– Представляю, какое роскошное у тебя было платье! – продолжала гнуть свою линию Ифиса. – А его плохо как-то представляю в наряде жениха. Думаю, что вид его был весьма странен, если не сказать комичен. Он же не являлся любителем подобных торжеств, насколько я его помню. И в Храмы он никогда не ходил.

Нэя промолчала, предоставив Ифисе и всем прочим самим решать, зажигала она зелёный огонь в зелёной чаше в Храме Надмирного Света с Рудольфом или нет. Но это было только начало спектакля одного актёра. Причём, на такую тему, разрешения на которую Ифисе никто не давал.

– Помню я тот незабываемый вечер у Гелии, когда вся столица бурлила и наводнилась гуляющим народом в честь праздника Мать Воды. Улицы были наполнены густыми запахами готовящейся или подгоревшей еды из домов яств, мешаясь с растительным ароматом цветов, разбросанных по всем дорогам и истоптанных веселящимися толпами… У Гелии в доме накрыли роскошный стол. Гостей столько назвала, что не продохнёшь от пота и жутких духов дешёвых потаскух, которые перебивали те тонкие ароматы, что позволяли себе изысканные женщины, тоже бывшие там. Но сама Гелия растворилась неизвестно где, неизвестно с кем. Так что мы гудели без хозяйки. Помнишь, Нэюшка?

– Нет. Забыла отчего-то. Столько событий произошло с тех пор… – Нэя даже не повернула головы в сторону бывшей подруги.

– Как же возможно забыть такое? Ты же осталась вместе с якобы мужем хозяйки на правах якобы его жены. Понятно, что вам ни до кого не было и дела. А у гостей-то интерес к вам не пропал даже во время праздничного обжорства. Необычный высоченный красавец и юная хрупкая тихоня… никому бы и в голову не пришло, что ты способна оттеснить саму Гелию…

Зачем она такое говорила?! Хотела задеть? Унизить и поставить Нэю ниже всех присутствующих? Нэя едва не подавилась кусочком фрукта, который мусолила только для того, чтобы занять свои руки. Она ничего не ела, поскольку они с Рудольфом хотели поужинать в «Ночной Лиане». Некоторые из приглашённых посмотрели на Ифису с неодобрением. Но уже ничто не могло остановить явно душевно расстроенную женщину, или она пришла уже в подпитии? К тому же сев рядышком, она искусно разыгрывала как бы общение наедине. Как бы, не замечая застольную публику, заполняя хорошо поставленным актёрским голосом всё помещение.

– Под самое утро я вошла в большую и вечно неубранную столовую Гелии, чтобы передохнуть в тишине, а он там что-то искал, как вор, забравшийся в чужой дом. «Ты чего тут ищешь»? – спросила я. А он мне: «Кто-то успел очистить все карманы моей куртки. Она тут валялась, на диване у стола. Не о деньгах я жалею, а об одной вещичке». И бывает же такое совпадение, входит один из гостей, лицом бел как мертвец и, приближаясь на полусогнутых ногах, протягивает ему трясущуюся ладонь, в которой лежит огромное кольцо с жутко пылающим камнем. Я обомлела от такого дикого зрелища. Рука этого воришки, надо добавить, на какое-то время и после оставалась парализованной. Рудольф схватил кольцо, а этого дурня развернул к себе спиной и так пихнул, что он вылетел из столовой и загремел уже в прихожей. Догонять он его не стал, тот умчался прочь с невероятной прытью сам. С чужими деньгами, понятно. Но Рудольф о деньгах и не вспомнил. Сунул кольцо в куртку, а сам ухмыляется. «Думаешь, он случайно сюда пришёл»? – спрашивает у меня. Я молчу. «Нет. Это я послал ему мысленный приказ, немедленно вернуть то, что этот воришка посмел утащить. А деньги пусть себе на лечение оставит. Он ещё убедится, как плохо брать не своё». Я у него спросила, что с Нэей? Где она? А он указывает на сердце и говорит: «Она теперь живёт тут». Помню, я подумала, как могла ты, кружевная душа… Чего уставились? – спросила она грубо у собравшихся гостей, хотя сама же и навязала им свои откровения. – Ешьте себе! Обсуждайте свои собственные делишки, не для ваших ушей говорится! – голос Ифисы звучал как приказ хозяйки своим слугам. Замолчали даже те, кто о чём-то переговаривался и мало вникал в её пафосный вступительный монолог. Ни о каком послушании речи и не шло, публику заинтриговало повествование. Тут Ифиса приосанилась, поскольку добилась желаемой тишины. Властность избранной особы и презрение ко всем были наигранными, и все вдруг приняли навязанную им театральную постановку.

