Хрустальная пирамида на крыше жилого помещения Рудольфа, – такие же торчали на крыше верхних жилищ и у всех прочих из управленческого, а по сути, командного состава земного десанта, – всегда вызывала усмешку у Антона. Более нелепой конструкции нельзя было и придумать. Крыша здания напоминала венец сказочного короля. У Антона в его жилье таковой надстройки не имелось. И он, поскольку никогда не был зван в гости ни к одному из вершинных обитателей, плохо себе представлял, что они делают там, в этих полностью прозрачных изнутри, но непроницаемых снаружи ни для чьего взгляда, вознесённых над вершинами леса, скворечниках? В какие игры они там играют? В заоблачных фараонов? Нет, аналогия хромала. Фараоны не жили в своих пирамидах. Если кто-то из рядового персонала земной базы в подобных жилых помещениях «Зеркального Лабиринта» и бывал, то обсуждать быт начальства принято не было. К Антону ребята ходили часто, но его обиталище находилось ниже этажом. Антону тоже хотелось совсем по-детски заглянуть туда, в те башни, но как-то случая не представилось. Добрый Франк на его вопрос, что у него там? – а у Франка тоже имелась надстройка на крыше, – ответил, что там пыль. И отлично понимая любопытство младшего сотрудника, проницательный доктор удовлетворить такое пустяковое чувство не пожелал. У Арсения же, по случайным обмолвкам одного из сотрудников, в его сверкающей мансарде хранилась груда древних, найденных им артефактов, включая окаменелые черепа и ещё какие-то костяшки. Вот это было ближе к сути, ведь существовали же теории, что пирамиды использовались в легендарной древности как склепы. Хотя и не факт. Арсений вообще был редкостный сыч, своё дупло считал неприкосновенным ни для кого, хотя как руководитель лучше и не пожелаешь. Никого не ругал, не тиранил, не заставлял, не воспитывал и прочие положительные «не». У Рудольфа там нечто вроде исследовательской лаборатории, где свалены какие-то ценные булыжники – это тоже было близко к сути подобной постройки. Где-то Антон вычитал, что пирамиды были своеобразными банками, где хранили сокровища. И что та самая пещера Али-Бабы, охраняемая могучим духом пещеры, и являлась пирамидой древности, отражённой в мифах и сказках. К Рудольфу тоже запросто не явишься, как бы он ни играл роль родного всем, хотя и требовательного отца. Всё это пронеслось галопом в его голове, в то время как сам он нёсся на вызов к шефу в его наземную резиденцию, встав непозволительно поздно и поднятый приказом явиться срочно.

Каждый входящий сюда понимал, тут царствует неисправимый уже сибарит. Кабинет, холл или приёмная, непонятно, что это было, помещение располагалось на поверхности в здании «ЗОНТА». Венд решал здесь свои задачи под прикрытием неких особых лабораторий, в которых никто из местных не работал. Но именно здесь он встречался с местной агентурой и с людьми из местной администрации городка в «садах Гора». Напоминало помещение небольшой филиал музея минералогии. В ячеистых сотах в стенах сверкали, искрились, пронзали входящего лучами кристаллы, минералы, образцы, отшлифованные и нет. Они играли гранями, туманились срезами, похожими на фантастические ландшафты. Было трудно понять, где образцы, где техническая составляющая рабочего кабинета. Всё сливалось в цветной хаос различных форм, плоскостей, и как он тут только ориентировался, где у него и что?

Антон сел в новую модель кресла, разработку местного дизайнерского мастерства, чтобы отдышаться от бега. Кресло упруго приняло форму тела: «Приятная штуковина», – отметил он мысленно, удивляясь себе, так как был равнодушен к мелочам интерьера. Венд внимательно всматривался в его непростительно заспанное и неумытое лицо проницательными глазами. В нём не замечалось расположенности к своему и ближнему, которого он сам же и вызвал. Он смотрел так, будто Антон вломился к нему без спроса и помешал ему. Короче, недовольно взирал, как на виновного. А уж в чём вина, то уж точно найдёт, за что пропылесосить. Да и не принадлежал он к категории обаятельных и располагающих к себе, что называется, «душа нараспашку» коллег. К нему нужно было привыкнуть, чтобы, если уж не полюбить, то хотя бы принять.

