– И будет мне счастье? – улыбаюсь широкоплечему невысокому мужчине со смуглым лицом, одетому в оранжевую гавайскую рубашку с пальмами и бермуды песочного цвета.
– И вы сможете помочь мне в одном деле, – он испытующе смотрит на меня. – В хорошем деле, не сомневайтесь.
– Это в каком таком хорошем? – уточняю со скептической усмешкой.
– Но если сорвёте, обратного пути не будет.
Срываю виноградину и с размаху зашвыриваю её подальше вниз по склону.
– Желаю успеха в хорошем деле. – Очень меня раздражает, когда не отвечают на вопрос.
Возвращаюсь в автобус. Все уже на местах. Едем дальше к вершине – там смотровая площадка.
…
Диляра в городе работала администратором гостиницы. Красивая была – не обожги глаза! Волосы чёрные, глаза чёрные. На работе ходила в форме: узкая красная юбка, белая блузка, чёрные лодочки. Стройная – что твоя статуэтка! Туристы и командировочные до испарины на лбу выдумывали вопросы, только чтоб от неё подольше не отходить.
Она как поняла, что случилось, сразу с ума сошла. В районной психушке её держали. Сначала Олега пускали к ней, а после совсем изолировали.
…
На вершине экскурсанты рванули оцифровывать красоты. Опять меня застаёт врасплох голос над ухом:
– Когда зайдёте в дом, лучше не бояться. И ни с кем не разговаривайте. Найдите вход… – Это тот же смуглолицый.
– Мужик, да отвали ты! – Ухожу от него в сосновую рощицу – с десяток-другой деревьев.
– Меня Ирфан зовут! – кричит он мне вслед.
Прохожу рощицу насквозь. Вид отсюда не хуже, чем с площадки. Тоже видно море, город, два домика на крохотном плато ниже по склону. Надо возвращаться к остальным. «Опять этот жареный хрен пристанет. Чёрт!»
«Так, в чём дело?» – Уже минут десять иду по этой роще. Вроде только что поднимался к вершине, а теперь тропинка ведёт вниз по склону. С чистого неба полил дождь.
…
Куски бетона падают нам под ноги. Ирфан сосредоточен. Уверенно кромсает камень. Как из песочных часов высыпается песок. Свечу фонарём. Внутри колодца обнажаются корни виноградного куста – будто высоковольтные провода. Между ними показывается детская ручка. Никаких следов разложения. Только кожа пожелтела. Вот открылись голова и плечи.
– Ирфан! У неё глаза открыты! – ком застревает в горле.
– Давай… виноградину, – сипло выдавливает Ирфан.
– Я же выбросил её, – ко мне приходит осознание невосполнимой потери.
– В кармане, – блеет Ирфан, не сводя глаз с мёртвого ребёнка.
– Что? Да? – Шарю по карманам. Вот она, и правда. «Откуда? А это важно?»
В ягоде горят очертания детского лица. Губы подрагивают в грустной улыбке. Протягиваю виноградину Ирфану.
– Клади ей в рот, – голос Ирфана выдаёт тревожное ожидание.
– Я? – Вдруг ощущаю слабость в коленях.
Ирфан кивает и подталкивает меня к трупу. Подхожу. Сразу не решаюсь, но протягиваю руку и проталкиваю ягоду между губ ребёнка.
Удар током. Вспышка.
…
Олег номера всех экстренных служб в мобильник записал. Для директора школы это важно. Но не пригодилось ни разу, слава Богу. Теперь же он всех вызвал: спасателей, милицию, скорую. Но что там потом было, плохо запомнил. Морг. Похороны. Психиатрическая больница. А как из колодца виноград вырос, Олег уволился и уехал. В никуда. Подальше чтоб.
…
Темнота. Открываю глаза: «Мама… Батя… Тесть с тёщей… Полиция… Скорая…»
– Эх, Олег Антонович… – укоризненно смотрит на меня участковый и отдаёт матери мой паспорт. – Опять вы за своё! – И матери: – Бетоном, может, залить эту штольню?
Мать отмахивается и уходит.
– Простите… – говорю. – А Ирфан?
Мне не отвечают. Отец объясняет участковому:
– Когда внучку… доставали, спасателя в штольне завалило. Ирфан Акчурин его звали.
– М-да, дед, беда, – участковый хмурится, жмёт отцу руку.
Мне стыдно.
Овсянка
Для повара работа в олимпийской деревне – как для спортсмена золотая медаль на олимпиаде. А если тебе двадцать два – как для каратиста пятый дан. Уровень! Повезло – знай, держись. Хорошо, что Андрей в училище – до армии ещё – научился работать быстро. Вот, нынче, за окном ещё темень зимнего утра, а на кухне уже и ножи поточены, и половники блестят, и картошка почищена, и посуда для завтрака стопками сложена. Шеф придёт через полчаса, не раньше. Можно посидеть в подсобке, на телефоне поиграть или кино посмотреть.
Звонок мобильного, будто сирена боевой тревоги. Так и есть – на фоне синей лягушки надпись: «Шеф».