– Скиталица не по выбору сердца, а по несчастным обстоятельствам своей судьбы, я никогда не осуждаю слишком строго никого… Тут он по-хозяйски заявляет мне: «Проследи, пожалуйста, за поведением животных, ты же понимаешь, во что они способны превратить дом этой без меры гостеприимной хозяйки»? Я ответила, – «Тут не скотная ферма и не дикие джунгли, животных нет. Не считая одного, которое посягнуло на то, что не ему предназначено». Я имела в виду того несчастного, кого он и пнул, а он вдруг рассвирепел на меня.

«Тут всё принадлежит мне»! – отвечает, – «и это моя милость, что я никого не вышвырнул отсюда, а дал покувыркаться им на щедром выпасе. Нашли убогую умом и питаются за счёт её желания быть блистающей. Только что она получает взамен? Ты вот совсем другая. Орали, топали как пирующие нечистые духи». Я ему, глядя в глаза: «А сам ты, что тут делал под их гул и визг»? Он молчит, глаза отвёл, поскольку полностью признал мою правоту… – тут Ифиса пристально взглянула в лицо Нэи, зарывшейся в собственную сумочку якобы в поисках чего-то.

– В чём же была твоя правота? – спросил один из гостей, – если он находился на территории своей жены Гелии, а ты там была в гостях. Ах! – добавил он, – помню я эту дивную Гелию! Был как-то и в её домашнем обиталище. Пришёл туда со своей подружкой, юной актрисой. Я как раз декоратором-оформителем сцены тогда работал. Но вот быть приглашённым к столу, да ещё на праздник, такого не удостоился… Там собирались лучшие деятели массового зрелищного искусства, а ты обзываешь их «нечистыми духами». Нехорошо!

– Вообще-то это он их так обозвал, – перебила его Ифиса. – Но, увы! Он был прав. Как иначе охарактеризовать все те сборища, что набивались в дом Гелии? Гелия же никогда не контролировала, кто и кого притащил с собою. Вечно набьются какие-то разбойничьи рожи, разбогатевшие не пойми на чём, с какими-то бродячими танцовщицами под мышкой. Кто они, откуда? Разве Гелия это выясняла? Она воображала, что её дом – сакральный центр, открывающийся для одарённых людей, а она сама воплощение жрицы Матери Воды. Что она реаниматор древнего прекрасного культа, царившего некогда в Паралее и уничтоженного корыстными манипуляторами – современными жрецами Надмирного Света… – тут Ифиса пролилась обильным пустословием, чтобы замаскировать тот удар, который умело нанесла Нэе. – А уж льстецы, воровки и прочие попрошайки, одарённые наглостью, не заставляли себя ждать! Набивались к ней в таком количестве! – она искоса, но зорко следила за мимикой лица Нэи, но та напустила на себя отстранённый вид, будто рассказ не имел к ней никакого отношения.

– Я искренне рада, что ошиблась тогда в своих прогнозах. Рада, что ты с ним счастлива… – завершила она свою странную повесть.

– Закрой свою очаровательно-зубастую пасть! – вдруг рявкнул Реги-Мон со своего места в углу. Поскольку он единственный не сел за общий стол и, сидя в одиночестве, держал в руке зелёный бокал, в котором была чистая вода. – Тут не место для нравоучений. Тут тебе не школа для девочек из рабочих кварталов, где ты преподаёшь им нормы этического поведения в обществе.

