– Враки все!
– Я лгу? Я еще и виноватой осталась? Ты вырос в семье лжецов. Хорошую семью нельзя построить на недоверии! – возмутилась я и от безысходности расплакалась.
Что мне еще оставалось? Искушение навсегда забыться было столь велико, что мои руки сами собой потянулись к аптечке. Но дети… И я переборола себя.
Приписка. «Несколько лет я осторожно и терпеливо боролась с болезнью ребенка, а свекруха, приходя к нам, при любом удобном случае – конечно, когда рядом не было сына, – пресным голосом пересказывала мне историю с дочкой своей подруги и добавляла со странной улыбкой, не вяжущейся с содержанием слов: «Так и осталась, бедная, ни к чему не пригодной дурочкой». Она радовалась тому, что больно ранит мое сердце напоминанием о возможной неполноценности нашей дочери. А я сжимала зубы и думала: «Рано торжествуете. Плевать мне на ваши козни. Не удастся вам меня победить! А прабабка-то верующая. Как она могла допустить такое и даже участвовать? Может, ее религия не только позволяет, но и способствует жестокости?.. Но ведь на пасху на коленях стояла перед приемником, когда молебен слушала. Молитвы бормотала. Я сама видела. Грехи отмаливала?
Отучила-таки я дочку. Но каких нервов мне это стоило, скольких слез и горьких дум! А муж не обращал ни на что внимания, будто его ничего не касалось.
О всех пакостях, какие делала бабушка своей внучке, даже когда та уже выросла, времени не хватит рассказывать. А ведь внешне она в ее породу пошла, казалось бы, должна любить. Ну вот как с такими людьми жить?.. Недавно свекровь сказала мне, как бы походя, что читая Библию, поняла, что Христос был жестоким. Оправдание себе нашла? А я из Библии поняла, что Он ждет от каждого из нас того, и мы, и наши дети будут стремиться стать добрее, возвышено-божественнее».
Я готовлю обед. На четырех конфорках газовой плиты варится парится, жарится, а я с ложкой как дирижер перед оркестром, еле успеваю то в кастрюли что-то добавить, то в сковороде размешать. Дочка играет на балконе. Пирожки лепит из песка. Мужу надоела ее караулить, и он говорит мне: «Сама поглядывай на нее из окна». Посиди с ней еще хоть полчасика. Я не могу от плиты оторваться. Лоджия длинная. Пока я ко второму окну сбегаю, у меня или лук подгорит, или бульон выплеснется на плиту». «Я поеду к маме, она скучает без меня», – возразил муж. «Вчера только у нас была», – заметила я, но уже поняла, что спорить бесполезно, если мама приказала.
Кручусь у плиты, в окно поглядываю. Слила отваренные макароны. Опять к окну подскочила. Нет дочки в песке. В панике бегу в спальню. Через окно вижу… дочку, сидящую верхом на горизонтальном металлическом уголке ограждения незастекленной лоджии, старательно ерзающую… Она пытается и вторую ножку перекинуть через штангу При этом она сильно раскачивается то внутрь лоджии, то наружу… Я чувствую, что все внутри меня ухнуло куда-то вниз… Я с замороженной улыбкой подскакиваю, выхватываю дочь и падаю на пол… Я реву в голос, меня трясет… Малышка теребит мои волосы. Придя в себя, я хватаю молоток и гвоздем «соткой» с остервенением наглухо прибиваю дверь к порогу. Вколотила по самую шляпку. Я пытаюсь загасить свое воображение. Что было бы, если бы… Шестнадцатый этаж… Я не понимаю, как двухлетний ребенок мог взобраться по голым прутьям на штангу…
– …Знаешь, как моя подруга второй раз замуж выходила? Она рассказывала: «…Он мог, когда мне было некогда, моих детей выкупать и спать уложить… И я поверила, что он меня любит, что он преданный и надежный, как танк». Вот как надо мужей выбирать. А мы их дифирамбам верили, – насмешливыми словами подытожила Катя один их моих рассказов о «радостях» семейной жизни. – Невозможно одной колодой карт играть с Богом и Дьяволом, – добавила она.
– Думаешь, грехи ограничивают общение с Богом? – усмехнулась я.
