– 25 лет назад вам оперировали один глаз, 15 лет назад вам оперировали второй глаз. Теперь один глаз совсем не видит, бельмо, другой чуть-чуть видит. А вы их еще слезами наполняете, разъедаете солью. После пенсии еще работали 3 года дворником, летом пыль, зимой снег убирали, лед долбали.
– Бог, он все видит, он вас так жалеет, он вам дал время, чтобы вы теперь отдыхали. Он вам дал лучшую жизнь. Живете в отдельной комнате, в квартире со всеми удобствами, как у Бога за пазухой. Пенсия хорошая, на дом приносят. Подумайте, как вы его обижаете этим разговором.
– Вы думаете, что там хорошо. Никто еще оттуда не пришел и не сказал, как там. А там вы отдыхать, лежать не будите, там тоже работать надо, конечно без тела. Будите работать ангелом, там тоже у каждого своя работа. Помогать людям, тем кто на земле еще живет, кому плохо, кто болеет, кто оступился, поставить на путь истинный. Творческим людям будите помогать.
– Там нет праздников и выходных, будите работать 24 часа в сутки. Да еще будите изучать свои ошибки прошлых жизней, составлять план на следующую жизнь, там работы много. Вы думаете придете туда, там отдохнете и поспите, там спать некогда будет, там будите учиться и учить других. Так что отдыхайте здесь, может еще 2-3 года отдыхать будите.
– О у! Хо-хо! Не хрена себе уха! Это, что мне 99 лет будет. Это же с ума сойти можно.
– Можно, но не нужно. Так что настраивайтесь и не бушуйте. Это Вера специально придумала. Когда мама ей не звонила вечером, она сильно переживала, не могла спать. Думала, что в любую минуту ей могут позвонит и сказать, что бабушки уже нет.
– Страшная картина вырисовывалась в Верином воображении, перед ее глазами. Страшные мысли посещали ее голову. Может она уже не дышит, может ее сердце уже остановилось, а я не знаю. Может ее уже нет, ее любимой мамочки, что она теперь будет делать без нее.
– Она больше не позвонит ни утром, не вечером потому, что ее больше нет. Ее охватывала паника, ужас, среди ночи сердце стучало со страшной силой, било в виски, поднималось давление. Она не знала, что бы еще выпить, чтобы сбить давление, от головной боли, чем еще успокоить свое сердце.
Вера начала менять плохие мысли на позитив, что все хорошо, просто она заснула, проспала, завтра утром позвонит. Вера видела ее в своих мыслях, что она лежит на диване, спит, живая. Мама ей утром перезванивала. Так же было и утром, если она не звонила ей в назначенное время, в 10 часов утра, Вера раньше сильно переживала, звонит, она не берет трубку, значит что-то случилось. Она начинала паниковать, страдать, нервничать.
Вера начинала менять свои мысли, она думала, мама утром встала, сходила в туалет, помолилась, прилегла, заснула и не слышит. У нее же плохой слух, или света нет, или телефон не работает. Это нужно не только думать, это нужно видеть в своей голове, визуализировать.
Потому Вера так сказала маме, она будет знать, что ей еще жить 2-3 года, она на это настроится, будет спокойно жить и не дергаться. А дальше, как Бог даст.
– Бог сам знает, когда вас забрать. У Бога на каждого есть свой план. Если Он не забирает вас на небеса, значит вы еще здесь на земле нужны. Понятно?
– Понял, понял, чем дед бабку донял. Да я уже молитвы не могу читать, я ничего не вижу.
– Вы думаете ему нужны ваши молитвы, которые вы ему будите читать по бумажке, он их давно знает. Там записаны мысли других людей. Ему будет приятно читать ваши мысли, ваши эмоции, которые идут от вашей души, вашего сердца, с любовью и благоговением.
