Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник
TextГлава 9. Ночной позор
– Шеф, мы, кажется, заблудились, – тихо произнес Ахмед, до звездочек в глазах вглядываясь с высоты бархана в непроглядную темень пустыни.
Кони пофыркивали, прядали ушами и пританцовывали на месте. Разбойники тихо ворчали за спиной.
– Дурацкие у тебя приколы, Ахмед, – глухо заметил Махсум.
Ватная тишина ночи, казалось, поглощала все звуки без следа – от слов до шороха песка под копытами лошадей. До самого горизонта простиралась черная волнообразная пустота, да и сам горизонт угадывался лишь по едва заметному переходу от полной черноты к чуть менее плотной, проколотой звездами. К тому же начинало заметно холодать.
– Они должны быть где-то здесь, – произнес Махсум, рассуждая вслух скорее для себя, нежели для ушей остальных разбойников. Ситуация была совершенно невероятной и идиотской – заблудиться там, где сделать это практически невозможно! Да еще, если учесть, что его сопровождали бывалые люди, можно сказать, обитавшие в пустыне. – Обойдемся без паники и попробуем разобраться. У нас за спиной горы, так?
– Так, – без особой уверенности в голосе отозвался Ахмед, обернувшись через плечо. Гор он никаких, разумеется, не увидел, но предпочитал думать, что они именно там, где и должны быть.
– Значит, город слева от нас.
– Возможно, – повел плечами Ахмед – города тоже нигде не было видно.
Если бы небо устилали облака, то по зареву можно было определить, где находится город. К глубокому сожалению разбойника, небо сегодня, будто назло, было безоблачным.
– Возможно? – повел бровью Махсум.
– Возможно, так, – выкрутился Ахмед.
– А раз так, выходит, караван где-то под нами.
– Вероятно, да.
– Да что ты все время талдычишь: «возможно», «вероятно»?!
– Но я и вправду не знаю, шеф! Они могут быть где угодно. Тут, тут, там! – Ахмед потыкал наугад пальцем. – Без факелов в такую непроглядную темень они проскочат у нас под самым носом, а мы будем смотреть на них, как последние бараны, и даже не разглядим.
– Вот главная мысль – как бараны!
– Последние, – на всякий случай уточнил Ахмед.
– Да хоть первые! Ты пойми: караван – не иголка в стоге сена, а и ту можно найти по блеску или на ощупь.
– Шеф, вы предлагаете нам искать караван на ощупь? – настороженно и без особого энтузиазма спросил Ахмед.
– У-у, да что ж ты такой… недалекий! – взвыл Махсум, от бессилия подпрыгивая в седле.
– Тогда я вообще ничего не понял, – честно признался Ахмед.
– И почему я этому не удивляюсь! Всем спешиться, – скомандовал Махсум. – Стальной Зуб…
– Коготь, шеф, – донеслось из темноты. – Меня зовут Стальной Коготь.
– Не суть! Возьмешь коней и отведешь в сторонку, чтобы не урчали, как байки на изготовке, и не топали, будто слоны. Как услышишь крик – быстро назад.
– Вас понял, шеф!
– Остальным лежать, смотреть, слушать!
– Простите, шеф, – окликнул главаря Ахмед, опускаясь на холодный песок. – А что слушать-то?
– Караван, дубина! – не выдержал Махсум. – Караван, что же еще?
– Так бы и сказали, – проворчал Ахмед, поудобнее укладываясь на живот. – То щупай, то слушай. Сено какое-то. А потом еще и ругаются.
– Ы-ы!
– Да понял я, понял. Уже слушаю.
Некоторое время висела тягостная, звенящая тишина. Слышались лишь какие-то странные потрескивания и шорох то и дело осыпающегося по склону бархана песка.
– Шеф? – тихо позвал Ахмед.
– Ты что-то услышал?
– Нет, я как раз и хотел спросить, а что мы конкретно слушаем?
– Ахмед, я тебя прошу, кончай тупить! – взбеленился Махсум. – Караван есть не что иное, как верблюды и люди. У тех и у других есть привычка «светиться».
– В каком смысле? – По интонации Ахмеда было хорошо заметно, что разбойника начинают одолевать сильные сомнения относительно умственной полноценности молодого главаря.
– В переносном, разумеется! Люди обычно сопят, цыкают зубом, чихают, чешутся – да мало ли что. А верблюды постоянно что-то жуют, и у них, насколько я в курсе, имеются колокольчики.
