– Я думала, такое бывает только в выдумках женщин из нашего городка, – сказала Икринка, искренне жалея неизвестную и прекрасную создательницу прекрасных одеяний. – Как мне её жалко! Как её мучили! Ей было очень больно? Как же она выжила?

– К сожалению, в жизни всё намного страшнее, чем в выдумках. Конечно, пытка ужасная и сама по себе, а потом она тянется всю оставшуюся жизнь. Аристократ оказался благороден в настоящем смысле этого слова. Он поселил изувеченную красавицу где-то в чудесном месте, хотя и в глуши. У озера в милом домике. Дал ей исполнительную служанку и прочее для выживания. Но как мне рассказывала одна знакомая актриса, бедняга не жила долго. Она так и не смогла справиться со своей бедой. Тоска полностью высосала её. Она быстро умерла. – Тут Нэя остановилась, а она в процессе рассказа водила Икринку по сложно устроенному зданию. – О каких ужасах мы с тобою говорим?! Я удивляюсь самой себе. Ничего себе, развлекла гостью. Прости меня!

– Тех преступников поймали? А что стало с женой аристократа, приказавшей им изувечить красивую художницу?

– Конечно, их посадили на всю жизнь в подземные рудники. Конечно, тот аристократ выгнал жену из своего имения, отселив её туда, куда она так боялась попасть. В поселение для отщепенок, то есть для жён аристократов. Не думаю, что там так уж и плохо. То, что кажется непредставимой и недосягаемой роскошью жизни для трудового народа, у этих штучек считается худшим из зол. Давай забудем о чужих и к тому же давно прошлых несчастьях. Давай я покажу тебе всё, что у меня тут есть.

– Давайте, – согласилась Икринка. В процессе Нэиного повествования, о котором та уже сильно сожалела, Икринка успела полностью освоиться в незнакомой и непривычной обстановке. И сама Нэя стала ей как бы ближе. – Только ведь я с детства наблюдала столько несчастий, и больших, и мелких, вокруг себя. И всё это ничуть не мешает народу жить и временами радоваться. Как и мне тоже. Какое-то время я расстраиваюсь, узнавая о бедствиях других людей, а потом живу, как и жила. Очень хотелось бы, чтобы никто не плакал, не страдал, не умирал. Какая красивая ваша «Мечта». Надеюсь, в вас не влюблён какой-нибудь аристократ, имеющий жену со зверской душой?

– К счастью, нет. Да и нет в нашем городе никаких аристократов. И преступников тут нет. Сюда им доступ закрыт.

– Очень хорошо. Теперь я буду спокойна за вашу участь, – также очень искренне отозвалась Икринка.

– Не думаешь же ты, что всякую творческую женщину ожидает такая вот страшная участь?

– И всё же я посоветовала бы вам сменить название своего центра моды, если оно связано с такой ужасной историей.

– Разве сама по себе мечта обязательно приводит к несчастью? Мечта – это лучшее из всех придумок, к воплощению чего всякий из нас стремится. Другое дело, что мечты у всякого разные, – Нэя деликатно отреагировала на наивность девушки. Она сожалела о собственной глупой болтливости, приведшей к такому странному вступлению, предваряющему их дальнейшее общение. Изящным жестом она указала в сторону необычного помещения. Икринка вначале решила, что Нэя выводит её опять на улицу. Так было там светло и просторно.

– Здесь в круглом зале у нас происходят показы новой одежды. Ты тоже будешь ко мне приходить и смотреть. – Голосу Нэи вторило эхо, углов в зале не было, а большая часть стены и вообще казалась отсутствующей. – Не могу ни ругать себя за свой болтливый язык. Зачем я поведала тебе ту страшную историю, хотя и давнюю уже? Ты такая чувствительная и добросердечная. Как и я. Мы с тобою обязательно подружимся, и ты узнаешь, что я умею дружить. Сейчас мы пойдём с тобой туда, где у меня много платьев, и ты выберешь себе всё, что тебе понравится. Что захочешь, – и она опять обняла её. – Знаешь, милая, давай мы вначале пойдём ко мне, в моё жильё, и там с тобой посидим и познакомимся поближе. У меня есть чудесный напиток из ночных цветов, тех, что распускаются только ночью после дождей. Твоя мама обожала этот напиток.