– Благодарите Его вечером за каждый прожитый день, за здоровье, покой пищу, достаток. А утром благодарите за прошедшую спокойную ночь, за утро в котором Он позволил вам вновь увидеть солнце, новый день. Просто живите и радуйтесь жизни, новому дню, солнцу, улыбайтесь, хотите вставайте, гуляйте по комнате, хотите лежите, спите, кушайте, пейте. Главное это делать с радостью, с удовольствием, с улыбкой.
– Ладно. Профессор мне тут нашлась, сама то улыбаешься?
– Обязательно. Даже когда плохое настроение, все равно улыбаюсь. На душе сразу становится легко, спокойно. Бывает, что кто-то обидит, толкнет в автобусе, выскажет свое замечание, негодование. Нужно просто понять и простить.
Может у человека плохое настроение, его кто-то обидел, ему что-то не хватает, у него что-то болит. Не нужно ни к кому лезть в душу, если не просят. У каждого своя жизнь, свой урок, у каждого человека свой срок жизни, своя судьба, ее говорят не обойдешь, не объедешь. Да?
– Да. Да мордва.
– Ну что вы пригорюнились, улыбнитесь, вспомните, что-нибудь приятное, смешное. Вера обняла мать. Мамуличка моя, красатуличка моя.
– Уже все по умирали, я всех похоронила, всех братьев, сестер, маму, папу, сына. Тася заплакала.
– Ну мамуличка, опять вы за свое. Хватит плакать, не портьте свои глазки. Бог он всех любит, меня тоже любит. Он же знает, что если вас не будет, то я буду сильно плакать. Мне без вас плохо будет, потому он вас и не забирает.
– А Валерку он почему забрал?
– Мама. Валерка сам не хотел жить, он сам настроил себя, вот я скоро умру. Он уже 3 года говорил, что я скоро умру. Вот и наговорил. Нельзя говорить плохое на будущее, так и будет плохо в будущем. О чем и как думаешь, так и будет. Слова материализуются, даже мысли. Нужно всегда думать о хорошем, тогда все будет хорошо.
– А Саша, почему он умер? Он не хотел умирать.
– Дядя Саша? Когда он умер, недавно. Дядя Саша, тут много причин. Он пережил трех жен. Мужчине трудно жить одному. Они всегда привязаны к женщинам. С ним всегда должна быть женщина, мама или жена. Кто его любит, кто о нем будет заботится. А кого он найдет себе в таком возрасте, 92 года.
– Одиночество, полнота, потом он болел. Два раза, весну и осень лежал в больнице, корона вирус. Сейчас много умирает даже молодых, а в таком возрасте тем более. Помните, какой он полный был, задыхался всю дорогу, пил, кушал 1 раз в день на ночь.
– Он сам говорил с гордостью, я ем один раз вечером. Поест и спать, потому и полный был, мало двигался, раньше хоть на дачу ездил, а потом из-за вируса дома все время сидел. Ладно поехала я домой. Мамуличка моя, золотуличка моя. Пора мне бежать. Вера обнимала мать.
– Алло! Оля привет! Как дела?
– Привет Вера. Нормально дела. У мамы давно была?
– Сегодня только была.
– Как она там?
– Как. Как. Да так же. Та же самая песня, я всех пережила, я всех похоронила, когда я уже сдохну. Уговариваю ее, уговариваю, все без толку, плачет.
– Она мне то же самое всегда говорит. Сынок умер, брат умер. Все умерли, когда я уже умру. Валерка сам жить не хотел. Хотя ты сама знаешь, 3 года говорил, я скоро умру, ищи себе другого мужика, а сам даже курить бросил. Травы какие-то пил, когда он совсем распух, по интернету таблетки мочегонные нашел, пил, не помогало.
– Он что курить бросил? Давно?
– Давно. Он уже год, наверное, как не курил. То я ему сигареты покупала, привозила. Потом он сказал, не покупай, я не буду курить.
– Я не знала, что он курить бросил. Он же с пацанов курил. Наверное, с класса 6 или с 7 класса уже покуривал. Потому он так распух, а я не понимала почему. Нельзя ему было курить бросать. Я слышала, кто давно курит, стаж большой, курить бросают, через полгода умирают. Сердечная недостаточность, как раз у него тоже была.
