– Чушь! – ответил Профессор. – Ты думаешь, что яхта – это обязательно как у капитана Врунгеля?! Это современный корабль без всякого там паруса – я на нём на дачу езжу. И я им вовсе не управляю – там есть профессиональная команда моряков. Я играю в теннис, в бильярд, в боулинг, но парусным спортом я в жизни не занимался.

Дурабум вопросительно посмотрел на меня. Действительно, больше ведь некому. А я и не подумал отказываться. Мне и самому хотелось попробовать себя в качестве бывалого морского волка, ведущего парусный корабль через моря и океаны космоса.

Лунный день всё ближе подползал к теплопроводу. До старта оставались считанные минуты, на прощание с Луной времени уже не было.

– Всем занять места! Пристегнуться! Двери закрываются! Следующая остановка – Земля! Поезд отправляется! Нумерация вагонов со стороны Москвы! – суетливо командовал Дурабум.

Я занял своё место, пристегнулся и взял в руки вожжи как старинный извозчик.

Стрелка манометра поползла вправо. Я, кажется, почувствовал, как напрягся на старте наш космический корабль, подпираемый давлением пара в кратере под ним.

– Старт! – закричал Дурабум, нажимая на кнопку, управляющую радиозадвижками.

Сильнейший удар подбросил нас вверх. Лунный пейзаж за прозрачным куполом, стремительно уменьшаясь, исчез под нами.

– Парус! – скомандовал Дурабум, и я, преодолевая свой мгновенно в разы увеличившийся вес, потянул вожжи.

Четвёртое измерение

В незапамятные времена один безвестный, но гениальный рыбак – дальний предок нашего Дурабума – водрузил над своей лодкой лоскут ткани, или, может быть, звериную шкуру, или широкий лист какого-нибудь дерева. Он ещё не сообразил, что изобрёл парус, а ветер уже понёс его судёнышко как конь, запряжённый в колесницу.

Скромный гений не знал, что, соорудив эту нехитрую конструкцию, он создал одно из величайших изобретений, которое тысячи лет будет вести корабли к дальним и близким, знакомым и неведомым землям.

Ценой многих жертв, после многих расчётов и экспериментов паруса менялись, а люди учились всё лучше управлять ими. Оснастка многомачтового корабля, бороздившего океаны пару веков назад, не шла ни в какое сравнение с жалким лоскутиком, поднятым предком Дурабума, но, верьте или не верьте, это тот же самый парус, доведённый веками до совершенства. И только когда совершенство было достигнуто: когда парусники стали ходить против ветра, когда любые расстояния и все океаны сделались доступными, – люди отказались от парусов и оснастили корабли новыми двигателями.

Наши современники делают первые шаги в космоплавании, их попытки отчаянны, а корабли примитивны. Когда-нибудь потомки удивятся, что кто-то решался покидать берега родной планеты на этих утлых жестянках – ненадёжных и медленных, покуда Дурабум, подобно его дальнему предку, не установил на своём заоблачном участке солнечный парус, пока ещё совсем простой и примитивный. За много веков потомки доведут парус до совершенства и откажутся от него, заменив чем-то более современным. Но прежде корабли под солнечными парусами достигнут самых дальних планет, принесут славу многим первооткрывателям и откроют землянам новые неизведанные миры.

Не стану утверждать, что именно это я думал, натягивая вожжи солнечных парусов. За одно мгновение можно много чего передумать, но трудно потом вспомнить, какие мысли разом пронеслись в голове.

Это мгновение всех нас раскатало по пространству и времени как тесто для пельменей. Я не успел ничего почувствовать – понял только, что меня второпях разобрали на атомы, а потом в той же спешке собрали обратно, много чего при этом перепутав.

Через прозрачный купол я видел черноту Вселенной, усыпанную звёздами, среди которых всё ещё выделялся уменьшающийся голубоватый кружочек, рядом с которым едва виднелась серая точка – это были наша родная планета и её спутник, с которого мы только что стартовали.

Увидел я и ошмётки солнечного паруса, в один миг разогнавшего нас до запредельной скорости и тут же разорванного в клочья солнечным штормом.