– Кажется, Арсений Тимурович окончательно переселился в свой фантомный мир, предоставив вас всех самим себе. Один из его сотрудников так и вообще переселился в столицу, став по сути трольцем, другой постоянно слоняется в пустынях, зарос бородой, и неотличим от подлинного уже отшельника, третий обустроил себе пещеру в горах и стал пещерным жителем, четвертый уехал в глухую провинцию и не подаёт оттуда и признаков жизни. Ты, кажется, скоро впадёшь в окончательную спячку. Арсению всё безразлично. Он же был подотчётен только Разумову, а того нет. Я для него и его коллег – пустое место. Но надеюсь, что тебя я из расслабляющего сладкого киселя вытащу.

Антон, в смущении от собственной недисциплинированности, взял с его стола образец, белый и отчасти полупрозрачный, с голубоватыми глубинными переливами. Стал вертеть его в руках.

– Беломорит, если пользоваться земным обозначением, – пояснил Рудольф, – Так называемый «лунный камень». По сути, это разновидность шпата. Ценность так себе. Я сам нашёл этот булыжник. На Земле, в Карелии, месторождения этого камня открыл наш русский Ферсман, минералог ХХ – века. Назвал в честь Белого моря – беломорит. По цвету и потому, что рядом с морем в горах он и нашёл месторождение. Ну, это и не важно.

– Вы затащили сюда булыжник с Земли? – удивился Антон, – зачем он вам?

– Да ты реально не проснулся! – Венд искрил глазами и готов был испепелить его на месте. Это был его излюбленный приём приводить в чувство отбившихся от дисциплины мальчишек. Если по своему возрасту, его подопечные в большинстве и были почти мальчишки. Мало того, что явился неумытый и шатающийся спросонья, так ещё смел и не слушать того, о чём шла речь.

– Сами же только что рассуждали про какого-то Феррума из Карелии…

Венд махнул рукой в его сторону, поняв, объяснять смысла нет. Не тот случай.

– Здорово у вас! Среди такого-то великолепия реально можно почувствовать себя каким-нибудь Навуходоносором.

– Сам ты новый худонос! – засмеялся Рудольф. – Слишком худым выглядишь, один нос и торчит. Когда будешь заниматься собственным физическим и духовным усовершенствованием? Нет, я, конечно, понимаю, скорбь и всё такое, что ты пережил в самом начале прибытия сюда, но пора уж тебе становиться в строй. Не в тот строй, как у Арсения, где все вповалку спят или вразвалку работают, а в наш, десантный строй.

– Я готов! – бодро откликнулся Антон, – я бегаю утром по нескольку километров, а потом…

– Пьёшь цветочный нектар в цветочном павильоне у одной маленькой местной феи, – продолжил Рудольф. – И что? Вкусно?

– Вообще-то, у неё сладости шикарные, – повторно смутившись, признался Антон. – Не знаю, где она их добывает? Я с Нэей случайно подружился, – засмущался вдруг он, – Моя Голубка когда-то шила у неё какой-то летний сарафанчик, кажется. Нэя сама же её однажды зазвала, там скидки были хорошие на прошлые какие-то коллекции, кажется…

– Ну да. Теперь ты со скидками лопаешь у неё пирожные?

– Вкусно же. У нас таких нет. Да она бесплатно меня угощает, – он не понял насмешки.

– А меня вот ни разу не угостила почему-то. Почему? Как думаешь? Потому что я не бездельничаю и возле «Мечты» не околачиваюсь. Или ты там новую жену высматриваешь?

– Нет, – честно признался Антон. – Зачем мне? Уж я точно повторно в этот Храм Света не пойду.

– Отчего же? Можешь и пойти. Тут никому личное счастье не возбраняется. Не до ста же лет тебе скорбеть.