Ифиса – обличитель чужих пороков, ничуть не сбитая со своей условной театральной сцены отповедью Реги-Мона, возвышалась над столом, иронично улыбаясь. Она была высока ростом, шею держала прямо, задрав к тому же и подбородок. Таковой уж была её манера держать себя, усвоенная с детства, когда её обучали танцам в частной школе, принадлежащей родителям Ифисы. Впоследствии школу перехватила одна из родственниц их клана, с большим скандалом и дракой оттеснив от доходов наследницу. И даже высокопоставленные покровители бывшей танцовщицы и актрисы оказались бессильны помочь. А может, и не хотели ничего для Ифисы сделать. Как в особе для изысканного времяпрепровождения кто-то из любителей подобного досуга в ней пока ещё нуждался, но не настолько, чтобы ради неё бросаться в пакостные тяжбы. Выплатив побитой красавице некую сумму за причинённый внешний и временный ущерб, проще за полученные синяки и ссадины, мелкая хищница, неизвестная Нэе, укравшая наследственный бизнес и доход от него, осталась при чужом добре. Ифисе достался быстро прошедший, но публичный позор и реальная уже угроза долгоиграющей нищеты. Об этом Нэе рассказала Мира.

Ифиса продолжила уже из упрямства, игнорируя всех остальных и обращаясь только к Нэе, – Разве я не могу пообщаться со своей милой подругой? С тою, кто мне дорога по сию пору, и кого я так долго не видела? Хотя и возможно, что я ей нисколько не дорога. Кому и дело до наших воспоминаний? Можете заткнуть уши мякишем хлеба, если вам не о чем поговорить! – голос свой она заметно понизила, но внимание было уже привлечено. Все только делали вид незаинтересованности, что-то болтая и одновременно прислушиваясь к Ифисе.

– Так вот. Я уж и не чаяла, когда все уберутся, но куда там! Пиршественный накал не остывал. Гелия слишком много заказала яств и питья. Надо же было и поглотить всё, когда ещё и представится подобная возможность. Его же настолько корёжило от их присутствия за стенами, что он схватил вазон с цветами и брякнул его о стену! А у стены стоял сервировочный столик с добавочными закусками и десертом, которые стояли нетронутыми. Всё засыпало землёй, осколками вперемежку с растительностью. И он успокоился сразу. «Теперь пусть пасутся как на заправском пастбище»!

– Грубо и недостойно так себя вести! – опять вставил тот же самый художник. К кому он обращал своё осуждение, пояснений дано не было.

– Конечно, – поняла его в свою пользу Ифиса. – Для чего портить хорошую еду? Я и не собиралась никого уже подкармливать, а хотела оставить деликатесы для Гелии, для тебя, Нэюшка, ты так ничего и не отведала. Когда тебе было? – тут Ифиса перешла на шёпот, но и шёпот её, казалось, обладал эхом, разносясь по всем углам. – Я ему так и сказала: «Ну, ты ненормальный, чего еду испортил? Некому больше угощаться? А Гелия»? «Гелия вернётся сытой по самое горлышко», – а сам сразу стал виноватым и вроде как опечалился. «Не переживай», – говорю, – «самое вкусное я успела запрятать. Я не проста. Я о Гелии никогда не забываю. Хорошо, что так получилось. Быстрее разойдутся, как чавкать станет нечего». Я заварила ему горячий бодрящий напиток, он и подобрел. И всё же, он был заметно угнетён своими мыслями, и не думаю, что причиной была отлучка Гелии. Он ведь и сам ничуть не огорчился такому развороту событий…

Нэя сразу же вспомнила о своих подозрениях в тот вечер. Ифиса сама ожидала его! А сама Нэя оказалась там лишь случайно… И как в случае с Азирой, липкая какая-то чернота разлилась внутри неё. Не ревность, нет, а неверие в потрясающую неразборчивость того, кого она считала в те времена заоблачным обитателем, высшим существом… Ей стало тяжело, душно, внезапно затошнило. Она прижала платок, пропитанный ароматом универсально-целебных цветов с плантаций Тон-Ата, к губам, радуясь тому, что в желудке было пусто. Тошнота отпустила.

– Наверное, признал мою правоту, – Ифиса почти прижалась к уху Нэи, почти поцеловала, то ли утешая, то ли ласкаясь. Но темы не сменила. – «Ты добрый, редкий человек», – так он мне сказал тогда, – «если бы я встретил тебя раньше Гелии». А я ему: «Не обольщайся, мой друг, в те годы я уж точно в тебе не нуждалась»! – тут Ифиса ещё больше приосанилась и оглядела всю компанию с позиции собственного превосходства, которого за ней никто не признавал, как она ни старалась. О том, какой была её молодость, никто тут не знал, не помнил. – Он ничуть не обиделся, а уходя, поцеловал меня в макушку… – она уже едва слышно бормотала, учуяв, наконец, что забрела в своих откровениях непозволительно далеко.