Катя перебила меня:
– Я о другом. В мозгу человека есть жесткие связи и гибкие. Это открытие физиолога Натальи Бехтеревой. Жесткие работают всегда, а гибкие подключаются по мере необходимости. В некоторых семьях жесткие связи – это диктаторство. У твоего Мити врожденный или приобретенный дефект мозга. В нем напрочь отсутствуют гибкие связи. Такого не вразумить. Если только шоковой терапией, на которую ты не способна. Я бы на твоем месте развелась. Не мешай ему, не спасай положение и он сам все разрушит. Он же только строит из себя взрослого. Сосунок.
Трудно принять человека, если у него не только другое общее мировоззрение, но и иные взгляды на семью. Я бы сравнила ваши взаимоотношения с принятием моды на грани безвкусия, вульгарности и шика.
– В точку. А нас с тобой устроили бы вечные беспроигрышные варианты: спортивный стиль или строгий классический, – усмехнулась я.
– Мощный атлет-атлант или добросердечный беззащитный труженик-интеллигент, – рассмеялась Катя.
– Ты тоже о своем муже не каждый раз с теплотой вспоминаешь, – пробурчала я.
– Мой безвредный: немного зануда, чуть-чуть педант. Трындит, трындит… Бывает слаб и жалок в некоторых проявлениях. Случается, отнимает много душевных сил. Брак – самый близкий союз двух людей. Он много чего выявляет в человеке… Но я дипломат и корабль своей семьи проведу мимо любых айсбергов. Как и ты. С той лишь разницей, что у меня есть поддержка, а ты – вопреки. К тому же у меня нервы как канаты, а не твои шелковые нити. Я люблю своего мужа даже в минуты, когда он мне не нравится, за его непоказные чувства. Он добрый. В любой ситуации мы с ним рядом. Я не божий одуванчик, а глава семьи: строгая, жесткая, любящая. А резка бываю, потому что неравнодушная. Мы всегда вместе боремся за кого-то в своей семье: то за детей, то за стариков. А твой Митя только за себя, чтобы его покою не навредили. И мое счастье, что мы поладили с моей свекровью, иначе у нас с мужем могло ничего не получиться. Она поняла, что я хочу для ее сына добра, а твоя – глупая.
– А в результате «козырный альфа-самец» у тебя на посылках! А я, какой дорогой ни пойду, все равно где-нибудь и что-нибудь да потеряю. Я из тех, которые могут только отдавать. Мне не имеет смысла разводиться. Меня любой непорядочный или просто хитрый мужчина будет использовать. И никуда мне от этого не деться. Это моя природа, мой характер. Меня надо было переучивать с детства?
– Коррективы не помешали бы. Ты со своим характером и в любовницы не годишься. Те, чтобы что-то получить, должны уметь требовать, – рассмеялась Катя.
– Мои запросы скромны – подыграла я подруге. И мы обе расхохотались.
– Твоя история схожа с той, что мне как-то рассказала твоя сокурсница Вера. У ее бывшего мужа та же мето́да общения с женой, что и у твоего Мити, – задумчиво сказала Катя.
– Не та ли эта Вера, что за Генкой была замужем?
– Она самая. Помнишь, у него нога была сильно деформирована. Врачи туберкулез кости признавали. Вера сомневалась: выходить-не выходить за него замуж. Любила его, но что-то ее беспокоило, а что она понять не могла. Оказалось, предчувствие ее не обманывало.
– Ей… «чудится излом холодной пустоты». «Не видя дороги, ты кинешься в горестный путь…» Помнишь эти строки?
– Еще бы!
– Какие у Генки глаза были чудные! Цвета насыщенной морской волны. И характером он был мягок и добр. Что же произошло с ним?
Катя поморщилась:
– Мать Генки Веру заела. Все не по ней было. Пока отец его жив был (чудный человек!) и защищал ее, она еще терпела издевательства, потому что они поддерживали друг друга. А как он умер – в пятьдесят лет, несправедливо-ранний уход из жизни!– забрала она дочь и прости-прощай гадкая семейка. Так и живет Генка со своей престарелой больной мамашей, никому больше ненужный. Я даже на пределе ума не могу его понять.