– Я тут до ста лет оставаться не собираюсь. А вы сами чего туда не идёте? И Арсений Тимурович, похоже, не собирается.

– А я дорогу туда не знаю, – ответил Рудольф.

– Так я вас провожу туда, – Антон не очень понимал, к чему был такой шутовской уклон беседы, но отчётливо улавливал раздражение Венда. И смутно понимал, чем оно вызвано. Смутно, потому что осознанно не хотел раздумывать о личных и чужих драмах.

– Мы с Арсением пока что молоды, чтобы о таких делах думать. Вот если доктор Франк, когда соберётся, ему уж точно до ста лет пару дней и осталось, – Венд всё не желал съезжать с такой вот интимной темы.

– Да вы серьёзно? Доктор Франк по виду нектарин наливной и румяный, – о реальном возрасте главного доктора подземного города Антон осведомлён не был.

– Так сто лет – самый расцвет. Вот если бы ему сто пятьдесят было, тогда ты бы и заметил признаки упадка. А так жених на выданье. Вот только невесту никак себе не подберёт. Сам же видел, как он на пляже оценивает всех купающихся там девушек. Но, видимо, слишком уж глаза разбегаются от столь большого их выбора.

– Шеф, вы простите, конечно, но я в этом смысле не наблюдательный.

На какое-то время зависло молчание. Антон, досадуя на явно пустяковые разговоры, смирно ждал разъяснений того, ради чего позвал? Не обсуждать же планы доктора Франка на будущее, в самом деле…

Рудольф же надолго погрузился в рассматривание чего-то на своём столе, чего не мог рассмотреть со своего места Антон. Сидел он довольно долго, понимая уже, что Венд для чего-то вздумал его изводить своими непонятками. Но такая игра довольно часто практиковалась Рудольфом и с другими ребятами. Видимо, он так развлекался от скуки.

Антон встал и пошёл осматривать коллекцию камней. Ничего в них не понимая, он не мог ни восхищаться их разноцветной игрой и причудливым порой видом. В углу холла висела за шкафами очень красивая маска. Антон даже отшатнулся, едва её обнаружил, так она была хороша и выразительна, а глаза и вовсе поражали одушевлённым, глубоко-печальным, если не трагическим, выражением, мерцая из-под пушистых загнутых ресниц. Он бы даже не удивился, если бы маска по-настоящему заплакала. Совершенно точно, что это было изображение земной, светлоглазой, несколько узколицей девушки с фигурными и маленькими губами, а не местной, круглолицей и с пухлыми губами. – Кто она? – спросил Антон.

– Никто. Кукла, не видишь, что ли, – отозвался Венд.

– Следовало бы изготовить ей напарника, мальчика, – пошутил Антон, – может, она не была бы столь печальна.

– Она заслужила своё одиночество, – Рудольф по-прежнему делал вид невозможной занятости и точно пытался вывести Антона из себя.

– За какие же проступки её уволили из кукольного театра и сослали в угол за шкаф, повесив на гвоздик?

– За бездарность, должно быть. А что касается мальчиков, я, знаешь ли, парень с традиционной ориентацией. А иначе, как бы я, вообще-то, и попал в такую структуру как ГРОЗ?

– У вас шуточки какие-то… скажем вежливо, непонятные, шеф…

– Заткнись! И сядь! Ты тут не в музее на экскурсии, чтобы экспонаты обсуждать. Ты у своего ГОРа. Чёрт там висит или фея, тебе-то какое дело? Я не в гости тебя сюда позвал, а по делу, – он поднял голову и принял вид суровой занятости.

– Так я жду ваших пояснений…

– Ну, так и жди. Или торопишься к утренней раздаче пирожных возле «Мечты»? Боишься, что напитки остынут, а фея обидится?

– Чего вы заладили про эти пирожные и всё такое… Или я не имею права просто пообщаться со знакомой девушкой?