Реги-Мон, хотя и за пределами стола, но сидел к ним ближе всех прочих и отлично понял, не уловив самого смысла разговора, что Ифиса выступает в роли истязательницы Нэи.

– С чего бы вдруг? – спросил он негодующе, встал со своего места, подошёл к Ифисе сзади, держа над её макушкой свой зелёный тяжёлый стакан. Ифиса обернулась в его сторону и, тут же сообразив, что именно он собирается сделать, ловко уклонилась в сторону. Вода из стакана вылилась на плечо её маленькой спутницы. По счастью воды оставалось совсем чуть-чуть, и девушка растерянно заулыбалась в лицо Реги-Мону. Он подмигнул ей.

– И сказал он: хорошо! – произнес он свою нелепую присказку тоном веселящегося человека, призывающего и всех к тому же веселью, – Хотел вот цветочек в её причёске водичкой полить, чтобы не засох! – но от Ифисы не отстал, – Так с чего бы вдруг тебя поцеловал в макушку муж твоей подруги? А? Надеюсь, на тот момент твоя макушка не выглядела столь растрёпанной. Ты на сеновале, что ли, ночевала? Вон у тебя травинки застряли в волосах.

– Мы сегодня с утра прогулялись по окраине столицы, – подала свой нежно-тонкий голосок спутница Ифисы, – Решили отдохнуть там, на цветущем лугу. Валялись на траве ради баловства, как в детстве…

– Молчи! – прикрикнула на неё Ифиса. – О чём твой вопрос? – с надменностью высшей особы она обратилась к Реги-Мону.

– Почему он позволял в отношении тебя подобное распоясанное поведение?

– Намёк-то на что? – Ифиса подбоченилась и опять задрала подбородок, как в дни своего былого великолепия.

– На то, – не спасовал перед нею Реги-Мон, кипя от возмущения. В отличие от Ифисы он соображал, в каком виде она выставила Нэю перед посторонними людьми. – Ты ведь, вроде, недосягаема для всех, кто не аристократ…

– Само собой.

– А то слухи тогда ходили, что ты нанялась для Гелии обслуживать её мужа, поскольку та слишком уж была занята.

– А ты давай, реплицируй чужое злословие! Мог бы и сообразить, кажется, чьим мужем он является теперь!

– Я и сообразил, что ты свою соображалку где-то в цветущих лугах потеряла!

Все замерли. Кто-то искренне испугался возможности скандала, а кто-то злорадно ждал его развития.

– У Нэи нет мужа! Я пойду с нею в Храм Надмирного Света! – брякнул вдруг Реги-Мон.

Нэя усомнилась и в его трезвости. Реги-Мон продолжил, скалясь в лицо Ифисы, – Ты сама же мне озвучила такой вот прогноз. Или забыла? Ты же выкупила у кого-то магические таблицы, принадлежащие некогда Ласкире Роэл – бабушке Нэи. Говорила, что тебя научила в них разбираться твоя бывшая прислуга из дома Ал-Физа…

Ифиса не смогла проигнорировать его странные намерения в отношении Нэи, – Ты забыл о главном, – сказала она. – Я озвучила всего лишь возможность такого развития событий. Но предупредила тебя, как важно тебе избежать именно этого жизненного поворота. За ним таится твоя возможная гибель. Финэля так сказала…

Воцарилась совсем уж напряжённая тишина. Никто ничего не понимал.

– Да о чём ты?! – Нэя уставилась на Реги-Мона. – Ты с ума-то не сходи! Я никогда не пойду с тобою в Храм Надмирного Света!

– Вот и я о том же, – поддержала её Ифиса.