– Насколько я знаю, она у них всю жизнь «умирала». Такие в войну за чужие спины прятались и паек себе дополнительный «выбивали», зубами вырывали, пока другие голодными вкалывали, не жалея сил, а их дети в детдома попадали, – зло пробурчала я.
– Говорят, Генка был тайно верующим, – заметила Катя.
– И где это ты слышала, чтобы религия сдерживала похоть мужскую или укрепляла слабость характера? – выдержав эффектную паузу, безжалостно спросила я подругу.
– Какой девчонке жизнь сгубил своим слабоволием, телок мокрогубый! Все «мамочка» да «мамочка», а что дочь отца не знала – ему было наплевать. За это с них обоих сурово взыщется, – тихо сказала Катя. – Трудно Вера жила, комнату снимала – платить «за постой» всегда было дорого, – но алименты не требовала. Сама Вареньку вырастила, выучила, замуж отдала. В этом она видела свое высшее назначение, свою вершину. В прошлом году умерла. Болезни будто впились в нее. И сердечко не железное, устало пахать. Тяжело, когда всё в одни руки, но лучше одной, чем с таким: без ласки, без уважения, без любви, под градом издевательств и унижений. Дочка сказала: «Мамы уже нет здесь. Ей теперь хорошо».
– А на свадьбе, я слышала, Генкина мамаша ласковой овечкой прикидывалась, чтобы невестка не распознала ее стервозный характер.
– Это тоже тогда насторожило Веру. Но ведь мы всегда хотим видеть в людях лучшее, боимся даже в мыслях оскорбить… А мы, женщины, обязаны просчитывать всевозможные риски и прогнозировать любую ситуацию наперед. В противном случае наши замужества или глупость, или авантюра. И ты тому яркий пример, – грустно-сочувствующе сказала Катя.
– А ты не яркий, – отшутилась я.
5
Мы с Митей оба родились в год петуха. Но в последнее время я стала замечать, что в его понимании он петух, а я мокрая курица, клуша. Живем отдельно от его матери, но я постоянно чувствую ее настойчивое влияние на сына. И как мне переубедить Митю, как доказать что я достойна уважения, если он меня отторгает, боясь уронить себя?
Митя не желает в субботу оставаться с дочерью (я по субботам работаю), а меня заставляет кланяться своей матери, упрашивать, чтобы она посидела с ребенком. И везти ее к ней не хочет. Раз я заболела, и он вынужден был сам отправиться к мамочке. Приехал домой злой как свора собак. Раскричался: «Зачем такую тяжелую сумку собрала, там еды на полк хватит. Еле доволок. На одной руке ребенок, в другой пудовая сума̀… С ума можно сойти!»
«Сидел бы сам. Невелик труд. Я по твоей «милости» каждую пятницу вожу дочь и не ною. Твоя мама соглашается сидеть с ней только на всем готовом. Даже компот из сухофруктов ей трудно сварить. Сына я на все лето к своей родне в деревню отправляю с одним рюкзаком одежды и обуви. И упрашивать мне их не приходится», – возразила я.
Можно подумать, что мое «обоснование» что-то изменило.
Пришли гости. Поели, попили, потанцевали и разговорами занялись. Наступило время ребенка спать укладывать. Закрыла я дверь в спальню, лежу песенку тихонько напеваю. Дочка трудно засыпает. Наконец глазки стала смежить. Влетает Митя с криком: «Дверь не догадалась закрыть? Лежишь наполовину оголенная». Я расстроена. Проснулся дочь, расплакалась. Шепчу мужу с обидой: «Закрывала я дверь. Она сама открылась. Ты же знаешь, какие у нас сквозняки. Может, кто из гостей заглянул в спальню и плотно дверь не притворил, но я не видела, спиной к ней лежала. А ты сам не мог тихо прикрыть? Ты же не чужой, мы семья. У тебя тоже есть в ней обязанности. Ты способен лишь приказывать и требовать? В семью надо вкладывать положительные эмоции, но ты только черпаешь из нее». Разозлился. На себя или на меня? Дверью грохнул. Значит на меня. Дочка еще пуще заплакала.