– Вообще-то верблюды жуют, когда не спят, – заметил Ахмед из темноты.
– Ахмед, мы знаем, что караван идет, так? Они хотят пройти мимо нас, пока темно.
– Ну?
– Баранки гну! А ты видел когда-нибудь, чтобы спящие верблюды ходили?
– Ни-ког-да! Шеф, вы голова!
– А то! Слушаем дальше.
Над барханом, где притаились разбойники, вновь повисла тишина. Но, как оказалось, ненадолго.
– Шеф! – спустя некоторое время тихонько просипел Ахмед.
– Ну что еще? – раздраженно отозвался Махсум, закатывая глаза.
– На меня, кажется, кто-то сел!
– Да кто на тебя мог сесть в этой дыре?
– Не знаю, шеф.
Ахмед завозился, видимо, пытаясь скинуть неведомого нахала со своей спины.
– Слушай, Ахмед, мы, вообще-то, здесь по делу. Может, хватит уже?
– Но он не хочет с меня слезать, – тихонько заскулил Ахмед. – Уселся и сидит, проклятый!
– Терпи! Наверное, какой-нибудь придурковатый тушканчик.
– Ох!
– Ну что еще?
– Он слишком тяжел для тушканчика.
– Уйдет, никуда не денется. Прикинься бревном и лежи тихо.
Ахмед повозился и затих. Только слышалось его беспокойное, натужное дыхание.
– Все, кажется, ушел! – обрадованно прошептал Ахмед спустя пару минут.
– Вот и отлично. Все, слушаем дальше!
– Шеф!
– Ну что?!
– Он вернулся и дышит мне в затылок! Я боюсь, шеф. А вдруг это медведь?
– Да что ты несешь? Какие медведи могут быть в пустыне?
– Почем я знаю! Фу-у, опять ушел. Слышите, песок шуршит?
– Ахмед, ты меня уже достал! Ушел и ушел, чего тебе еще надо?
Ахмед замолчал и вновь засопел, теперь обиженно.
Некоторое время опять все было тихо и спокойно, потом Махсуму показалось, что кто-то совсем рядом чавкает, противно так, с придыхом, словно наслаждается производимым эффектом. Махсум приподнялся на руках и огляделся по сторонам, но в темноте не было видно ни зги.
– Слушай, как там тебя… Шавкат! Завязывай жрать при исполнении.
– Я ничего не делаю, – донесся до ушей Махсума тонкий оскорбленный голосок совершенно с другой стороны. – И я очень мало ем, кстати!
– А кто тогда здесь развлекается?
– Наверное, тот тушканчик, – осторожно предположил Ахмед. – От меня ушел, а к вам пришел.
– Я этому тушканчику морду набью, если он сейчас же не прекратит чавкать! – рассвирепел Махсум, вскакивая с песка и поводя руками вокруг себя.
Чавканье и вправду стихло, но потом опять началось, причем с удвоенной энергией.
– Все! Хана тебе, гнусный тушканчик! Где ты прячешься? – Махсум сделал два шага по направлению к источнику звуков, нащупывая неведомого шутника руками. Вдруг руки Махсума уперлись во что-то узкое, шершавое и влажное. – Ага, вот ты где!
Чавканье сменилось озадаченным посапыванием.
– Сейчас, погоди.
Махсум похлопал себя по карманам штанов, куда он засунул на всякий случай дорогую бензиновую зажигалку, которую зачем-то спер у одного типа на автобусной остановке еще в своем времени. Махсум никогда не курил, но зажигалка была очень красивой, с давленым орнаментом на хромированной поверхности, и от желания обладать ей у воришки аж руки зачесались.
Достав зажигалку, Махсум откинул крышку и пощелкал колесиком. Посыпались искры, и на кончике фитиля вспыхнул яркий огонек.
– О великий шеф! – воскликнул пораженный Ахмед, подползая на коленях к Махсуму. – Вы укротили злобного ифрита, джинна огня! Простите, что я сомневался в вашем могуществе!
– Хр-р! Пф-р-р!
Огромная, кошмарная морда с крупными пеньками желто-коричневых зубов, длинной, узкой пастью и выпученными глазами тоже заинтересовалась пламенем, надвинувшись из темноты на Махсума. Раздвоенная верхняя губа переходила в крупный приплюснутый нос с узкими ноздрями. Ноздри возбужденно к чему-то принюхивались, то раскрываясь, то вновь сходясь. С нижней губы свисала пена, клочьями срывающаяся и падающая на песок.
