Одна ночь – Две тайны

3. В логове у "монстров", или То самое предложение

– Проходи, располагайся. Постарайся чувствовать себя как дома.

Включаю верхний свет в холле и широким жестом приглашаю Свету в свое "логово".

А по ней видно, что как дома ну никак не получится.

– С-с-спасибо, – кивает она, переступая порог.

Шагает вдоль коридора точно как по заминированному полю. Каждый последующий шаг тяжелее становится, еще короче.

Три. Каких-то три шага она сделала. На большее ее не хватает.

Как-то диковато наблюдать за тем, как девчонка трясется, руками себя обнимает, закрывается от меня ими.

Подвоха что ли какого-то ждет?

Света сканирует взглядом все, что видит перед собой. Заглядывает в щель чуть приоткрытой двери в гардеробную: рассматривает там обувь и одежду.

Таким образом она желает удостовериться, что здесь помимо меня больше никто не живет.

Она ошиблась с поспешными выводами. В стенах этого дома обитает как минимум еще один монстр.

– У вас такой большой дом. И… красивый, – бормочет она. – Наверное, вы всю душу в него вложили, когда строили его.

– Нет. Только деньги, – краток я.

Душу я вложил в другое. А вот куда именно я ее вложил, знают только я и дьявол, которому я ее продал.

Света продвигается дальше. Изумленный взгляд цепляется за шкуру убитого медведя, распятого на стене. Она цепенеет на секунду. Сглатывает судорожно, словно в ее светлой головке промелькнула мысль, что на месте медведя запросто может оказаться она сама.

Она боится. И мне это даже нравится.

Но не комментирую никак. Пусть освоится для начала.

Однако Света снова на моих глазах превращается в соляной столб, реагируя на приближающиеся звуки легкого клацанья когтей по мраморному полу.

Позади нас раздается приветственный лай того самого монстра, после чего мокрый нос моей псины со всего разбега на радостях утыкается точно мне в зад.

Хороший выход! Лучше и не придумаешь!

Света взвизгивает и отшатывается назад.

Черный монстр лижет мне руки, не обращая никакого внимания на постороннего в доме.

– Фу! Рядом! – рявкаю я.

Псина засовывает язык в пасть и встает у ноги в ожидании следующей команды.

Через плечо недобро смотрю на нее. Она извиняюще скулит, передней лапой морду свою закрывает.

Стыдно стало за выходку с моим задом.

– Она тебя не тронет. Погладь ее, если хочешь. Дай ей себя обнюхать.

– Т-т-точно не укусит?

– Пока я не прикажу, не укусит, – машинально слетает с языка.

Ну как есть.

Несмотря на свою мускулатуру и дьявольский внешний вид, она у меня крайне дружелюбна. Но может и разорвать в два счета, если ситуация того потребует.

Света на корточки присаживается смело и касается холки. Собака обнюхивает ее всю с ног до головы. Чихает, слюни разбрасывая по полу.

Тут я с ней соглашусь. Могло бы пахнуть и получше.

 Света похихикивает, не принимая собачий чих на свой счет.

– Какая ты красивая девочка, какая блестящая шерсть у тебя, – Света так и напрашивается оказаться по уши в слюнях.

Так и выходит.

Собака принимает ее комплименты за вызов. Она высовывает свой розовый язык и беспардонно лезет к Свете целоваться.

Момент знакомства пройден. А это значит, Свете больше некого бояться в этом доме, за исключением моих скромных желаний.

– А как ее зовут? Я правильно понимаю, это же доберман?

– Правильно. Ее зовут Хеннесси.

Псина уши сразу навострит, смотря на меня снизу вверх. Беру ее за ошейник, к ноге притягиваю, чтобы увести.

Хватит на сегодня знакомств.

– Хеннесси? Это в честь…

– Верно. В такие моменты, когда мне хочется нажраться, ко мне на выручку приходит Хеннесси.

– Хм, забавно.

– Рационально, – поправляю я, направляясь вглубь дома.

Завожу собаку в комнату, как бывает только тогда, когда ко мне приходят посторонние.

Проверяю все ли на месте: жрачка вроде есть, вода – тоже. Развлечения поди уж найдет себе.