– Мама? – удивилась Икринка.

– Да. Я любила и знала твою маму. Мы были с нею подруги. Даже лучше. Как родные сестры. И я тебя ждала сегодня. Мы будем с тобою подругами. Ладно? Мы будем делиться друг с другом нашими тайнами. Но мы не будем говорить о них мужчинам. Ну их! Им нельзя всего говорить. Ведь они не говорят нам почти ничего. И много лгут.

– Он не может лгать. Антон не такой, – возразила ей Икринка.

– Он нет. Но другие. Почему ты плакала? Там, на ступенях. Я видела.

Комната, куда они вошли, была уже небольшой, но такой насыщенно яркой, тоже душистой и уютной. У прозрачной стены, возле затейливо забранных в складки светлых штор стоял белый ажурный столик, а на нём тарелочки с аппетитной на вид едой и нежнейшие, голубоватые чашечки с дымящимся напитком в них.

– Видишь, Эля всё приготовила.

– Эля – служанка?

– Нет. У меня нет служанок. Я этого не люблю. Всё делаю сама. Так приучена. Хотя я родилась аристократкой, я жила в богатстве только в детстве, а потом всегда в бедности, почти всегда, не считая тех лет, что была замужем. А Эля – помощница моя. Мы с нею вместе провели детство, потом учились в театральной школе в юности. Дружили. А теперь она мне помогает. Но, понимаешь, мы с нею очень разные… Я тоже, как и ты, одна тут.

Они сели. За прозрачной стеной было видно девушку, работающую в цветниках. Но девушка их не видела. Стена была прозрачной только для тех, кто внутри. – Когда моя старшая мама Инэлия заставляла меня полоть свой сад и цветник, я её не всегда слушалась, – созналась Икринка. – Мне не нравится возиться с растениями. Я убегала, не слушалась её, а она настолько забывчивая, что никогда меня не ругала за непослушание. Ты ругаешь своих слуг? Наказываешь за неисполнительность? Ты строгая?

– Они мне не слуги. Они мои сотрудницы. Кому не нравится, волен уйти. Но ни одна не ушла. Не знаю, строгая ли я, но я умею спросить за то, что поручаю. Я и сама работаю, а не бездельничаю. Ей повезло, – Нэя, кивнула на девушку в цветнике. – Нет, что она творит! – воскликнула она, – кто же так собирает гусениц? Их надо в банку с едкой жидкостью бросать, а она просто стряхивает их на землю со стеблей. А потом? Они опять будут жрать мои чудесные бутоны! – Нэя выбежала прочь, вернее, выпорхнула, настолько легки были её движения, бесшумны ножки в узорчатых туфельках с цветочками.

Икринка буквально влюбилась в невероятную женщину, не похожую ни на кого. Если после мамы, то Нэя была вторая, на кого хотелось смотреть и радоваться без устали. Икринка осталась одна. Какое-то время она наблюдала, как Нэя строго отчитывает девушку, а та что-то объясняла, показывая свои ладони. Она была выше Нэи и, возможно, стройнее, но казалась огородным пугалом в сравнении с феей цветов. Даже гневное выражение лица не портило очаровательную хозяйку «Мечты». Икринка, разглядывая затейливый воздушный наряд Нэи и чудесную шляпку с ягодками на кружевных её полях, злорадствовала над тою, кого отчитывали. Это была та самая девушка, что невежливо смеялась над Икринкой, едва Антон оставил её тут одну.

– Она ленивая? – спросила Икринка у Нэи, когда та вернулась. – А разрядилась-то в вызолоченный поясок для работы на клумбах! Наверное, она больше думает о гулянках с парнями, чем о работе. Ты её выгонишь за непослушание?

– Нет. Она боится гусениц. Вот и всё. Я дала её особые перчатки.

– Выгони её! Она злая.

– Разве ты её знаешь? Когда и чем она тебя обидела?

– Тем. Она смеялась надо мною, что я, деревенщина, посмела сюда прийти.