– Да как она с тобой пойдёт, если уже была в Храме Надмирного Света с другим избранником? – опять подала свою тихую реплику маленькая подружка Ифисы. Реги-Мон молчал. Молчали и гости. Чтобы вернуть всех в прежнее русло разговора, Ифиса продолжила предыдущий монолог, прерванный Реги-Моном, – На чём я остановилась? Давайте, возвращайтесь к своим пересудам и прочей болтовне! Ешьте, пейте, пока есть что есть и пить. Не молчите, вы тут не за аристократическим столом! – прикрикнула она на гостей. Те, как ни странно, послушно загалдели каждый о своём, зазвенели посудой. Ифиса придала своему сильному грудному голосу более тихое звучание, обращаясь к Нэе, уже не желая привлекать внимание тех, кто её раздражал – пришедших сюда художников и их спутниц. Они ей мешали. Но выгнать их она не могла. Мастерская принадлежала Реги-Мону, а яства заказала и оплатила Нэя.

– В отличие от глупышки Гелии, возвышенной и всегда обитающей в облаках даже при её жизни, я не люблю нахлебников! – тут Ифиса опять сделала ударение на «нахлебниках». – Как и Рудольф никогда не любил. Знал, что благодарности не дождёшься. Вот таким он был тогда. Не знаю, изменился ли теперь?

Шокированное её неуместными откровениями общество пребывало в растерянности, не зная, как реагировать на информационный выплеск развязной и лохматой Ифисы. Саму Ифису они знали прекрасно, но для чего она выставила перед ними в таком свете самую сокровенную и больную тайну Нэиной жизни? Чтобы развеять гнетущую тишину и избавить от неловкости столь щедрую гостью, они разом и дружно загалдели о том, о сём, будто и не слышали Ифису. Даже если не всё и расслышали, то достаточно для того, чтобы Нэе сгореть со стыда и испариться на месте.

– Трепло худое! – прокомментировал Реги-Мон, – хотя ты как раз трепло толстое.

– Худая ли, толстая ли, а не твоя! – звонко откликнулась Ифиса. – Не для твоих ушей было рассказано. Вам-то всем что? Разве вы знаете того, о ком речь? Разве вы видели вблизи, в обыденной жизни Гелию? Исключая тебя, – обернулась она к Реги-Мону, думая, что он продолжает стоять у неё за спиной. Но тот уже отошёл в противоположный угол мастерской, где сел на скамью, кем-то притащенную сюда из Парка Скульптур. По ходу движения он успел стянуть из-под носа одного из гостей тарелку с разноцветными овощами и с куском мяса. Гость вынужден был смириться. Реги-Мон был тут хозяином, которому не досталось места за гостевым столом.

– Насколько я помню, Гелия воспринимала тебя тенью Нэиля, – не унималась Ифиса, решившая завершить свою расправу с Реги-Моном. – Она и словом с тобой не обмолвилась ни разу. Какой разговор возможен с тенью? Важным было только присутствие Нэиля, а ты вечно таскался за ним, как реальная уже тень. И таланта к перевоплощению у тебя не было, так что твой дальнейший выбор говорит лишь о наличии у тебя той самой соображалки, которой нет у меня. Поскольку у меня не соображалка, а здравый ум в голове.

– Давно ли и обзавелась ты умом, да ещё и здравым? – Реги-Мон впился в кусок мяса, после чего вытер губы салатным листом. – А кстати, кто она, твоя новая подружка?

Девушка рядом с Ифисой потупилась, внимание Реги-Мона явно ей льстило.

– Ушёл ты из творческого содружества актёров правильно! – гнула своё Ифиса, – Соображалка у тебя на тот раз сработала. Талантливый ты человек, но не трудяга! Всё норовишь ухватить от жизни кусок послаще, а без особых затрат! Имитатор ты, за что ты ни возьмись! Вот и военного из тебя не получилось. А как Нэиль расстарался, использовал все свои связи, чтобы тебя туда всунуть. А толку? В дом неволи загремел! Забыл, кому обязан, что тут торчишь, а не в рудниках ползаешь, художник?

– Ты лучше уж о Гелии продолжай, – ответил ей Реги-Мон, чей боевой пыл заметно угас. Какое-то время новая подружка Ифисы внимательно следила за тем, как Реги-Мон с аппетитом поглощает еду. Потом встала и отнесла ему свою собственную нетронутую порцию. Он взял, отдав девушке пустую тарелку. Та вернулась на место, а Ифиса пододвинула ей свою нетронутую порцию, придвинув при этом порцию Нэи к себе.