Можно, конечно, во всём обвинить меня, и это будет справедливо, но что я мог сделать? Разве я это умею? Я и обычным-то парусом до этого ни разу не управлял.

Жаль, что мысль о древних мореходах не пришла мне в голову до того, как я развернул во всю ширь солнечный парус. Они отправлялись в путь только при попутном ветре, и нам надо было бы дождаться новолуния, чтобы ветер, дующий с Солнца, нёс нас к Земле, а не куда попало. Впрочем, может быть, хорошо, что мы промахнулись, – полети мы к Земле на такой скорости, пробили бы её, наверное, насквозь. Древние мореплаватели никогда не вышли бы в море во время шторма, а мы даже не поинтересовались, была в тот день солнечная буря или лёгкий ветерок. А я как дурак развернул все паруса и помчался. Вот и результат!

По мере того, как мои товарищи приходили в себя, я выслушал тираду Профессора о нашем невежестве и преступной самоуверенности, бессодержательную, но эмоциональную речь Коли Зверева, рассуждения Яблочкова о земной безалаберности и восторженные восклицания Дурабума о красоте космоса.

Мы проверили показания приборов. Измеритель энтропии показывал неуклонный рост. Стрелка спидометра зашкаливала, но, когда Дурабум постучал по прибору, упала на ноль и больше не двигалась. Это странно, ведь Земля явно удалялась от нас, а значит, мы летели довольно быстро. Видимо, спидометр испортился. Профессор едко пошутил, что если бы у нас был прибор, измеряющий глупость, то он тоже зашкалил бы.

Хуже всего обстояли дела с часами. Часы у каждого из нас были свои, и все они показывали разное время. У Профессора и у Коли Зверева часы кроме времени показывали число – числа тоже были разные. Месяц и год ничьи часы не показывали, но я уверен, что они бы тоже не совпали.

Лишившись паруса, заоблачный остров перестал разгоняться и, медленно вращаясь, летел по инерции, всё больше удаляясь от Земли.

Отстегнувшись от кресел, мы почувствовали уже знакомую нам по полёту к Луне невесомость. Тогда она продолжалась только несколько часов, а теперь нам предстояло привыкнуть к ней надолго. Как надолго – мы даже не пытались гадать. Часы у всех шли с разной скоростью, то замедляясь, то ускоряясь, то поворачивая вспять. И как тут определить, сколько времени мы летели?

Только Дурабум мог придумать, как нам вернуться на Землю, но он всё время пялился на звёзды за куполом и с восторгом рассматривал в телескоп то исчезающее голубое пятнышко Земли, то увеличивающееся красное пятнышко Марса. Профессор даже предложил сломать телескоп, чтобы направить мысли Дурабума на нужный путь, но Коля Зверев резонно возразил, что наш гениальный друг починит телескоп или даже соберёт новый быстрее, чем мы его телескоп сломаем. Так что приходилось привыкать и обустраиваться.

Мы натянули бельевые верёвки между домом и оранжереей, от верхушки купола до входа в подвал, от дома до шлюзовой камеры и отовсюду к креслам и пульту управления, чтобы, карабкаясь по ним, перемещаться в невесомости.

Иногда мы выходили в открытый космос на прогулку. У скафандров были двигатели, с помощью которых мы могли лететь в нужную сторону. Это хорошо, а то ведь мы так и не научились целенаправленно перемещаться в невесомости, не пользуясь двигателями и ни за что не хватаясь.

С едой у нас дело обстояло всё хуже. К счастью, водой мы запаслись ещё на Луне, а борщового гибрида было сколько угодно, так что смерть от голода и жажды нам не грозила, но хлеб и колбаса закончились, и бутербродов на завтрак не стало. Когда мы съели всё мясо, пришлось обедать постным борщом без сметаны, которой у нас тоже больше не было.

