Как просто! Я тоже хотел умереть. Я пытался умереть. Но я жил со всем тем дерьмом, что подарил мне Митчелл Морган, я нес его в себе до сих пор. И этот ублюдок не мог отделаться так легко.
Но спустившись вниз и приложив палец к его сонной артерии, я облегченно выдохнул.
– Живой, – сказал я оставшимся в дверном проеме ребятам.
Встав на ящик, брошенный посреди подвала, я вкрутил обратно лампочку, зажмурившись от вспыхнувшего яркого света. Девочки аккуратно спустились следом за мной, Ричи присел посреди лестницы на ступеньку.
– Это что… мертвые кошки? Где ты их взял? – тихо спросила Роза, оглядев подвал. В ее голосе сквозило плохо скрытое отвращение.
Я бросил взгляд на Ричи и рассмеялся.
– На свалке. Ходил, собирал в мешок, – со смехом протянул я, но еще больше рассмеялся, увидев, как вытянулись лица девочек. – Да шучу я, это игрушки.
Сдернув одну из кошек с балки, прибитой к ней строительным степлером, я показал игрушку девчонкам. Она обмякла в моей руке, как и все эти странные игрушки-подушки с маленькими шариками внутри. Лилия прищурилась, вытянув шею, а потом подошла, протянув руку к игрушке, но тут же ее отдернула.
– В чем она, блин?
Я снова бросил взгляд на друга, сидящего на лестнице.
– В желе. Яблочное, между прочим, – усмехнулся я, сунув игрушку под нос блондинке.
Она принюхалась, удивленно хмыкнула, а потом неожиданно лизнула ее. Я сначала опешил, а потом засмеялся.
– Ты чокнутая, – сказал я.
Ричи на лестнице приподнял брови, мол, кто бы говорил вообще.
Сейчас, при свете лампы, эта игрушка, измазанная в желе, выглядела как игрушка, измазанная в желе. Но в темноте, тем более когда находишься в крайнем напряжении, можно разглядеть всякое. А когда в твоем организме свободно разгуливает ЛСД, подкрепленное алкоголем, можно даже не обладать большой фантазией – наркотик все сделает за тебя. И опять же, я знал это на собственном опыте. Именно на это я и ставил.
– Давайте приберемся, – подбросив кошку в руке, сказал я.
До меня только сейчас дошло, какой прекрасный шанс и поле для деятельности оставил нам Митчелл своим неудачным полетом с лестницы. И это привело меня в восторг, мной снова завладел азарт. Я снял всех кошек (к слову их там висело всего-то штук шесть), засунув их в щель за гипсокартоном, за которым мы так много времени провели с Ричи, протер первой попавшейся под руку тряпкой полы от стёкшего желе. Пока я убирался, рассказывал о той мысли, что пришла мне в голову. Друзья, оценив коварность этого хода, убежали наверх – убирать учиненный нами беспорядок.
Мы старались действовать быстро: никто не знал, сколько времени дал нам Морган. Я помог Ричи вернуть мебель в гостиной на места, тут же я и увидел ворона, и меня сложило пополам от смеха. Мы стащили это чучело со словами: «Пригодится еще». Я прикрутил обратно дверную ручку, повесил на место ключи, поменял лампочки. Девочки тем временем сменили постельное белье и протерли протекшую со свиной головы кровь. Мы умудрились обставить все так, словно ничего и не было.
И я собирался всё так и оставить, ведь не сомневался, что след спущенных Морганом фальшивых деньжат всё равно приведет к нему. Оставалось надеяться, что он не успеет к тому времени избавиться от наркоты в своем сейфе. Но я был уверен, что его приступы жалости к себе любимому продолжаться, а когда жалеешь себя, ни до чего другого руки просто не доходят.
Но, вопреки логике, у этих троих психов, включая мою спятившую окончательно галлюцинацию, были свои планы.
Они показали мне ванную комнату, измазанную с пола до потолка в крови из свиной башки и мяса из холодильника. Хохоча, вылили в раковину две бутылки дорогого красного вина. Естественно, пока они все это делали, – эти две лесбиянские дуры, – они и сами заляпались в крови и вине еще больше, чем изначально.
