Любку из НИИ вспомнила. Она была двоечница. Любовник-преподаватель с большим трудом «протолкнул» ее на вступительных экзаменах и потом, во время каждой сессии бегал по друзьям и выпрашивал для нее тройки, о чем, не стесняясь, она сама рассказывала сокурсникам. От нее я впервые услышала в свой адрес, сказанное в присутствии всей нашей группы, гадкое грязное обвинение, будто я сплю с преподавателями за отметки. На первом курсе я являла собой тощее длинное существо, недоразвитое не только в физическом, но и в бытовом плане. Я была мечтательной девочкой, выросшей на хороших книгах, не знавшей подводных рифов обыденной жизни, круглой отличницей. Поэтому в первый момент представила себе, как укладываюсь в постель то с преподавателем, то с преподавательницей… И у меня в голове ничего не сложилось. Но когда увидела Любкину скабрезную ухмылочку, до меня на уровне интуиции дошло, что она мне «клеит». Я растерянно пролепетала: «Придет же в голову такое» и залилась слезами. Студенты не поверили Любке, принялись меня успокаивать… Но я так отчетливо и остро ощутила свою неспособность защититься от лжи, что почувствовала себя самой несчастной на свете. Мне расхотелось жить…
Сплетни не затихали и через полгода, чтобы предотвратить развал семьи, я уволилась из училища.
Устроилась в медицинском институте инженером-электриком. Обещали золотые горы. Не поверила, но деваться было некуда. Городок маленький, провинциальный, районного масштаба. Всего-навсего один институт в наличии. В школу не пошла. Еще в седьмом классе поняла, что это не мое. Рада, что повезло с вузом. Мечтаю преподавать и серьезно заняться наукой.
Добилась четверти ставки ассистента на условиях почасовой оплаты. Для начала неплохо. Активно проявляю себя в общественной работе. Уже через месяц меня выбрали в профком!
Суббота. Пришла с работы. Митя встретил на пороге с выпученными от злости глазами и сразу, не говоря ни слова, буквально поволок меня куда-то. Попытки по дороге выяснить причину гнева ни к чему не привели. «Давай, получай свое письмо!» – истерично потребовал он у самого окошка «до востребования». Мне было стыдно перед работницами почты за бестактное поведение мужа, но чтобы не разжигать скандала, я послушалась. Писем не было. На улице супруг, дрожа от ярости, стал упрекать меня в обмане, в связи с тайным поклонником. «Кто тебя накрутил? – возмутилась я. – Покидая университет, я с подругами договорилась, что они пока будут писать мне «до востребования», потому что адрес общежития, в котором мы с тобой собираемся жить, мне еще известен. В чем ты видишь криминал? Я же уезжала в неизвестность, потому что не предполагала жить с твоими родственниками. А со мной ты не мог поговорить, прежде чем позориться перед чужими людьми? Твой город хуже деревни. Завтра весь район будет знать о твоей глупой ревнивой выходке, а гадкие люди начнут тебя травить. Ты поставил под удар не только мою репутацию, но и свою. Муж моей тети был паталогический ревнивец, все нервы ей вымотал. Люди встречаются очень жестокие. Зная его «пунктик», они нарочно дразнили его, разжигали ревность. Этого ты для нас хочешь? Думай, прежде чем что-то делать, советуйся со мной. Мы теперь семья. Да, кстати, где твое обещанное общежитие?»
Кире разговор с Зоей по телефону припомнился.
– …Узнала, что опять беременна. Беспокоило то, как на этот раз отреагирует на известие семья мужа. Ведь замолчать эту новость с моим токсикозом не удастся. И вдруг перед работой подсаживается Митя ко мне на диван и льстиво так начинает разговор. Я удивилась: «Что это с ним? Давно таким не видела». А он принялся уговаривать меня освободиться от бремени!
«Твоя сестра замужем, ждет ребенка. И вторая вот-вот выйдет. Все счастливы. Кому мы теперь мешаем? Ты хочешь, чтобы я стала бесплодной и потом бросить меня?» – возмутилась я.