– А общаешься-то на какие темы? – спросил Венд, сузив глаза и слегка ощерившись, как тростниковый кот, которого потревожили. Антон опешил, но ответил вежливо, – Она рассказывает мне о том… – и он застрял, как двоечник перед вопрошающим учителем, не знающий ответа на поставленный вопрос. Потому что и сам не знал, а о чём, собственно, он и разговаривает с Нэей? Обо всём и точно не о том, что могло бы заинтересовать Венда. – Вообще-то, я обычно ем, поскольку у неё всегда вкусно, а она чего-то и рассказывает о здешних происшествиях и о своих проблемах иногда.

– И какого рода у неё проблемы?

– Да обычные, бытовые или с местными бюрократами какие-то трения и непонятки. Тут бюрократическая система такая вязкая, шеф, такая давящая на людей. Да и работа у неё нелёгкая, нервно-затратная. Она вежливая, деликатная, добрая, а люди тут заносчивые и очень резкие в общении. Со стороны кажется, что девушки из этой «Мечты» порхают как птички, а на самом деле они там работают как архаичные лошади, на износ – реально потогонная система. Ни выходных, ни отпусков в нашем понимании нет, да и нормированного рабочего дня нет и в помине. Скажи им, что работать надо не больше четырёх – пяти часов в сутки, как у нас принято, а остальное время необходимо для саморазвития, умственного, творческого и прочего, а также для поддержания здоровья и полноценного отдыха на природе, вот бы они все грохнулись на пол от изумления. Точно! А Нэя, она всем только улыбается, даже когда ей грубят, вечно что-то выговаривают. Даже встречая её на прогулке в лесу, всё время что-то требуют, то срочного изготовления заказа, то какой-то переделки, то возврата денег за то, что сами же порвали и испортили. Я тут одну бабу послал… бабочек ловить. Обещал сачок… на голову ей нахлобучить, если ещё раз рот откроет прежде, чем научится связно выражать мысли.

– Ты с нею гуляешь вместе?

– Нет! – поспешил Антон. – Случайно шли в одном направлении. Я люблю общаться с необычными и хорошими людьми, а она необычная и хорошая. А я мало с кем тут знаком из тех, с кем было бы интересно и легко общаться…

Рудольф хмыкнул и озвучил, наконец, причину столь экстренного вызова, – Домашние разговоры вести с тобой мне всегда приятно, но дело вот в чём. Вызывают меня сегодня в сектор экстренных посетителей. Вхожу туда. Вижу, сидит гном не гном, гомункул какой-то с милым детским личиком. И запищало это чудо-юдо вселенское: «Я друг Антона -Финиста. Я Хор-Арх. Скажи ему, пусть ждёт меня на Северном вокзале у табло расписания поездов. Я буду там».

– И всё?

– Да. «Опиши ему, каков я, и он поймёт, что и нужно понять». Не успел я прийти в себя, его уж и нет. Глаза что ли отвёл? Или отключил внимание? Но исчез! Я и очухаться не успел, а его нет. Куда делся? Что это было? В записях всё чисто! Или же они украли наши технологии невидимости? Сумели создать линзы с отрицательным коэффициентом преломления на основе метаматериалов? Эти проныры из Архипелага… У них там как в кошмарном «фэнтези» чудовищная архаика переплетена с невероятными достижениями.

Антон пожал плечами, он не знал, что это означало.

– Поеду прямо сейчас. Потому что это был именно Хор-Арх. Я же вам обо всем представил подробный отчёт, – о том времени, когда мы с Олегом были в их «доме очищения», как называют они тюрьмы. Время он назвал?

– Я понял, что прямо сейчас. Сказал, что будет ждать и всё. Я на всякий случай пошлю за тобой следом людей. Чтобы охраняли. Мало ли что.

– Не надо. Я Хор-Арху верю. Он у них вроде местного святого, как бы, целителя, предсказателя и знахаря.

– «Верю» – кому тут можно верить?

– Хор-Арх – феномен, но не опасный никому. Любопытный. От него не может быть зла. Он добрый. Если пришёл, значит ему нужно. Я пойду. А то вдруг он не будет долго ждать.

– Добрый? Антон, у тебя настолько детское восприятие мира и людей, что и не знаю, как это тебе удалось сюда попасть? Из тебя вышел бы отличный воспитатель детей младшего школьного возраста. Я всегда замечал, что инфантильные люди – лучшие друзья детей.