– Гелия приближала только необычных людей, – Ифиса упрямо удерживала внимание окружающих к своей персоне. – И в данном случае я как раз и говорю, что всяческие бездари впирались в её дом, подкупая ярких, но обычно нищих друзей Гелии. Лишь бы приобщиться хоть таким образом к миру той, кто и была воплощённой жрицей Матери Воды.

– Она не была девственницей, – пробурчал Реги-Мон со своего места, но никто его уже не слушал.

– Она была абсолют красоты! Женский гений перевоплощения и волшебной пластичности тела! Звёздно-искристые глаза, воздушный облик, аура нездешнего существа переливалась вокруг неё, как утренняя роса в саду…

– Жаль, что быстро испарился этот её утренний блеск. Природная красота-то осталась, а вот аура нездешняя, как ты верно заметила, распылилась. И про звёзды в глазах верно отметила, мерцали, зрение околдовывали, но ничьей жизни не осветили. Холодная она была, от того и не мила никому. – сообщил Реги-Мон, жуя при этом мясо.

Ифиса не приняла его поправок и внесла свои, – Её минусом были: непрактичность, щедрость, расточительность во всём, как и свойственно таким необычным натурам. Я и сама такая же! – добавила она без ложной скромности, чем вызвала взрыв смеха среди гостей.

Поняв, что все присутствующие, если и не забыли тотчас же, то забудут очень скоро, о чём повествовала Ифиса, что они ничуть не интересуются погибшей, давно ими забытой Гелией, ни тем, кого знать не знали, Нэя сбросила напряжение и тоже засмеялась. Ей хотелось ударить ярко-розовеющее лицо то ли завистливой и подлой, то ли пьяной и безумной Ифисы. Хотелось запулить обгрызенным фруктом в тех, чьей вины не было, раз уж им навязали странную импровизацию то ли отрывка из будущей книги писательницы, то ли пересказ видений её омрачённого ума. Ифиса довольно часто утомляла их бесконечными повествованиями, была бы тема, и они привыкли слушать её, не вникая в смысл речей, а то и вовсе не слушали.

Нэя этой приобретённой особенности за Ифисой прежде не знала, плавясь от гнева и стыда. Но она подавила гнев, отключила стыд. Она тоже не зря училась когда-то в Школе Искусств! Она вовсе не собиралась падать с той высоты, с какой взирала на тех, кого угощала едой и кому оказывала милость, даря возможность любования собою. А Ифиса, ревнивая к чужому обожанию, как и все актрисы, хотя никому в этом качестве уже не интересная в своём настоящем, хотела перетянуть всё внимание на себя, а Нэю выставить ущербной, пусть и в прошлом. К нешуточной зависти примешалась и наработанная привычка к соперничеству, и разновидность игры, и Нэя, поняв это, элегантно ушла в сторону от навязываемой роли со стороны пьяного распущенного режиссёра.

Она сняла диадему, убрала её в сумочку и встряхнула пышными освобождёнными волосами, расправила точёные плечи, впитывая окружающее любование собою на глазах у Ифисы, провалившей свой спектакль. Рядом с Нэей Ифисе – увядающей неудачнице делать было просто нечего.

Странная подружка Ифисы

Нэе удалось, наконец, рассмотреть пришедшую вместе с Ифисой неизвестную никому молодую особу. Её ярко накрашенное и застывшее, как маска, лицо было очень оригинальным, а для тонкого наблюдателя некая тень затаённой скорби была ещё одним подспудным слоем этого странного лица. Она явно принадлежала к миру лицедеев, но видимо, из тех, кого затирают и всегда отталкивают. Заметив, что Нэя изучает её, она ответила пристальным взглядом. Нэя деликатно перестала её замечать. В облике этой девушки сквозило нечто, что говорило, если и не о душевном разладе, то о затяжном невезении, так что в этом смысле у неё с Ифисой был тандем. Две чокнутые неудачницы. Худющая особа сверкала на всех глазами, как будто у кого-то могло быть намерение оторвать от неё старшую подругу. Ифиса любила покровительствовать, как она говорила, талантам, если их отпихивали в сторону бездари. Незнакомка не казалась доброй, потому и не могла быть талантливой, заключила задетая Нэя. Волосы девица тщательно упрятала в тюрбан как делают простые работницы, ростом маленькая, но грудастая, с узкой талией. Она пребывала в заметном напряжении, озирая всех присутствующих, будто готовилась грудью встать на защиту Ифисы. Нэя без труда узнала висящее на ней, как на палке, старое и плохо перешитое платье Ифисы. Все наряды Ифисы выделялись неповторимостью и шились на заказ в недешёвых салонах. А это платье запомнилось, – ещё два года назад Ифиса разгуливала в нём по домам яств. Нэю так и подмывало сказать ей: «Да успокойся ты! Никто и не собирается устраивать тут драку с твоей дорогой покровительницей».