Махсум, не ожидавший ничего подобного, инстинктивно отпрянул назад. На тушканчика животное вовсе не походило, даже по одним только габаритам.
– Фы-ыр! – выдохнула морда из ноздрей, задув пламя зажигалки.
Все вокруг вновь погрузилось во тьму. Зажигалка выпала из ослабевших пальцев Махсума. Что-то хрустнуло, звякнула цепь.
– А! – коротко вскрикнул Ахмед. – Шайтан! Это шайтан!
– Пустынный дэв! – крикнул еще кто-то из разбойников.
– Гуль! Я узнал его! – донеслось справа.
– Караул! Спасайся кто может!
– Мама-а!
Разбойники заметались, наскакивая друг на друга, натыкаясь непонятно на что в кромешной тьме и подвывая от ужаса. Махсум упал на колени, шаря рукой в поисках оброненной зажигалки. Кто-то пронесся мимо, наступив Махсуму на пальцы, когда ему уже удалось нащупать холодный металл. Махсум взвыл дурным голосом и затряс рукой.
– А-а, мы пропали! Пропали! – заголосил Ахмед.
– Хр-р!
– Помогите, меня кто-то лижет! Он меня сожрет! Ай-яй! – фальцетом надрывался Шавкат.
– Идиоты! – выкрикнул Махсум. – Факелы, давайте факелы.
– Где вы, шеф? – воскликнул Ахмед. – Я вас не вижу!
– Я здесь. Дай скорее факел!
– Вот, вот факел!
– Где?
– Да вот!
– Ай, ты мне в глаз ткнул, идиот! – возопил Махсум, приплясывая на месте и держась рукой за правый глаз, из которого градом полились слезы. – О, как больно!
– Простите, шеф! Скорее вызывайте ифрита, ну же!
– Какого еще ифрита, болван?
– Который у вас в железной коробочке сидит.
– Это зажигалка!
– Так зажигайте, чего вы медлите!
Махсум принялся щелкать колесиком. Огонек вспыхнул, и Ахмед поспешно ткнул в него факелом. Пламя лизнуло паклю, пропитанную смолой, и весело побежало по ней, чадя и быстро разгораясь.
– Стойте, идиоты, это же верблюды! – воскликнул Ахмед, когда потрескивающее, мигающее пламя выхватило из темноты сгрудившихся кучкой животных и людей. – Наш караван!
Разбойники, прекращая метаться, один за другим замирали на месте, оборачиваясь к ярко пламенеющему в ночи светочу.
– Верблюды?
– Как верблюды?
– Караван? Это же караван! Держи их, хватай!
– Ах вы, гады! Прикинулись шайтанами, пустынными гулями! Хотели нас напугать, да? Всех перережу!
Разбойники, пылая гневом и ненавистью, повыхватили из ножен кривые клинки и медленно пошли на трясущихся от страха людей, в молитвенном жесте протягивающих к разбойникам ладони:
– Не надо! Не губите! Пощадите! Мы не хотели!
– Хватай их, гаси! – выкрикнул Ахмед, первым бросаясь на богато одетого толстяка, вероятно, владельца каравана.
Высоко вскинув саблю, разбойник полоснул ей сверху вниз, но толстяк успел упасть на песок, закрыв голову руками, и лезвие наискось рассекло два мешка, притороченных меж горбов верблюда. Из мешков на голову караван-баши посыпалось зерно. Тот вздрогнул и затих, прикинувшись мертвым.
– Я здесь, Ахмед! – Из темноты выскочил Саид. За ним ринулся табун, сметая все на своем пути.
– Дурак, кто тебя звал! – в бессильной ярости замахал на него саблей Ахмед. – Куда? Да держи же коней!
– Но мне показалось, ты крикнул «Саид», – похлопал глазами Стальной Коготь.
– Я крикнул «гаси», глухая ты обезьяна! Уй-юй!
Ахмед едва успел отскочить в сторону, когда на него, хрипя от возбуждения, налетел первый из коней. Разбойники шарахнулись в стороны, чтобы не быть затоптанными собственными же конями. Началась настоящая свалка. Кони метались, ржали, спотыкались о падающих им под ноги людей. Разбойники носились, впустую размахивая саблями. Кто-то из них случайно полоснул по веревке, удерживающей сбившихся в кучку рабов, и те решили, что самое время делать ноги. Один из рабов умудрился незаметно выхватить кинжал из ножен пробегавшего мимо вопящего разбойника, за которым гнался разъяренный верблюд, и быстро разрезал оставшиеся веревки. Пленники прыснули в стороны, стараясь отбежать как можно дальше от каравана и затаиться в ночи.