– Да, Пал Сеич! —Андрей привстал. – А… К обеду будете? Ага… Овсянка на завтрак? Понял! Да… справлюсь. До свидания, Пал Сеич!
Не открывать же шефу страшный секрет: Андрей овсянку и есть не любил, и готовить толком не умел. На него каши нагоняли скуку. То ли дело торты! И красиво, и даже готовить вкусно. Но делать нечего. Сороковку на плиту, молока в неё, хлопьев. Теперь помешивать. Водит Андрей половником в кастрюле, каша густеет, а неясная тревога мучает: «Что забыл? Что?» Спохватился, да поздно – молоко водой не разбавил. Пока соображал и панику унимал, каша подгорела. Почерпнул половником со дна, и варево сделалось цвета кофе с молоком, но с нежным розовым оттенком. Красиво даже. Но реакция спортсменов на кулинарные художества может оказаться самой неожиданной. Тем более чемпионов по греко-римской борьбе из южных республик. Они уже несколько недель как приехали на сборы и питались в столовой Андрея. Хорошо хоть деньги брать с них больше не надо: им вперёд оплатили и завтраки, и обеды, и ужины.
До Андрея тётенька работала. Кроме раздачи, чеки пробивала. Как-то она опрометчиво, на глазах борцов, макароны в тарелке рукой поправила. Борцы ей на кассе эти макароны на голову и высыпали. Инцидент замяли, но общение чемпионов с персоналом ограничили.
Столоваться борцы ходили организовано и дружно. С тренерами, врачами и массажистами. Человек шестьдесят-семьдесят. Андрей застыл у кастрюли. Половник держит наперевес, как автомат на присяге, и никак не может улыбку подобрать.
– Андрэй, – говорит один из тяжеловесов, – ми кашу нэ любым, ты нам нэ клады, ми кофэ попём и фрукти.
Андрей от радости слегка обалдел. Предлагал им какао, яблоки расхваливал. Но тут маленький, в костюме Адидас не по размеру, говорит:
– Мнэ одну порций сдэлай, пжаста!
Андрея будто ледяной водой окатили. «В лёгком весе выступает – не так страшно», – сработали в мозгу защитные механизмы. Шлёпнул Андрей в тарелку полполовника каши, отдал «малышу» и – юрк в подсобку. Сидит ни жив ни мёртв, на часы в телефоне то и дело смотрит. Время остановилось! Наконец в зале послышалось шевеление. «Уходят? Только бы уходили!» – взмолился про себя Андрей. И тут доносится:
– Андрэй! Ти гдэ? Иды суда!
Андрей выглянул, и ноги у него подогнулись. Все борцы и тренеры стояли у прилавка и смотрели на Андрея. А тот мелкий впереди всех с тарелкой.
– А-э-м… Э… – Андрею не хватало дыхания говорить. Он только мычал и показывал на кастрюлю.
Один из тренеров, русский, говорит:
– Слушай, я такую кашу на топлёном молоке только у матери в деревни ел. Из печи, помню. Запах детства прям. Сделай нам всем по тарелочке.
– А мнэ дабавка дай, – улыбнулся «малыш».
С тех пор Андрей выучил назубок все рецепты овсянки. А уж молоко водой с закрытыми глазами разбавляет.
Пиар
Книги Ящука исчезли на второй же день. В корпусах Дома творчества «Прудово» стояли стенды бесплатных книг – и в фойе, и на этажах. С вечера Ящук положил два томика на один такой, а утром книг как не бывало.
У Ящука от гордости – грудь колесом. Ещё бы: ему двадцать четыре, а он уже книгу написал, и редактировал её сам Берегатов – маститый писатель, у него два секретаря, агенты. Ящук от него целый год ни на шаг не отходил. Мэтр фонтанировал идеями и «рихтовал» сюжетные линии «Чижа», а Ящук, что называется, едва успевал перья очинять.
***
– Издательства не берут «Чижа», – пожаловался Ящук. – Авторских листов не хватает.
– Не беда, – успокаивал Берегатов. – Сюжетные линии можно развить, раскрыть характеры. Глядишь, и объём набежит. А хочешь, можешь за свой счёт издать.
Ящук так и сделал – сразу после новогодних каникул издался на свои. Экономил на каждой мелочи: и мягкая обложка без рисунка, и карманный формат, и то и сё. Даже бумагу выбрал самую дешёвую. Три раза проверял, чтоб дороже не подсунули.
Но молодой автор – для всех риск. На дворе уже стояла осень, а книжные магазины и лавки не спешили брать «Чижа».
– Какие твои годы! – приободрил Берегатов. – Поедем, брат Ящук, в «Прудово», отдохнём. Может, сценарий по твоему «Чижу» напишем или пьесу. Знаешь, был бы материал, а идей нарожаем!
***
Ящук сгонял в город и привёз ещё часть тиража. И эти «Чижи» потихоньку разлетались со стендов. Но ещё теплее на душе у Ящука становилось при виде пылящихся тут же, рядом, шедевров Берегатова – и прозы, и стихов. Смягчился Ящук и к собратьям – молодым писателям. Не так критически воспринимал их менторство после издания первой же книги.