«Я не брошу тебя, мы ребенка из детдома возьмем», – вяло соврал муж.
Тут я взбеленилась.
«Что за детский лепет на лужайке? Ты своего не хочешь, как ты сможешь чужого полюбить? Опять чем-то наш будущий ребенок твоей матери не угодил? Сам подумай: на одной чаше весов капризы твоей матери, на второй – мое здоровье, наш будущий ребенок и наше счастье. Что тебе важней? Зачем тогда женился, если семья тебе не нужна? Нет уж, больше я вас слушать не стану. В любом случае рожу. Если тебе ребенок не нужен, то мне он необходим. Больше не позволю мною командовать! Какой ты мужчина, если даже в таком важном вопросе на маму полагаешься?»
– «Проникновенная» история! – саркастически заметила я. – Один мой знакомый женился только потому, что на тот момент ему нужна была моральная опора. Любимая девушка его бросила. Вот он нырнул и спрятался в тихой бухте любви другой. А когда у него все «устаканилось», он развелся. Эта женщина ему больше не нужна была. Но ребенок-то уже родился! Им что, ложиться под электричку? Кто у нее зиму из души вытащит и весну вложит?»
– Я не отступила и поначалу сразила родню мужа своей непреклонностью. Тогда я еще не представляла, сколько гадости и мерзости с их стороны за собой повлечет мое категоричное решение.
– Можно подумать, что для тебя это было новостью или чем-то из ряда вон выходящим, – с усмешкой заметила я. – Откуда в тебе такая беззащитность?
– Я вообще-то смелая, но ранимая. Я умею кулаками защищаться, а тут грубость должна быть в наличии. Я молча терпела ругань родни мужа, потому что никому не хотела делать больно. А в уме говорила себе: «Под каждой крышей свои мыши. Бог их простит… Пройдет и это». Теперь-то я понимаю, насколько была неправа.
– И не жаловалась никому?
– Некому. Да и не в моих это правилах. Я всегда помню поучительный случай из детства. Как-то раз сидели мы на завалинке. Одна женщина стала плакаться, мол, и то плохо, и это. И вдруг старик, что сидел рядом с ней, сказал тихо: «А на лесоповале не пробовала работать?» Женщина смутилась. И тут я обратила внимание на его заскорузлые, все в шрамах и трещинах коричневые пальцы.
Приписка. «Свекровь, конечно, не успокоилась и за моей спиной всеми силами – я только через много лет об этом узнала – лгала, подло оговаривала меня. Как оказалось, она старательно убеждала сына в том, что ребенок не от него, и это несмотря на то, что он пошел в их породу.
Прошли годы, и одна коллега созналась мне, что это она подкинула моей свекрови идейку насчет ребенка. Нравился ей Митя. Развести нас хотела. «Но не плодотворной оказалась подсказка, не пошла мне на пользу. Не обратил внимание на меня твой муж. Не в его вкусе я была», – зло добавила она».
«Славное» житье у меня вышло… Мне противно распутывать деяния свекрови. Они с гадкой преступной подоплекой. Не хочется бередить раны…»
…Больше всего меня поражает то, что свекровь издевается над моими самыми главными достоинствами: добротой, трудолюбием, честностью и порядочностью, будто это самые жуткие человеческие пороки. Сначала я думала, что она меня не понимает, потом поняла, что понимает, но не принимает. А Митя по-прежнему советуется во всем только с матерью. Они идут по жизни, словно сиамские близнецы, сросшиеся головами. Присох он к ней, что ли? Митя живет по принципу «Мы с мамой все решили, а тебе об этом сказать забыли, но будем считать, что и с тобой уже обо всем договорились».