Паника в караване усилилась. Никто не мог понять, что происходит. Разбойники не нападали, но и не уходили – это было странно, сильно настораживало и попахивало особо изощренным садизмом, когда жертву сначала запугают до полусмерти, а лишь потом лишат жизни, избавив от мук. Кто-то заметил, что рабы бежали, но сейчас было не до них. Ревели верблюды, ржали кони, почувствовав запах корма. Некормленые целый день, они набрасывались на разорванные мешки, вбирая мягкими губами ячмень и пшеницу вперемежку. Толстяк-караванщик вопил об убытках, колотя себя кулаками по лысой голове, и умолял разбойников прикончить его, но тем было не до того. В довершение ко всему кто-то разломал клетки с голубями, и перепуганные птицы принялись метаться меж людей и лошадей, внося свою толику во всеобщую панику и неразбериху.
Факел выбили из рук Махсума, и тот упал на песок. Его тут же затоптали множество ног. Во вновь накрывшей людей непроглядной тьме началась настоящая свалка. Ни крики, ни увещевания главаря не помогали восстановить порядок в разбойничьем войске. Вой, топот, ржание и хрипы невозможно было перекричать.
Махсум, едва не сорвав голос и порядком охрипнув, махнул наконец на все рукой, отошел подальше, уселся на песок и низко повесил голову. Мимо, издевательски чавкая, прошел верблюд, за ним еще один и еще. Слышались людской шепот и неприятные, скребущие душу насмешки. Махсум не шевелился. Ему уже было глубоко на все наплевать.
– Шеф, где вы? Шеф? – прокричал Ахмед где-то совсем рядом.
– Я здесь, – буркнул Махсум, не оборачиваясь.
– Мы взяли рабов, шеф! Взяли!
– Я рад за тебя, Ахмед. Очень рад, – вздохнул Махсум и уставился на восток, туда, где на самом горизонте, едва алея, начинало зарождаться утро нового дня.
Касым проснулся рано. За окном только-только забрезжил рассвет, окрасивший небо в желтовато-оранжевые оттенки. С рассветом проснулись первые птицы, осторожно пробуя голос. В другой комнате всхрапывала и причмокивала во сне губами Айгуль, беспокойно ворочались дети.
Касым повернулся на спину и распахнул глаза. Взгляд его остановился на горелой дыре в потолке. На краю дыры сидела крупная ворона и, вывернув голову вправо, пристально разглядывала Касыма одним глазом.
– Кыш! – сказал Касым, не особо рассчитывая прогнать нахальную птицу.
– Кар! – ответила ворона и, повернув голову, уставилась другим глазом.
– Ну и… шайтан с тобой.
В комнате до сих пор пахло дымом, а стены и пол все еще были влажными от пролитой на них воды. Касым досадливо поморщился, почесал бок и кряхтя поднялся с постели. Ежась от утренней прохлады, он спешно накинул на плечи халат, обулся в разношенные шлепанцы и, широко зевая, поплелся во двор. Ему показалось, что скрипнула калитка на половине Али-бабы. Ну, он ему сейчас задаст, он ему покажет, как будить людей в такую рань! А может, Али-баба уже отправился за мешком золота, как и обещал? Возможно, так оно и есть, и это меняет дело.
Впрочем, вчерашний задор у Касыма уже несколько прошел, и теперь он ощущал горький осадок от всего, что натворил вчера: поругался с Али-бабой на пустом месте, вывел из себя соседа, получив от него горшком по голове, и с дури поджег собственный дом. Касым до сих пор не мог взять в толк, зачем ему вообще понадобилось устраивать пожар. И Касыму едва ли не впервые в жизни стало стыдно. Совсем немножко, правда, но вполне хватило, чтобы усомниться, а нужен ли ему еще один мешок золота, и не дороже ли каких-то монет, пусть и ласкающих слух звоном, а зрение – блеском, нормальные отношения с братом. В смысле, с односторонней выгодой. А вдруг Али-баба возьмет да и переедет куда-нибудь подальше от Касыма, что тогда? Работать самому или нанимать слуг, чтобы ходили на рынок, рубили дрова и готовили лепешки? Так никаких денег не напасешься! А если Али-баба вообще сгинет из-за проклятого золота, что оно обратилось в прах! Ведь явно здесь дело нечисто!