Берегатов популярность романа Ящука никак не комментировал, но хвалить «Чижа» прекратил. И возможные сюжетные девиации перестал обсуждать. Про пьесу и сценарий – ни гугу. «Завидует! – Ящук улыбался, не в силах сдержать рвущееся наружу честолюбие. – Нет, а что он думал, я всё жизнь буду его мысли конспектировать? Я и сам познал любовь муз. О!» И очень его раздражало, что наставник всё больше времени стал проводить со «старой гвардией»: «Пусть! Пусть старичьё по углам шушукается!»
В обеденное время в столовой Дома творчества собиралось много народу. Сидя за столиками по трое, писатели шумно общались, курили, выпивали. С Ящуком и Берегатовым обедал историк-энциклопедист Синюхин – седой длинноволосый старик с тростью и бриаровой трубкой.
– Как-то плохо, голубчик, – посетовал он, обращаясь к Берегатову, – расходится семидесятый том энциклопедии. Натужно идёт, исподволь. Не нахожу нынче в народе той жажды исторической правды, что сподвигла меня пятнадцать лет назад. Не вижу искры в глазах интеллигенции и студенчества. Эдак издательство и вовсе откажется сотрудничать. А ведь сто сорок томов ещё впереди! – Синюхин многозначительно поднял палец и зачерпнул ложкой куриной лапши.
– А сколько алок в одном томе? – тоном эксперта спросил Ящук.
Синюхин взглянул на него, будто только что увидел:
– Простите?
Берегатов отложил хлебный мякиш, бесшумно положил ложку на салфетку и потянулся за папиросой. Ящук не понял за что старик извинился и дал совет:
– Пиар, опять же, надо обеспечить надлежащий.
Синюхин раскурил трубку, затянулся, продолжая разглядывать Ящука с презрительной иронией, и выдохнул сквозь жёлтые усы:
– Да-с, середняк в литературу попёр.
***
Творческие планы нетерпеливо толкались в голове Ящука круглые сутки. И за завтраком, и ночью. А особенно на прогулках. У Ящука быстро выработалась хозяйская походка и он, заложив руки за спину, мерил уверенными шагами аллеи обширного парка, снисходительно приветствуя попадавшихся навстречу литераторов.
Реконструкция территории и строительство новых корпусов в «Прудово» Ящук воспринимал, как символ расцвета новой русской литературы. И «Чижа» быстрее разбирали в корпусах, что стояли ближе к новостройкам.
Как-то раз, Ящук замечтался, и унылые осенние аллеи привели его на самую стройку. Ящук запрокинул говлову, осматривая здания, и сердце его исполнилось гордости. «Нас, молодых, всё больше, – ликовал Ящук, – нам простор требуется, ширь, новые мощности для творчества и отдыха!» Под ногами хлюпала серо-жёлтая жижа. Ящук проследил цепочку своих следов, осмотрел ботинки. Сзади в брюки нагло впитались цементные шлепки. Ящук покачал головой и застыл, не веря глазам. В метре от него валялась обложка «Чижа». Мокрая и скукоженная, она жалко ютилась рядом с кучей битого кирпича. Сердце Ящука яростно забилось. Ловя равновесие, он шагнул и медленно раскрыл обложку носком ботинка. Все страницы вырваны. Внутри только грязь и жухлые листья.
– Варвары! – взвизгнул Ящук и огляделся.
Обложки валялись повсюду. Они белели в грязи, посреди строительного мусора, как голые мёртвые младенцы. Ящук крутился на месте, будто ждал, что с очередным оборотом кошмар рассеется.
Из дверей корпуса вышли рабочие. Пятнадцать-двадцать молодых парней. Не то узбеки, не то таджики. Они расселись по лежащему вдоль проезда фонарному столбу, достали металлические коробки из-под зубного порошка и томик Ящуковского «Чижа». Черноволосые и белозубые, они галдели и смеялись. Надрали из книги страниц и принялись мастерить самокрутки. Ящук упал на колени и, глядя, как огонь, буква за буквой, пожирает его детище, твердил:
– Выгодная бумага! Бумажная выгода!
Дед Мороз
– Сидоров, не хочешь покурить?
– Угощаешь?
– Вообще-то, я не курю…
– Шо ж зовёшь?
– Ну, ты покуришь, или просто поговорим.
– Ладно, Петров, пошли.
…
– Петров, ты не пьёшь, не куришь… Ты хоть Новый год с девушкой встречал, м? Или с мамой? Хе-хе!
– Нет, Сидоров, знаешь, ко мне приходил Дед Мороз…
– Пху-пху… Э-а… Пху… Да неужели? Поздравляю! Ты меня вытащил, узнать верю ли я… Пху… в Деда Мороза?
– Пока ему хватает, что я в него верю. Каждый год приходит. Денег мне оставляет.
– О! Мешками, наверное. А-а, Петров! Совесть замучила, да? Деньги в кубышку, а сам всё прибедняе