Для готовки борща мы использовали найденную в подвале скороварку, поскольку в обычной кастрюле в условиях невесомости суп не сварить. Есть борщ из тарелок ложками, как мы все на Земле привыкли, тоже не получалось – суп превращается в большую дрожащую каплю, легко разбивающуюся на множество мелких капель, разлетающихся по всему участку. Черпать его ложкой нельзя, а можно только всасывать. Так что вместо ложек мы использовали, стыдно признаться, клизмы. Капли, которые всё-таки разлетались, отлавливал инопланетный артефакт. Оказалось, что он может осмысленно летать в невесомости. Он охотился за борщом и всасывал его не хуже, чем клизма. Яблочков делился с ним своей порцией и за это регулярно смотрел новые фильмы.

По мере приближения к Марсу Профессора стало охватывать какое-то беспокойство. Он всё чаще отвлекался от своей толстой книги, летал вдоль купола, всматриваясь в окружавшую нас пустоту. Как-то раз после очередных поисков он вдруг бросился к шлюзовой камере и суетливо стал натягивать на себя скафандр. Я никогда не видел его таким взволнованным. Выскочив в открытый космос, он метался из стороны в сторону, включая то один двигатель на скафандре, то другой, размахивал руками, пытаясь что-то поймать.

Мы прильнули к куполу и с волнением наблюдали эту охоту за невидимкой. Пытались вызвать Профессора по радио и спросить, что он делает, но в ответ получили только невнятные возгласы: «Это невероятно!», «Он существует!», «Я знал!» После таких криков мы бросили обсуждать, что ловит Профессор, и стали гадать, что у него за психическое расстройство: Дурабум предполагал нервный срыв, Яблочков – белую горячку, я объяснял поведение нашего друга панической атакой, а Коля Зверев говорил о каком-то таинственном зове предков. Эти предположения плохо вязались с образом самого серьёзного из нас человека, но ведь и такие люди иной раз сходят с ума. Ума много – есть с чего сходить.

Даже когда Профессор вернулся на заоблачный остров со своей добычей, я не сразу понял, что он поймал. Скинув скафандр, он протянул к нам руки, демонстрируя своё приобретение, и проговорил дрожащим голосом:

– Это он! Вы что, не верите? Только посмотрите!

Мы с недоумением смотрели на Профессора. Первым заговорил Коля Зверев:

– И что? Тут в подвале полно такого добра. Ты в нём в невесомости всё равно ничего не заваришь.

Только после этих слов я понял, что Профессор держит в руках маленький заварочный чайник, и не смог удержаться от смеха: вот уж ради чего стоило устраивать целое акробатическое шоу!

– Ты, надеюсь, смеёшься над собственной глупостью! – рассердился Профессор. – Я, например, ничего смешного в чайнике Рассела не нахожу.

Я сразу умолк. Действительно, одно дело смеяться над чайником, а совсем другое – над Расселом. Я, правда, не знаю, кто это такой, но понимаю, что смеяться над незнакомыми людьми некультурно, особенно если их именами называют школы, корабли или чайники.

– Постой, Профессор! – Коля Зверев поднял (или опустил – в невесомости это не разберёшь) указательный палец. – С чего ты взял, что это чайник именно Рассела? Разве на нём это написано?

Профессор гневно оглядел нас, будто только теперь понял, что его окружают невежественные идиоты. Вообще-то мог бы уже привыкнуть.

– Фарфоровый чайник, который вращается вокруг Солнца между Землёй и Марсом по эллиптической орбите, – сквозь зубы прошипел распираемый возмущением Профессор, – это и есть чайник Рассела. Именно так Рассел его описал.

– Ну да, – сказал я, припоминая историю, которую мне рассказали, ещё когда я учился в институте, – Рассел говорил, что верить в Бога – это то же самое, что верить в чайник, летающий в космосе. Невозможно доказать, что такого чайника не существует, но это не значит, что он есть.

– Он есть, – сказал Профессор, с любовью глядя на свою космическую находку.

– Значит, Бог тоже есть? – спросил я.

– Чушь! – огрызнулся Профессор. – Доказать невозможно. Это как утверждать, что между Землёй и Марсом вращается…

Профессор прервался и немигающим взглядом уставился на чайник.

– Ну, тут сравнение всё-таки не совсем уместно, – заметил Коля Зверев. – Чайник – вещь вполне материальная и познаваемая.