Запираю дверь и возвращаюсь в холл.

Света за это время продвинулась на полметра и даже обувь успела снять.

Прогресс.

Делаю вид, что не замечаю ее дырявые носки с разных пар. Беру ее за руку и без всяких экскурсий веду в гостевую ванную, расположенную за лестницей на первом этаже.

Свет включаю и заволакиваю девчонку внутрь.

– Полотенце, халат, тапочки, – поочередно указываю, разворачиваюсь на пятках. – Душ, шампунь, мочалка. Пользуйся всем, не стесняйся.

Выхожу и прикрываю дверь за собой. Стою напротив неё в ожидании, что после меня она закроется на замок.

Не закрывается.

Жду еще пару минут.

Душ включается. Струи воды с характерным звуком начинают хлестать по ее телу, а дверь по-прежнему незаперта изнутри.

Можно ли это расценивать как приглашение войти?

Неожиданный поворот…

Совести у меня отродясь не было. А уж что говорить о каких-то там рамках приличия?

В результате мысленно провожу эти гребаные рамки и буквально вынуждаю себя отойти от двери, стараясь забыть о том, что она незаперта.

Всему свое время, Молот.

Первым делом вхожу в гостиную и разжигаю камин, чтобы как только Света выйдет из душа, спалить ее одежду к чертовой выдре.

А дальше уже иду в кухню, провожу ревизию в холодильнике в поисках нормальной жратвы. Накрываю на стол и настраиваю себя на серьезный разговор, ожидая свою чистую "замарашку".

Что-то подсказывает, детали этого разговора Свету могут как заинтриговать, так и отпугнуть.

– Ау, Назар, вы где?

Наконец-то раздается ее звонкий голосок, сравнимый с перезвоном колокольчиков.

Где-то вдалеке. Заплутала в моем лабиринте.

А я не откликаюсь. Притаившись, нарочно молчу.

Пускай еще разок позовет меня по имени. Нравится мне как оно звучит из ее уст. Так ласково, нежно. Словно призыв прекрасной Сирены.

Мда. Совсем уже одичал.

– Назар? Куда вы подевались?

Эхо совсем уже близко. Шаги босых ног, скользящих по мрамору, тоже приближаются.

Еще каких-то пару секунд и светлая голова Светы высовывается из-за угла.

– А, вот вы где! – лучисто улыбается милейшее создание, туго перевязывая себя поясом халата. – А я вас по всему дому ищу. Вы чего не отвечали мне? Я вас звала-звала.

А она повеселела. Похорошела. Кожа зарумянилась после горячего душа. Глаза заискрились серебром.

Света скинула с себя грязные шмотки, отмылась как следует и прям как заново родилась. Переродилась из болотной кикиморы в диковатую лесную нимфу.

Любо дорого смотреть на нее.

И та ледяная глыба, что находится у меня под ребрами, чуть подтаяла при виде ее неподдельной радости.

Вроде бы ничего такого не сделал, а на душе малость теплее стало.

– Налетай, – киваю я на стул, выдвигаю его из-за накрытого стола, возомнив себя джентльменом. – Увы, горячего в доме ничего не было. Только закуски, оставшиеся со вчерашнего. Так что выбор невелик.

Света бабочкой порхает ко мне. Проскальзывает между мной и столом, присаживается за него. Я любуюсь ею, пока она голодными глазами разглядывает еду на тарелках.

Как же она все-таки хороша. Невинна и чиста и в то же время женственна и обольстительна.

Мне не дает покоя мысль о том, что под моим халатом на ней ничего нет. И мне теперь не терпится узнать что под ним скрывается. Проверить настолько ли гладка и упруга ее кожа, как кажется. Настолько ли идеально тело, как рисует мне фантазия.

– А у вас вчера был какой-то праздник? – призадумавшись, интересуется она.

Зажав пальцами переносицу, прогоняю из головы ее обнаженный образ.

– Нет, почему?

– В моем понимании суши, краба и тарталетки с икрой едят только по праздникам.

Я невольно испускаю смешок, на что Света заливается краской. Вся от пяток до корней волос. Стыдливый взгляд от меня прячет.

– Я что-то не то сказала? – лепечет она, повесив нос.

Какой же я все-таки болван.