– Вы совсем поехали?! – с остервенением шипел я, пока девушки смеялись, а друг с легкой усмешкой сдерживал меня, положив руки на плечи. – А если он что-нибудь сделает? Мало ли, что ему стукнет в голову! Может он решит, что вас надо тут же распилить на куски и закопать на заднем дворе?! Вы башкой совсем не думаете?
Но они всё смеялись, выпроваживая меня из дома.
– Поверь, Бродяга, эта игра стоит свеч, – говорила Лилия.
– Если он и решит нас пилить, то ему сначала как минимум нужно будет сбегать за чем-то острым, и мы успеем удрать, – пожимала плечами Роза.
– Мы сумеем дать сдачи, если что, ты не недооценивай нас. Всегда хотела поиграть в восстание мертвых и сняться в таком фильме ужасов, – смеялись они обе.
Я определенно был против, но в этот раз меня никто не спросил. Ричи, тихо посмеиваясь, вытолкал меня из ванной, а после и из дома. Не знаю, как все это выглядело, но никому не было дела, в том числе и мне. На улице я накинулся на друга, всё говоря о том, что мы слишком рискуем, но он отмахивался от меня, как от назойливой мухи, и твердил, что мы рисковали уже придумав этот чертов план еще в тот день, когда приехали в Чикаго.
Я пытался объяснить, что одно дело рисковать своей жизнью, на которую мне, по большому счету, плевать, и другое дело рисковать жизнями друзей. Но Ричард легкомысленно отвечал, что это их полное право – сходить с ума, что они со своей профессией рискуют не меньше каждый день, и вообще думать об этом нужно было тогда, когда я втягивал подруг в это дело.
В результате мы затаились в кустах перед домом и стали ждать. Казалось, мы просидели там целую вечность, но стрелки часов в гостиной Моргана двигались еле-еле, словно их само время заставляло совершать какие-то движения. И наконец Митч медленно, осторожно, как кошка в мясной лавке, выполз из-за дверей подвала.
Я привстал, наблюдая за ним: на его лице четко обозначилось смятение и непонимание. Он прокрался вглубь дома, явно завернув в спальню, и через минуту снова появился в гостиной. На этот раз он выглядел увереннее. Подобрав с пола моего «пригодившегося» ворона, он скрылся вместе с ним.
Какое-то время всё было тихо. В моей голове вырисовывались красочные картины того, как Лилия поскальзывается на крови и падает, раскалывая череп о бортик ванной. Как Роза, пытаясь пробежать мимо Митча, случайно запинается, и они вместе падают на пол, а он сворачивает ей шею еще в полете. Пару раз я пытался забежать в дом, и пару раз Ричи останавливал меня, умоляя дать девчонкам шанс.
И наконец я услышал этот рвущий душу крик. И если бы не мое беспокойство за Лилию и Розу, этот крик был бы сладчайшей музыкой для моих ушей. Я знал этот крик, этот крик снился мне в кошмарах миллионы раз. Этот крик значил, что жизнь твоя в этот самый миг оборвалась и больше никогда не станет прежней. Крик, который преследовал меня с тех пор, как я очнулся под лапающими меня руками Моргана и до тех пор, пока я снова не вернулся в Чикаго.
Это был мой собственный крик. И я четко слышал в нем надрывный собачий вой.
А потом я увидел Митчелла с канистрой в руках, и внутри всё похолодело. Я не бросился внутрь не потому что Ричи снова смог удержать меня, а потому что я словно прирос к земле. Я стоял у самого окна, даже не думая больше скрываться, но меня никто не замечал. Я чувствовал запах бензина даже отсюда, видел, как Морган щедро поливает им мебель, как бегает из комнаты в комнату, орошая каплями всё пространство вокруг.
Когда он снова скрылся в подвале, из дома вылетели мои подруги, тщетно пытаясь подавить смех. Словно их кто-то бы теперь услышал. Они схватили меня за руки и потащили за собой на соседнюю улицу. Но я все равно успел увидеть Моргана, в руках которого горел огонек зажигалки. И он падал, падал…
***
Мы сидели, надежно укрытые деревьями и кустами, глядя на разгорающийся дом. Девчонки всё хихикали, рассказывая друг другу о том, что они там делали, будто они не были вместе, и словно это была какая-то старая шутка, но я даже не слушал. Морган бегал от окна к окну, непрерывно смеясь, говоря что-то про изгнание демонов, про очищение, про свободу.