Коля Зверев протянул руку, чтобы взять у Профессора его находку, но тот инстинктивно прижал чайник к груди.

– Хорошо, – примирительно сказал Коля Зверев, – можешь сам его осмотреть. – Есть ли на нём что-то, свидетельствующее о возрасте и происхождении? Например, если на нём есть иероглиф, похожий на нашу букву Ф, то чайник китайский.

– С чего вдруг? – спросил я. – Рассел, вроде бы, не китаец.

– А с того, что только китайский чайник может тут летать с давних времён, ведь именно китайцы изобрели фарфоровые чайники, причём очень давно.

– Он действительно китайский, – сказал Профессор, осмотрев донышко чайника. – Тут написано: made in China. Но тогда получается, что он не древний – в древности китайцы не писали по-английски.

– Я вот что понять не могу, – вмешался Дурабум, – я здесь все окрестности в телескоп осмотрел, но никакого чайника не видел. Откуда он взяться мог?

– Ну вот! – обрадовался Профессор. – Значит, это точно он. Чайник Рассела не виден в телескоп.

– Откуда он взялся, объяснить не сложно, – сказал Коля Зверев. – Его выбросил в космос пролетающий мимо китаец.

– Чушь! – неуверенно возразил Профессор. – Никакие китайцы к Марсу не летали.

– Ты хочешь сказать, про них не сообщали в новостях, – возразил Коля Зверев. – Так ведь о нас тоже не сообщали, а мы тут летим. Допустим, что таких, как мы, только пятеро на всю Россию, но в Китае-то народу живёт в десять раз больше, то есть тут, значит, пролетали примерно пятьдесят китайцев, и один из них выбросил в космос свой чайник. Возможно, он это сделал потому, что в космосе от заварочного чайника всё равно нет никакой пользы, а может быть, он был поклонником Рассела и решил таким способом увековечить его память.

– Это не важно, – сказал Профессор, задумчиво рассматривая свою находку. – Главное – чайник Рассела существует.

– Чушь! – передразнил его Коля Зверев. – Он движется вовсе не по эллиптической орбите между Землёй и Марсом – он летит в нашем космическом корабле в сторону Марса. Это самый обыкновенный китайский заварочный чайник, и только. Ещё одна бесполезная вещь у нас на борту. Нет больше чайника Рассела. Был да сплыл. Разве что между Землёй и Марсом вращается ещё один чайник, но это невозможно доказать.

– Ты хочешь сказать… – растерянно начал Профессор.

Не дожидаясь ответа, он надел скафандр и, выйдя в открытый космос, выбросил бесполезную вещь.

– Не поможет, – сказал я. – Чайник не вернётся на свою эллиптическую орбиту. Теперь он будет вращаться вокруг нашего корабля и полетит вместе с ним.

Я всмотрелся в космос и не заметил за куполом ничего.

Дурабум со своим телескопом тоже ничего не нашёл, но это естественно – чайник Рассела в телескоп не виден.

– Он снова есть, – сказал, вернувшись, Профессор.

– Где? – спросил я.

– Так вот же! – Профессор показал куда-то пальцем, но я, как ни всматривался, не смог ничего разглядеть.

Я и не мог заметить чайник Рассела, ведь я в него не верю и не поверю никогда, сколько бы китайских чайников мне ни показывали.

– Я только одно не понял, – сказал я. – Бог-то тут при чём?

– Ну, ты понимаешь, Гагарин летал – Бога не видал, – объяснил Дурабум, – и чайник тоже не видал – вот и весь сказ.

– Вопросы веры – дело тёмное, – менее категорично высказался Коля Зверев.

Вот уж не думал, что Профессор верит ещё во что-то кроме цифр.

Он висел в невесомости и мечтательно глядел, как исчезает в космической дали предмет его веры – чайник Рассела. Рядом с Профессором висела его любимая толстая книга. Только теперь я заметил её название: «Незнайка на Луне».

В дальнем путешествии главная опасность – это скука. Вокруг нас были красивые космические виды, но любая красота приедается, если смотреть на неё неделю, месяц, год или сколько мы там летели – долго, короче говоря.