Спустя совсем немного времени, Антон уже стоял посреди обширного здания и озирался, обтекаемый разнородной, разнообразной, но скудной по цвету толпой. Хор-Арха не надо было искать. Он заметен, несмотря на малорослость, да он и сам объявится, если позвал. Но время шло, а он не объявлялся. И уйти он не мог, слишком быстро примчался Антон, слишком торопился. Хор-Арх регулярно покидал свою загадочную пещеру где-то в пределах обширнейших так называемых «пустынь», но вот каким образом он беспрепятственно попадал сюда, в столицу? Какие пути он использовал? Его появление в столице было делом обычным по донесениям столичных агентов, но на контакт с землянами Хор-Арх не шёл, хотя они осторожно пытались к нему подобраться с целями его изучения. Он всегда необъяснимо исчезал, как и появлялся, ловко путая свои следы.

Антон поднял голову. Над прозрачным куполом, похожим на тот, что был в Храме Надмирного Света, распростёрлось серебристое небо Паралеи с редкой прозеленью в нём. Что мог Антон там увидеть? Хор-Арха верхом на его летучих собаках? Розыгрыш какой-то, но чей? Рудольф был слишком серьёзным, и розыгрыши такого рода не были в его вкусе. Хор-Арх же обмануть не мог. Для чего ему было так странно шутить?

Антон опять принялся озираться по сторонам через головы низкорослых в основном жителей планеты.

«Стою тут в центре, как новогодняя ёлка», – нелепость ситуации начинала раздражать. Ждать или уходить? Страшная духота запирала дыхание, густо насыщенное амбре из смешения застойных и вновь приносимых запахов забило нос полностью. Вокруг плыли по своим делам, переругивались, молчали, шуршали по полу подошвами, стучали подмётками распаренные ранней жарой люди. Что дальше-то будет? Печь-гриль, а многие уже сейчас были как смугло-налитые сосиски по цвету лица, и разве что не потрескивали от жара. Лицо Антона не потело никогда, под одеждой было земное, приятно холодящее тело термобельё, а всё равно он чувствовал себя грязным и липким. «Ну, и где этот нетопырь Знахарь»? – и он окончательно разозлился.

Кем был Хор-Арх – «Знахарь»? Находясь с Олегом в тюрьме Паралеи, в «доме очищения» по местной терминологии, Антон был помещён в некое обиталище с безобразным, но разнообразным скоплением странных, человекообразных тел. Были ли они мыслящими? Он не был в этом уверен. Олег пришёл в себя позже, и первое время его с ним не было. Он отлёживался в другом уровне каземата. Попытки задеть землянина, а то, что он инопланетный гость, никому и в голову не приходило, привели к печальным последствиям для тех, кто переходил грань допустимого при совместном и тесном сосуществовании. И вскоре Антона перевели в изоляцию как особенно странного мутанта. Это был тесный и узкий подвал, бокс, отсек, или конура, где он обитал уже один. Этому предшествовала одна история. В общую и душно-сырую кубатуру привели странное существо. Вначале решили, что это подросток. Но он оказался стариком на дрожащих тонких ногах, а вот лицо у него напоминало скорее постаревшего подростка, чем карлика, потому что черт, характерных для лиц карликов, вызванных гормональным сдвигом, у него не было. Оно не выглядело уродливым. Оно было умным и освещалось яркими глазами, любознательными и проницательными. Над странным человечком попытался поглумиться один из заключённых, просто от скуки, даже без особой злой цели. Игрун был отброшен сильным броском, который продемонстрировал молчаливый парень, до того дремавший в своём персональном и отвоёванном углу. Хулиган больше не подошёл ни к старику, ни к Антону. Но спустя время, когда старика с детской внешностью увели куда-то, бандит всадил в спящего землянина длинную заточку, пронзив его сердце. Тюремщики, найдя его утром в луже крови и без дыхания, сбросили в мертвецкую, посчитав трупом.