Качаю ее на руках, а сама думаю: «Ну как мне ему объяснить, что он должен был все сделать, чтобы не потревожить засыпающего ребенка и не заставить жену нервничать, что он муж, отец и у него есть не только право предъявлять претензии…»
Еду с рынка. Грудной ребенок на руках, огромный рюкзак за спиной. Сын в брюки вцепился где-то на уровне колена. Еле влезла в автобус. Мне стыдно, что толкаю людей рюкзаком, но снять его не могу. Боюсь, не получится снова надеть. Люди «вдохнули», потеснились, и я пристроилась в ближнем от входа углу задней площадки. Стою, согнувшись, и грущу: «Мите не приходит в голову, что надо бы мне помочь. Ему нельзя тяжело поднимать? Так мог бы с детьми посидеть. И этого не хочет. А когда-то обещал, говорил, что дети любят его. А он их?»
Веду детей из садика, в руках две сумки полные продуктов. Повезло по пути вне плана помидоров дешевых прикупить. Подлетает Митя, бросает мне тяжелый дипломат и говорит: «Мне тут к другу забежать надо. Готовь ужин, я скоро». И мгновенно умчался. Я обалдело развожу руками. Не заметил, что я нагружена до предела? Мне в зубах нести его дипломат? «Челноком» кое-как всё перетащила домой, а после ужина попросила мужа быть внимательнее. Похоже, мимо ушей пропустил. Человек, не знавший трудностей, не может понять того, кому тяжело?
Вспомнила слова подруги Тамары: «Мужчины, отдыхая, отключают мыслительную деятельность, а женщинам наоборот во время отдыха хочется поговорить, пообщаться». А Митя дома все время отключенный?
Иду с детьми из детского сада. Сумки в руках, рюкзак за спиной. Повезло по пути домой в овощном магазине дешевых огурчиков на засолку купить. Давали по пять килограммов. Детки тоже получили по норме и горды этим. Помощники! Смотрю, муж прогуливается с важным видом с сотрудницей. Великие проблемы решает. Я подхожу, здороваюсь, надеюсь, что поможет. Он недоволен, что его прервали. Скривив лицо, бросает вскользь: «Мне еще час необходим, чтобы закончить». «Значит, через два-три часа заявится», – подумала я, безнадежно вздохнув. Скоро как у обезьяны руки растянутся ниже колен и спина ссутулится. Оставить бы эти сумки ему, пусть бы походил с ними. Так нет же, воспитание не позволяет… Напомнила вечером про его невнимательность. Так раскричался. А к концу истерики уже забыл, что стало ее причиной. Орал уже не поймешь о чем. И тут я впервые вспомнила его первую при мне ссору с отцом. Я тогда тоже никак не могла понять, почему они кричали друг на друга, и о чем спорили? Со временем я убедилась, что люди много говорят и кричат, когда хотят завуалировать истинный смысл своих высказываний.
Митины сотрудницы доложились мне:
– Похвалился перед нами ваш супруг: «Жене телек для кухни купил». А мы все решили, что совсем он вас на кухне запер, чтобы дальше ни шагу».
– Нет, – вступилась я за мужа, – я сама попросила купить. Он в зале фильмы смотрит, а мне обидно.
Только Митя меня не защитил, когда они сделали ему замечание, что его жена с рынка идет, согнувшись под тяжестью сумок. Да еще мне дома недовольство выразил:
– Тебе что, другой дороги нет, кроме как ходить мимо окон здания, где я работаю?
Не понял, что не мне, а ему женщины сделали упрек, чтобы помогал. Ну как же, он белый и пушистый! Это я всегда во всем виновата.
– Я на зиму заготовки делаю. По двадцать пять килограмм почти каждый день таскаю: то абрикосы, то помидоры с огурцами. Мне тяжело, а это самая короткая дорога к автобусной остановке, – возразила я.
– Так съезди два раза! Неужели трудно сообразить?
Я глазами луп-луп:
– А детей кто из садика заберет? Ты, что ли? От тебя дождешься…
Вот те на! Я для семьи стараюсь, а он не помогает, грубит, да еще глупой обзывает, чтобы не впутывала в свои проблемы и заботы. Вот так и живу… образцово несчастливо. Он сам по себе, я с детьми сама по себе. Редкий день обходился без слез.
