Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник

Глава 20. Кувшины и мешки

– Ух, я ему отомщу… Ой! Ох, отомщу… Ай! Жирная свинья, ему это даром – ох, моя спина! – не пройдет.

Ахмед пытался сесть так, чтобы боль не докучала ему. Но как он ни пристраивался к стене, как ни подкладывал подушки, каждый раз на малейшее движение тело отзывалось прострелами и ломотой.

– У-у, подлая скотина!

– И не надоело тебе, Ахмед? – спросил Махсум, со своего «трона» наблюдая за мучениями Ахмеда. – Ведь предупреждал тебя по-человечески. Но ты же не слушаешь, когда тебе умные люди говорят. Ты же у нас бравый джигит!

– Да, я такой! Ох!.. А что такое «джигит»?

– Забудь, – не стал объяснять Махсум.

– Я отомщу… – вновь взялся бубнить свое Ахмед.

– А он тебя опять скалкой.

– Да я не ему отомщу, а этому, Али-бабе!

– А он-то здесь каким боком? – подивился Махсум.

– Вот сами посудите, шеф: не приди Али-баба в пещеру, не возьми мешок, не скажи Касыму о золоте, тот не поплелся бы в пещеру, и мы бы его не поймали. А потом он не сбежал бы, и нам не пришлось его искать. И тогда Касым не поколотил бы нас, ведь так?

– Логически оно, конечно, верно…

– Вот я и говорю! – воодушевился Ахмед. – Всему виной подлый оборванец Али-баба, укравший у нас деньги – будь он трижды проклят!

– У меня, – любезно поправил дух. – И не украл, а я сам ему дал, свое, личное.

– Дал, украл, у нас, у вас – какая разница? Главное, что он сунул сюда свой поганый нос!

– Ахмед, я тебя еще раз предупреждаю: это очень плохо закончится. Даже еще хуже, чем Касым со скалкой.

– Но ведь мы должны отомстить за нанесенную обиду! Мы разбойники, а не тряпки, о которые все кому не лень вытирают ноги, – никак не унимался Ахмед.

– Ахмед, как ты считаешь, каким лучше быть разбойником – живым или мертвым?

– Конечно, живым, шеф, – поразмыслив, заключил Ахмед. – Но что нам может сделать какой-то оборванец? Тогда нас было всего трое и никакого оружия, а сейчас нас будет тридцать девять!

– Тридцать семь, – внес поправку Махсум. – Уже тридцать семь.

– Все равно очень много, а он один!

– Я прямо вижу, – повел рукой Махсум, – тридцать семь болванов с саблями наголо влетают в город, скачут к дому Али-бабы, врываются во двор и толпой набрасываются на нищего доходягу.

– Почему сразу болванов? – надулся разбойник.

– А потому, Ахмед, что, как только вы появитесь с саблями в городе, вас немедленно схватит стража.

– Да, действительно, – приуныл Ахмед, задумчиво массируя нижнюю челюсть. – Я об этом как-то не подумал… – Он вдруг встрепенулся. – Шеф, я, кажется, кое-что придумал!

– Только не говори, что ты решил посадить разбойников в кувшины с маслом и прикинуться караванщиком.

– Шеф, вы голова! – воскликнул Ахмед, сразу позабыв про боль. – Я вообще-то хотел посадить их в мешки с порохом.

– С порохом? – удивленно выгнул бровь Махсум. – Ты меня пугаешь, Ахмед.

– В каком смысле?

– В прямом. Ты еще фитили к ним пристрой и самолично подожги.

– Да вы же ничего не поняли, шеф! Я подумал, собаки могут учуять людей в мешках, а порох отбивает нюх у собак. Но знаете, про кувшины идея тоже ничего! Можно дождаться ночи и выпустить наших людей, а тогда…

Ахмед провел пальцами по горлу и широко растянул губы в зверской ухмылке, от которой у Махсума по спине пробежал холодок.

– Кхм-м. Сам придумал?

– Ага! Здорово, правда?

– Очень, – помрачнел Махсум.

– Так что, едем?

– Куда?

– Громить дом муллы! – воинственно вскинул новенькую саблю Ахмед.

– Может, передумаешь?