– Может быть, тебе только так показалось? От собственной застенчивости? Так бывает, когда чувствуешь себя неуверенно в незнакомом месте. Она очень милая девушка. Нисколько не злая. Я забочусь обо всех своих служащих. Мы тут живём в моей «Мечте» как одна большая семья. Не без ссор, конечно, но весело, дружно. В свободное время, а его у моих девушек больше, чем у меня самой, они ухаживают за цветниками, следят за чистотой. Если ты думаешь, что я заставляю их работать на себя против их желания, то нет. Тут у каждого свои обязанности, свой сектор ответственности. Меня любят, так хотелось бы думать, и я всем отвечаю тем же. А так, где бы она и была, это ещё и вопрос. В душной жуткой фабрике, или в какой-нибудь обители греха, если бы не захотела терять свою красоту в бедности, но и там утратила бы всё. Знала бы ты, сколько я сама натерпелась, когда жила в столице одна. А когда-то я так любила её – столицу свою Паралею. Когда жила там вместе с моими родными, когда я дружила с твоей мамой… – и у Нэи, так показалось Икринке, заблестели глаза от затаённых слез.

– Расскажи мне всё. Не бойся. – Голос Нэи был проникновенным, добрым, и Икринка понимала, что её доброта не фальшива, не маска. Тепло, исходящее от неё, было подлинным, как и духи мамы. Всё это обволакивало, почти усыпляло.

– Эта его любовь… – сказала вдруг Икринка, и у неё задрожали губы, – я даже и не знаю, что теперь мне делать?

Нэя смотрела удивлённо, но постепенно начала понимать.

– Что? Всё произошло сразу же, в первый же день? Вчера?

– Да.

– Как? Ты даже не привыкла к нему? Как же он мог?

– Сказал, что ждать уже нельзя. Почему? Жизнь короткая. Он же столько этого ждал. К тому же он сказал, что я ничего не понимаю, думая, что жизнь бесконечна. И он так думал раньше. А оказывается, наша жизнь может внезапно закончиться. И теперь он это знает. Что жить надо только сейчас и ничего не откладывать на потом. А то этого «потом» может и не наступить никогда. Некоторые не понимают этого до того момента, пока к ним не подкрадется внезапная смерть, а он это испытал, потому что умирал дважды и живёт после смерти. Как это и понять?

В красивой и душистой комнате, под воздействием ласки со стороны столь необычной женщины, Икринка вдруг заплакала. Это могло быть и от слишком резкой смены её жизни, перемены привычного замкнутого мирка провинции с бедным людом, скудной одеждой, на мир, который потряс её своей яркостью, ухоженностью и непредставимым раньше уровнем быта.

– Ты всё мне расскажешь? – в глазах Нэи играло любопытство и неподдельный интерес, но смешанный с искренним участием. – Что случилось с тобой?

– Сначала всё было как в другом мире, в том, о котором рассказывал дедушка, а я его представляла. Но тут было и лучше, чем мои представления. Здесь всё сияет, дома, окна, прозрачные здания, в которых отражаются деревья, как в стоячей воде, кажется, что там не стены, а ещё отдельный зеркальный мир. Лес ухоженный, с дорожками и цветами, окружёнными разноцветными камушками и маленькими родничками, бьющими из игрушечных будто скал. Люди нарядные и чистые. А у него… Я даже и не видела таких домов, не знала, что так бывает. Он показал мне всю цветную прозрачную комнату. Там было много странных вещей. Он нажимал какие-то нарисованные на стенах кружочки, и лилась разноцветная вода. Я выбрала золотую воду. Он сказал, что она называется «Цитрус». И показал потом, как выглядит этот фрукт. Он оранжевый и вкусный. В горной долине есть плантация из апельсиновых деревьев. Я искупалась и стала вся душистой. Он дал мне платье, но я в нём просвечивала, и я взяла другое, пушистое и мягкое. Но большое очень. Он глядел ласковыми и добрыми глазами, как смотрела раньше на меня только мама, любя меня. Потом мы пили кофе. Очень противный. Но он дал мне другие вкусные вещи. Они лежали прямо в стене, которая двигалась куда-то и исчезала, а там в прохладе были вкусные вещи. Мы разговаривали, он дотрагивался до меня очень нежно, и мне нравились эти прикосновения. Его глаза сияли. Он был радостный, как в том овале, подаренным мамой. Губы такие красивые, смеющиеся. Мы говорили обо всём, и было так, будто я живу тут давно. Но… – и она замолчала.