Анекдот вспомнила: «Нормальный мужчина никогда не сделает замечание женщине, несущей шпалу». А мой и тут…
Если я пытаюсь втянуть мужа в круг семейных забот, мне же за это и достается. Чтобы неповадно было. Заставить его что-то сделать требует неимоверно огромных нервных затрат. Даже с моим терпением это не по силам. Проще все самой выполнчть. Говорят, кто больше любит, тот больше вкладывает. Не о деньгах речь, о душе, о внимании и заботе. Да… надо следовать своему сердцу. А если оно пустое или не развитое? Пыталась уходить, но сын…
На базу отдыха на выходные один уехал. Сказал, что устал, хочет оттянуться, расслабиться. Вернулся, поджав хвост, как провинившийся пес, помогать стал. Удивилась и подумала: «Кому я обязана счастьем видеть мужа хорошим семьянином?» Даже пошутила, что с меня причитается. Готова была на что угодно поспорить, что осудили его поведение женщины-коллеги, мозги вправили. У них тоже были дети дошкольного возраста, и они понимали, как мне одной трудно управляться с малышами и домашними делами. Но надолго их взбучки не хватило. Через пару дней все вернулось на круге своя, потому что помогал он не по доброте душевной, а по принуждению, из-под палки.
*
Кира мысленно заглянула в конец тетради, где Зоя сообщала только о радостных событиях. Не густо. Подробно и с любовью описана летняя поездка за город всей семьей на велосипедах, рыбалка, катание на лыжах, на коньках. Какое единение душ! Одни восторги. Сплошное счастье! Зоя писала: «Достаточно сказать, что в такие часы я жизнь свою меряю любовью к миру и солнцем. Счастье здесь и сейчас, когда ценишь то, что у тебя есть и не страдаешь от того, чего нет».
«Эти две страницы счастья тонут в обидах и страданиях», – подумала Кира и тут же вспомнила приписку карандашом:
«Отдыхает с семьей только в том случае, если его желание совпадает с нашим, если он любит этот вид отдыха. Но как редко это бывает! Каким должно быть предложение, от которого он не смог бы отказаться?»
«Ну вот, испортила всю малину, а я порадовалась за нее, – подумала Кира. – Но Зоя права: отдельные редкие радостные моменты погоды не делают, не определяют счастья семьи».
Митя пришел с работы злой, раздраженный. На всех натыкается, обо всё спотыкается. Отфутболил ботинки, которые сам же, сняв, оставил посреди узкого коридора. Размахиваясь для удара, зацепился локтем за дверь, ведущую в зал. Крик, маты. Виноваты все, кроме него.
Люди разные. Мой брат даже в запале не кричит, не оскорбляет. Молча переживает. Не может позволить себе кого-то незаслуженно обидеть.
Вдруг вспомнились слова коллеги. Муж ей как-то сказал: «Бойся меня, когда молчу, а не кричу. Молча я зашибить могу». Вот с кем жить страшно. А ведь люди созданы, чтобы любить и быть любимыми.
Почему я не могу донести до Мити свою любовь, почему мы не понимаем друг друга? Мы разговариваем мало и только о быте. По душам не беседуем, оттого и возникает эта внутренняя дистанция. Но ведь это он не хочет, будто боится услышать то, что не хотел бы услышать. Ни литература, ни искусство, ни проблемы воспитания его не увлекают и природа не волнует. А я от хорошего произведения испытываю почти физиологическую радость. (Как давно я не брала в руки художественную книгу.) Не творческий он человек, натура практическая. Это, конечно, полезно для работы.
Митя приехал с рыбалки радостный, ну просто счастливый! Удачно выступил! И я вместе с ним радуюсь, искренне хвалю своего рыбака-кормильца.