– Шеф! Я ничего не слышал, а вы ничего не говорили! – серьезно, с суровой миной произнес Ахмед.

– Почему?

– Если люди узнают, что вы струсили…

– Я не трус! – порывисто вскочил с «трона» Махсум, но тут же медленно опустился обратно. – Но и не дурак.

– Молчите! – предостерегающе выставил пятерню Ахмед, озираясь.

– Да молчу я, молчу, – обреченно вздохнул Махсум. – А ты ничего не забыл?

– Что?

– Али-баба знает тебя в лицо, и меня, кстати, тоже.

– То есть как?

– Запросто! Если мне не изменяет память, ты самолично продал ему трех рабов.

– Так что ж вы раньше-то не сказали, шеф? Я бы его… – задохнулся Ахмед от ярости. – Постойте, а откуда вы знаете, что это был именно он?

– Слышал ли ты что-нибудь о логике, мой бравый Ахмед? – Махсум поудобнее устроился на «троне» и закинул ногу на ногу.

– Ни разу! – честно признался разбойник, пожирая глазами своего мудрого главаря.

– Это умение рассуждать и делать выводы на основе наблюдений и фактов.

– Ух ты! А это как?

– Ну, предположим… – Махсум помолчал, прикидывая что-то в уме. – Предположим, у тебя пропали деньги.

– Как пропали? – не на шутку забеспокоился Ахмед, хлопая себя по карманам.

– Я сказал, предположим!

– Не нравится мне эта ваша логика, шеф. Да и деньги все на месте, – буркнул Ахмед.

– Хорошо! Другой пример: ты поехал грабить караван, а саблю забыл.

– Вот еще! Я никогда без сабли из пещеры не выхожу.

– Предположим, а не забыл!

– Нет, не предположим. Такого не может быть! – сказал как отрезал Ахмед.

– Все, я ничего тебе объяснять не буду, – отвернулся Махсум к стене.

– Но я так и не понял, что такое логика.

– И не поймешь. Потому что ты упертый баран.

– И вовсе я не баран, шеф.

– Ну, осел, ишак. Какая разница? Если ты делаешь, все, как ишак, значит, ты самый настоящий ишак – вот это и есть логика.

– Я, кажется, понял, шеф! То есть если вы трусите, то, выходит, вы тушканчик или заяц!

– Нет, это не логика.

– Тогда я опять ничего не понял, – развел руками Ахмед.

– Смотри! – Махсум уже начинал терять терпение. Он наклонился вперед и поднял сломанный дутар за гриф. – Если я вот этой штукой дам тебе в лоб, что будет?

– Я увернусь.

– А если я сильно разозлюсь?

– Тогда я больше не буду увертываться.

– И что тогда будет?

– Тогда вы мне заедете дутаром в лоб, хотя очень не хочется.

– А что будет дальше?

– Дальше? – задумался Ахмед. – Ничего. Вернее, будет шишка.

– А если я не возьму дутар и не заеду им тебе в лоб?

– То шишки не будет! – обрадовано воскликнул Ахмед.

– Вот логика в чистом виде.

– Удивительно! Шеф, а знаете, когда еще не будет шишки?

– Когда?

– В том случае, если я все-таки увернусь.

– Тогда у тебя будет как минимум две шишки. Или даже три, – серьезно заметил Махсум.

– Хм-м, верно, – не стал спорить с очевидным Ахмед. – Но при чем здесь Али-баба, я все равно не понял.

– А ты попытайся подумать хоть раз.

– Но вы же мне запретили!

– А теперь разрешаю. Думай.

– Я думаю. А о чем?

– Как я узнал, что там, на базаре, тогда был Али-баба.

– Ну-у… Он купил рабов. Всех разом.

– И что?

– И ничего.

– Мда-а, тяжелый случай. А ты не подумал, откуда у оборванца вроде Али-бабы может взяться восемьсот золотых монет?

– Шеф, вы гений! А ведь действительно все так просто.

– Продолжаем размышлять. Значит, как только мы заявимся в дом Али-бабы, он тут же узнает нас, и нам крышка.

– Тогда… – Ахмед наморщил лоб и задумчиво постучал по нему пальцами. – Тогда нужно сделать так, чтобы он не узнал нас!

– Это как? – насторожился Махсум.