Когда из соседних домов начали подтягиваться соседи, эти коршуны, падкие на любое зрелище, которое можно будет потом слухами разнести меж своими друзьями, девочки вернулись к дому, усевшись в обнимку на тротуаре и напустив на лица выражения отчаяния и пережитого страха. Я был уверен, что на их ресницах блестят слезы.
Вдалеке слышался вой пожарной сирены, люди, с напускным равнодушием и сочувствием на лицах, прячущим животное любопытство, медленно подходили ближе. Кто-то охал, кто-то звонил копам, кто-то открыто и нагло снимал на телефон.
А я всё смотрел на огонь, не в силах отвести от него глаз. Я не мог даже моргнуть, застывшим взглядом сверля пляшущие языки пламени, уже лизавшие крышу, словно пробуя ее на вкус. Любопытно, что огонь, при всем его желании казаться гурманом, на самом деле абсолютно всеяден. Он может проглотить тебя целиком, только дай ему волю.
Морган уже не бегал, он уселся недалеко от входной двери, скрестив ноги, и, также, как и я, смотрел на эту бесконечную, безграничную силу, заключенную в стихии, рожденной одной лишь искрой.
Я знал этот огонь. Знал его также хорошо, как этот город со всеми его небоскребами, как излюбленную простоту юридических законов, как увлечение каждого из своих друзей. Как чувства умирающей Аманды и бесконечно преданный взгляд моего пса.
Этот огонь был и в моей жизни. Огонь, разделяющий жизнь пополам. Яркой чертой, красно-желто-оранжевым всполохом расчерчивая ее на «до» и «после». И теперь я был не один: неполноценный, разломанный надвое.
Мой взгляд скользнул на Моргана: он так и сидел у дверей своего бывшего дома, на пороге своей прошлой жизни и смотрел на нее сквозь пелену огня.
Этот огонь с каждой вспышкой хоронил под своим удушающим жаром моих внутренних демонов. И наконец, спустя долгое, даже слишком долгое, время, наполненное потерями, смертями и болью, мою душу окутывало умиротворение.
Глава 20
Когда вдалеке показалась полицейская машина, я, с трудом поднявшись, подошел ближе, смешиваясь с толпой. Пожарные подъехали минут пять назад и теперь бегали туда-сюда, протягивая пожарные рукава. Один из них оттащил Моргана подальше от дома, пытаясь выяснить, остался ли кто-нибудь внутри. Митч только тупо смотрел на него, не произнося ни слова.
Другие двое мужчин завернули в одеяло моих подруг, задав тот же вопрос. Девочки, покачав головами, с трудом сквозь слезы ответили, что кроме них там никого не было. Один из пожарных остался с ними, дожидаясь копов, другой убежал помогать коллегам.
Вскоре улица пестрела огнями полицейских машин и скорой. Почти сразу подъехали и репортеры. Морган, выйдя из оцепенения, рассказывал копам про демонические силы, заставшие его поджечь дом. Он нес околесицу про дьявола, про то, что он законченный католик, но небеса отвернулись от него. Полицейский качал головой и периодически кидал взгляды на своего коллегу, разговаривающего с Лилией и Розой.
Девочки дрожащими тихими голосами рассказывали, что они давно знают Митчелла, познакомились когда-то в баре и с тех пор иногда проводили вместе время. Сегодня вечером Морган позвал их в гости, и сначала всё шло хорошо. Они поели, выпили по бокалу вина, а когда девочки собрались уходить, в Митча слово бес вселился. Он избил их, достал нож, сказал, что никуда они сегодня не пойдут. Они говорили, что видели, как мужчина доставал из своего сейфа какие-то таблетки и принимал их, даже пытался заставить подруг выпить эти колеса, но они отказались. Тогда он начал резать их кожу и говорить, что убьет их, если они не будут слушаться.
Всё это время он продолжал пить, поливая вином и девочек тоже. «Это продолжалось целую вечность», – говорили они, – «а потом он вдруг куда-то исчез, а через минуту уже везде разливал бензин».
Они сказали, что чудом выбрались из окна, когда дом начал полыхать, и остались недалеко, не в силах куда-то идти, потрясенные произошедшим. Еще они рассказали, как Морган орал кому-то, что убил его. Я просил их об этом.