В подвале у Дурабума нашлась коробка домино, и мы пробовали забить козла, но ничего путного у нас не вышло: костяшки не прикладывались одна к другой, а разлетались в разные стороны, когда кто-то ходил. Да и мы сами всю игру только и делали, что разлетались в разные стороны: стоило кому-то замахнуться, чтобы сделать ход, как он сразу улетал на другой конец участка, раскидав при этом уже выложенные костяшки. Чтобы избежать этого, мы пробовали играть, пристегнувшись к креслам, но костяшки всё равно разлетались при каждом ходе, и, чтобы их собрать и расставить как было, приходилось каждый раз отстёгиваться.

С картами была та же проблема. Чтобы колода не разлеталась, её приходилось зажимать бельевой прищепкой, и вытащить карту из колоды можно было только двумя руками, при этом нельзя было выпускать свои карты из рук – они сразу разлетались.

Были у Дурабума магнитные дорожные шахматы, но половину фигурок мы растеряли, когда Яблочков с Профессором переругались при первой же игре.

Оставались только фильмы инопланетного артефакта, но они были, прямо скажем, на любителя. Посмотрев очередную красочную и зажигательную, но совершенно бесполезную рекламу неизвестно чего, я сказал Дурабуму:

– Неужели эта штука не может показать что-нибудь поинтереснее? Должна же в ней быть хотя б какая-нибудь встроенная игра. Это всё-таки современное устройство или даже устройство будущего.

Дурабум посмотрел на меня с таким недоумением, будто я его спросил, зачем слону хобот, и ответил:

– Ну, ты понимаешь, там всё от настроек зависит. Конечно, он может не только это. Он вообще всё может. Смотря как настроить.

– Почему же ты его не перенастроишь? – удивился я.

Дурабум безразлично пожал плечами:

– А зачем? Я не пробовал его настраивать. Ну, ты понимаешь, не интересно было.

Я растерялся. Как может быть не интересно разобраться с вещью, которая всё может? Такое же только в сказках бывает! Впрочем, Дурабум ведь и сам всё может – наверное, поэтому ему такие предметы не интересны.

– Ладно, – сказал я. – Тогда давай я понастраиваю. Скажи только, как это делается.

Дурабум показал мне заметное углубление на зеркально гладкой поверхности инопланетного артефакта, едва выступавшее над сплошь покрывавшими его пупырышками, трещинками и неровностями. Я ткнул пальцем в указанное место, но ничего не произошло.

– Не так, – сказал Дурабум.

– А как?

– Смотря чего ты хочешь.

– Ну, например, пусть за пивом сбегает.

После несложных манипуляций с настройками артефакт сказал:

– Стоимость оплаты: двести девяносто девять бонусов.

– Это сколько в рублях? – автоматически спросил я и, заметив осуждающий взгляд Профессора, уточнил: – Ну, в долларах, евро, или что там ещё бывает. Мне без разницы – я всё равно денег с собой не взял – думал, что в космосе они не нужны. Я просто так спрашиваю, из любопытства.

– Оплата с учётом стоимости скидки: двести сорок пять бонусов, – ответил артефакт.

«Здорово! – подумал я. – Задал вопрос, и цена снизилась. Так, небось, и до нуля сбить можно», – и спросил:

– А сколько это будет в литрах борща?

– Изменение обстоятельств, – ответил артефакт. – Оплата стоимости: триста двадцать один бонус.

– Ну здрасте! – возмутился я. – Это только за то, что я вопрос задал?

– Маркетинг, – объяснил Коля Зверев. – Чем непонятнее, откуда берётся цена, тем охотнее все покупают.

– Ладно, – согласился я. – Покупаю.

– Списание составит двести восемьдесят три бонуса, – сухо ответил артефакт.

– Списывай! – сказал я, автоматически нащупывая кнопку «оплатить», и в ответ услышал:

– Пиво внесено на виртуальный счёт.

– Какой ещё счёт? – не понял я.

– Тот, с которого ты заплатил, – объяснил Дурабум. – Ну, ты понимаешь, какие деньги, такое и пиво.