У меня сложилось впечатление, что мать умышленно заложила в сына принцип «разумной недостаточности». Но глава тот, кто отвечает за все, что происходит в семье, а не тот, кто бьет сковородкой по голове. Но это замечание справедливо в нормальной семье. А моя свекровь гордилась тем, что «ночная кукушка» не может перекуковать дневную. Патологически стервозная личность, примитивная, ленивая, бездарная, но очень хитрая. Озабоченная собственным благополучием, она зорко оберегает свои интересы. А гонору, гонору-то сколько! И с чего спрашивается? Не представляю причины, которая могла бы хоть как-то поколебать мое мнение о ней и ее родственниках. Они всегда и во всем правы! С тех пор я стала остерегаться не знающих сомнений, фанатичных людей.
Когда я находилась в послеродовом отпуске и вынуждена была большую часть времени проводить дома, то поняла, какой образ жизни вела моя свекровь. Она, в сущности, никогда не перетруждалась. Утром готовила завтрак, как правило, жареную картошку. Причем сыну отдельно на сливочном масле, а всем остальным на маргарине. Потом она уходила до двух часов рвать четырем курочкам траву. Приходила довольная, расслабленная. Варила суп, ела и ложилась отдыхать до шести часов. А перед тем, как сыну прийти с работы, брала полведра воды и драила две ступеньки крыльца до тех пор, пока он не появлялся. Со стенаниями и охами-вздохами она, сгорбившись, уносила помойное ведро в туалет. Митя, взбешенный, кидался на меня со словами:
«Мать из сил выбивается, а ты бездельничаешь!»
Возражений он не принимал. Я как-то сказала, что если я даже вымою порог, его мать все равно будет его тереть до его прихода, создавая видимость работы. Но Митя не стал вникать в мою иронию, задевающую его идеальную маму. Он считал, что я не способна ни шутить, ни иронизировать, так как это его прерогатива – умного мужчины.
Я знала, что свекровь ходит к своим подругам-соседкам, чтобы посплетничать. Обычно полдня с ними проводит. Но один случай привел меня к неожиданному открытию. Пришли к нам гости. Они долго ругали какого то родственника за то, что его жена еще в больнице, а он уже свою любовницу, с которой десять лет таскается, привел в дом. Зло проезжались и по другому, будто бы бесплодному после ранения, который растит чужую дочь. После обеда все гости, кроме сводного брата мужа свекрови, вышли в сад, а я осталась на кухне возиться с посудой. Минут через десять вошла я в комнату, чтобы забрать оставшиеся грязные тарелки, и замерла в ступоре. Картина жутко непристойная. Секунда, другая, третья… а у меня ног оторвать от пола не получается, чтобы уйти. Ничего с собой поделать не могу. Тут бабуся, спокойно наблюдавшая эту сцену, вдруг заметила меня и, немного помедлив, схватилась со стула, молча, подскочила к темпераментной парочке, оттолкнула родственника и одернула юбку дочери. Я, наконец, пришла в чувство и убежала на кухню. А дальше все «герои» неприличной сцены вели себя так, будто ничего не случилось. Я же не знала, куда глаза девать от стыда. Меня корчило от омерзения. «Как же она ведет себя без свидетелей, если при матери и невестке позволяет себе постельные сцены?» – поразилась я.
«Не уснащала свой рассказ пикантными подробностями, щадила свекруху», – вспоминая эти строки, отметила про себя Кира».
Приписка. «Мужу об этой истории сразу не рассказала. Знала, что не поверит. Не понимал, что не могла я сочинить подобную грязь. По своей родне меня мерял. Но через много лет во время одной ссоры, в ответ на его безосновательные упреки в мой адрес – свекровь, оказывается, приписывала мне то, что позволяла себе, – я поведала ему об этом шокирующем случае. И что он ответил? Он восхищался, мол, какая у меня необузданно темпераментная мама. Не знал, что темперамент и «демоническое естество натуры» проявляются еще и в умении сдерживать себя. Да Бог с ней. Меня ее поведение не касается. О своих проблемах душа болит».