Касым, мучимый сомнениями, решил остановить брата, пока тот не ушел слишком далеко. Но, к его удивлению, Али-баба все еще находился во дворе, когда Касым впопыхах ворвался на его половину.
– Ох, Али-баба, хорошо, что ты здесь! – обрадовался Касым, вразвалочку, на гусиный манер, подбегая к брату.
– Чего тебе, кровосос? – грубо бросил Али-баба вместо приветствия.
– Я кровосос? Ай-яй, как тебе не стыдно! – опешил Касым, но тут же взял себя в руки, изобразив на лице подобие благочестия и смирения. – Послушай, брат, давай не будем ругаться.
– А я с тобой и не ругался, – ответил Али-баба, расседлывая усталого осла и засыпая ему в кормушку остатки зерна вперемешку с сеном. – По-моему, вчера именно ты набросился на меня, будто дикий коршун на хромую куропатку.
– Э-э, знаешь, у меня вчера все пошло наперекосяк.
– Я заметил. Это от жадности.
– Э-э, да. – Касым смущенно повертел петельку на халате. – То есть, нет! Я вовсе не жадный. И знаешь что, мне не нужен мешок золота, вот! – выдал на одном дыхании Касым, и вдруг почувствовал, как полегчало на душе. Он даже широко улыбнулся от умиления за самого себя.
– То есть ты хочешь мне вернуть те полмешка, что забрал у меня вчера?
– Ты что, макового семени объелся?! – Брови Касыма поползли на лоб. – Полмешка – моя честная, законная доля. Я говорю о том мешке, что ты…
И тут взгляд Касыма случайно наткнулся на валявшийся у ног осла еще один крутобокий мешок, точь-в-точь такой, как тот, что вчера Касым утащил к себе. Только этот был полон золота до краев. У Касыма враз перехватило дыхание, а на лбу выступила невольная испарина.
– Что? Как? Когда?
Али-баба проследил за взглядом брата и спокойно задвинул ногой мешок в угол стойла, подальше с глаз долой.
– Ты уже был там и принес еще один мешок? – хрипло проговорил Касым.
– А тебе-то что за дело? Ты сказал, что тебе еще один мешок без надобности.
– Сказал! Но это… это нечестно с твоей стороны! Ты обещал его мне! – Касым ткнул себя кулаком в грудь. – Разве не так?
– Я вижу, ты не хозяин своему слову, брат, – покачал головой Али-баба, скложив руки на груди. – Сначала пообещал мне дом и позабыл. Затем сказал, что мешок тебе не нужен, а стоило тебе его увидеть, как ты вновь воспылал желанием обладать золотом.
– Но я же не знал, что ты его припер! Я честный человек, и потому согласен на половину! – Касым ринулся в стойло, но Али-баба, шагнув в сторону, загородил собой узкий проход. Касым отшатнулся. – Ты что? Что ты себе позволяешь?
– Из этого мешка ты не получишь ни единой монеты! – жестко отрезал Али-баба.
– Да ты в своем уме?
– Тот, кто мне его дал, запретил давать из него золото кому бы то ни было. И тебе в первую очередь.
– Врешь, брат! Думаешь, ты хитрее меня? Думаешь, меня можно так просто обмануть? Признавайся, кто тебе его дал!
– В том нет секрета, – пожал плечами Али-баба. – Мне его дал дух.
– Дух? – Касым изрядно побледнел, а глаза его округлились. – К-какой-такой дух?
– Самый обычный. Тот, что охраняет сокровища. И еще он сказал следующее: если ты, жадный боров, посягнешь на деньги Али-бабы, то он, дух, будет являться к тебе во сне, пока ты не двинешь эти… как их… во, ласты!
Касым икнул, глаза его затуманились, и он начал медленно оседать на землю.
– Ох, чтоб тебя!
Али-баба в последний момент успел подхватить брата подмышки. Оттащив Касыма в сторонку, он аккуратно прислонил бесчувственное тело к стволу яблони и выпрямился.
– Припадочный какой-то. Вроде ничего такого не сказал.
Касым уже приходил в себя, мыча нечто невразумительное. Али-баба сбегал к большому кувшину с водой, зачерпнул из него ладонями и плеснул в лицо брату.
– О-о-о! – протянул Касым, отирая капли пухлой ладонью, не знавшей трудовых мозолей. – Али-баба? – сфокусировал он взгляд на брате.
– Я, я. Очухался?