Ну куда ты лезешь со своей жизнью на широкую ногу?

Девахе суп нужен был пожирнее, понаваристей, а ты ей краба суешь, да китайские палочки кладешь вместо столовых приборов.

Опомнившись, выдвигаю ящик кухонного гарнитура, откуда достаю вилку.

– Ешь, пока не заветрилось, – кладу прибор на стол рядом с ней. – Будем считать, что у нас сегодня праздник!

– И какой же у нас сегодня праздник? – поднимает голову на меня и пушистыми ресницами трепещет так быстро.

Хмурюсь вдруг.

Уж больно она разговорчива. Этот факт стал меня несколько напрягать.

Не люблю, когда разговаривают не по существу. А к, так называемому, существу мы сможем подобраться только, когда она вдоволь насытится.

Не хочется портить ей аппетит этим "существом".

– День, когда твоя жизнь изменится к лучшему, – отвечаю я, подавляя внутреннее раздражение.

– А ваша тоже изменится?

– И моя тоже. Ешь! – на сей раз приказываю и только тогда Света замолкает и принимается за еду.

Чтобы не стоять над душой, я отхожу к кухонному островку и оттуда наблюдаю за тем, как Света трескает за обе щеки.

Аппетит у нее зверский. Такой только у нее и у Хеннесси.

Со временем начинаю задаваться вопросом, как в такую маленькую столько всего вмещается.

Выглядит она чуть диковатой, но при всем при этом ест довольно аккуратно.

К слову, к вилке она так и не притронулась.

Зачем ей вилка, если Света умело пользуется китайскими палочками, отправляя в рот огромные куски риса, начиненные всякой ерундой.

Морщусь. Ненавижу суши. А она же уплетает за милую душу и еще забавно причмокивает при этом.

Закончив с японской кухней, Света приступает к разделыванию дальневосточного краба. Глотает огромные куски натурального мяса, мычит. Пальцы свои облизывает и глаза прикрывает, словно испытала запретное удовольствие.

Неплохо. Такой реакции на крабовое мясо я прежде еще не видел.

Света ставит финальную точку трапезы на тарталетке с икрой.

Она принюхивается к ней, высовывает кончик языка. Стрельнув своими глазами в меня, соблазнительно слизывает икринки с верхушки. Держит во рту, рассасывает зерна.

И подобным образом она проделывает с каждой: лижет, держит во рту, рассасывает. Взглядом меня находит. Лижет, держит, рассасывает…

В области груди запершило. Оттуда зверь наружу просится. Тот, что обычно привык брать без спроса и ни о чем не сожалеть. Снова брать, утолять свой голод и не думать ни о чем.

Ох уж, этот язычок… Да я бы его…

Фантазия моя включает боеспособный режим и пририсовывает к ее розоватому языку то, чего на самом деле нет.

Нет и быть не может.

Не в этом доме. Не с ней…

Да закажи ты себе уже бабу!

Тем не менее все мое нутро становится на дыбы, игнорируя идею с продажными женщинами. Оно настойчиво посылает мозгу сигнал о немедленном распятии обольстительного объекта на кухонном столе.

Одуреть.

Столько разных женщин за всю свою жизнь перебрал, а такого непорочного совершенства в своей постели не припомню даже.

Кажется, я влип по-крупному. Сдерживать своего зверя внутри рядом с ней мне будет крайне сложно.

Ну, все. Хватит уже.

А то ведь такими темпами Света и до связки бананов доберется. Очистит его от кожуры, в рот положит, а там и с цепи сорваться недолго.

Ладно. Задобрил, а теперь можно смело и к делу приступать.

Передернув плечами, я скидываю с себя морок. Как только кровь отливает от стратегических мест, я выдвигаю стул, ставлю его спинкой вперед и присаживаюсь напротив нее.

Свете неловко сразу становится. Она кладет надкусанную тарталетку в тарелку, руки под столом прячет.

– Наелась? – спрашиваю, заглядывая в глаза.

Она кивает, вытирает ладонью свой рот от крошек.

– Да, большое спасибо.

– Вкусно было?