Стала замечать случаи пропажи моих вещей. Сказала свекрови, что могли бы попросить у меня, я бы дала, зачем же воровать? Реакции не последовало. Но больше всего меня удивляло то, что сестры мужа без стеснения носили ворованные вещи. Не жалко, бедному человеку я лучшую рубашку отдам. Но они-то зарабатывали больше меня. И сам факт воровства меня шокировал. Получается, что все хорошее у них подлежит развенчанию и ничего им не свято?
Звонила Люда из НИИ. Говорила:
– Зря ты не уходишь от Мити. Нашла бы достойного человека. Моя подруга развелась через десять лет. Познакомилась с мужчиной. У нее двое детей, у него трое. Судьба кружила, кружила вокруг них, все считала, что рано им сходиться, а потом, в один дождливый день все-таки свела их вместе. Дети подружились. На свадьбе солидный жених шутил: «Гордитесь, не всем детям удается побывать на свадьбе своих родителей». Еще две дочки пополнили их веселую семью. Живут дружно.
– Я невезучая, и эта мысль преследует меня, – ответила я ей.
– Ты нерешительная. Знаешь, кто самый несчастный в мире? Наш христианский Бог. Он видит страдания всех на свете людей, а ты только о своей семье душой болеешь, – сказала мне Люда.
3
Перед взором Киры побежали страницы дневника Зои, в которых она описывала свою преподавательскую деятельность и трудности, которые возникали на этом пути.
…На кафедре меня встретил мужчина невысокого роста, худой, с желчным лицом. Лет ему около шестидесяти. У него огромные, выпуклые из-за большого увеличения линз, серые глаза, маленький вздернутый нос, тонкие, нервные, бледные губы. «Заведующий – старичок. Это плюс», – обрадовалась я.
Представились друг другу. Я получила вопрос из раздела молекулярной физики. Ответила. «Идите за мной», – приказал он и засеменил по коридору. Вошли в аудиторию. Студенты встали. Заведующий кафедрой представил меня: «Вот ваш преподаватель. Прошу любить и жаловать». И ушел.
Я внутренне растерялась, но спокойно провела перекличку и села за преподавательский стол. Студенты уткнулись в методические описания. Видно, лаборантка уже успела распределить задания и выдать соответствующую списку литературу. Сижу и думаю: «Вот сейчас посыплются вопросы, а я даже не знаю ни названий лабораторных работ, ни уровня их материального обеспечения». Подошла к стенду. Списка работ нет. Висит примитивная, пожелтевшая от времени стенная газета, сообщавшая об открытиях ученых за последнее десятилетие. Опять присела к столу. Слышу шуршание и шепот. Поднимаю глаза, вижу осторожно приподнятую руку девушки. И тут же, как по команде – лес рук. Уровень шума возрос пропорционально числу одновременно задаваемых вопросов. Я как флагом взмахнула книжечкой-журналом и подошла к девушке, первой обозначившей вопрос, который касался схемы опыта, и попросила «методичку». Получила потрепанное, замусоленное чудо, с еле различимыми буквами и полустертыми карандашными, плохо прочерченными рисунками и схемами. Попыталась вникнуть в содержание первой страницы. И хотя тема была простая и знакомая мне, понять ход работы было совершенно невозможно, так как текст представлял собой несвязанные между собой фразы и только по последовательному ряду формул я догадалась, о чем идет речь в данном «трактате». Но набор предлагаемых приборов на столе не соответствовал требуемой теме.
В данной ситуации самым разумным я сочла честно прояснить ситуацию, то есть открыть карты. Я сообщила студентам, что только пятнадцать минут назад принята на работу и понятия не имею, как расшифровать эти иероглифы. Предложила им самим выбрать: знакомиться ли с практической частью методических описаний или задавать мне вопросы и выслушивать общую теорию, касающуюся интересующих их тем – иных вариантов я не видела, – и пообещала к следующему занятию изучить все методические описания и быть во всеоружии. Студенты решили действовать привычным способом, как с них требовали в прошлом году, так сказать, пошли по накатанной. Они стали переписывать порядок проведения опытов в свои тетради.