Словно бы прочитав её мысли, девушка опять вцепилась глазами в Нэю и уже не отпускала своим колючим взглядом. Поражённая и сбитая с толка вначале Ифисой, а потом и этой раскрашенной, а всё равно бледной поганкой, Нэя встала из-за стола и села рядом с Реги-Моном на деревянную скамью. Скамью притащили, зная, что у хозяина практически нет мебели. – Кто это с Ифисой? – шёпотом спросила она, а вышло так, будто она его целует в ухо, – Странная какая-то девушка. Сердитая.

– Анит. Хорошая девчонка. Бывшая танцовщица. Ифиса буквально спасла её от голода. Хочет помочь ей устроиться в одну приличную провинциальную труппу. Анит не может оставаться в столице. К тому же она утратила своего ребёнка.

– Реги-Мон, почему ты не сел за стол? Хотел мне показать, что брезгуешь моим угощением? А теперь ты сидишь за пределами стола, как побирушка, и подъедаешь за всеми… – она вздохнула, не вкладывая в своё замечание унизительного смысла, а только сожалея о его странном поведении.

– Я ещё встречу эту мразь, который и стал причиной несчастий Анит. Я ещё с ним разберусь по-свойски.

– Ты знаешь, кто он был?

– Знаю, знаю. Он меня боится, поскольку тоже знает, что бывших военных не бывает. А у меня к тому же и оружие имеется, пусть и спрятанное.

– Так ты эту девушку знаешь? И давно?

– Слишком недавно, к сожалению, и узнал о ней. Она надеется найти ребёнка. Да кто ей его отдаст? А ту мразь точно убью, если столкнёмся на тёмной и безлюдной тропе… Тут не в одной лишь Анит дело. Там такая колея, полная грязи, за ним тащится… что ни шаг его, то выбоина вместо следа… не стоило бы и жить такому на свете…

– Ты и сам не всегда был безупречным по отношению к своим девушкам. И ты, и Нэиль тоже… – сказано было с умыслом осадить его порыв к некой справедливости высокой пробы. Ей хотелось уйти от тягостных подробностей чужой жизни. Он неожиданно обнял её. И он имел на это право, зная её с детства и будучи неразлучным с Нэилем в их общей и прекрасной, как ему мнилось в данный момент, юности. – Когда увидел тебя, не до еды мне стало…

– Ну, ешь, ешь, не расплёскивайся ты своими эмоциями! Ифиса зря и отказывает тебе в таланте. Ты и актёр великолепный, и художник, как я посмотрю, не как все. Мира мне говорила, на твоё творчество есть спрос, но очень уж ты нестандартный. У тебя есть средства-то для жизни? Или?

– Да хватает, чтобы и самому такие вот пиршества устраивать. Только зря ты и тратишься. Здесь нет ни моих, ни твоих друзей. А вот мы с тобою, действительно, не чужие друг другу.

Их милования не остались не замеченными, все опять примолкли, жалея его за безнадежную любовь к богатой красавице. Нэя убедилась, что никому нет ни малейшего дела до её прошлого, никто из присутствующих не знал ни Гелию лично, ни Рудольфа, ни саму Нэю толком, исключая Ифису и Реги-Мона. Анит уже утратила интерес к Нэе, уплетая всё, до чего дотягивалась. И все прочие, если что и испытывали сейчас, то только возбуждение по поводу неожиданной пирушки, полностью поглощённые собой и своими делами – интересами. Нэя – даритель гастрономического торжества была для них, увы, вне этих интересов и их внимания тоже. Ну, посмотрели, полюбовались, поахали, расплатились, короче, за пиршество своим восторгом её персоной и забудут о ней, едва отсюда уйдут. А о россказнях стареющей и вечно блуждающей Ифисы уже забыли. О чём они и были? О том, что проросло корнями древа бытия – отлетевшие дни – листья прошлых лет стали почвой – прахом. Нэе стало легко, просто. Она опять засмеялась и прижалась невольно к Реги-Мону, благодарная ему за то, что он оказался на месте и не сбежал, как делал прежде.