– А я не знала об этом, надо же какая ерунда.
– Представляешь. Недавно приснился Валерка, говорит отпусти маму. Я думаю, если я скажу, я ее не держу, то он ее заберет. Я говорю, на все воля Божья. Бог решает кого и когда забрать. Ты видел, как я плакала, когда ты умер, как я расстраивалась, снова боль, снова потеря, я начала плакать. Не забирай мамочку, пожалуйста, пусть она еще со мной поживет.
– Ты ушел, если еще и мамочка уйдет, как я буду одна жить, без вас. У меня больше никого нет, я останусь совсем одна. Он что-то показал 2-3, я говорю, чего 2-3 дня? Месяца? Года? Чего? Я так и не поняла.
– Почему он тебе говорил отпусти?
– Ну я же прошу Бога, чтобы она еще пожила. Я говорю на все воля твоя, ну если можно, сколько можно, пусть моя мамочка еще поживет. Когда ложусь спать, пою песенку, пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я. Я даже не могу представить, как я буду жить без нее.
– Когда Валеркин гроб опускали в могилу, я попросила Валерку, пожалуйста, не забирай маму, пусть она еще со мной поживет. Где-то я читала, что каждый покойник, в течении трех лет, может кого-то забрать за собой с земли по своему желанию из родных.
– А Валерка знаешь как всегда ревновал маму ко мне. Он всегда говорил, вы Верку больше меня любите. Мама говорила, я вас люблю одинаково, что сына, что дочь, вы для меня оба любимые дети.
– Мама говорила он до полутора лет сиську сосал, не могла его отнять. Всегда смотрел за мной, где я, что делаю. Если пальто одеваю, он сразу начинал орать. Мама говорит тайком уходила, сначала пальто в коридор вынесу незаметно, потом сама выхожу.
– А я была спокойная, через полгода сиську бросила, зачем она мне нужна, свои есть. Мама говорит мякиш хлеба, в тряпочку закрутит, в рот засунет, я и сосу молченько. Вообще мужики они все буйные, что старые, что малые, какие-то агрессивные, да?
Сон таси
– Алло! Мамуличка! Доброе утро!
– Вера. Что у меня тут было, толпа заскочила, набежала, все перекувыркали, все пере буровили, всю постель перетрясли, наверно деньги искали. В шкафу все двери открывали, все тряпки мои пораскидали. В буфете все переломали, все поразбивали, погром тут устроили. Все валяется в комнате разбитое. Меня же ограбили. Я взяла костыль, начала их гонять, выгонять, костылем бить.
– Кто к вам заскочил? Кто вас ограбил?
– Я же тебе говорю, толпа заскочила, погром устроила, все раскиданное лежит. А у вас-то как? Все нормально?
– Все слава Богу.
– Ну и слава Богу. Дай Бог вам здоровья. Приятного аппетита, до вечера. Через час звонок.
– Тетя Вера. Не знаю, что делать. Бабушка тут несет какую-то чушь. Я разговаривала с врачом, он говорит, что вы хотите, 96 лет. Старческий маразм. Ничего не поделаешь, терпите. Она же все время падает, вы говорите, может голову повредила.
– Ладно. Я сейчас приеду, лекарства привезу. Вера поехала к маме.
– Мамуличка, лапочка моя, что случилось? Вера обняла мать.
– Я же тебе рассказывала, толпа заскочила, все пере буровила, все перекувыркала. Я взяла костыль, начала их выгонять. Полный дом казахов было. Потом они тут сели кто-куда, смотрят на меня, молчат, все черные, наглые морды. Толпа казахов заскочила, все деньги выгребли, все переломали, поразбивали.
– Мамуля. Вы посмотрите вокруг, в вашей комнате порядок, ничего не сломано, ничего не валяется, постель заправлена.