– Скажи, что ты пошутил! – Касым, резко подавшись вперед, вцепился в рубаху Али-бабы.
– И не подумаю! – вырвался тот, одарив брата ледяным взглядом. – Но если не веришь, то возьми и проверь. Вон мешок – бери и тащи его к себе. А завтра расскажешь, хорошо ли ты выспался.
Касым покосился на мешок, потом на Али-бабу и судорожно сглотнул.
– Знаешь, я уверен, мне хватит и того, что мы уже поделили с тобой.
– Уже лучше, – криво усмехнулся Али-баба. – Да, чуть не забыл! – Он засунул руку за пазуху и вынул оттуда мошну. Позвенев деньгами над ухом Касыма, Али-баба кинул ему кошелек. – А вот это тебе.
– Мне? – Касым ловко поймал мошну и крепко, словно родное дитя, прижал к груди.
– Тебе, тебе. От духа.
– Ай! – Касым отбросил мошну и поджал ноги, будто то был вовсе не кошель, полный монет, а гремучая змея.
– Не бойся, бери. Это правда тебе. Задаток.
– Задаток? – заинтересовался Касым, но мошну поднимать все же не стал. – Задаток дают за что-то.
– Я рассказал духу, что ты хороший певец, и он захотел тебя послушать. И еще велел передать тебе немного денег. Но если ты отказываешься…
Али-баба наклонился, собираясь поднять мошну, но Касым с невероятной для него резвостью упал на карачки и сграбастал кошель.
– Нет! Я не отказываюсь! – Он быстро спрятал мошну за пазуху и погладил его через рубаху. – Я очень хороший певец. А твой дух – он богатый?
– О, ты не представляешь насколько!
– А сколько он платит за каждую песню? – страх у Касыма пошел на убыль, как только разговор зашел о легких деньгах.
– Знаешь, тебе лучше все уточнить у него лично. Я как-то не подумал спросить его о цене песен.
– Вот в этом весь ты! – пожурил брата Касым, поднимаясь с земли. – Вечно думаешь только о себе.
– Беру пример с тебя.
– Некогда мне с тобой лясы точить! – важно заявил Касым. – Меня ждут! Рассказывай, как найти твоего духа.
– Охотно расскажу, только я бы не советовал идти тебе именно сейчас.
– Я не нуждаюсь в советах какого-то грязного оборванца! – с презрительным высокомерием фыркнул Касым, огладив бороду.
– Смотри, я предупредил. Разбойникам может очень не понравиться, что ты незваным притащился в их пещеру.
– Каким еще разбойникам? Что ты мелешь, пустозвон?
– А тем самым, которых никто поймать не может.
– «Коршуны пустыни»! – охнул Касым. Коленки у него заметно задрожали.
– Они самые. Да ты никак испугался, брат?
– Н-никого я не исп-пугался. Г-говори, где пещера! – под конец фразы Касым наконец насилу справился с собой.
– Так и быть, скажу. Но лучше бы ты туда не ходил, а?
– Я знаю, почему ты меня отговариваешь, – хитро прищурил один глаз Касым, тряся указательным пальцем. – Ты хочешь сам все золото захапать!
– Ну разумеется, – вздохнул Али-баба.
– Говори, где пещера! Быстро! – Касым надменно вскинул подбородок и упер руки в бока. – А не то я за себя не отвечаю.
– Главное, чтобы тебе не пришлось отвечать перед разбойниками, – покачал головой Али-баба.
– Ты долго будешь надо мной издеваться, отродье полудохлого верблюда? Говори сейчас же! – топнул Касым, выходя из себя.
– Хорошо, только обещай дождаться, пока разбойники не уедут по делам, и только потом входи в пещеру.
– Обещаю, обещаю! – нетерпеливо покивал Касым. – Говори уже.
– Ну что ж, в таком случае распахни свои уши пошире и внимай мне, о брат мой, как птица вбирает крыльями упругий ветер, как серна тянется за горным цветком, как!.. – Али-баба для усиления эффекта медленно воздел широко разведенные в стороны руки.
– Али-баба, если ты сейчас же не прекратишь и не скажешь, где находится пещера, то я, клянусь своими любимыми тапками, огрею тебя чем-нибудь тяжелым по пустой голове, так и знай!
– Нет в тебе ни капли поэзии, Касым. А еще певец, – немного обиделся Али-баба на брата, но, заметив, что Касым начал багроветь, быстро сказал: – Хорошо, хорошо, слушай…