Я заметила, что им понравилась моя честность. Этим я сразу расположила их к себе. И только одна девушка пренебрежительно поджала ярко накрашенные губки. И все её красивое, черноглазое личико выражало чувство превосходства над всеми, кто находился в лаборатории. Может, ей не понравилось мое эффектное, импортное летнее платье? Возможно, она считала, что на мне должно быть что-то серо-черное, строгое, стандартное, чопорное, соответствующее роли педагога. А тут, видите ли, сине-голубые розы по сетчатому муару фона, нарядный бант, косые до бедер вытачки и эффектно расклешенная юбка с двухуровневыми складками, еще не успевшими войти в моду в этом городке.
Так или иначе, но я сразу взяла девушку под прицел, понимая, что с ней будет непросто, и поставила «диагноз»: родители работают здесь же в вузе или они в городе имеют достаточно большой вес. Оказалось, первое. Методика поведения с подобными людьми у меня простая: не замечать шпилек. Это обезоруживает противника. Не удостаивать, но и не принимать вид наивного непонимания. Глупость, однозначно, не способствует созданию поля уважения.
Уже в первую перемену ко мне, чуть робея, но все-таки достаточно развязно подошел юноша, в манере передвижения и в позе которого чувствовалась что-то обезьянье. Особенно этому сходству способствовал наклоненный вперед корпус и вяло болтающиеся где-то у колен кисти рук. Но лицо живое, бесхитростное, ждущее одобрения.
– Я сейчас Николая Рубцова читаю. А вам что из него нравится? – спросил он.
Этот вопрос был пробным камнем выяснения уровня моей эрудиции. А молодой человек – самый смелый студент, какой обычно бывает в каждой группе. Я назвала единственное стихотворение, которое как-то мельком слышала на одном из университетских вечеров.
– А вам что нравится? – сделала я ответный шаг.
– Все! – уверенно ответил студент.
– Мне кажется, не стоит быть всеядным. И в стихах, и в прозе, и в музыке я выискиваю шедевры.
Вижу одобрительные взгляды. Чувствую, первый экзамен выдержала.
У меня в тот день была еще одна пара занятий в той же лаборатории. К ней я хоть и ретроспективно, фронтально, но все же успела подготовиться и теперь не боялась вопросов. Звонок. Подхожу к аудитории. Студенты-физики стоят под дверьми, а лабораторию заняли историки. У них, видите ли, здесь по расписанию немецкий язык. Я попросила своих студентов поискать свободную аудиторию, а сама пошла в деканат. Не могла же я своей властью переселять чужую группу, хотя и права: иностранный язык можно где угодно провести, хоть на лоне природы (шучу), а лабораторное занятие без приборов, без специально оборудованной комнаты – невозможно.
Встретил меня декан. Сам протянул руку, представился, улыбнулся, сделал мне какой-то несущественный, милый комплимент. Я ему в тон – тоже. Потом он подошел к расписанию и указал свободную аудиторию. Мы пообщались пару минут, но выходила я из деканата в удивительно приятном настроении, под сердцем разливалось нежное, теплое ощущение. Я почувствовала то, что никогда в жизни больше не чувствовала. Я будто вошла в новое неизведанное уютное пространство и так в нем и осталась. Упитанный, лысоватый, с полным ртом золотых зубов… Без фасада парадной внешности… В чем его столь мощное обаяние? И голос обыкновенный, и слово «лаборатория» произносит как-то смешно: «лаболатория», а добро излучает необыкновенное! Его шлейф зацепил меня, окутал и крепко держал в своих мягких, ласковых объятиях. Не встречала раньше такого. В мое сердце тихо и спокойно вошел на первый взгляд обыкновенный, а на самом деле особенный, редкостный, и в то же время очень приятный человек.