– Ну и что? – Нэе уже не терпелось добраться до сути рассказа. Она так ясно вспомнила свои первые оглушительные впечатления от «Садов Гора», как называли городок в лесу земляне. Своё головокружение от первых дней жизни здесь, перетекших в пронзительное счастье любви… Но резко упавших в низину страданий и унижений, сменившихся потом размеренным, унылым и однообразным существованием, в котором ничего не происходило уже, ни хорошего, ни плохого. Красочный антураж уже мало что и значил в скуке будней, всё перетирающих в безвкусную кашу. Конечно, можно поставить рядом на столик искрящуюся вазу с душистым букетом, когда ешь эту кашу однообразного существования каждый день, но эта красота радует только глаза, а внутри всё телесное существо забито надоевшим пресным наполнением, повторения которого уже не хочется на следующий день. Но этот день наступает, и всё повторяется…

– Я говорила, Антон, не надо так. Это неправильно, это нельзя. Но он говорил, так нужно! Я говорила, нет! Но он был как железный, и уже не был таким добрым. Я не могла вырваться. Он закрывал мне рот рукой, потому что я кричала, и мне было больно…

– О, Надмирный Свет! – прошептала Нэя, – неужели Антон тоже такой? Ничего не объяснил, не подождал.

– Да. Я говорила, что это неправильно. Но он не слушал.

– Но что-то же он объяснил тебе? Зачем?

– Сказал, что это любовь. Что ему нужна моя любовь. Что я теперь жена, и он пойдёт, если мне надо, в Храм Надмирного Света. Попросит тебя, чтобы ты сшила мне небесное зелёное платье, а ему такую же рубашку, как принято. Что мы умрём в один день, и нас похоронят в этих одеяниях, но это произойдёт не скоро, больше ста лет мы будем жить и любить. Я буду рожать ему детей. Много.

– Тебе было ужасно?

– Нет. Мне всё равно было с ним хорошо. И я тоже люблю его давно. И то, что произошло, происходило в моих снах. И глаза его при этом уже не были похожи на родные, а были, как в той летающей сфере, когда он увидел меня в горах.

– А какие? – полюбопытствовала Нэя.

– Не знаю. Но такие, что я не могла сопротивляться.

– А потом? Что было потом? Всё повторилось?

Но Икринке стало стыдно своих откровений.

– А у тебя кто-то есть? – спросила она у Нэи. Ведь они же теперь были подруги, как сказала ей Нэя.

– У меня? – Нэя задумалась. Лицо утратило радостное выражение и словно померкло. Даже нежно – розовые скулы стали бледными.

– У меня был муж. Но он погиб. Сейчас я вдова. Совсем одна. Антон не лгал тебе. Он искал тебя очень долго. После той встречи в горах. Он мне говорил. Мы с ним очень дружны. Конечно, женщине нужна подруга для откровений. Не всё можно сказать мужчине. Некоторые вещи они не способны понять или принять. Будучи животными в своих проявлениях, они более ханжи, если хочешь. Маскируют свою более грубую природу якобы интеллектуальным отвращением к тому, к чему принуждают нас, нас же и обвиняя в низости по сравнению с собой. Но женщины, если они не развращены, не ущербны, всегда способны к тонкому пониманию многих вещей. Такой была моя мама, моя бабушка. Таковой была моя Гелия. Твоя мама. Ты будешь моей подругой, которой мне так не хватает. А я буду твоей старшей подругой, наставницей. Ладно? Ты тонкая и чувствительная, искренняя. Я такая же. Я буду помогать тебе в постижении сложностей нашей жизни, что необходимо молодой девушке, у которой нет мамы, нет сестры. Доверия заслуживает не каждый, я понимаю, но ты даже не представляешь, насколько я была близка с твоей мамой. Расскажи, что было дальше. Я помогу тебе всё понять.

– Когда всё повторилось, уже было иначе. Я поняла, что люблю его, и хочу того же, что и он.

– Ты счастливая, – сказала Нэя. – Ты отдала себя тому, кого любишь. Как это важно впервые. И не всем это дано. – Она ушла в своё личное измерение, и лицо изменилось, оно осунулось, и глаза стали плачущими, как у мамы, без слёз.