Что произошло в той ледяной, ямине каземата? Франк уже на базе объяснял Антону, что он пребывал в коматозном состоянии, поэтому и включилась встроенная ещё на Земле перед отбытием программа, активируемая экстремальной ситуацией, если человек в неё попадал. Вживлённые микроскопические роботы, пребывающие в свернутом состоянии, вроде спячки, характерной для латентных микробов, пробудились и занялись реализацией своей программы, – устранить, починить нанесённую травму, смертельную для любого жителя Паралеи. Чудодейственным способом глубокая рана, несовместимая с жизнью, была залечена. Через двое суток Антон был цел, но отнюдь не невредим, страшно изнемогал от жажды, головокружения и тошноты. Умудрившись встать, он снёс хлипкую дверь мертвецкой, её и не думали укреплять, для чего? И вышел в недра тюрьмы, посеяв там оторопь, переходящую в панику. Впоследствии маленький старый человек был посажен в ту же камеру, где лежал Антон. Он сам вызвался ухаживать за больным мутантом, как считали Антона в тюрьме, и они сдружились. Тихий человечек оказался травником, целителем для того жалкого сброда, который выживал за пределами Паралеи в заброшенных убитых городах пустыни. Беглое ворьё, отработанные проститутки, опустившиеся, сошедшие с ума бедняки и прочий асоциальный люд обитал в том колоссальном резервуаре, среди пространств, вовсе не бывших пустынями в классическом смысле этого определения. Там росли леса, переходящие в джунгли, населённые зверьём и человекообразными дикарями, не всегда людоедами. Озёра с рыбой и реки, текущие в мелкий и тёплый океан. Огромная страна, никем не изучаемая, некогда заброшенная из-за своей окончательной погибели, так считали «мудрецы» Паралеи. Но она продолжала свою тайную до времени регенерацию и копила силы для дальнейшего восстановления вовсе не умерщвлённой жизни. Всё это рассказывал Антону маленький человек, которого любили несчастные изгои и бродяги и которого слушались даже людоеды. Он был вроде мистического жреца, благодетеля, врачевателя от мучительных недугов тела. Судьей их распрей, утешителем их душ. Они считали его посланцем Надмирного Света. Время от времени в тех местах происходили облавы на тех, кто жил в руинах цивилизаций прошлого с целью вылавливания там детей, рождающихся иногда у выдворенных туда проституток. Военные не всегда трогали самих жителей, считая их отбросами уже того света. Но детей по возможности спасали оттуда. После сбора детишек, рождённых от изгоев, их лечили и отдавали в приёмные семьи. Сами жители Паралеи рожали мало детей. Хор-Арх и был схвачен как больной и странный подросток, и только при изучении поняли, что это старик-мутант. Его временно поместили в накопитель-изолятор вместе с безобидным сбродом, который подлежал обратной высылке в дикие места, в отличие от опасных бандитов и убийц. Кто есть опасен, а кто просто не нужен, решали спецы особого подразделения Департамента внутренней охраны Паралеи.