– Очень. Вы просто не представляете, как…

– Хочешь, чтоб так было всегда? – несмотря на то, что мне нравится ее голосок, я перебиваю ее. – Не только по части еды. Хочешь, чтобы в целом жизнь стала вкусной и разнообразной?

Она моргает недоуменно.

– А кто же не хочет?

– Я нисколько не сомневался в твоем ответе. В таком случае у меня к тебе имеется весьма выгодное предложение, – выставляю руку вперед, не давая ей вставить свое слово. Вижу, что уже насторожена. – Предупреждаю: второго такого шанса у тебя не будет, поэтому советую хорошенько все взвесить. Подумай, как может измениться твоя жизнь, если ты примешь мое предложение.

– Х-хорошо. И что же вы хотите мне предложить? – спрашивает тихо, почти беззвучно и не мигает совсем.

Тут главное не спугнуть раньше времени.

А как не спугнуть того, кто всего вокруг боится?

Но, помнится мне, девочка она наивная. За две тысячи едва свободы не лишилась.

А мое же предложение кардинальным образом отличается от предыдущего. За сдельную работу на кону огромные деньги. Ставка в четыре тысячи раза больше, чем ей предлагали в наркопритоне.

– Свет, ответь, а у тебя мужчины уже были? – захожу издалека.

В первую очередь мне нужно удостовериться, что прекрасный цветок уже был ранее "опылен", иначе разговор потеряет смысл.

Света смотрит на меня в упор и молчит.

– Так ты девственница, да? – уточняю, принимая молчание за нежелание признаваться в своей неопытности. – Просто ответь. В этом ведь нет ничего постыдного…

Осмелев, она перебивает меня:

– Мужчина! – восклицает она, делая выразительный акцент на окончании. – Один мужчина и все!

Что ж, я рад, но довольную улыбку приходится подавлять, потому что самой Свете этот факт, как мне кажется, немного омрачает.

В душе она презирает того мужчину, что сотворил это с ней.  Из-за него ненавидит себя… Ту, которой она стала после него.

Она считает себя грязной, использованной, выброшенной.

– А дети у тебя есть?

Вижу реакцию, но не ту, что ожидал. Света начинает мешкать. Глаза на мокром месте. Зрачки бегают из стороны в сторону, кожа на лице сереет, а над верхней губой проглядывается испарина. Нервничает молодуха знатно от обычного на мой взгляд вопроса.

– Так есть или нет? – давлю.

– Нет, – выдыхает, мотнув головой. – Нет у меня детей.

– А хочешь?

Внезапно Света заходится слезами.

– Хочу! – выпаливает она. – Хочу очень! Хочу своих деток! Хочу увидеть их, на руках подержать. Хочу узнать как они пахнут. Хочу услышать их смех! Хочу! Я всего этого хочу, Назар.

Напрягаюсь всем телом до состояния взведенного курка.

Не успели подойти к сути, как проблема нарисовалась.

Она не должна хотеть детей. Не должна привязываться к тому, что будет расти у нее в животе.

– А зачем вы спрашиваете? – хлюпнув, с надеждой вглядывается, а меня жалость к ней снова пронимает.

Отставить жалость и прочие сопливые эмоции!

– Завтра отправлю тебя в клинику на обследование. Если твое здоровье позволяет, то в ближайшее время заключим контракт суррогатного материнства! – безапелляционно заявляю и продолжаю давить: – Свет, ты в невыгодном положении. Тебе нужны деньги и стабильность, а мне нужен здоровый ребенок! Ты родишь мне его, а я взамен устрою тебе лучшую жизнь. Ты выберешься из нищеты и получишь независимость.

Света пребывает в шоке. Внешне она превратилась в бледное изваяние: не двигается, не моргает, не дышит. Лишь слеза, удерживающаяся на кончиках ресниц, выдает в ней жизнь.

Я руки складываю на спинке стула, устремляю взгляд на циферблат наручных часов. Даю ей время переварить сказанное мною и убедиться, что данное предложение станет для нее трамплином в счастливое будущее, где больше не будет темных полос.

Однако терпение – это то, чем я никогда не мог похвастаться.

Оно иссякает по прошествии двух молчаливых минут.

Возвращаю взгляд с часов на Свету.