Суббота. Иду на работу. Дети со мной. К институту подъезжает автобус. Из него выходят нарядные люди. Я слышу их речь и понимаю, что это делегация из Германии. Они чувствуют себя неуверенно, как-то растерянно топчутся на месте. Преподаватели иняза тоже не решаются сделать первый шаг. Декан видит моих детей и мгновенно догадывается, как разрушить неловкость. Он вручает моим детям цветы и подталкивает к гостям. А они рады поучаствовать в празднике взрослых и горды таким доверием. Со счастливыми улыбками они бегут к немцам…
А у меня сердце сжалось болью за родину, за народ, за каждого из нас, за себя. Во мне заныло мое детдомовское детство. Тридцать лет назад закончилась война, на которой наши отцы положили свои жизни. Их отцы убивали наших… Мы столько из-за них пережили… А мои дети дарят им цветы. Не рано ли?.. Не нарушаем ли мы этим веками выработанный нашими предками код нации? Прежде всего – защитить. Ох это наше всепрощенчество…
Что такое код нации? Это что-то неизменное во всех нас, то, что нас объединяет. Это то, как мы понимаем основное в жизни нашего народа. Конечно, еще язык. Конечно же, приоритет духовного над материальным. Как Борька пошутил? «Мы сами дважды свою страну разрушали только за то, что живем не по правде». Получается, во имя сохранения этого самого национального, культурного кода? Созидательное разрушение? Интересная, своеобразная идея. Надо на досуге ее обдумать. Не оправдательная ли?
Попыталась приучить Митю ставить обувь на полку. Сначала убирала за ним, боясь, что дети споткнутся и лбы расшибут, потом каждый день напоминать стала. И что? Он так и не научился. Просто потребовал никогда кроме ночи не выключать в коридоре свет. Нашел выход! И что самое смешное, других (не при них) зло ругает за то же самое. Особенно достается молодым людям, которые тоже почему-то оставляют обувь у входной двери. У меня в голове не укладываются его двойные стандарты. Мне кажется, что критиковать имеет право человек, который сам ведет себя безупречно или по крайней мере старается.
Приписка. «Рубашки и брюки – по всему залу разбрасывает. Дверцы шкафов по сей день не закрывает. Наверное, потому, что сам раньше никогда за порядком не следил, не стирал, не гладил своих вещей. И при мне категорически избегает этим заниматься. Нет, я понимаю, гениям все прощается. Но он-то обыкновенный».
Накормила мужа, рассказала, как прошел рабочий день. Слушал-не слушал – не поняла. Прошу его поделиться проблемами на работе. Отмахнулся. Уговариваю. Злится. «Тогда расскажи то, что тебе было приятно или интересно». Бросает резко: «Ничего!»
«Я чувствую, что у тебя на работе что-то происходит, и хочу помочь. Одна голова – хорошо, две лучше. Я не лезу в проблемы, связанные с технологическими процессами, там ты лучше меня соображаешь, но что касается взаимоотношений в коллективе, тут у меня и опыта больше, и женская интуиция срабатывает».
Молчит сычом надутым.
Помнится, он искренне верил, что коллектив, в котором он писал диплом, прекрасный, что в нем нет интриг. А я побыла в нем пару часов и потом сказала ему неодобрительно: «Ну и болото там у вас. Но ты в нем не утонешь, потому что после окончания университета тебя туда не возьмут».
Сказала Мите:
– Что же ты такой нервный? На работе проблемы? Расскажи, легче станет.
– На работе всегда проблемы, а я такой вспыльчивый, – буркнул в ответ.
– Зачем из мухи слона делаешь? Я понимаю, характер не изменить, но подкорректировать можно и нужно. Сдерживайся, – попросила тихо и горько. – У меня в институте тоже не всегда всё гладко, но я же держу себя в руках. И у тебя получится. Во всем мера нужна. И в эмоциях тоже. «Все приходит в назначенное время… в урочный час для тех, кто умеет ждать».
И тут же мысленно остановила себя: «У него здоровье слабое, а я замечания делаю, раздражаю». Успокоила, с газетой отдыхать послала в спальню, дверь прикрыла. Сама на кухню пошла, там дел невпроворот.
Митя смотрит телевизор. Подсела к нему. Есть время, пока на кухне мясо тушится. Прижалась. Мне хочется ласки. Будто и не заметил моего появления. Положила ему руку на плечо, обняла. Сбросил, не оборачиваясь. Обидно до слез. Не испытывает взаимной нежности? Обняться, сблизиться душами… неисполнимая мечта? Не понимает нереально прекрасного ощущения от близости без секса? Растерял чувства, пока мы жили в его ненормальной семье? Они притупились или… разлюбил? А ведь если вспомнить, никогда не был нежным. Только возбужденным… от желания. Раньше я этого не понимала.