– Я ж тебе говорю, что сон приснился. Вера, как только увидела мать, у нее сердце защемило. На самом кончике носа большое красное пятно. Видно было, что была содрана шкура, недавно, видимо вчера. Покрылось легкой болячкой, руки в синяках, ноги в синяках. Вера задрала халат, там на теле тоже синяки.
– Что, опять упали?
– Да я каждый день падаю. Меня Аркашка с Ритой не успевают поднимать.
– А на носу что за болячка, свежая, шкура содрана.
– А это я лежала на диване, когда начала выгонять костылем толпу гонять, упала с дивана.
– Бедная моя мамуличка. Я тут покушать привезла.
– Не надо мне ничего, я ничего есть не буду. Ну не принимает у меня желудок ничего. Я же тебе сколько раз говорила. Кричала Тася.
– Тут яблочки, повидло, варенье, булочки.
– Не надо, ничего не вози, не привози, ничего.
– Все. Успокойтесь, что такая буйная. Тише. Тише. Спокойней. Повысила голос Вера. Бегаете по комнатам, как молодая, вот и падаете.
– Ага. Я бегаю. Я по стеночке, еле-еле хожу.
– Ладно. Ладно. Все закрылись по комнатам, в каждой комнате работал телевизор, компьютер. Вера не стала никуда заходить и объяснять кому-то, что это был сон. Что бабушка она нормальная. Так все и подумали, что она сошла с ума.
Вера приехала домой, начала думать, что делать. В маминой комнате Вера увидела два паласа длинные, расстелены вдоль комнаты, а в середине края их завернулись. Вера и сама несколько раз спотыкалась и путалась, чуть-чуть не упала.
– Что же делать, что бы она не падала. Этак может упасть так, что и голову разбить, или что-то сломать, будет лежать в гипсе, не дай Бог. Вера всю ночь не спала, переживала, плакала. Придумала. С зала дома, есть старый постиранный палас, он длинный, красивый, сплошной, у Леши спрошу и отвезу.
– Леша. Можно я наш старый палас с зала маме отвезу.
– Зачем?
– У нее там палас, в середине, по краям, скрутился, она все время падает, вся в синяках. А у нас в зале лежит большой, во всю комнату палас, нам хватит.
– Когда два паласа, теплее зимой будет.
– Я мамин постираю, он красивый, еще лучше, чем наш, в зал постелю.
– Не надо, не нужен мне ее палас. Ты, когда приезжаешь от нее, от тебя плохо пахнет, ее запах привозишь, а тут еще паласа ее не хватало, вонять будет. Кричал Алексей.
– Ладно. Ладно. Не буду стелить, привезу, постираю, зашью и отвезу.
– На такси повезешь?
– Где я такси поймаю?
Вера скрутила, связала, поставила на тележку, привязала и повезла. 15 кварталов до автобуса, потом на автобусе, еще 5 кварталов до дома. Это еще ничего, вот только по длинной лестнице поднимать тяжело было.
– Мамуличка, привет лапочка моя. Вера обняла мать. Не будешь же стелить постиранный палас на грязный пол. Вера начала скручивать грязный палас.
– Что ты делаешь? Куда ты мой палас скручиваешь?
– Мамуличка успокойтесь, сейчас я тут мыть буду.
– Что вам всем от меня надо? Отвяжитесь все от меня. Господи, да когда же я от вас всех сдохну. Кричала и плакала Тася. Вера отвязала постиранный палас, поставила на пол. Начала скручивать грязный палас. Но их было два, они больше и длиннее.
– Куда ты мой палас забираешь?
– Я его постираю и привезу обратно. Вы же раньше каждый год отдавали палас в стирку, а сейчас уже давно не стирали.
– Делать тебе нечего. Не трогай мой палас, приходят тут, все перекувыркивают.
– Я вам постелю другой, он цельный, падать не будите, вот какой красивый.
– Не нужен мне твой палас, постели мне мой палас. Я же падаю там в комнате, а не здесь.
– Тихо! Успокойтесь! Ложитесь и не мешайте мне. У меня столько работы. Мне еще обратно придется ехать поздно. Прикрикнула на мать Вера.