– Очень просто, шеф! Я выкрашу лицо в черный цвет и сойду за вашего мавра, а вам мы приделаем бороду и повяжем черную повязку через глаз.

Махсум покачнулся на «троне». Вот оно, началось!

– А звать вас будут… скажем, Одноглазый Хасан!

Махсум закатил глаза и рухнул с «трона» прямо к ногам телохранителя.

– Шеф, что с вами? Шеф? – засуетился вокруг него Ахмед. – Воды, быстро! Кто-нибудь!

Первым явился с кувшином Саид, за ним подбежал с еще одним Азиз, третьим прибыл Шавкат с миской. Скоро вокруг Махсума сгрудились все разбойники, поочередно опрокидывая ему на голову пиалы, миски и кувшины. Быстро пришедший в себя Махсум, разевая рот, отмахивался от потоков непрестанно льющейся воды и пытался сделать хоть глоток воздуха.

– О Аллах, вы живы! – обрадовался Ахмед, когда вся вода была вылита. Он помог вымокшему с головы до ног главарю подняться и бережно проводил его на «трон».

– Хорошо, что нас всего тридцать семь, – проворчал Махсум, отерев мокрое лицо ладонью, – а не триста семьдесят.

– Почему?

– А то бы вы меня утопили! Ладно, повтори, что ты там придумал.

– Так вы со мной, шеф?

– А куда от тебя денешься, Ахмед?

– Ахмед, может, лучше я буду мавром? – спросил Махсум, придирчиво разглядывая в поднесенное ему серебряное зеркало свою обновленную бородатую физиономию с черной повязкой через правый глаз.

– Ни-ни! Вам так идет, шеф! – запротестовал Ахмед. – А теперь отрепетируем с кувшинами. А ну, бездельники, – повернулся он к разбойникам, – быстро все по кувшинам!

Разбойники рванули врассыпную к кувшинам с маслом.

– Ахмед, ты ничего не забыл? – спросил Махсум.

– А что такое?

– Уже ничего, – обреченно покачал головой Махсум.

Между тем уточнять уже было и вправду нечего. Разбойники посрывали крышки с кувшинов и, брезгливо морщась, втискивались в них. Масло выплескивалось на пол, текло ручьями по полу. Шавкат застрял в узком для него горлышке и не мог двинуться. Иные, не успевшие забраться в кувшины, уже не могли этого сделать, поскольку ноги их разъезжались на скользком полу, и они выписывали ими кренделя, держась каждый за свой кувшин.

– Масло, – звучно хлопнул себя по лбу Ахмед. – Я забыл сказать, что нужно слить масло!

Разбойники в чистой сухой одежде, стоя на отмытом до скрипа полу и держа миски с маслом на голове, ожидали приказа Ахмеда.

– По ко-оням! – привычно гаркнул Ахмед, занятый нанесением ваксы на лицо. Вакса никак не хотела наноситься сплошным, ровным слоем, ложилась буграми, меж которых виднелись просветы, и Ахмеда это ужасно раздражало.

– Ахмед! – запоздало спохватился Махсум.

– Что? – вскинулся тот. – Ох, ё!

Разбойники, все еще держа уже пустые миски на головах, штурмовали своих коней, обильно политых маслом. Некоторым из людей взобраться в седло не удавалось вовсе. Другие, повиснув поперек седел, съезжали с противоположной стороны, брякаясь головами в пол. Но один из разбойников все-таки умудрился кое-как взобраться на коня, однако седло под ним перевернулось, и он, весьма удивленный этим, полетел на пол, до самого конца удерживая миску в нужном положении.

– Ой, держите меня! – надрывался от смеха дух пещеры. – Ох, не могу, бесплатный цирк!

– Это добром не кончится, – вздохнул Махсум, пряча непривычно бородатое лицо в ладони.

– По кувшинам! – скомандовал новоявленный мавр, но никто из разбойников не двинулся с места, подозрительно приглядываясь к незнакомому черному нахалу, решившему покомандовать ими, пусть его голос разбойникам и казался очень знакомым. – Вы что, олухи, плети захотели? По кувшинам, я сказал!

– А ты кто такой? – подбоченился Саид. – Пришел тут, раскомандовался. Шеф, это что за хмырь?