– Ты не любила своего мужа? – догадалась Икринка. Нэя не ответила, даже не услышав её. Но вскоре она вернулась в явь и опять улыбалась.

– Но я не хочу его быстро прощать, – сказала Икринка. – Я уйду. Я ему утром сказала об этом. Он страдал, но мне, понимаешь, это нравилось. Пусть он тоже почувствует всё.

– Ну, в чем он виноват? – засмеялась Нэя, – Ведь Антон такой милый. А девушки так уж устроены. Сначала принимаешь боль, а потом придёт счастье.

– Я не умею так быстро прощать. Я сказала, что мне не нужно его разноцветное богатство. Но он сказал, зайди хотя бы к Нэе. Она будет ждать. Вечером же я отвезу тебя в твою деревню, если ты такая злая и не любишь меня. Но он был так несчастен, когда говорил это.

– Тебе было его жаль?

– Ну да. Потом я прощу. Может быть.

– Как ты похожа на своего отца! – вырвалось у Нэи.

– Ты разве знаешь его?

Нэя ничего не ответила.

– Я не могу быть похожей на него. Я похожа на маму. Так говорят все.

– Не мучай Антона. Прости его. Сегодня же вечером. А я тебе всё объясню. Если честно, я думала, что Антон какой-то другой. Но он совсем мальчик, как был, так им и остался. Ничего не понимает. И как это он жил тут со своей … – но она замолчала. – Ты ведь знаешь, что у него была жена? До тебя?

Икринка кивнула.

– Тёмная история, – продолжила Нэя, – но одна женщина, моя хорошая приятельница из столицы, мне рассказывала. Её- ту, что была женой Антона, – в ранней юности её же собственная мать продала старому влиятельному вдовцу. Он оказался благороден, не только и похотлив, к счастью. Поэтому он и пристроил её в наш городок, в Академию. Она была умная девушка, но понимаешь, по сравнению с тобой всё равно, что придорожная трава рядом с цветком, украшением изысканного цветника за недосягаемой оградой. Подобных ей множество – везде и всюду. Похожих на тебя нет больше нигде. Ах! – произнесла Нэя и откинулась на спинку кресла. Её грудь показалась Икринке слишком выпирающей, не соответствующей чудесной и хрупкой фигуре. Она портила столь возвышенную женщину, уравнивая её с теми простецкими особами, коими была наводнена та самая местность, где и провела всю свою жизнь Икринка. Она уже в отрочестве поняла, насколько сильно эта особенность девушек и женщин привлекает парней и мужчин. И ей самой совсем не хотелось такого вот унизительного интереса к себе лично, поэтому свою грудь, едва та стала припухать, она воспринимала уродством, устранить которое было невозможно. Но хотя бы по возможности не подчёркивать её наличие, как-то маскировать. И какое было облегчение, что грудь не выросла чрезмерной. Как у бедняжки Нэи…

– Если бы я знала это раньше, как много я бы объяснила ему. Я бы рассказала ему всё. Как нужно уметь не обидеть девушку, – Нэя задумчиво изучала Икринку, время от времени отпивая напиток из своей полупрозрачной чашечки. – Но Антон, согласись, это же мечта любой девушки, – и Нэя заулыбалась ей по-родному. Искренне, без затаённых подтекстов. – Если бы мне в моей молодости встретился такой Антон. Но у меня уже не будет такой счастливой юности, как у тебя.

– Что же было у тебя?

Нэя опять ушла в своё печальное измерение.

– У меня был только первый раз, и не было потом продолжения. Прошло столько печальных лет, чтобы всё вернулось, так я подумала вначале. Только ничего не вернулось.

– Почему? Как же твой муж?

– Если бы была жива твоя мама, разве такой бы ты была? У тебя было бы всё. Платья, украшения, воспитание современной девушки. Умение общаться с молодыми людьми.

– Мама не хотела брать меня к себе.

– Пока ты была маленькой. А так, она очень хотела. Но не успела. Она всё подготовила, я знаю, к твоему переезду, так мечтала об этом. Но твой отец? Почему он не забирал тебя так долго? Никогда не баловал? Ничего не дарил? Почему допустил до такой бедности?