Меня никогда не хвалит, не поддерживает ни в чем, а себя принуждает хвалить. Напрашивается, подталкивает. Я должна хитрить, врать, преподносить ему свои удачные предложения как его собственные, и тогда он будет доволен? К чему мне эти ухищрения? Он будет бездельничать, а я еще и угождай ему? Хватит с него того, что я не упрекаю. Пусть сам старается, а не барствует. Один раз сделает что-нибудь по дому и считает, что я целый год обязана быть ему за это благодарна. «Я тебе посуду помыл». «А разве не себе? – удивляюсь я. – А то, что я ежедневно выполняю массу рутинной работы, не замечаешь?»
Я рядом, а он меня в упор не видит. Он – падишах и всё вокруг существует и исполняется по мановению волшебной палочки, находящейся в его руке? Так что ли? Почему он не ценит моего труда? Потому что я не требую благодарности? У нас в семье все друг другу помогали и не благодарили. Помогать это нормально, естественно. Семья же. Все-то у него как-то не по-людски, наперекосяк. Он так воспитан? Как-то спросила:
– Дело прошлое, но почему ты не хотел уходить от мамы в общежитие?
– Боялся, что не справимся.
– С бытом? Я? И это с моим-то трудолюбием?!
«Не бойся трудностей. В них мы обретаем себя, становимся личностями», – говорил мне дед, а ему это говорили его родители. Мозговитый у меня был дед. С бабушкой прожил семьдесят лет. Он – полное собрание талантов. И главный из них – человечность.
А Митя не осознает эту истину. Он не хочет сам что-то делать. Он призван руководить, хотя и этого пока не умеет. Все-то у него поскольку, постольку… Была бы у него возможность, как у матери, вообще, наверное, не работал бы. Да, хлопотно строить свою катастрофически короткую жизнь. Хотя… зачем искать приключений на свою голову, если тебя итак обслуживают по высшему разряду?
Бабушка говорила, что секрет семейного счастья состоит в том, чтобы «уметь на протяжении всей жизни не терять совместные бытовые радости. Надо все время что-то вместе делать. Даже когда устраиваешь детям праздники, дели обязанности, чтобы и муж за какую-то их часть отвечал». Но Митю невозможно ни уговорить, ни заставить в чем-то поучаствовать. Как матери удается заставлять сына менять свое мнение? Приходит к ней с одним, нами обсужденным, а возвращается ко мне с другим. Он абсолютно непоследовательный человек? У него ни на что нет собственного мнения? Он подчиняется более сильному влиянию? Как ветер в поле… И ничего не делать для семьи мать ему внушила.
«За что ни возьмешься, все у тебя в руках горит, все легко спорится. Только не нагружай себя больше, чем можешь донести». – Так мне бабушка говорила. Я, помнится, тут же пошутила смущенно: «А мама ругает, что все у меня не как у людей». «Так это она не о работе, – сказала бабушка. – Особенная ты». Она любила меня.
А Мите трудно тарелку за собой помыть. Почему? Не приучен? Но ведь был студентом, в общежитии жил. Не хочет. Есть за кем.
*
Поехали на юг всей семьей, потому что врачи посоветовали детей морем оздоровлять. Конечно, «дикарями», так дешевле. Съемная комната – это небольшой комфорт за достаточно большие деньги. Я с детьми кручусь, а Митя целый день где-то пропадает и злой уже затемно возвращается. В преферанс играет? Так вот почему он с юга всегда приезжал загорелый, худющий и нервный! Опять пауки азарта память заплели? Забыл, что я предупреждала его о пляжных карточных шулерах? Чтоб им пусто было! Говорила, что, «как есть, на голом месте обманут и без штанов оставят. Хорошо если сам ноги унесешь». Поставила условие: «От сих до сих и не далее от семьи. Или мы, или карты». Смирился.
Теперь Митя каждый день до обеда с детьми на пляже купается, а я по магазинам и рынкам шныряю за дополнительным пропитанием и фруктами. После обеда вместе на море отдыхаем.
