его необратимо на палубу линкора США «Миссури».

Боевым соратником Умэдзу в Высшем совете по руководству войной был храбрый генерал Корэтика Анами, пятидесяти восьми лет, военный министр. Без всякого сомнения, один из наиболее популярных офицеров в армии. Анами не был ни интеллектуалом, ни штабистом, ни политиком. В действительности все сложилось так, что у него не было связей с политиками; не был он главарем «военной группировки», хотя и получил широкую поддержку на посту военного министра.

Генерал был сыном прокурора в Такэта, префектуре Оита, расположенной на самом южном из основных островов Японии – Кюсю. Он получил общее образование и военное воспитание. Анами был образцовым примером современного самурая. Целеустремленный, непоколебимо преданный, обладатель традиционных воинских навыков и умений, он был прям, как пагода, а торс его был сложен как у борца сумо. Выглядел он безукоризненно; его сапоги были начищены до блеска, а самурайский искривленный меч он носил легко, как будто он стал частью его самого, продолжением его руки.

У него было широкое лицо с высоким лбом; в усах, по форме напоминавших силуэт горы Фудзи, пробивалась седина. Разрез глаз был узким, нос широким; казалось, его большие уши как будто постоянно к чему-то прислушивались.

Древние предания рассказывали о предках Анами, отважно сражавшихся с монголами в XIII веке в Японии. Следуя примеру своих предков, храбрых воинов, военный министр стремился во всем быть истинным самураем.

Он занимался кэндо; для него это был религиозный обряд. Анами достиг пятого уровня в кэндо. Его шурин Такэсита часто пропускал убийственные удары по своей голове, участвуя в тренировках с ловким генералом, старшим его на двадцать лет.

До последнего дня Анами также практиковался в стрельбе из японского лука, прекрасного оружия, высотой в семь футов. Каждое утро он выходил в сад своей официальной резиденции и выпускал стрелы в соломенную мишень. Это успокаивало его. Когда ему удавалось положить пять стрел ровно в цель, он считал, что теперь его нервы в порядке и можно приступать к ежедневной работе – обязательным встречам с политиками и государственными деятелями, прежде чем его секретарь полковник Хаяси заходил за ним в 7:45, чтобы отвезти его в военное министерство. Его рабочий день в министерстве заканчивался около 16:00. После возвращения в свою резиденцию Анами вновь брал лук, выходил в сад и «успокаивал себя», полностью сосредотачиваясь на древнем спорте. Даже когда генерал был боевым командиром в джунглях Новой Гвинеи в 1944 году, приезжавшие из штаба офицеры удивлялись, наблюдая, как он стреляет из лука в тропическом лесу; так он поддерживал самодисциплину.

То же касалось и его прямой осанки. «Прямой позвоночник полезен для здоровья», – говорил он обычно. В более спокойные времена он часто посещал сеансы дзэн, когда группа людей собиралась рано утром или поздно вечером в определенном месте и, приняв ту или иную позу, молча сидела, медитируя, в течение получаса или около того.

Как истинный самурай, Анами высоко ценил поэзию. Хотя его отец умер, когда он еще был ребенком, его мать дожила до 96 лет. Два месяца спустя после ее смерти в 1943 году Анами получил чин полного генерала. Он писал в старинном поэтическом жанре вака по этому поводу:

 
Прекрасный цветок расцветает на могиле, но слишком поздно.
Его цветение я хотел подарить своим родителям еще при их жизни.
 

У Анами было традиционное для Востока отношение верного сына к своим родителям. Однако в воспитание своих детей он не вмешивался. «Если родители добры к своим детям, – объяснял он, – они будут почтительны к старшим. Это вопрос взаимоотношений между ними. Это то же самое, что и отношения между старшими и младшими офицерами. Если офицер относится к младшему по званию с симпатией и как требуют его обязанности и способствует его продвижению по службе, то, естественно, он будет верно служить и много трудиться».

Общительный и энергичный, Анами умел найти общий язык с младшими офицерами. Он был сердечен и добр, никогда не повышал голоса в разговоре и умел слушать собеседника. В его ведомстве карьера и репутация любого человека основывалась на его способностях. В новогодний праздник его младшие офицеры толпами приходили к нему домой с поздравлениями, и он обычно произносил тост отдельно в честь каждого из всех 50 или 60 собравшихся гостей. Ему нравились мужские компании, но когда он выпивал, то знал свою норму. На вечеринках Анами обычно пел и танцевал. Он был известен как прекрасный рассказчик.

В его карьере были взлеты и падения. Когда его назначили заместителем военного министра в 1940 году, зависимая пресса сообщала: «Анами был яркой личностью, его считали одаренным ребенком еще в детстве… Во время его учебы в Военной академии и Военном штабном училище он был студентом-отличником».

В действительности коллеги не считали Анами гением. Он дважды провалился на вступительных экзаменах в Армейское военное училище, прежде чем смог поступить. Его оценки в военных школах были удовлетворительными, но никак не свидетельствовали о его гениальности.

Четыре года спустя после того, как ему присвоили звание младшего лейтенанта, Анами получил назначение в пехотный полк. Там он познакомился с сослуживцем-офицером, родом из его родной префектуры Оита. Это была встреча, которая определила его судьбу. Молодой офицер, лейтенант Ёсидзиро Умэдзу, прозванный в среде военного начальства «пришельцем», подавал большие надежды. С того времени их жизненные пути переплелись. Их взлеты и падения были синхронными, было ли это случайностью или предопределением, неизвестно. И в конце их пути сошлись.

После окончания курса военного училища Анами был назначен в 1918 году в Генеральный штаб. Умэдзу служил там уже около полутора лет, и вскоре его направили на другую работу в Европу. В 1923 году Анами был направлен в расположение Сахалинской экспедиционной армии, которая оккупировала российский остров до 1925 года. Здесь он пристрастился к виски, которое помогало ему согреваться в прохладном климате.

Отозванный в 1925 году в Генштаб, Анами на следующий год встретил там Умэдзу, который возглавил одну из секций. Анами тогда получил одно из тех назначений, которое можно назвать «увеселительной поездкой». Его направили во французскую армейскую школу в Орлеане на несколько месяцев. Он вернулся с любовью ко всему французскому и приобретенной там привычкой брать автомобиль на выходные дни и вместе со всей семьей объезжать окрестности, проводя свободное время на природе.

Когда он вернулся из командировки, Умэдзу уже получил назначение на должность начальника Сектора военных дел в министерстве армии. В августе был опубликован список кандидатов на присвоение очередного воинского звания, и Анами невероятно повезло: он был назначен адъютантом императора Японии. На протяжении четырех последующих лет он наблюдал изнутри японскую политическую жизнь, познакомился с императорской семьей и придворными.

Затем Анами стал командиром элитного 2-го полка Императорской гвардии. Тем временем Умэдзу возглавил Гарнизонную армию в Китае. Вскоре последовали новые назначения. Анами, после 28 лет армейской службы, стал суперинтендентом Токийской военной подготовительной школы. Такэсита посчитал, что это был конец его карьеры, он ожидал, что Анами уйдет в отставку после 30 лет службы.

Но когда экстремисты армии и флота подняли в феврале 1936 года мятеж, в ответ на это представители умеренных кругов в армии пришли к власти, и положение, которое занял в результате этого Умэдзу, дало ему возможность оказать поддержку своим друзьям.