– Ему не было и дела до того, как я живу и во что одеваюсь. А дедушка меня баловал. Покупал мне то, что мне нравилось. Мы вовсе не были бедны. Мы жили лучше других.

– Кого это? Жалких провинциальных бедняков, что вокруг? Такое «богатство» было и у меня. Но всё познается в сравнении. Впрочем, счастье не зависит от богатства. Но я так мало видела счастливых бедняков. Вообще не видела, если откровенно. До счастья ли, когда ищешь каждый день свой скудный кусок? Когда не хочется и смотреть на обноски окружающих? И на себя, я думаю, они не склонны любоваться в редкие часы отдыха. Я так боюсь бедности, я готова сносить всё, лишь бы не возвращаться туда…

– Сносить всё? А что тебе так уж и плохо? В этом чудесном месте? Ты как попала сюда?

– Я? По протекции, разумеется. Я однажды выставляла свои работы в художественном салоне. Я понравилась одному человеку отсюда, и он предложил мне работу. Можно было не согласиться? Работы много, конечно. Клиентура капризная, придирок много, безвкусия и заносчивости тоже хватает. Надо всем угождать и терпеть. Это я и имею в виду. – Нэя поспешно ушла от своих подозрительных отвлечений в сторону. – Но, всё же, странно, при сказочных возможностях твоего отца ты жила где-то в глуши, на аграрной и бедной окраине. Бедный ты, заброшенный ангельчик! Я буду тебе вместо мамы. Хочешь этого? – и она прижала руку Икринки к своим губам, оставив на ней свою нежную розовую помаду, – Антон вернётся вечером, и мы с тобой будем целый день вместе. Ты рада?

– Да, – ответила Икринка. Женщина – цветок её покорила, несмотря на свой, всё же, чрезмерный бюст.

– Мы с тобой будем дружить. Я совсем одна, я так ждала тебя. Кроме Антона никто не любит меня здесь. Но он, понятно, любит как друг. Не как тебя. Я буду тебе, как и он, защитой. Ты приходи ко мне как к себе домой. Меня тоже столько тут уже обижали… – и у Нэи как у маленькой вздрогнули губы. – И мне некому было пожаловаться, – и она спрятала лицо в ладонях. Икринка была удивлена. Нэя показалась ей такой взрослой, уверенной в себе, и вот плачет, как и она сама только что. Захотелось её пожалеть. Она дотронулась до её воздушного рукава и погладила руку. Нэя благодарно отозвалась на её утешение и тоже погладила в ответ.

– Когда твоя мама впервые попала в столицу, она была такой смешной. Но всё равно потрясающей красавицей. Мой брат привёл её как свою однокурсницу к нам в семью. Тогда была жива моя бабушка, мой брат, мой жених Тон-Ат. Мы все стали воспитывать твою маму. Она выросла в горах, многого не понимала. Я ещё ходила в общеобразовательную школу, но лучше неё ориентировалась в нашей столичной жизни. Мы все так сдружились. Она стала мне родной. А потом в театральной среде она стала богиней. Твой отец был жуткий ревнивец. Он обижал её много раз. Да он всех обижает, он… Плохо иметь мужа-ревнивца. Вот мой муж, а им стал мой воспитатель Тон-Ат, он всегда давал мне свободу, верил мне. Поэтому, когда его нет рядом, я не могу забыть его. И заменить некем. Никто уже не защищает меня.

– Антон – ревнивец, как ты думаешь?

– Не похож он на ревнивца. Он добрый и доверчивый.

– Ревнивцы все злые?

– Не обязательно. Но лучше от них держаться подальше. Хотя как по молодости это и поймёшь? Тебе понравилось моё платье? Я придумала его, когда Антон сказал, что ты похожа на редкий цветок, растущий где-то на его далёкой Родине. Очень хрупкий и драгоценный цветок. Его надо беречь. К нему нельзя даже прикасаться грубой рукой. Антон такой мечтатель. А ты не знала? И я шила тебе этот домашний наряд всю ночь. Так торопилась подарить вам радость. Ведь он радовался, когда увидел тебя в этом платьице?

– Да.