Я бы поспорил. У нас, на Земле, можно за виртуальные деньги получить реальное пиво. Но как объяснить это инопланетному разуму?

В это время из глупого дома, потягиваясь и зевая, вылетел Яблочков. Я уже говорил, что часы у нас всех показывали разное время, так что спал теперь каждый по своему собственному расписанию. Когда у Яблочкова наступило утро, он проснулся, прилетел к нам и, на лету шамзя, потребовал артефакт и утренний борщ.

Поделившись завтраком с артефактом, Яблочков манерно зажал горлышко клизмы во рту и, слегка надавив на неё пальцами, приготовился смотреть кино. Артефакт, нахлебавшись борща, продемонстрировал ему аппетитную банку пива. Она выглядела так правдоподобно, что Яблочков даже попытался её схватить, но его рука прошла сквозь изображение. Продолжение не последовало. Картинка повисела-повисела и исчезла.

Яблочков снова покормил артефакт, но получил после этого всё ту же виртуальную банку и никакого фильма. Тут уже он занервничал: проворчал что-то и стукнул по артефакту кулаком. Это подействовало на высокотехнологичное творение передовой цивилизации так, будто это был обычный советский телевизор: изображение заморгало, и нудный голос артефакта сказал:

– Пополните счёт и продолжайте наслаждаться.

Яблочков поперхнулся борщом, клизма вылетела у него изо рта, они с клизмой разлетелись в разные стороны.

Оправившись от потрясения, Яблочков подобрался к артефакту, схватил его и скрылся в доме.

Прошло сколько-то времени. Вдруг из дома раздалось громкое шипение. Дверь распахнулась, и из-за неё ракетой вылетел Яблочков. Он носился по заоблачному острову, отскакивая от препятствий как шарик в игровом автомате «Флиппер». С детства не люблю эти автоматы – один из них лет сорок назад проглотил пятнадцать копеек, которые мне до сих пор жалко, и не включился. Из сопла пивной банки в руках Яблочкова с грозным шипением вырывалась пена. Держать банку ровно не получалось, и траектория полёта непрерывно менялась. Яблочков носился по двору, отскакивая от купола, пола, оранжереи, домика, цеплялся за верёвки, закручивался вокруг них и снова уносился в непредсказуемом направлении. Мы ничем не могли ему помочь и только крутили головами, следя за его несусветными перемещениями, пока пиво в банке не иссякло.

Яблочков по инерции описал последний зигзаг и повис, запутавшись в верёвках.

– Служба доставки на грани фантастики, – заметил Коля Зверев.

– Если за виртуальное пиво я расплатился виртуальными деньгами, то, значит, Яблочков за настоящее пиво настоящие деньги заплатил, – высказался я.

– Да, – согласился Коля Зверев. – Только на кой этой штуке земные деньги? Яблочков чем-то другим заплатил, но наверняка настоящим.

Коля Зверев направился в дом, а навстречу ему вылетел артефакт. Облетая заоблачный остров, он сновал между летавшими везде брызгами пива и глотал их. Оказалось, что он питается не только борщом. Это было очень кстати, поскольку вездесущие брызги лезли в нос и в глаза. По пути к Яблочкову я словил несколько достаточно крупных, чтоб ими поперхнуться, но слишком мелких, чтобы оценить вкус инопланетного пива.

Яблочков висел посреди участка, вцепившись в верёвку, тяжело дышал и растерянно озирался.

– Ты чем за пиво расплачивался?! – без предисловий обратился к нему Профессор.

– Бонусами с виртуального счёта, – дрожащим голосом ответил Яблочков.

– Чушь! Мы знаем, что на виртуальном счёте ничего не оставалось.

– Я их честно заработал, – захныкал Яблочков.

Из дома вылетел Коля Зверев.

– Где мои журналы?! – вопросил он.

– Какие ещё журналы? – пробормотал Яблочков, по лицу которого было видно, что он знает ответ.

– Как ты зарабатывал бонусы? – не отставал Профессор.

– Там можно было участвовать в опросах, – плаксиво отвечал Яблочков, – за это бонусы начислялись.

– О чём тебя спрашивали?! – строго спросил Коля Зверев.