Приписка. «С тех пор каждая встреча с деканом приносила мне только положительные эмоции. И всегда они сопровождались открытой, теплой, простой (но не простецкой) улыбкой. Этакий рубаха-парень размашисто протягивал мне руку и спрашивал: «Все нормально?» И ему всегда хотелось ответить с улыбкой: «Нормально!» Вот такой на моем пути встретился прекрасный, талантливый, как я позже узнала, во всем душа-человек. Отец студентам, почтительный брат сотрудникам. Я принимала его со всеми его недостатками (У кого их нет!), без идеализации, без вознесения до небес его достоинств. Я уважала и обожала его за обаяние таланта человечности, который не оставлял равнодушными даже его завистников. И это обожание поддерживало меня, когда хотелось все забросить и уехать далеко-далеко от проблем и стрессов в моем новом семействе. Я понимала, что где-то там будет также, не лучше, не хуже, но найдется ли там такой удивительный, золотой человек, отдушина, бальзам, моральная опора – вот в чем вопрос».
Факультетское собрание. Мой новый заведующий поднял меня с места и стал бестактно хвалиться тем, что дал четверть ассистентской ставки выпускнице университета имеющей четырехлетний стаж работы в НИИ и большой опыт написания научных статей. Насмешничал? А в университете мой первый заведующий, увидев мое отношение к работе, не побоялся сразу выделить большую зарплату студентке второго курса, извинился, что пока нет лучшего варианта, пообещал изыскивать возможности доплаты в виде премий. Он выполнял свои обещания, и делал это без помпы, тактично. В этом я увидела разницу начальников двух городов: крупного культурного центра страны и периферийного, захудалого, кумовского. А казалось бы, всё должно быть наоборот. Народ здесь проще, но не добрее? Сдержит ли новый начальник свое слово? Получу ли я через год место преподавателя на его кафедре? Внутри меня предательски зашевелилось сомнение. Кому я составлю конкуренцию? А вдруг блатному? Добиваться места всякими правдами-неправдами не стану. Нет ничего зазорного в том, чтобы некоторое время побыть почасовиком. С чего-то надо начинать.
Решила поверить тому, что возьмут в штат. Составила перспективный план на пять лет. На первый год запланировала полностью переоборудовать на самом высоком современном уровне лабораторию, в которой веду почасовую и сдать философию – кандидатский экзамен в аспирантуру.
Лаборантке дела нет до моих планов. Она учится заочно и «добросовестно» отсиживает свое рабочее время, пытаясь успеть что-то сделать для своей семьи: сбегать в магазин; встретить из школы и накормить сына-первоклассника. Я понимаю ее ситуацию. Занялась заказами приборов и их покупкой. Мне повезло в том, что многие кафедры не использовали выделяемые им деньги. Заведующий, почувствовав во мне человека, если не пробивного, то делового, через ректора позволил мне потратить эти деньги с пользой для нашей кафедры, чтобы на следующий год вузу не срезали финансирование. Что я с успехом, даже с восторгом и «провернула».
Еще мне пришлось организовать курсы по подготовке аспирантов к вступительным экзаменам. Но вместо того, чтобы каждую тему читали разные преподаватели, конкретно в своей научной работе занимающиеся данными проблемами, весь курс взялся читать ректор. Я не сомневалась в его эрудиции, но все-таки пыталась отстоять свою позицию. Мне дали понять, что неприлично поднимать такой вопрос. Ректор же. Пришлось смириться.
Занималась упорно. Шеф, оценил мое старание и «пробил» мне в ректорате направление на сдачу кандидатских экзаменов. В областном университете сдала философию на «отлично».
Начала готовиться к экзамену по иностранному языку. И вдруг слышу среди аспирантов: «В университете председатель комиссии всех симпатичных девушек через себя пропускает». Оделась очень просто, прическу пригладила по-деревенски и поехала договариваться о сроках сдачи экзамена с единственной мыслью в голове: «Хотя бы не понравилась, надеюсь, я не в его вкусе». Понравилась. Отказалась от мысли сдавать экзамен в ближайшем университете. В Москву решила поехать. А тут проректором у нас поставили женщину. Она свои порядки завела. В общем, отказала она мне в направлении. И заведующий кафедрой у нас сменился. И у него свои виды были на то, кого послать в аспирантуру. Сиротливо лежали на моем рабочем столе книга, переведенная с немецкого языка, и ворох словарей. Кучи записей, конспектов и разговорных текстов напоминали о моей неудаче.