– Хорошо живёшь? – спросил он, с родной лаской заглядывая ей в глаза, – не тоскуешь о старых друзьях?

– О друзьях тоскую. А так у меня есть всё. И даже собственный Дом творчества «Мечта». Я творю там, что душе моей угодно. Работаю, ну и живу, конечно.

– Счастлива?

– Да, – призналась Нэя, – а по мне не видно?

– Ты бы лучше Анит угостил из своей миски, коли сам наелся, – громко вмешалась в их тихое общение Ифиса. Как ни была она чутка на ухо, с такого расстояния смысла беседы она не улавливала, недовольно посматривая на художников из числа уже незваных «нахлебников». Они набились в мастерскую, привлечённые галдежом, смехом и манящими запахами еды. И продолжали просачиваться сюда. Последним скромно присоединился парковый сторож. Захламлённая не проданными, не законченными, едва начатыми или умышленно и нет испорченными творениями из красок и глины, не убираемая практически никогда мастерская, она же и жилые апартаменты Реги-Мона, была просторной, хотя нищей, практически без мебели. Но Нэя была совсем не против того, чтобы обитатели Творческого Центра пришли сегодня к неожиданному застолью, ведь не ради одной Ифисы она всё заказала? Заказ принесли три парня из соседнего недешёвого заведения вместе с коробкой, в которую упаковали посуду. Еды было много, чтобы хватило всем.

– Я наелась, – ответила Ифисе Анит, продолжая с аппетитом поглощать всё, до чего дотягивалась.

– О чём щебечете-то? – не отставала Ифиса, – не меня ли побить задумали? – она уловила угрозы Реги-Мона, но не расслышала, кому он угрожал. – А то давайте, меня в последнее время кто только и не клюёт.

– Нет, – отозвалась Нэя, не желая ссоры с Ифисой. – Он всего лишь интересуется, хорошо ли мне живётся.

– С такими драгоценностями можно ли плохо жить? – всё также недобро съязвила Ифиса.

– Причём здесь это? – опять возмутился Реги-Мон, – в богатстве, что ли, счастье?

– А в чём оно? В твоих пустых бутылях из-под вина? В твоей нищей пыли и картинах, никому не нужных? – тут Ифиса встала и прошлась по мастерской, изучая творчество хозяина. – Эгей – гей! Счастье, ты здесь!? – гулко и хорошо поставленным голосом бывшей театральной актрисы прокричала Ифиса, и отдалённые, в паутине и окаменелых крошках неведомо чего, углы отзывчиво вторили ей. Она нагнулась под убогую обшарпанную скамью под всеобщий смех, едва не вывалив из чрезмерного декольте чрезмерную грудь, и сама чрезмерно вылезшая за всякие рамки приличия, кои так чтила в былые времена своего женского сияния, утраченного, а потому и обесцененного ею.

«Озлобленная клоунесса, никчемная шутиха», – шептала Нэя, не прощая Ифису. Не понимала, не верила своим глазам, видя её невероятное кривляние на публику.

– Не отзывается. Скромное. Вылезай, не таись! Ну и хорошо же ты, счастливчик, его запрятал! – Ифиса насмешливо щурила припухшие глаза. – Нэя, а он тебе не рассказал, что муж Миры выгоняет его за неуплату аренды? Мире муж денег не даёт, поскольку боится, что твоя легендарная «Мечта» вполне может разорить его. Женщина слишком уж подсела на изделия, которые ему не по карману. А Реги-Мону негде жить. Вот зову к себе. Не идёт. Не верит в мои сытные закрома. А они есть. А то! Подождите, я ещё явлю вам то, чего вы и не ожидаете!