Полицейский всё больше хмурился, записывая их показания, периодически отгоняя назойливых охотников за сенсациями, кружащих вокруг с камерами.
Вскоре девчонок увезли снимать побои, а Моргана – в участок. Пожарные заканчивали свою работу, люди понемногу рассасывались: всё-таки через пару часов многим предстояло идти на работу. Я был уверен, что на работу пойдут даже те, кто хотел прикинуться больным сегодня. Все они, толпящиеся вокруг, были первооткрывателями сенсации, и по их лицам гуляло дикое желание рассказать об этом всем.
Я наблюдал, как оставшиеся копы оцепляют участок, когда-то бывший домом известного адвоката, когда Ричи потянул меня за руку прочь отсюда.
– Пойдем, Ал, – тихо произнес он. – Тебе нужно отдохнуть.
Я хотел ответить, но не смог произнести ни слова. С трудом оторвав взгляд от сгоревших обломков, я покорно пошел следом за другом. Мы вернулись в отель, и я сразу же скрылся в душе. Стоя под обжигающе-горячими струями, я думал, что сегодня не смогу уснуть. Но стоило коснуться головой подушки, как сон укрыл меня мягкой пеленой.
***
После того дня нам оставалось только ждать. Что мы и делали, наслаждаясь внезапно выглянувшим солнцем, которое словно говорило, что через месяц начинается лето.
Мы бродили по улицам Чикаго, как когда-то точно также исходили половину Торонто. Иногда я ловил на лице Ричи рассеянно-задумчивое выражение, но он тут же ставился прежним, стоило ему заметить, что я смотрю на него.
Лилия с Розой вскоре присоединились к нам. Они дали показания в участке, но копы сказали, чтобы они пока не уезжали из города. Девочки должны были еще выступить в суде.
От копов им удалось выяснить пару интересных моментов, которыми они с радостью прибежали делиться со мной. Оказалось, там уже завертелось целое расследование по делу Митча. Вскрытый сейф пробудил неподдельный интерес, явив на обозрение следователей все наши подарки: и наркотики, и фальшивые деньги, и взломанные счета. Естественно, след денег быстро отследили, но это было еще не самое интересное.
В крови Моргана, помимо алкоголя и подсыпанных мной наркотиков, были обнаружены и другие вещества, что говорило о том, что Митчелл употреблял и без моего вмешательства. Оставалось загадкой, подсел ли он с моей легкой подачи несколько месяцев назад, или употреблял и до этого, но это было не особенно важно.
Через недели полторы девчонок снова дернули копы, и когда они вернулись, рассказали еще одну занимательную историю, раскрывшую мучавшую меня загадку случайно брошенных слов Моргана в тот день.
Пока они были у следователя, успели увидеть там заплаканную женщину. Возможно, девушки бы не обратили на нее внимания, если бы внимательная Лилия не услышала в разговоре знакомое имя. Они выцепили эту женщину на остановке, стоило им освободиться. Сначала она не хотела с ними разговаривать, прожигая подозрительным взглядом, но стоило девочкам немного рассказать, чего они натерпелись от Моргана, и женщина разрыдалась.
Лилия с Розой утащили ее в ближайший кафетерий, а когда женщина немного успокоилась, согревая руки о чашку кофе, рассказала им ужасную и довольно мерзкую историю.
Оказалось, что Патрисия, именно так звали женщину, шесть лет назад была одной из многих любовниц Митчелла Моргана, но конечно же думала, что она единственная. Он убеждал, что любит ее больше всего на свете, что их ждет впереди целая жизнь полная любви и нежности, и она, молодая тогда еще дурочка, верила каждому его слову.
– Он был так мил. Такой романтичный, обходительный, вежливый. Настоящий джентльмен, – говорила Патрисия, а в глазах ее сквозила старая потаенная боль.
Она была влюблена в него до потери пульса. Но оказалось, что ему просто нужны были ее деньги, доставшиеся ей в наследство от погибших родителей. И когда он их получил, открылся совсем с другой стороны, сбросив свою слащавую маску. Митч, ее прекрасный принц, оказался алчным демоном, жестоким по отношению к каждой живой душе. В нем не было ни сострадания, ни жалости, когда он бесцеремонно выбрасывал рыдающую девушку на улицу.
– Почему Вы в полицию не обратились? – удивленно спрашивала Роза.