Новый шеф, когда я пришла к нему выяснить свои перспективы, намекнул, что есть варианты. Занятия вместо него вести я была согласна, но второй пункт не совпадал с моими взглядами на идеальную семью. Не могла я переступить через себя, как и в случае с экзаменом по языку, отказала, и тем самым окончательно «зарезала» свои планы. Конечно, тягу к науке быстро не изведешь, не задавишь, в разных формах она все равно проявлялась, поэтому я продолжала для себя, по возможности, заниматься интересующей меня темой. К тому же я увлеклась совершенствованием учебного процесса.
Как-то на кафедре отчитывались преподаватели и доценты о методической работе, которая мне не была запланирована. Я заметила, что направление мыслей одного старого преподавателя совпало с моим. Слышу, заведующий спрашивает: «Кто дополнит? У кого иное мнение по этому вопросу?» Ну, я и вылезла со своими идеями. Смотрю, старик одобрительно кивает. Я обрадовалась. Вдруг замечаю, кто-то стучит карандашиком по столу. Пришла в чувство. Гляжу, все уткнулись в свои тетрадки и папки, а пожилой доцент в лице изменился. И заведующий этак ехидненько спрашивает:
– У вас дополнение или выступление?
– Извините, увлеклась, – ответила я и села на место, смущенная и растерянная.
Не хотела я старика обижать. Получалось, что я, не имея в плане такого пункта, «наработала» много больше доцента, который был обязан заниматься этой темой. Через несколько месяцев случайно заглянула (совсем по другой причине) в отчеты заседаний кафедры и научных семинаров, а там ни слова о моем выступлении. Всё сделано было так, будто я вообще в тот день отсутствовала. Я не знала, что и подумать. Стала доискиваться, анализировать.
Но тут нам «сверху спустили» нового заведующего, бывшего заместителя министра одной из восточных республик. Говорили, будто проштрафился. Молоденькая секретарша молчать не стала, заложила шефа, о чем «по секрету всему свету» доложила нам секретарь нашей кафедры. Может, врут? Ну, так этот вообще всех женщин с кафедры «свел» с формулировкой: «Ваши знания недостаточны для преподавания в нашем институте». Одну мне особенно жаль было. Талантливый лектор, теоретическую физику блестяще читала. А через год ее семья переехала в крупный южный город. Она дважды в университете подменила больного профессора, и с начала учебного года ее взяли в штат. Для ведущего университета страны у нее оказалось достаточно знаний.
Новый руководитель и меня попытался выпроводить, но я не постеснялась попросить защиты у проректора. А несколько позже я пришла к шефу с подробным планом создания современной лаборатории. Принесла теоретические разработки каждой лабораторной работы, приложила комплектацию приборов, которые необходимо закупить в Москве, и сказала: «Нам желательно идти хотя бы на шаг впереди школ, а мы отстаем от них. Электронные лампы – это уже прошлое науки и техники, история, полупроводники давно пора студентам изучать. Мы же готовим специалистов, которые будут по окончании вуза лет тридцать работать. Какие современные знания они унесут с собой?» Так начальник швырнул мой труд мне в лицо со словами: «Зря стараетесь, наша кафедра укомплектована на сто лет вперед. Я вспыхнула, но сдержалась. Только сказала сквозь зубы:
«Не даете наукой заниматься, буду детей рожать. И в отпуск пойду, когда сама захочу, а не по вашей указке».
Приписка. «Через год он умер. А еще через десять лет министерство образования потребовало срочно организовать современную полупроводниковую лабораторию».