– Итак, озвучь свое решение, – требую я. – Ты выберешь два миллиона плюс бонусы в виде проживания в моем доме, еды на любой вкус и брендовых шмоток или предпочтешь скитаться по улицам в обносках и перебиваться куском заплесневелого хлеба?

– Мне… я могу подумать? – пищит она как мышка, смотря сквозь меня.

– Сожалею, но время на раздумья вышло, – наваливаюсь грудью на край стола, силой мысли заставляю сделать правильный выбор. – Мне нужен ответ. Незамедлительно!

Света не выдерживает прессинга и ударяется в слезы.

А я такое вот вообще не терплю. Матерись, ори, протестуй сколько угодно, но только нюни не распускай.

Выдергиваю из подставки горстку салфеток. Тянусь к Свете через весь стол и подчищаю за слезами мокрые следы, чтоб глаза мои их больше не видели.

Внезапно она руку мою отпихивает от себя. С остервенением. С сидевшим внутри нее протестом. Света осмеливается показать мне свои зубки.

Характер свой проявляет не к месту.

Но все же он у нее имеется. И это я считаю хорошим знаком.

Пора бы ей уже завязывать быть бесхребетным существом.

– Получается, это было вами спланировано? – ревет она с осуждением, сжимает ладони в кулаки от приступа злости. – Вы увидели во мне жертву и загнали в ловушку с суррогатным материнством, да? А как же те слова о том, что вы не обидите меня больше!?

Больше? Разве я хоть раз позволил себе что-то лишнего? Не посмел бы…

На мой взгляд все, что я делаю для нее сейчас, должно пойти ей на пользу.

Я не обижаю тех, кого обижает жизнь. Я даю ей шанс, который может оказаться последним.

– Я тебя никогда и ни в чем не ущемлю, если ты выполнишь мою просьбу. Ты будешь под моей защитой все то время, пока будешь носить моего ребенка.

– А потом? – всплескивает она руками. – Потом вы как обычно вышвырнете меня!?

Как обычно? Да что она несет?

Монстра из меня какого-то делает.

– Как только контракт будет исполнен, ты сама от меня уйдешь! – понижаю голос. – Ну так что? Вердикт!

Ее буквально терзают сомнения. Пожирают по кусочкам.

Ей больно, неприятно, стыдно. Но это пустяки в сравнении с тем, через что ей приходилось проходить раньше.

Света распрямляет плечи и тогда я наблюдаю в ее взгляде то, чего никак не ожидал увидеть в столь короткий срок – гордость.

В ней проснулась чертова гордость.

Безусловно, в каких-то моментах она приходит на выручку, но в данном случае гордость может стать камнем преткновения. Она может лишить ее последнего шанса.

– Я согласна! – этот уверенный вердикт убеждает меня, что и против гордости можно пойти. – Я принимаю ваши условия. Я стану суррогатной матерью!

Я награждаю ее одобрительным взглядом, поднимаюсь из-за стола и протягиваю ей свою ладонь.

Хватит мучить девчонку. Сейчас ей как никогда требуется спокойствие.

– Раз так, то пойдем, я провожу тебя в комнату, в которой ты будешь жить.

Ни секунды не раздумывая, Света вкладывает свою руку в мою ладонь и я крепко сжимаю ее.

Теперь ты станешь моей самой острой фантазией…

Лишь фантазией…

4. Костыль

Поначалу я думал, что Света сбежит от меня при первой же возможности. Я даже не стал вытаскивать ключи из замочной скважины входной двери, чтобы не усложнять ей побег.

Я погасил во всем доме свет, лег в постель и всю ночь прислушивался к звукам, исходящим из соседней спальни, в которой она обустроилась. А никаких звуков я так и не услышал. Ни единого.

Так и уснул, держа в уме мысль, что я ей тоже нужен.

Она умная девочка. Правда, в силу своей неопытности порой совершает глупые поступки, но она далеко не глупая.

Поутру я заглядываю в ее комнату. Она спит беспробудным сном, зажав пуховое одеяло между ног. Так сладко, что не осмеливаюсь будить.

Я пишу записку и оставляю ее томиться на соседней подушке.

Наказываю Хеннесси охранять нашу гостью, а сам отправляюсь исправить кое-какое недоразумение.