Тащу сына в воду – орет, из воды вытаскиваю, снова оглашает криками пляж, только теперь потому, что не хочет из воды вылезать. Для укрепления ног заставляю сына ходить по горячей гальке. Он долго шумно сопротивляется, но постепенно смиряется.
Сегодня море неспокойное. Я прогуливаю сына у самой кромки берега. Набегающие волны достигают моих колен и неторопливо отступают назад в море. Вдруг неожиданно высокая волна захлестывает меня, как игрушку вырывает из рук ребенка и уносит на глубину. Я кидаюсь за ним, ловлю его за ножку и пытаюсь нащупать под собою дно. Меня закручивает. Несколько секунд идет моя борьба с морем. Наконец, оно отступает. Мне повезло, что волне не хватило сил утащить меня далеко. Выскочила на берег испуганная, трясущаяся. Плюхнулась в горячий песок совершенно очумелая. Пришла себя, потому что зашевелился сынок, которого я в страхе сильно притиснула к груди и никак не могла расслабить руки. И только тут мне дошло, что я не умею плавать и что судьба охранила глупую безрассудную женщину, не знакомую с коварной природной стихией моря. Сынок рассказывал мне о том, что наступавшая волна сдернула с него панамку и трусики, что он очень испугался еще и потому, что его больно били камешки, поднятые со дна взметнувшейся убегавшей волной. Но я не понимала его слов. Я лила счастливые слезы.
А что же было легкого, радостного? Кира мысленно «заглянула» в конец тетради.
Хозяин квартиры пригласил нас съездить за грибами. Муж отказался под предлогом, что его будет тошнить в машине. А я завизжала от восторга. За грибами, да еще на юге! Лучшего приключения не придумать!
Долго поднимались по серпантину в гору. Я находилась в сказке! Я рисовала себе в голове фантастический конус, поросший лесом, дорогу, лентой-спиралью опоясывающую это чудо, и нас, счастливых, медленно, но верно перемещающихся к вершине горы. Я крутила головой, восхищалась скалами, незнакомой растительностью. Я в предвкушении! Но то, что увидела, превзошло все мои ожидания! Мы остановились около огромного дерева, нижняя часть которого – метров десять – полого лежала на высоте моего роста и была покрыта плотно растущими сочными красавцами-опятами. Я онемела от восторга! «Реж, не теряй даром времени», – приказал хозяин и бросил к моим ногам мешок. «Грибы мешками?» – удивилась я и давай «строгать!» «Разрешите и на земле пособирать, – попросила я. – А то это не «тихая охота», а обыкновенная работа», – попросила я, когда мешок был полный. Я опустилась на колени, и подняться уже не могла. Грибы, один красивее другого! Глаза разбегаются!
Вдруг хозяин заторопил меня: «Бросай все! Находит!» В его голосе прозвучала серьезная тревога, а я не могла оторваться. Азарт перекрывал все остальные чувства. Но он вырвал из моих рук мешок и достаточно грубо втолкнул меня в машину. На лобовое стекло шмякнулось несколько крупных капель дождя. Только тут я заметила, что к нам быстро приближается черная туча. Секунда, другая… и пошел дождь. Еще через минуту он хлынул, застилая обзор. Дворники не справлялись. Хозяин остервенело вцепился в руль и всю дорогу молча, сосредоточенно вел машину. Я видела его неподвижную, монолитную, будто высеченную из камня спину, и тоже притихла. Но напряженное волнение водителя меня удивляло.
На пороге дома нас встречала испуганная хозяйка. Когда она кинулась к мужу, я заметила в ее глазах слезы. «А раньше не мог выехать? Зачем было рисковать? У нас же маленький сынок», – с упреком сказала она ему. А хозяин обнял свою женушку и принялся весело, и неестественно громко ее успокаивать. Я поняла, что напряжение от поездки его не отпустило. Я, еще не осознавая возможной беды, но ощутила себя виноватой в том, что сразу не послушала хозяина и задержала его. А он весело хвалил меня за расторопность, мыл грибы в огромной бочке, горстями отжимал их, как белье и радовался, что зимой будет всех угощаться солеными и маринованными деликатесами. Но я чувствовала, что в основном он рад тому, что мы остались живы.