– Я люблю дарить людям радость. Всем. Я твоей маме тоже дарила радость. Я ей сшила такое утреннее платье, что твой отец, увидев её в нём, сказал: «Ты похожа на ангела в этом наряде. Кажется, что ты собралась улететь в свой Рай. Кто творец»? Он очень любил твою маму в этом наряде. Видишь, он не был равнодушен к внешним украшениям никогда. Да он и сам любит, кажется, наряжаться, иногда… несмотря на полное отсутствие вкуса… А на тебя никакого внимания. Как это возможно? Я спросила у Антона, какая она твоя девушка? Он сказал, она не девушка, она мечта. Таких не бывает, но она есть. И я всё поняла. Ведь такой была и твоя мама.

– Отец плохо к ней относился. Дедушка говорил. Это правда?

– Дедушка так тебе говорил? Зачем он это говорил? Я не знаю этого. Твой отец ревновал, потому что сильно любил. Когда она погибла, он стал седым от горя. Не верь дедушке. У них могли быть свои мужские сложности в отношениях. Но твоя мама никогда и никому не жаловалась. Я тоже хочу быть как она. Гордой. Не жаловаться, не плакать. Но я не умею.

– Зачем мой отец искал тебя?

– Искал? Когда? – Нэя изумлённо уставилась на Икринку.

– Я помню. Он говорил маме, когда они приезжали ко мне. «Где Нэя? Скажи»! Но мама: «Нет. Не знаю». Он говорил ей: «Ты же знаешь, ты обязана открыть мне её убежище. Я не собираюсь сводить с нею счёты, поскольку прощу её сразу же». За что он хотел простить тебя?

– Когда же это было?

– Тогда. Я подслушивала всегда и подглядывала за ними. Да он и при мне спрашивал, когда мама играла с моей куклой, а он вошёл. Он спросил у мамы: «Разве Нэя шила наряд для куклы»? Но мама тебя так и не выдала. Он хотел тебя обидеть тогда? Нет? Он ведь живёт тут, я знаю. Ты сейчас видишь его?

– Да, – призналась Нэя.

– Не общайся с ним. Зачем он тебе.

Нэя не ответила ей.

– Не злись на Антона, – сказала она, желая уйти от темы, явно печальной для Икринки, потому что лицо той утратило ясность и весёлость при одном упоминании об отце. – Ты его полюбишь. Ты уже его любишь. – Нэя взяла её руку и ласково гладила, желая дать утешение и уверенность в разрешении всех её сомнений. – Необыкновенно-утончённая форма твоей кисти говорит о твоих немалых творческих задатках. Как жаль, что никто не развил тебя, как это было необходимо. Как жаль, что Гелия не взяла тебя в столицу к себе. Вокруг неё было немало одарённых людей, да и школа в столице дала бы тебе совсем другое образование, и потом…

– Я хочу домой.

– Куда? В свою маленькую комнатушку, за стеной которой вечно пьяный дедушка и бабушка, которой нет до тебя и дела? Или пыльные пустынные улицы за вашей оградой, где и за целый день, бывает, никто и не пройдёт?

– Ты всё знаешь?

– Конечно. Мама мне рассказывала. Что изменилось там сейчас?

– Но есть горы. Мы улетим. Там у меня друзья.

– Улетите? На чём? На дедушкиной выдумке? Он же фантаст. Сочинитель. А горы? Разве ты была там? Мама мне рассказывала, что там за стенами пещеры, где они жили, обитал только ветер, да вершины, уходящие в твердь, гудели иногда в непогоду, будто населяющие их духи стонали и плакали там. Бесконечные гряды, тянущиеся на необозримых пространствах. И почти никого. Только птицы, животные, и редкие нелюдимые беженцы. Ты хочешь к ним?

– Нет. Но там есть люди со звёзд.