При подъезде к нужному дому я иду на таран, не сбавляя скорости. Поддав газку, машина бампером сносит и без того держащийся на честном слове забор. Он разлетается в щепки. Резко давлю по тормозам и паркуюсь на участке, заваленном всяким хламом, пустыми пивными банками и окурками.

Выхожу из машины, пока кипишь в доме не поднялся. В этот момент на веранде показывается перекошенная в испуге морда "Костыля".

– Пацаны, шухер! Рвите задницы, Молот нагрянул! – орет он дурниной, после чего из дома как тараканы повылазили наркоманы и, шевеля "усами", рассредоточились по углам кто куда.

Мне плевать на остальных. Костыль тут всем заправляет. С него и спрос будет.

Он понимает масштаб надвигающейся на него проблемы и удрать от меня пытается через соседний участок. По усаженному у себя за домом конопляному полю бежит, несмотря на хромоту. Оглядывается на меня из-за плеча, запинается, падает и вновь поднимается. А я преследую его. Позволяю себе идти прогулочным шагом за ним, наблюдая за его предсмертными судорогами. Мой один такой шаг, как его пять.

Я кулаки разминаю. Суставы хрустят, как захрустит его челюсть, когда он будет доставать из своей вонючей пасти последние зубы.

Никуда ведь не убежит от меня. Сопротивление бесполезно.

– Молот, я ничего не делал. Клянусь, я чист как невинная принцесса на горошине! – в панике задыхается он.

Костыль в защитной реакции выставляет на меня руку, в которой не хватает развивающегося белого флага. Он скачет как кузнечик по грядкам, после чего рогом упирается в соседский забор. А он уже не такой хлипкий будет. Не перелезешь, не сломаешь, не пройдешь.

– Молот, я правда завязал со всем. Зуб на мясо даю!

Хнычет он словно девчонка, ногу пытается перебросить через забор, да вот только ростом не удался.

Угнетает он меня.

Минимизирую расстояние между нами. Накрывая его своей тенью, встаю напротив него. Стиснутый кулак выставляю на передовой фланг в знак не совсем добрых намерений.

– Паспорт девчонки у тебя? – цежу я пока что по-доброму.

– Нет. У меня ничего нет! – таращит на меня свои честные-пречестные глаза.

– А если найду? – оскалившись, предоставляю возможность подумать и не рыть себе могилу.

Я делаю обманный замах рукой, которой всего-навсего прохожусь по своим волосам на виске, а Костыль же голову в плечи втягивает, руками от меня закрывается. Вот-вот обоссытся. Барыга всерьез решил, что данный жест – это последнее, что он увидит в своей жизни.

– Какой еще девчонки? Наезд без повода! – лепечет он, лязгая зубами. – Говорю же, ничего у меня нет!

Достало.

Рыкнув, хватаю его за шкирку и дергаю взад-вперед.

Орет, пасть раскрыв. В ноздри ударяет вонь перегара и гнили.

Руки марать об него не хочется, но все же придется.

– Хочешь, чтобы я тебе и вторую ногу ампутировал? – беру на понт.

Считаю такой метод эффективным, а уж если он не поможет, то в ход можно пустить мою полюбившуюся расчлененку.

Схватив Костыля за горло, я волоку его по земле. Тот противно визжит, за кусты цепляется.

На кадык давлю со своей силы, и тишина наступает. Моя крепко сжатая ладонь на его глотке на позволяет ему ни звука издать, кроме хрипов.

Я пинаю по калитке и вхожу в полуразрушенный сарай. По сторонам осматриваюсь в поисках того, что сможет восстановить ему память и разговорить. Ржавая пила как раз на глаза попадается. Беру ее за рукоять, несмотря на то что такой даже куриный окорок не разделать. Тупая, как моя бывшая.

– Ты ведь помнишь причину, по которой у тебя вместо левой стопы протез? – включаю свои кровожадные инстинкты и присаживаюсь на корточки возле него. –  Моя псина тоже помнит! Полюбилась ей человечина с тех времен. Она ждет не дождется, когда полакомится твоей правой! Поделишься же? Не оставишь ее без лакомства?