– Сейчас по попе надаю.
– Да вы только и знаете, что по попе давать. Неужели я не могу, для своей любимой мамочки, сделать что-то хорошее. Вера обнимала мать. Тася успокоилась и смотрела на дочь, как она моет пол, стелет палас. Старый, грязный палас оказался больше, да еще и два, было так тяжело его вести. Вера шла, ругала себя и плакала.
– Что за дура. Не живется мне спокойно, на-хрена, мне все это нужно, и в такси не засунешь, он ни в одну машину не залезет, а как я его в автобус затащу, я же его не подниму, у меня же сил не хватит. В автобус помогли занести, парень поднял с другой стороны.
– Было так стыдно этот грязный утиль вести. Хорошо посредине автобуса нет пассажирских мест, такой большой, свободный квадрат. Да он и не был грязный, палас, как палас. Вытаскивать легче. А там уже под горку. Буду отдыхать, потихоньку дотащу. Зато теперь моя мамочка не будет спотыкаться и падать.
– На хрена ты привезла этот грязный, вонючий палас в мой дом? Кричал Алексей. Я тебе сказал, не привозить его.
– Ты сказал не стелить его дома. Я его не стелю дома, он будет стоять на улице. Не ори на меня, разорался, как припадочный. Постираю, зашью и отвезу его обратно.
– Выкинула бы его на мусор, на хрена ты его привезла?
– Это не мой палас, я не могу выкинуть его на мусор. Мама вся в синяках ходит, как побитая, все время падает, та орала на меня, что забрала, ты орешь, что привезла. Я же тебя не заставляю привозить и увозить его, что ты орешь, я сама все сделаю. Кричала Вера.
– Тебе что, больше всех надо? Что ты лезешь? Пусть живут, как хотят.
– Это моя мама. А если она упадет, голову разобьет или сломает что-нибудь, будет лежать в гипсе, придется ездить к ней часто.
– Как ты дотащила такую тяжесть?
– Вот так уметь надо. Хорошо. Сентябрь удался теплый, Вера постирала, просушила паласы. Теперь надо думать, как его сшивать и тащить такую махину на тележке, да еще по автобусам. Если по одному сложу друг к дружке, будет компактней. А если сшить, будет громоздкий.
А где шить? Конечно если сшить, потом пришла расстелила и все дела. Дома нельзя, орать будет, а на улице грязь, весь испачкаю. Придется шить у мамы. А что делать?
– Отвезла? Уже ночь на улице, ты, что так долго?
– Я же его там сшивала.
– Ну и как, понравилось маме?
– Ой! Это просто кошмар. Звоню в домофон, никто не открывает. Три раза звонила, никто не открывает, наверно Римки нет дома, а мама не слышит. Женщина выходит из подъезда, я зашла. Стучу в дверь, никто не открывает. Не знаю, что делать, не везти же эту махину обратно, надо ждать кого-нибудь.
Время идет, а у меня еще столько работы, надо сшить 5 метров ленты с паласом, еще 5 метров к другому паласу, чтобы их соединить. Пошла наверх, чтобы позвонить маме по телефону. Раз 6 или 7 звонила, она не берет трубку. Вся издергалась, не знаю, что делать.
Соседка говорит, ваша бабушка уже несколько лет не выходит на улицу, она не ходит? А вы за ней убираете? Что-то воняет все время. Я говорю, здрасти. Она ходит. Там люди живут с ней, я приезжаю, полы мою. Может из другого места воняет. Дом 5 этажей, 10 подъездов, столько квартир, только с нашей квартиры воняет.
– Над вами квартира, там ремонт делают, наверно это оттуда воняет.
Решила позвонить еще раз, не берет трубку. Еще раз, не берет. Мне уже неудобно. Думаю, позвоню еще, мама взяла трубку. Я ей говорю, это Вера приехала, откройте дверь, я стою за вашей дверью. Она ничего не поймет. Какая Вера? Какая дочка? Какая дверь? Я сплю, ничего не знаю.