*
Посетил наш вуз профессор из Германии (ГДР). Побывал в моей лаборатории, на занятиях посидел, а потом через переводчика сказал: «Если бы я имел такого сотрудника, мне можно было бы уволить своих троих. (Я тогда подумала, что у них такие же проблемы, как и у нас.) Я не хвалюсь. Просто он видел, что я владею любым инструментом и не упускаю возможности применить его в своей работе. Стенды, макеты своими руками делала, приборы чинила и своих студентов к этому приучала. Они уже на первом курсе сдавали мне одну зачетную работу особым способом: сами находили к лабораторной работе теорию, подбирали приборы, монтировали их, настраивали. Потом перед всей группой демонстрировали свои теоретические и практические навыки, а однокурсники задавали им вопросы. Интересно проходили «защиты» проектов. Ребята с удовольствием всё делали своими руками: пилили, строгали, красили, прикручивали, проводили исследования. Работа их так увлекала, что приходилось выгонять их из лаборатории. А как девочки гордились, когда впервые электродрелью проделывали отверстия в дереве или металле!
Вскоре я узнала, что беременна. Радость какая! Сразу подсчитала, что если через полгода после родов выйду на работу, то как раз к началу учебного года успею. А за время декретного отпуска подготовлю следующий кандидатский экзамен – по специальности.
Отчиталась на кафедре о своей методической работе, о придуманном мною нововведении, способствующем развитию у студентов умственных и технических навыков. На заседании присутствовал новый декан. Я заметила, что его очень заинтересовало мое выступление. Мне было приятно.
Передавала я на время свои дела парню, только что вернувшемуся из армии. Не знала я тогда, какую роль в моей жизни сыграет этот далеко не умный, но очень цепкий молодой человек.
*
Вышла я из отпуска, чтобы получить обещанное, зарезервированное за мною место преподавателя и сразу попала на заседание кафедры, на котором мой преемник получал предназначавшуюся мне ставку. Коллеги рассказали: «Хорошо поработал: льстил новому начальнику, привычному к подобной форме общения, хвостиком за ним ходил, мелкие поручения выполнял, услуги всякие делал, тебя обгаживал, оговаривал. И добился своего».
Приписка. «Не «потянул» он на нашем факультете. Ушел, где легче. Так и не защитился. Держался в вузе тем, что умел вовремя чем-то помочь в личном плане, что-то «достать» начальникам, еще тем, что наушничал, конечно, всегда с пользой для себя. «Он человек своего времени», – пошутил про него один из очень уважаемых мной преподавателей».
Еще одна приписка. «В перестройку он, наверное, сумел бы быстро «встроиться». Может, даже проявил бы себя лучше, чем при социализме, если бы… – Теперь я его уже жалела».
Еще один удар я получила, выйдя из декретного отпуска. Мое нововведение было поднято новым начальником «на ура». В институте проводились шумные областные и всесоюзные конференции, моя придумка под другим названием звучала во всех отчетах и брошюрах. Начальник хладнокровно присвоил мои заслуги, нигде ни одним штрихом не упомянув обо мне? В первый момент я вздрогнула от бессильной ярости. А он смотрел на меня и улыбался своей гнусной улыбочкой. Он ликовал, торжествовал и злорадствовал, наблюдая мою полную растерянность и беззащитность. Отнять, подчинить – его суть? Как мне хотелось врезать по его наглой физиономии!
Не доставлю ему удовольствия выгнать меня. Я взяла себя в руки и посмотрела на него бесстрастным взглядом. Собственно, не удивил, я и в НИИ часто наблюдала использование руководителями чужих результатов исследований под маркой «объединения усилий». Чаще всего их отнимали у женщин.
Я среди сослуживцев заикнулась было о том, что все преподаватели и студенты знают, чья это разработка, чей эксперимент, в лабораториях стоят, созданные ими установки. И если поднять документы, моя правота подтвердилась бы настолько безоговорочно, что комментарии были бы излишни. Но мне жестко дали понять, что никто меня не поддержит, потому что новый начальник кого угодно придавит, а если сама «свяжусь» с ним, то объявит ненормальной и в два счета выгонит из института. У него всё схвачено.