Костыля такими темпами удар скоро хватит. Он до смерти напуган: весь трясется, слюни-сопли распустил, плачет, стонет, мамочку зовет на помощь.

– Прошу, не надо ногу! – умоляет он, я хватаю его за щиколотку и мысленно делаю разметку, надавив зубьями пилы на голень. – Только не ногу! Не надо! Я же не смогу больше ходить!

По голень – слишком мало на мой профессиональный взгляд. Тогда я беру выше. Нацеливаюсь убрать всю длину, до самого паха. На зоне она ему все равно не понадобится.

Краем глаза вижу как соседи, жаждущие хлеба и зрелищ, высунулись из своих лачуг. Не вмешиваются в разборки. Им только на руку, если я избавлю их от такого соседушки.

– Все-все! Молот, я, кажется, вспомнил о какой ты девчонке! – гундосит он, сопли пузырями. Но я все равно надавливаю на рукоять и вонзаюсь зубьями в его кожу через трико. – А-а-а! Больно! Да забыл я о ней! Отвечаю, я не хотел ничего скрывать от тебя! Ты же знаешь как я к тебе отношусь! Вся братва уважает тебя!

– Ровно через минуту паспорт должен быть у меня в руках, – угрожаю я. – Тогда и посмотрим, как ты уважаешь меня. А если его не будет… – подношу пилу к его переломанному носу, он глаза на нее скашивает и бздит.

– Будет, Молот! Сейчас все будет! – стелится он, бодренько встает с земли и семенит в сторону дома как на своих двоих.

Швыряю пилу в заросли и шагаю вслед за ним, откланиваюсь соседям.

Если Костыль шутить со мной вздумает – сотру в порошок на глазах этих людей, не колеблясь.

Ровно через минуту паспорт находится уже у меня в руках.

Не соврал, гаденыш.

Раскрываю его на развороте с фото: Красавина Светлана Александровна и фотография ее.

За шесть лет она практически не изменилась: кожа да кости, глаза такие же огромные на пол лица, но прежде в них присутствовал озорной блеск, а теперь в них в основном превосходит страх и отчаяние.

– А теперь слушай меня сюда, Костыль, – возвращаю его внимание на себя, спрятав паспорт в задний карман джинсов. – Если еще раз я услышу от кого-либо, что ты "банчишь" наркотой, так просто ты от меня не отделаешься. По одному я истреблю всю твою братву, а потом и до тебя доберусь. Ты хорошо меня понял?

Костыль в шоке, но сейчас он на все согласен. Он готов лизать мою задницу, лишь бы я больше не переступал порог его конуры.

– Конечно. Как скажешь. Мне дважды повторять не нужно.

– И убери с участка всю дурь! Сожги ее! Через неделю приеду с проверкой!

– Сделаю! Все сделаю, – довольно кивает, шагает ко мне и протягивает свою ладонь для рукопожатия.

Сжимаю свой кулак, смачно харкаю на него и со всего маха заряжаю Костылю мощный удар в морду, отчего тот в полуобморочном состоянии ничком валится на крыльцо.

– Это тебе в качестве профилактики! Сладких снов! – злостно бросаю, сажусь в машину и под изумленные взгляды прохожих выезжаю задним ходом со двора.

По пути к дому я нахожу в телефоне контакт своего старого приятеля, нажимаю на него и включаю громкую связь.

– Молот, братишка, вот отвечаю, только о тебе вспомнил и ты тут как тут, – гогочет он в трубку.

– Не понял, Борзов. Это ты сейчас нарываешься?

– Нет, что ты? Просто дело есть. Сам хотел набрать тебе на обеде, а ты опередил меня.

– Ясно, – мычу, кошусь на паспорт Светы. – Я сейчас скину тебе данные, сможешь пробить человечка по ним?

– Без проблем. А кто это? Твой очередной должник?

– Можно и так сказать, – коротко отвечаю, не вдаваясь в подробности.

– Тогда высылай. Ближе к обеду отправлю тебе всю инфу по человечку, там и поговорим.

– Отлично! До связи, брат, – сбрасываю.

Через пару километров я останавливаюсь на подземной парковке торгового центра, делаю пару снимков паспорта и высылаю их Борзому.

Надо быть получше узнать, с кем дело имею. Лишним точно не будет.