Она ничего не слышит, не поймет, а я у соседей не могу кричать громко, как я дома кричу. Кричала, кричала, она ничего не поймет, мне уже неудобно, я уже злюсь и плачу, кое как она поняла, сказала сейчас открою. Я спустилась вниз. Только мама мне открыла дверь, я еще стою в подъезде, Аркашка с Римкой пришли. Не раньше не позже. Вот закон подлости.
Зашли в квартиру со своими огромными пакетами. Я захожу, только переступаю через порог, не успела закрыть дверь, эти две фурии уже орут.
– Разувайтесь!!! Тут новый ковер. Аркашка схватил мою тележку, швырнул ее в мамину комнату. Я смотрю, а там в коридоре узкий палас лежит, правда новый, а крику, больше чем этот палас.
– Зачем вы его привезли, вы же уже постелили другой. Римка что-то тоже орет из кухни. Мама орет, зачем ты его привезла, оставила бы его себе, а в прошлый раз, орала, куда ты мой палас тащишь. В общем полный дурдом. У меня голова разболелась от обиды, не знаю сидеть плакать или работать. А грязища в комнате, как я в прошлый раз мыла, так за весь месяц больше никто не соизволил даже подмести.
Люди чистоту любят, значит судя по всему, люди культурные, это хорошо, а у бабки старой на хрен убирать, не судьба, дочка приедет и уберет. А за квартиру ни разу в жизни не платили, тоже видно не судьба. Я уже мыть не стала, мне еще столько долго шить, скрутила кое-как старый палас, смела в кучу гору крошек, бросила два других в углу, смотрю, а там такая пыль под кроватью, под столом, под буфетом, аж пух пыльный. Психанула я, начала мыть, думаю, а то так и будет моя мама дышать этой грязью, пылью.
Потом пока я зашила одну сторону, потом пока другую, на улице уже темно. Потом пока шила палас, еще лепешки из папоротника маме на глаза клала, 3 раза по пол часа. Говорю, сейчас я ваши глазки полечу, она говорит.
– Ты свои лучше полечи. Вот боевик, 96 лет, она еще огрызается, ругается на меня, палец в рот не клади, откусит вместе с рукой. Потом пока довезла до автобуса на тележке, пока на автобусе по пробкам, пока до дома доползла, дни сейчас уже короткие. Ну все, слава Богу, теперь гора с плеч. Кстати, мама не разу не упала, пока у нее был наш сплошной палас.
– Леш. Я к маме поеду, я у нее уже целый месяц не была, у нее яблоки кончились. Пока погода стоит теплая, нужно съездить, а то обещали через пару дней дождь с переходом в снег.
– Ну как съездила, нормально? Без приключений?
– Да все слава Богу. Нормально. Пока до Аль-Фараби дошла, так ни одного автобуса не было, сумка тяжелая, я уже не пошла на автобус, потом думаю еще с автобуса далеко идти, мотор поймала. Представляешь. Подъезжаем к новой площади, а там в кустах прячутся полицейские машины. Площадь перекрыта, полиция на каждом углу стоит, по 3 человека.
На переднем сидении с водителем еще мужчина сидел, говорит опять митинг будет. Разгоняют митинг. Два квартала проехали по Фурманова везде милиция. Мужчина вышел. А я с водителем начала разговаривать.
– Что-то эти митинги участились, каждую субботу или воскресенье собираются.
– А потому что жить уже так больше невозможно.
– Будут опять в машины грузить, дубинками бить.
– А потому, что собирается мало людей. Вот вышли бы пол города на митинг, что бы они сделали с такой толпой, толпу не разгонишь, бояться люди выходить.
– Лучше плохой мир, чем добрая война. Правильно, что они разгоняют. На Украине собралась огромная толпа, их не стали разгонять, они всю ночь сидели, костры жгли, балоны, потом начали громить магазины, витрины разбивать, мародерствовать, поджигать машины, Акимат подожгли. Их так никто и не остановил, потом война началась, чего они добились?