– Кто я? Да вы что, сдурели, болваны? Быстро по кувшинам! – потянулся мавр за плеткой.

– Нет, шеф, правда, кто это? – спросил любопытный Азиз.

– А фиг его знает, – с серьезным лицом отозвался Махсум с «трона».

– Вы что, шеф! – округлил глаза мавр. – Кончайте так шутить.

– Ого, он даже знает, как вас зовут! – прицокнул языком Азиз.

– Да он чей-то соглядатай! – крикнул Саид.

– Соглядатай… лазутчик… шпион… – пронеслось по рядам разбойников.

– Вы чего, мужики? Шеф, скажите же им! – Мавр начал отступать к выходу из пещеры.

– Держи его, гада! – взорвалась толпа разбойников. – Лови!

– Ай!

Мавр подпрыгнул и бросился наутек, но толпа разбойников быстро настигла его и, скрутив, потащила обратно в пещеру.

– Пустите, пустите же меня! Что вы творите, идиоты? – извивался в их руках мавр.

– В горшок его, в горшок! – крикнул кто-то из разбойников, и все разом загомонили: – Гор-шок, гор-шок! Да-вай в гор-шок!

Упирающегося мавра подтащили к горшку и сунули в него вниз головой.

– Помогите! – загудело из горшка. Торчащие из широкого горла ноги беспорядочно болтались в воздухе. – Вытащите меня отсюда! Шеф!

– А давайте его со скалы сбросим, вместе с горшком, а? – предложил находчивый Шавкат.

– Бу-га-га! – надрывался дух. – Вот умора! «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»¹⁰.

– Ха-ха-ха, – вторил ему, держась за живот, Махсум.

– Я тебе сброшу, идиот писклявый! Я тебе так сброшу! – прогудело из горшка, и ноги задвигались быстрее, будто сидящий в горшке мавр пытался сбежать. Вместе с горшком. – Всем бошки посношу, только выберусь отсюда.

– Ахмед? – подозрительно покосился на горшок Азиз. – Это ты?

– Я, болван, а то кто ж?

Пышущего злобой Ахмеда извлекли из горшка и аккуратно опустили на пол, затем предупредительно отодвинулись на безопасное расстояние.

– Ай, Ахмед! – сказал Шавкат, качая головой. – Зачем ты выкрасился в черный цвет?

– Так надо, болван! В горшки, все в горшки!

Ахмед вскочил и, раздавая пинки направо и налево, принялся загонять разбойников по горшкам. Те не сопротивлялись, чувствуя свою вину. К тому же Ахмед в ярости был крайне не сдержан в проявлении эмоций и мог запросто зарубить кого-нибудь.

– Ох, я больше не могу! Ха-ха! – гремел голос духа Сим-сим, отдаваясь гулким эхо в ушах прятавшихся в кувшинах разбойников.

– А вы, шеф, вы! – подбежал Ахмед к Махсуму. – Зачем вы так поступили?

– Успокойся, Ахмед, – утирая слезы, с трудом проговорил Махсум. – Зато теперь мы наверняка знаем, что тебя никто не узнает.

Поздним вечером, когда стражники уже собирались закрыть ворота города, на горизонте, на фоне заходящего солнца, показался караван. Двадцать коней, нагруженных кувшинами и мешками, спешили укрыться за стенами гостеприимного города. Стражники ждали. Им торопиться было некуда. А сборщик налогов радостно потирал руки.

Ждать пришлось недолго. Караван спешил, уставшие животные, чуя приближение долгожданного отдыха и обязательной кормежки, шли сами – не было никакой нужды их подгонять. И вот первые двое коней ступили на городскую землю. На них ехали важный одноглазый купец и его черный слуга. За ними в ворота города втянулся остальной караван. Тяжелые створки ворот со скрипом и грохотом закрылись. Одноглазый караванщик спешился и сладко потянулся. К нему уже спешил радостный сборщик налогов.

– Салам алейкум, почтенный…

– Хасан. Так меня зовут. – Одноглазый бородач изволил заметить обиралу, и повернул к нему голову. – Салам, салам. Думал, не успеем, и придется заночевать под стенами города.

– Зря беспокоились, почтенный Хасан. Двери нашего города всегда гостеприимно открыты для всех страждущих, но все имеет свою цену.