Каждую ночь к ужасу тюремщиков окна и крышу облепляли стаи страшных существ с перепончатыми крыльями, с плоскими и карикатурно человекообразными, но покрытыми перьями, мордами. Млекопитающие летуны, собаки – падальщики из безлюдных гор и пустынь, истошно визжали и скалили свои чёрные внутри пасти. Они вызывали жуткий страх и суеверный ужас – эти порождения необитаемых пространств, ведь тех, кто жил там, считали насельниками ада. Летающих жутких, монструозных по виду собак пытались отстреливать, но падая с истошным воем, как подбитые военные истребители в прошлых войнах Земли, они ещё долго трепыхались и кричали, как терзаемые маленькие дети, что было непереносимо окружающим людям. Стрелки редко попадали в цель точно, а раненные и убитые твари вовсе не отпугивали остальных, которых было несметное число. Они гадили на улицах города, на головы людей и крыши зданий, но упорно совершали свои налёты. К тому же существовало странное суеверие, что прикосновение к ним, живым или мёртвым принесёт смерть в дом тому, кто притронется. Возможно, они и были носителями опасных вирусных инфекций, подобно организмам, которые используются болезнетворными агентами как промежуточные организмы – переносчики. Сами собаки не болели. Но город неожиданно пришёлся им по вкусу. Они стали совершать налёты на рынки и местные свалки, где было много подходящей им еды, спали в скверах и парках, залетая и в прохладные холлы правительственных и административных обширных зданий. Стали возникать единичные пока, но смертельные случаи заражения людей, и что немаловажно, среди высокопоставленных чиновников, чьи служебные здания полюбились летучим собакам особенно. Они были прохладны и пустынны по ночам, они ловко проникали туда днём через открытые окна, а работать в довольно жарком климате при закупоренных окнах и отсутствии систем кондиционирования помещений было невозможно. Их боялись трогать, невозможно было заставить мусорщиков убрать их разлагающиеся трупы после того, как их убивали во время полётов. Они смердели невыносимо, а их продолжали не трогать. Заставляли делать это преступников, сидящих в тюрьмах, но во время уборки многие из них сбегали, и от этой затеи отказались быстро. Их налёты продолжались всё то время, пока маленький старик пребывал в заключении. Когда это сообразили по неизвестно чьей подсказке, он был увезён из столицы и где-то выпущен у границы пустынь на свободу. Столь же необъяснимо исчезли и пугающие всех невыносимые летуны. Больше Антон его не встречал, хотя и слышал о его внезапном появлении временами на бедных столичных окраинах.

Доктор Франк, уверяя, что Антон не умирал окончательно, не знал о его видениях ли, снах ли, – бред ли это был? То, что яркими, но рваными обрывками помнил Антон. Странные образы стали всплывать внезапно и гораздо позже, почему Антон и не рассказал о них Франку в период своего последующего исследования и восстановления на земной базе под наблюдением доктора.

…В мрачное и запредельное место, где он валялся на склизком полу среди густого смрада, пришёл Хор-Арх. И положил на рану Антона нечто, пронзившее космическим холодом. Это был прозрачный и невероятно тяжёлый камень, но камень пульсировал и шевелился на его груди как живое существо, в то время как сам Хор-Арх стоял заметно в стороне. Антон отчётливо видел тогда всё, поскольку сознание вернулось к нему. Дневной свет проникал в полуподвальное помещение через мутные круглые окна под самым потолком. Сам низкий потолок был жуткого какого-то цвета, то ли настолько грязный и закопчённый самой древностью, то ли сам камень имел такой гнетущий вид. Он был настолько близок к его глазам, что встань он, и голова упёрлась бы в него. Мучительность его нависания и отчётливые передвижения огромных пауков на нём, вызывали отвращение, пограничное с ужасом. Но тотчас же он забыл обо всём, поскольку закричал от жесточайшего проникновения вглубь раны словно бы твёрдого пламени, даже не подозревая никогда о существовании подобной боли. Она прошла сквозь позвоночник и будто бы оплавила костный мозг внутри, а выходя наружу растекалась горячей и быстро остывающей водой, в которую он погружался весь целиком… Уже в следующее мгновение он сидел на белом берегу. Зелёная стена зарослей стояла позади, а впереди, набегая на босые ноги тёплой волной, безмолвствовал (именно безмолвие и поражало) синий океан. Антон легко встал и пошёл. И сколько он шёл, было непонятно, но вода как была, так и оставалась по колено. Нырнуть и поплыть было невозможно. Вокруг ничего не было, кроме гладкой и отсвечивающей кристаллическим блеском поверхности загадочного водоёма. Ни берегов, ни облаков сверху, поскольку и само небо было точно таким же – потрясающе-синим и пустым. Он очнулся от прикосновения Хор-Арха, и опять оказался на белом берегу.