– А кто бы мне поверил? Он уже тогда был уважаемым человеком, – вздыхала Патрисия. – Да и я всё еще любила этого мерзавца.
А вскоре оказалось, что она беременна. Вместо потери появился смысл, на смену горечи пришла надежда. И Патрисия лелеяла ее темными вечерами, укачивая своего нерожденного малыша. Она не стала говорить Моргану о своей беременности, не пошла к нему, боясь, что он потребует аборт. Спустя девять месяцев тяжелой беременности у нее родился чудесный мальчик, так сильно похожий на его отца.
Когда малышу исполнился месяц, девушка собрала вещи и отправилась к Моргану. Она была уверена, что как только он увидит эти крохотные ручки, глазки, которые с такой любознательностью смотрели на мир, Митч просто не сможет их прогнать. И они заживут вместе, как Морган и обещал ей, маленькой дружной семьей.
– Это была самая большая ошибка в моей жизни, – тихо шептала Патрисия, а на глаза ее наворачивались слезы.
Увидев ребенка, Морган пришел в ярость. Он кричал, что это не его сын, что она не сможет ничего доказать, орал, чтобы она убиралась прочь. Тогда Патрисия сказала, что кроме него у нее не было мужчин, пыталась успокоить его, предложив провести ДНК-тест. Она видела, что Морган боится, читала по его лицу также свободно, как если бы смотрела в книгу.
Но его страх был связан совсем не с опасением, что ребенок чужой.
Выйдя из себя, Митч забрал у нее малыша, а саму девушку выставил из дома. Она рыдала и колотила в дверь, она умоляла его отдать ей сына, но он не слушал. А потом и вовсе вызвал копов. Полицейские выслушали ее сбивчивые объяснения о том, что Морган забрал у нее ее мальчика, послушали Митча, обвинявшего «эту сумасшедшую» во вторжении на частную собственность. Но, осмотрев его дом, никакого ребенка стражи порядка не нашли. Бедная Патрисия могла лишиться не только ребенка, но и свободы, однако Морган не стал писать заявление. Сказал только: «Уберите эту бешенную подальше от моего дома».
– Мне запретили появляться рядом с его домом, они сказали, что в следующий раз посадят меня, – давясь слезами, рассказывала Патрисия. – Но я ходила за ним попятам.
В конце концов Морган не выдержал, сказав, что утопил «это отродье» в ванной, и предупредил, чтобы она отстала от него, иначе будет всё очень плохо. Он говорил, что спрятал ребенка в подвале, когда подъехали копы, и он жалобно пищал там, словно маленький котенок. И когда у Моргана сдали нервы, он утопил его, как топят котят. Его сердце не дрогнуло, душа не отозвалась, если что-то из этого у него вообще когда-то было. Такой человек, как Митчелл Морган, не мог иметь внебрачного ребенка, который мог навредить его репутации.
Патрисия кинулась в полицию: она рассказала и о деньгах, украденных Митчем, и о ребенке, убитом им. Но никто ей не поверил, да и она никак не могла это доказать. Едва избежав ареста, она бежала из страны в Мексику и вернулась только сейчас, узнав о том, что Митчелла поймали.
– Мне все равно никто не верит даже сейчас, – с въевшейся за многие года печалью в голосе протянула женщина. – Да и времени прошло так много. Но я рада, что он понесет наказание. Хотя бы так…
Она снова разрыдалась. Девочки купили ей еще кофе, а потом проводили до отеля, в котором она остановилась. Они очень душевно попрощались, Патрисия пожелала им удачи, советуя не верить мужчинам с красивыми словами.
– Она не может больше иметь детей, – опустив уголки рта, протянула Роза, и я верил, что она грустит об этой незнакомке совершенно искренне.
Потрясение еще долго не отпускало меня после этой истории. Но поздно ночью, пока я курил, стоя на балконе отеля и глядя на сверкающие огни Чикаго, я думал о том, что Патрисия была не первой и не последней жертвой этого ублюдка.
Он совершенно точно заслужил всё то, что с ним случилось и, я был уверен, еще случится. Пусть это будет уже не моей заслугой.
***
После этого пошли долгие и длинные судебные разбирательства. Я больше не вмешивался, потому что этого уже не требовалось. Репортаж с места преступления у дома Моргана быстро облетел всю страну. К тому же Лилия с Розой перед тем, как вернуться в Торонто, внезапно проявили весьма своеобразное сострадание к Патрисии.