– Ты прав. Назови свою цену, э-э…

– Ваш покорный слуга Маруф, – почтительно склонился сборщик налогов.

– Назови свою цену, слуга Маруф, – произнес Хасан, широко зевнув.

Маруф недоуменно моргнул, пытаясь сообразить, оскорбили его, или у караванщика просто такая манера общения. Он долго смотрел в его непроницаемое лицо, жуя губами, потом все-таки решил не связываться с заносчивым купцом, ведь неизвестно еще, кто он и каковы его связи.

– Да, – сказал Маруф собственным мыслям. – Значит, так. –

Он вытащил из-за пазухи внушительный свиток и развернул его.

– Начнем с того, что доблестной страже пришлось задержать закрытие ворот на… – Маруф обернулся к высокому постаменту с установленными на нем огромными песочными часами и что-то прикинул, – на сто песчинок. С вас два динара!

– Крохобор! – тихо произнес Хасан.

– Что вы сказали, почтеннейший? – не расслышав, выставил левое ухо Маруф.

– Я говорю, разумеется! Один золотой, чего ж тут непонятного?

– Нет-нет, – запротестовал Маруф. – Я сказал: два золотых. Два!

Он показал караванщику два пальца, решив, что тот несколько глуховат.

– Мои кони устали, мой слуга валится с ног, а ты задерживаешь меня пустой болтовней. Уже упало двадцать песчинок, а когда ты закончишь обирать несчастного путника, то упадут все пятьдесят. Так что один золотой идет в зачет мне.

– О! – восхитился подобным счетом Маруф, а стражники от удивления раскрыли рты. Ничего подобного им еще видеть и слышать не приходилось.

Со сборщиком налогов предпочитали не связываться – подобное могло закончиться расставанием с внушительной суммой.

– Будь по-вашему, – сказал Маруф, недобро прищурившись, и сделал пометку грифелем на висящей на поясе деревянной дощечке. – Плюс два, минус один. Продолжим, почтенный Хасан!

– Продолжим, – кивнул тот.

– Что везете?

– Ты что, слепой? Кувшины, мешки!

– Да, но… – немного растерялся Маруф. – Меня интересует, что у вас в кувшинах и мешках.

– Тогда так и спрашивай, – сверкнул единственным глазом Хасан и вновь широко зевнул.

– А разве я… Неважно! Начнем с кувшинов. Что в них?

– Масло, отборнейшее масло!

– Масло – это хорошо! – оживился Маруф, быстро проматывая длинный свиток. – Какое именно?

– Обычное! Жидкое и масляное, – лениво отозвался Хасан.

– Подсолнечное, – подсказал мавр, не слезая с коня.

– Ага!

Маруф приблизился к одному из кувшинов, приоткрыл крышку, понюхал и сунул в кувшин палец.

– Ты чего, козлиная твоя морда, оборзел? – набычился Хасан.

– Не понял, – в недоумении уставился на него Маруф, облизывая палец.

– Куда ты грязные пальцы суешь? Сначала ковыряет ими неизвестно где, а потом сует в кувшин! Кто у меня потом купит порченный товар?

– Но как я тогда проверю, что это именно подсолнечное масло? – развел руками Маруф.

– Ложечку надо иметь, морда некультурная!

– Ложечка? – лупнул глазами Маруф. – Что такое ложечка?

– Проехали, – только и махнул рукой Хасан.

– Кто? – огляделся по сторонам Маруф, но поблизости никого не было.

– Что – кто? – теперь пришла очередь растеряться Хасану.

– Проехал кто, спрашиваю?

– Забудь. С тебя, кстати, золотой. За порчу товара.

– Да вы что! – оторопел Маруф, но на всякий случай отодвинулся от кувшинов. Такой въедливый пройдоха, как купец Хасан, ему еще ни разу не попадался.

– У меня есть свидетели, – кивнул одноглазый в сторону начинающих косеть стражников.

– Э-э… – Маруф почесал в затылке грифелем.

– Ты не чешись, а вычитай. И поторопись: время – деньги!