– Толпа она не управляемая, мало людей, они бояться что их накажут. А в толпе поди разберись кто виноват, там все смелые. Кто-то крикнул, пошли громить магазины, толпа как стадо глупых баранов побежала, начались погромы, мародерство, продуктов нет, есть нечего. Вы этого хотите?
– Да. Вы правы. Лучше плохой мир, чем добрая война. Леш, представляешь?
– А вот на той неделе поехала я на оптовку. Две женщины разговаривают между собой.
– Завтра суббота, интересно пойдут завтра на митинг?
– Да наверно пойдут, я слышала, что собираются.
– Я уже не выдержала, говорю, что больше некуда ходить, кроме как на митинг? Нашли развлечение, хобби.
–А что еще делать? Денег то нет, куда без денег пойдешь?
– По паркам гулять надо, природой наслаждаться, книжки умные читать.
–Так воруют же.
–Ну и пусть воруют. В наше время, в моем детстве, не то что обуть, одеть, кушать нечего было. Люди досыта не наедались. И никому в голову не приходило митинговать, люди как-то выкручивались.
– Так это было в ваше время, а сейчас другое время.
– Время, оно у всех одинаковое. Мы тоже были молодые, хотелось одеться, погулять, а не на двух работах работать, или работать и учиться. А сейчас в каждом дворе машин, как на стоянке, не пройти, а все жалуются, что жизнь плохая. А в наше время не было ни холодильников, ни стиральных машин, ни телевизоров и ничего как-то выживали, крутились, головой думали.
– Люди собираются на митингах, надеются, что их услышат, жизнь лучше будет.
– Вы хотите, чтобы как на Украине было? Они сразу замолчали. Представляешь? Леш. В наше время люди хуже жили, но были добрее, улыбались, а сейчас все нервные, злые.
– Потому, что раньше люди жили все одинаково, все были бедные.
– Бедные. Кто-то икру ложками жрал, коньяк пил, на машине ездил, а кто-то водку пил, рукавом закусывал. Я летом ехала в 34 автобусе, место освободилось, я села рядом с женщиной средних лет. Она сидела у окна. Оставалось две остановке до конечной. Я посмотрела вокруг, автобус пустой, только мы сидим. Я ей говорю, все вышли, автобус пустой только мы рядышком сидим. Представляешь. Она встала, посмотрела вокруг, молча пошла и села на другое место. Что это за не пренебрежение, не уважение, что я ей плохое сделала? Что я ей плохое сказала?
– Раньше люди были такие общительные, доброжелательные. Я помню, когда я была маленькая, когда ехала в автобусе, мне обязательно кто-то даст конфету или печенье, или яблоко. Я так и думала, что в автобусе так положено, всегда кормить детей.
– А сейчас в автобусе на кого не посмотришь, все уткнутся в свои сотки, наушники сунут в уши и едут, как инопланетяне. Я специально не достаю свой телефон, чтобы не быть похожей, на эти мумии. Что бы хоть чем-то отличаться от толпы.
– А все наоборот хотят жить как все, чтобы не выделяться из толпы.
– А я не хочу жить как все, я хочу жить, как я, а знаешь почему? Потому, что мы с тобой овны, а овны лидеры по гороскопу, они не зависимые, за ними идут массы. Я слышала, что в Китае их стараются не брать на работу. Вот мама, она тоже овен, ей 96 лет, а она до сих пор не зависимая, упрямая, боевая, все я сама, я сама.
– Хоть на трех ногах ходит, за стеночку держится, но никого не просит, не жалуется, да еще и командует, если что и костылем огреть может. Боевик. Нет просит, у Бога всем здоровья и в мире мир. Она, когда к нам приезжала, молилась, я слышу, как она говорит, здоровья Веры, Алексею, Оле, Айгуле, Гайше, я улыбаюсь говорю, мама вы,что у русского Бога просите здоровья Айгуле, Гайше. Она говорит, так это мои соседки.
– Я знаю, так они же казашки, у них другой Бог, Аллах. Она говорит, иди не болтай.