Заручившись помощью Джея по телефону, они рассказали ужасную историю этой женщины, пустив ее на растерзание соц. сетей. Интернет работал еще быстрее, чем новости, так что и об этом вскоре уже вовсю судачили на улицах, тихо передавали друг другу в кафетериях, прячась за чашками, словно это была грязная тайна, о которой не говорят вслух. Я ловил обрывки истории Патрисии из каждого окна, каждого поворота на многолюдных улочках Чикаго. А потом увидел и саму эту женщину на одном из заседаний.
Она выглядела намного старше своих лет, горе и отчаяние оставило на ней свой неизгладимый отпечаток, который не сотрешь ни словами, ни временем. Она всё еще носила траур по своему покойному сыну, но в тот момент, когда она сидела на заседании суда, не так далеко от меня, на ее лице угадывалась твердость. Ее глаза горели, и я чувствовал, что она переживает свое маленькое тихое торжество справедливости. Патрисия появилась лишь однажды, и после этого я больше ее не видел.
Я не знал и не мог предположить, как сложится ее судьба. Сможет ли она найти в себе силы жить дальше, снимет ли когда-нибудь это черное траурное платье. Но одно было ясно – она смогла дождаться своего часа отмщения.
Не имело значения по какой причине Лилия с Розой сделали всё это: действительно ли из сострадания, или по каким-то своим эгоистическим соображениям. Знали они или нет, но они сняли с плеч Патрисии тяжелую почти непосильную ношу, которую она тащила на себе из года в год. И я был рад, что теперь она сможет хотя бы наполовину, но всё же свободно вздохнуть.
Глядя на остальных людей, приходящих на заседания, я всё гадал, сколько из них тоже пострадали от рук этого ублюдка. Думал об этом и пытался отбросить эти мысли, убеждая себя, что меня это не касается. Ричи, смеясь, называл меня мессией, говоря, что я спас множество угнетенных от зла Моргана. Но я отмахивался от него, в конце концов, Морган, пусть и ублюдок, но всего лишь человек. А я… я мстил за себя. Эгоистично и мелочно я вершил свою месть: око за око, жизнь за жизнь. В юриспруденции и морали есть категория, называемая талион, также известная как равное возмездие. И я вершил его не для того, чтобы спасти кого-то, не для того, чтобы очистить свое имя. Я сделал это для того, чтобы хотя бы частично вернуть себе свою жизнь.
Спустя так много времени я наконец снова мог дышать полной грудью, я наслаждался каждым порывом ветра, не сдерживал улыбку, когда мне улыбались прохожие. Я снова чувствовал вкус жизни, отдающий ароматом кофе с корицей.
Впервые за всю свою жизнь я, наконец, был счастлив.
***
В конце концов Моргана посадили. После всего произошедшего, после всех постов в социальных сетях, общественность была настроена категорически против него. Меня буквально разрывало от истерического смеха, когда судья зачитывал приговор. Но я стоически досидел до конца, чтобы одним из первых вылететь из зала вместе со стуком молотка судьи, оповещающим об окончании заседания.
Я прекрасно знал, что на этом злоключения Моргана не закончатся: его ждали в тюрьме. Он успел поломать немало жизней, и эти искалеченные люди ждали его там, за решеткой. Конечно, тот факт, что Митчу оставили право на условно-досрочное освобождение немного меня раздосадовал, да и срок был не так уж и велик, на мой взгляд. Видимо, адвокатская палата все-таки смогла немного договориться. За бывшие заслуги. Но это уже было совершенно неважно. Это жирное пятно на его репутации уже никогда бы не позволило Моргану вернуться к нормальной жизни. А его самодовольство из него успеют выбить в тюрьме.
Пора было собираться домой. Меня грели эти мысли, я думал о том, что теперь у меня есть собственная квартира в Торонто, в этом прекрасном городе, в котором я так долго мечтал побывать. И пусть радость моя была слегка печальной из-за воспоминаний о бывшей хозяйке квартиры, но даже они не омрачали ее.
– Ал, мне надо с тобой поговорить, – вздохнул Ричи.