– Ладно! – согласился после долгих колебаний Маруф. Он все равно обдерет этого нахального купца. Сборщик налогов сделал очередную пометку на своей дощечке. – Минус один золотой. Двадцать кувшинов с подсолнечным маслом – это будет тридцать золотых, – объявил он.

– Ты чего, оборзел, фраер? – подбоченился Хасан.

– Не понял, – вновь похлопал весьма честными глазами Маруф. – Что-то не так? Полтора динара за кувшин, – еще раз сверился он с бумагой. – Получается тридцать!

– Дай сюда! – Хасан выхватил из рук остолбеневшего сборщика налогов бумагу и передал ее мавру. – Проверь!

Пока Маруф пытался найти объяснение происходящему с ним, мавр быстро прокрутил список, водя пальцем по строчкам, и объявил: – Масло подсолнечное – полдинара за кувшин, мой господин!

– Полтора, говоришь?! – взревел Хасан, нависая над притихшим Маруфом. – Ах ты, ворюга!

– Нет, что вы себе позволяете?! – выпятил грудь Маруф.

– Да я тебя… – Хасан состроил «козу» и пошевелил пальцами.

– Ошибка, вкралась ошибка! – перетрусил Маруф, присев под натиском караванщика. Такого жеста видеть ему еще не приходилось, но выглядел он устрашающе, а что мог означать – даже подумать боязно было.

– С тебя пять золотых за ошибку, – объявил Хасан успокаиваясь. – Верни ему бумагу! – приказал он слуге, и мавр передал ценник Маруфу.

– Пять золотых?! – захныкал сборщик налогов. – Но это же!..

– Что-то не так? – повел бровью Хасан.

– Нет, нет, все верно! – поспешно согласился Маруф, вытирая рукавом счет на табличке и внося новые цифры. – Плюс… минус… плюс… минус… Десять золотых!

– Ну-ка, дай сюда свою писанину, – требовательно пошевелил пальцами Хасан. – Я сам проверю!

– А, нет-нет! – спохватился Маруф. – Пять, пять золотых!

– Четыре!

– Нет, пять! Сами проверьте.

– Ошибка толкуется в пользу клиента. Минус один золотой.

Маруф посмотрел на Хасана с возросшим уважением. Видно, купец порядком поднаторел в торговых делах!

– Да смотри у меня! – погрозил пальцем Хасан, заметив замешательство сборщика налогов. – Только попробуй еще раз надуть – должен останешься.

– Да-да, я понял, – согласно закивал Маруф. – Итак, четыре золотых. Эй вы, бездельники! – он махнул стражникам. – Проверьте, что в мешках.

Хасан только и успел, что раскрыть рот. Стражник, однако, не стал утруждать себя развязыванием мешков и, приблизившись к одному из них, просто ткнул в него острым концом копья.

Мешок хрюкнул.

Мавр побледнел, что было заметно даже через слой ваксы, но никто на него не смотрел, и все обошлось.

– Маруф-ако, мешок-то хрюкает! – удивился стражник и ткнул еще раз.

Мешок опять хрюкнул.

– Чего там у вас, почтенный Хасан, хрюкает в мешке? – спросил Маруф, прищурившись.

– Не хрюкает, а хрустит, – нашелся Хасан. – А если этот болван еще раз ткнет в него копьем, то так хрюкнет, что костей не соберете.

– Э-э…

– Порох там, понял? Черных порох!

– Уй-юй! – в ужасе отшатнулся от мешка стражник.

– Во-во. И чем дальше, тем лучше, – подбодрил служаку Хасан.

– Значит, порох. – Маруф вновь обратился к ценнику. – Так… полтора динара за мешок.

– Что? Ты опять? – возмутился Хасан и сурово поджал губы.

– Сами посмотрите! – обиделся Маруф. – На этот раз никакой ошибки. Пятнадцать мешков пороха – это будет… туда… сюда… двадцать два с половиной. Округлим…

– Я тебе округлю, шпана подзаборная! – грозно предупредил Хасан сборщика налогов.

– …в меньшую сторону. Итого с вас двадцать шесть динаров. Плюс один динар за мою работу.

С чувством выполненного долга Маруф засунул грифель за ухо и выжидающе уставился на купца.

– Ты на государственной должности, вот с государства и получишь, – нагло заявил Хасан, отсчитывая двадцать шесть монет.