Яблочков беспомощно смотрел то на Профессора, то на Колю Зверева. Вопросы сыпались с двух сторон. Кажется, это называется перекрёстным допросом. Говорят, это очень эффективная штука – даже опытные преступники раскалываются.

– Всякая ерунда, – хныкал Яблочков.

– Так ты им и журналы мои отдал? – спросил Коля Зверев. – Кучу фактической информации о флоре и фауне Земли!

– А что такого? Я же не просто так – я же за бонусы! Знаешь, сколько бонусов мне дали за старые, никому не нужные журналы?!

При этих словах мне сразу представился индеец, возвращающийся домой и с самодовольной улыбкой говорящий жене: «Знаешь, как я сегодня развёл этих бледнолицых лохов? Я выменял у них великолепные стеклянные бусы на слиток золота, которым мы дома дверь подпираем», – и я подумал, что не так уж глуп, возможно, был тот индеец. А кто сказал, что золото ценнее бус? Европейцы. Они победили и постановили, что золото ценнее, а если бы победили индейцы, то, возможно, было бы наоборот.

А Коля Зверев между тем изловил артефакт и, сжав его обеими руками, будто пытаясь задушить, прорычал:

– Признавайся, чуждый разум, сколько бонусов у нас на счету?

– Тысяча четыреста сорок восемь, – ответил чуждый разум, даже не пытаясь отпираться.

– Ого! – вырвалось у меня.

Я чуть было опять не задал тот же неуместный вопрос: «Сколько это в рублях?» – но вовремя вспомнил, что ответа не будет.

– Что «ого»? – Коля Зверев осуждающе на меня посмотрел. – Этот тип за пять банок пива чуждому разуму всё про Землю рассказал – вот тебе и «ого».

– Я же не для себя, – оправдывался Яблочков. – Я бы этими бонусами потом обязательно с вами поделился. Это ж вам не земные рубли-доллары, а подлинные вселенские ценности – что на них купить можно, то ни за какие земные деньги не купишь. За такое можно отдать несколько никому не нужных журналов и рассказать то, что и так всем известно.

– Действительно, что нам от инопланетян скрывать? Да и не мог Яблочков много чего рассказать, – поддержал его я. – У него времени на это не было.

– Проверим. Чуждый разум! Что ты знаешь про зебру?

– Африканская лошадь полосатой окраски, – отрапортовал чуждый разум.

– А кроме африканской лошади?

– Информация отсутствует.

– Ясно, – сказал Коля Зверев. – Мои журналы он прочитал, а про пешеходный переход Яблочков рассказать не успел. Но не это главное. Чуждый разум! Признавайся, что ты знаешь о Земле?

– Никчёмная планетка на окраине Вселенной, изнывающая под гнётом всемирного тяготения.

– Вы слышали, что вся цивилизованная Вселенная говорит о вашей Земле?! – восторженно закричал Яблочков. – А вы с ней носитесь и раздуваетесь от гордости! Давно уже пора признать, что на любой нормальной планете…

– На любой нормальной планете тебе бы уши надрали. Ты можешь не шамзить хотя бы когда с тобой разговаривают?! – Коля Зверев выхватил из рук у Яблочкова Опоним Слепал и стал натягивать на себя скафандр.

Яблочков взвыл и набросился на Колю Зверева. Было бы интересно взглянуть на драку в условиях невесомости, но она не состоялась. Мы Яблочкова удержали, хоть он и ярился, бешено суча ногами.

Коля Зверев выбрался в открытый космос. Там он выбросил инопланетный артефакт и Опоним Слепал. В отличие от чайника Рассела, они не исчезли, а вышли на орбиту заоблачного острова, медленно описывая эллипсы вокруг его купола. Впоследствии Яблочков несколько раз пытался их поймать, но изделия чуждого разума не дались ему в руки.

Злой Яблочков удалился в дом, ругая нас всех сердитыми словами, а мы остались во дворе и сидели, зацепившись за бельевые верёвки, как птицы на проводах. Впрочем, птицы сидят головами вверх, а мы были повёрнуты в разные стороны и, наверное, больше походили на обезьян на лианах.