– Но это чужие тебе люди. А Антон тебе уже родной. Он любит тебя. Я знаю. Я видела, как он изменился, как только увидел тебя там, у скалы. Кстати, – Нэя удивлённо посмотрела на Икринку, вдруг вспомнив об откровениях Антона про миражи в горах. – Так ты была в горах? Как это я всё забыла? Каким образом ты с дедом попала туда? Дед ходил с тобой в тоннели? Знаешь, как это опасно? Моя мама пропала в этих тоннелях навсегда. Дедушка придумал для тебя сказку о крыльях, твоя мама знала эти его выдумки. Он и ей говорил, что у него в пещерах есть сокровища и крылья птицы. Он же мог заблудиться и пропасть вместе с тобой! – Нэя некоторое время изумлённо, отчасти с опаской разглядывала Икринку, будто изумлялась её счастливому спасению, только сейчас поняв, какому риску подвергал её безумный дед. – Гелия говорила о странностях твоего дедушки. – Помолчав какое-то время, Нэя решила уйти от темы неизвестного ей Хагора. – Какое счастье, что ты теперь здесь. Понимаешь, Антону некогда было учиться любви. А то, что было в прошлом, это не было любовью. Ты сама должна учить его всему. Мы, женщины, учим мужчин любви, так как это надо нам. Они же грубые, слишком чувственные, часто нетерпеливые. А мы так устроены. Любовь ответная приходит несколько позднее, вначале только уступки. Увидишь. А Антон, он редкий, но у него есть один недостаток. Вернее, два, которые есть и его достоинства. Он слишком энергичный, сильный и темпераментный, а также красив и молод. Он, понимаешь, привык, что девушки сами его обольщают, сами стремятся любить. У него и нет искусства обольщения. Зачем оно ему? Будь он каким-нибудь корявым и шершавым, как коряга в лесу, он покорил бы и тонкостью речей и даром внушения. О, я таких встречала! Антон же привык к женскому вниманию, чрезмерному даже. Такие как он считают себя подарком судьбы для любой. Для чего ему и стараться? Коли он и так хорош? Ведь так?

Икринка уже улыбалась. Вкусная еда, сладкие напитки, добрая Нэя с цветами на своей голове, похожая на актрису из волшебного фильма, но живая и ставшая родной за полдня. Время, проведённое в её гостеприимном разноцветном жилище, казалось волшебным, всё погружало Икринку в атмосферу праздника. Она чувствовала себя в этом кристалле как дома, будто давно живёт тут вместе с Нэей, знает её, любит и верит ей.

– Какая ты добрая, красивая, лучшая после мамы, – призналась она ей во внезапно охватившей её любви к женщине, которую она не знала ещё утром.

– Да, – согласилась Нэя с её признанием, обладая и сама едва ли ни детским простодушием, – Я тоже вижу, какая ты хорошая и милая. Открытая душа. Ты дочка Гелии, и я чувствую тебя родной. Знала всегда, что мы с тобой встретимся. Я люблю тебя даже и вдвойне, потому что ты так похожа на… – и она не договорила, прикрыв свои болтливые губы.

– На маму? Так все говорят. Я, пожалуй, полюблю Антона, как и его изображение из овала.

– Ну вот. Умница. Ты всему его научишь. О каком овале ты говоришь?

Икринка промолчала, как-то сообразив, что Нэе это знать не положено, раз мама ей этого не говорила. Но Нэя уже и забыла о своём вопросе. Или её мало интересовал ответ. Как все чрезмерно разговорчивые люди она не всегда отслеживала ответы собеседника, задавая свои вопросы, увлекаемая потоком собственных дальнейших рассуждений.

– Вы вместе будете учиться любви. Это намного интереснее. А что я тебе и подарю! – и Нэя достала из красивой сумочки, усыпанной шёлковыми искусственными лепестками, маленький футляр, тёмно-синий в блестящих камушках. Раскрыв, она показала прозрачный голубой бутон – флакончик с духами и дала ей.

– Любимые духи твоей мамы.

У Икринки защипало в глазах от подступивших слёз, заболело сердце.

– Эти духи только мои и твоей мамы. Формула секретная. Изобрёл мой муж. Для меня и Гелии. Их больше нет ни у кого. Теперь они будут и твоими. У меня есть небольшой запас. Но они стойкие, их немного и надо, аромат способен держаться на коже, на ткани долго, очень долго. – Неожиданно сумочка Нэи опрокинулась, и из неё выпала маленькая плоская пластина. Нэя, увидев её, стала как каменная. Весёлость опять пропала. Икринка положила пластину на столик, ничего не понимая.

– Это что?

– Да так. Ерунда. – Нэя трясущейся рукой смахнула её в сумочку. Она опять словно провалилась в своё тёмное измерение, даже носик её побледнел и заострился.