– Но…

– Получи и выдай мне квитанцию!

Хасан бросил монеты на дощечку, которую Маруф держал, как нищий на паперти тарелочку, и завязал кошель.

– Что выдать?

– Квитанцию, балда! Откуда я знаю, что вон за тем углом не стоит еще один Маруф, и обдиралово не начнется по новой?

– Да что вы себе позволяете?! Я честный человек.

Маруф оскорбленно хлопнул себя дощечкой по груди, и монеты со звоном просыпались на землю. Стражники бросились подбирать их.

– Ладно, я тебе верю, Маруф! – Хасан дружески похлопал Маруфа по плечу и полез в седло. – Бывай! – махнул он рукой на прощанье и тронул коня.

– Уф-ф, – с облегчением выдохнул Маруф, когда караван скрылся в одном из проулков. – Попадется же такой!..

Кто именно «такой», Маруф уточнять не стал. Даже у стен есть уши, а ведь он даже не знает, кто он – этот самый Хасан.

– Круто вы его обули, шеф! – восхищенно воскликнул Ахмед, когда кони отъехали от ворот на приличное расстояние. – Только зря вы с ним связались. Нужно было просто отдать ему деньги.

– Богат не тот, кто может позволить себе разбрасываться деньгами, а тот, кто умеет их экономить, – нравоучительно заметил Махсум.

– А вот с мешками мы едва не засыпались.

– Кто ж виноват, что вы половину больших горшков при погрузке умудрились расколотить!

– Но все хорошо, что хорошо кончается.

– Ахмед, еще ничего даже не начиналось, так что завязывай трепаться и показывай уже дорогу, а то скоро совсем стемнеет.

– Я-то покажу, – надул Ахмед черные, лоснящиеся в лунном свете щеки, – но что мы скажем Али-бабе, когда он спросит, почему мы именно к нему постучались?

– А это уж ты придумай. Тебе же мстить приспичило, а не мне.

Ахмед замолк и помалкивал всю оставшуюся дорогу – то ли обиделся, то ли действительно придумывал, что сказать Али-бабе. Махсуму было все равно. Он давно смирился с участью, ожидавшей его в доме Али-бабы. Все завязалось в такой тугой узел, что ему уже было совершенно безразлично, от чьей руки погибать. Пойдешь против своих – разбойники прикончат, и первым же взмахнет саблей Ахмед; пойдешь у них на поводу, придется отвечать перед Мансуром, а визирь и без того уже порядком зол на Махсума, если не сказать крепче. Махсум прекрасно понимал, Главный сборщик налогов вовсе не безобидный остолоп, каким казался, а очень опасный человек с большими связями, к тому же загнанный в угол. Под Мансура копают другие не менее влиятельные люди, и не сегодня – завтра Главный сборщик налогов слетит с должности, а за ним посыплются и головы разбойников. Или «Коршунам пустыни» придется прогибаться под кого-нибудь другого, вися у того на хорошем, крепком крючке. Так что, куда ни кинь, всюду клин.

Махсум отвлекся от грустных мыслей, взглянув на темнеющий в ночи минарет. С его верхушки, освещенной тусклым огоньком масляной лампы, муэдзин призывал верующих к магрибу. Странное дело, но Махсум увидел в том хорошее предзнаменование. И не то чтобы увидел, а, скорее, почувствовал, ощутил. Но не поверил. Разве может быть провидение за него? Какое ему дело до отъявленного, прожженного бандита, отторгнутого собственным миром и никому не нужного в этом. Что он нес людям, кроме страха, унижений и горя? Ничего…

Махсуму вдруг стало жаль бестолкового и настырного Ахмеда, простодушного и наивного Азиза, гневного, но мягкого и отзывчивого Саида и всех остальных, кого он вел за собой. Жалко было и доброго, простодушного, ни в чем не повинного Али-бабу. И даже трусливого предателя Касыма – вот уж кого точно жалеть не стоило! А главное, было жалко себя, такого непутевого и совершенно никчемного человека.

Махсум вздохнул и посмотрел на запад, на закатное небо, где гасли, догорая, последние лучи скрывшегося за горами солнца. Чем-то закончится этот день, и суждено ли Махсуму еще раз увидеть рассвет?