– Это моя память, – сказал гном, – и не пытайся плыть. Я сам никогда не плавал и не знаю, как это происходит, поэтому у тебя ничего не получится. Самое большее заходил по колено и всё. Наши океаны не такие, как океан на Паралее, и не такие как ваши на Земле. – Антон не удивился, что он знает о Земле, но присмотревшись, увидел, что вода стоячая и больше похожа на зеркало, лежащее внизу и отражающее синее, как самый изысканный сапфир, небо. Возможно, это был именно отражённый свет, а не цвет самой субстанции, которую он принял за океан. Утратив интерес к бесполезной мелкой воде, Антон повернулся к зелёной растительной стене. Листья поражали размерами. Каждый был со среднюю столешницу, не меньше, и все они имели непривычную конфигурацию. В белых цветах блестела кристаллическая роса, гранённая, как бывают огранёнными только ювелирные камни! И сами чаши цветов настолько несуразные по величине, что в любом из них как в тазу мог бы поместиться ребёнок. Словно в ответ на его мысль-образ из одного такого «цветочка» высунулось розовощекое и смеющееся лицо. Тельце упитанного голенького ребёнка было там, он елозил и норовил выпасть.

– Сказка, – сказал Антон, – как в мультике. Он там вырос? Эльф?

– Почему эльф? Это твой будущий сын. Он играет, он забрался туда, своевольничает, весь в тебя.

– Где же мать? – спросил Антон. – Почему не следит?

– Она будет далеко от него. Он будет счастлив и без неё.

– Будет? Когда это? Как это? Без матери и счастлив? – Уже потом сон-видение свяжется у него с Голубикой, которой не суждено было стать матерью никогда…

Кристалл, положенный на прободение Хор-Архом, вдруг провалился внутрь полностью, стал огнём настоящим, запылал, сжигая сердце, лёгкие, и Антон решил уходящим сознанием, что это смерть, потому что огненная стрела повторно пронзила позвоночник… Очнулся он совсем один, в темноте, вернее, в серой простыне, которую с омерзением отбросил. Рядом не было ни Хор-Арха, ни синей субстанции непонятно чего, ни сказочных лесов с листьями-столешницами. Никакой боли, ни малейшей, не было, но и раны не было. Он потрогал место ранения – гладко. Ровная безболезненная кожа. Только пить хотелось настолько, что даже губы нельзя было разжать, казалось, они оторвутся друг от друга с кусками кожи, настолько ссохлись. И облизнуть их было нечем, во рту тоже была сушь…

Страшные воспоминания, перемешанные с прекрасным бредом, всегда удалялись из его сознания некой мягкой, но неодолимой силой. Она, безличная, отпихивала его всегда, едва он пытался слишком погрузиться в тот отрезок своего существования в первые дни на Паралее. Возможно, что доктор Франк поставил ему частичную блокировку памяти впоследствии. Олег тоже никогда не вспоминал ни тюрьму, ни «подвиги» в дальнейшем в том притоне, ни Колибри…

Так же внезапно, как и провалился туда, очнувшись от накатившего прошлого, стряхнув его с себя, он потряс своей головой. Проснувшееся сознание тотчас определило обширное пространство вокруг как место подобное тому, какое принято называть вокзалом. Невольно пошатнувшись от утраты равновесия, поскольку уснул стоя, он вызвал неудовольствие торопливого пешехода, которого едва не опрокинул, задержав собственное падение. Тот принялся орать и размахивать руками, и Антон, благодарный ему за то, что пешеход послужил невольной опорой, сунул ему деньги уже едва не автоматически, усвоив, как много они решают проблем в местном сварливом социуме. Представляя нелепую сцену собственного падения на ровном месте, Антон поспешил прочь на выход, пока тот, кто его удержал, удивлялся неожиданной прибыли в собственной руке.

Встреча с феей, увиденной на «Хрустальном Плато»

И тут Антон вдруг налетел на девушку. И был потрясён, можно сказать, до остановки дыхания. Это была она! Девушка, увиденная в безлюдных горах, расположенных у границы той загадочной зоны, что и называли Хрустальным Плато. Где она стояла на скальном выступе над пропастью, вызвав оторопь своим невероятным появлением там, куда добраться было никак невозможно, даже используя летающую машину, каковой у неё не было, и быть не могло.