– Зря ты так, – сказал я Коле Звереву. – Журналы ты на Земле новые купишь, а где он на Земле найдёт такие инопланетные штуки?

– Никуда его штуки не денутся, – проворчал Коля Зверев и вдруг запальчиво добавил: – А пусть вести себя научится, тогда никто его игрушки брать не будет.

– Так он учится, – заметил Дурабум. – Вон, за всё время ни разу стихи не читал, а мы не ценим. Добрее быть надо – он ведь, как-никак, товарищ наш, мы с ним вместе в школе учились, в космос летали.

– От того, что кто-нибудь что-то узнает про Землю, беды не будет, – сказал Профессор. – В том, что Яблочков знание распространяет, нет ничего плохого. Не надо его из-за этого так изводить – мы же знаем, какой он ранимый.

Ну как можно сердиться на Яблочкова, если даже Профессор за него заступился?! Тут и Коля Зверев не нашёл, что возразить.

– Характер у него тяжёлый, – добавил к сказанному я, – но ведь в этом и мы виноваты. Как мы с ним себя ведём, так и он с нами.

– Надеюсь, Яблочков на нас не очень обиделся, – сказал Дурабум. – Схожу, посмотрю, как он там.

Хватаясь за верёвки, Дурабум удалился в дом.

– Надо что-то делать, – сказал я, глядя ему вслед. – Я, конечно, люблю космические путешествия, но этак мы не только улетим неизвестно куда, но ещё и переругаемся, и Землю на всю Галактику опозорим. Пора уже возвращаться.

– Всё от Дурабума зависит, – сказал Коля Зверев. – Он, конечно, придумает, как нам вернуться на Землю, но не раньше, чем сам туда захочет.

– Это возмутительно! – возмутился Профессор. – Вы веруете в этого неуча как…

«…как некоторые в чайник Рассела», – хотел съехидничать я, но не успел – Дурабум вернулся.

– Ну, как там Яблочков? – спросил Коля Зверев.

Дурабум, насупившись, помолчал, медленно вращаясь вокруг бельевой верёвки, за которую держался, и коротко ответил:

– Повесился.

Профессор с шумом выдохнул.

– Н-да, – сказал Коля Зверев. – Как это на него похоже!

Мы полетели в дом и действительно обнаружили там Яблочкова, угрюмо висевшего между полом и потолком с петлёй на шее. Увидев нас, он обиженно отвернулся.

– Это кем же надо быть, чтобы повеситься в невесомости?! – возмущённо сказал Профессор. – Будто нет других способов! Мог ведь…

– Лекций по теории космического суицида читать не надо, – перебил его Коля Зверев. – Больше дела – меньше слов. Просто включим искусственную гравитацию.

– Разве она у нас есть? – удивился я.

Коля Зверев сердито на меня зыркнул и сказал:

– Дурабумчик, будь так добр, включи на минуточку искусственную гравитацию.

– Ага, – пробормотал Дурабум.

Яблочков снял с шеи петлю и неохотно проворчал:

– Ваши методы психологического геноцида примитивны, как и вы сами. Я прекрасно знаю, что никакой искусственной гравитации здесь нет, иначе такие апологеты всемирного тяготения, как вы, давно бы её включили. А попробуйте теперь уничтожить инакомыслие без гравитации! Не выйдет! Мы не на вашей Земле, а в свободном полёте.

– Зря ты так, – вкрадчиво сказал Коля Зверев. – Если надо, найдётся и на тебя закон природы, который действует даже в невесомости. Этих законов гораздо больше, чем ты думаешь. Кстати, – воскликнул вдруг он, будто вспомнив что-то интересное, – Дурабум, знаешь ли ты такой закон природы, по которому мы сможем вернуться на Землю?

Дурабум отрицательно помотал головой.

– Что ты спрашиваешь? – проворчал Профессор. – Этот вообще никаких законов не знает.

– Так давайте подскажем, – предложил Коля Зверев. – Мы же должны помочь другу, если у него иссякли идеи. Вот, например, закон сохранения энергии. Почему бы нам не воспользоваться им?