Я перевел на него слегка рассеянный взгляд. Мы гуляли с ним по почти безлюдным в это время улицам Чикаго, наслаждаясь первыми днями лета. Друг, до этого о чем-то самозабвенно рассказывающий, вдруг остановился, глядя на меня. Я улыбнулся. С тех пор, как назначили день последнего заседания, Ричи всё чаще терялся где-то в своих мыслях. Но стоило мне спросить, как он отмахивался, говоря, что мне кажется. Я только пожимал плечами и оставлял его в покое. В конце концов, думал я, он всё равно мне всё расскажет.
И вот этот момент настал.
– Давно пора, – кивнул я.
В глазах Ричи мелькнула подозрительность, но быстро пропала, стоило мне лениво потянуться. Не знаю, что беспокоило его, но после всего, что мы пережили, я не думал, что может быть еще что-то серьезнее.
Конечно меня иногда беспокоило, что друг всё-таки исчезнет. Ведь мое сознание было подорвано Морганом, и я серьезно опасался во время всей своей мести, что, когда финальная точка в этом деле будет поставлена, Ричи пропадет.
Но он всё время был рядом, появляясь из ниоткуда, когда был мне нужен. И я убедил себя, что сумасшествие не лечится местью. Нужен был мне мой глюк или нет, но он бы никуда от меня не делся без вмешательства каких-нибудь препаратов. И меня, впрочем, это полностью устраивало.
– Так рассказывай. А то ты сам не свой в последнее время. Уж не завалялась ли в моем подсознании проблема, о которой я забыл? – слегка насмешливо протянул я.
Но Ричи моей шутки не оценил. Нахмурившись, он качнул головой и, сунув руки в карманы, медленно пошел выше по улице.
– Не здесь. Давай вернемся в номер, – бросил он.
Я пару секунд просто смотрел ему вслед, а потом, рассмеявшись, догнал, обняв друга за шею.
– Ладно, ладно. Давай вернемся. Только не хмурься, тебе совсем не идет, – весело сказал я. – Только сначала зайдем за кофе.
Полюбившийся мне кафетерий был как раз по дороге. Ричи уже хотел что-то сказать, возможно даже возразить, но я со смехом рванул вперед, ловя грудью потоки ветра. Мне было легко и весело, ветер шаловливо трепал волосы, солнце неуклюже просовывало лучи сквозь кроны деревьев и щели домов. Разве могло быть что-то важнее этой свободы?
– Алекс, подожди! – крикнул Ричи и кинулся следом.
Я обернулся, всё еще смеясь.
– Догоняй! – бросил я, скрываясь за углом дома.
***
Я сидел за излюбленным столиком, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу. Кафетерий встретил нас привычными ароматами кофе и выпечки и отсутствием народа. Только пара мужчин в деловых костюмах за дальним столиком, заскочивших на перекус, да молодая девушка, расположившаяся в тени с ноутбуком. Наверное, студентка, по крайней мере, мне так показалось. Наступала пора дипломов у выпускников, и то здесь, то там можно было увидеть сгорбленные над ноутбуками или заваленные бумагами фигурки, кропотливо работающие над текстами доклада и составлении презентаций.
Я думал о том, что мой диплом к этому времени был уже написан, ведь когда-то давно только он спасал меня от деспотичных родителей и запланированных ими важных встреч. И мне действительно нравилось заниматься этой дипломной работой. Хотя возможно мне только так казалось. Тряхнув головой, я отбросил эти мысли. То была совсем другая жизнь.
Наконец вернулся Ричи, поставив передо мной огромный капучино. На моем лице расплылась блаженная улыбка, и я, взяв горячий стаканчик в обе руки, с удовольствием сделал глоток.
– Надо отучать тебя от кофе, – ворчливо произнес друг. – А то подсел он, понимаешь, нельзя так много кофеина хлестать.
Я засмеялся. Как будто бы этот разговор был впервые.
– Да брось, лучше же, чтобы я сидел на кофе, чем на наркотиках, правда?
Взгляд Ричи, брошенный на меня, был настолько красноречивым, что я только больше рассмеялся. Я не видел в моем новом пристрастии ничего страшного. Да и как можно было отказаться от этого прекрасного ароматного напитка.
– Лучше бы ты сидел на жопе ровно, – вздохнул Ричи, улыбнувшись.
Он ненадолго замолчал, пока я наслаждался кофе и рассматривал редких прохожих.
– И что теперь? – неожиданно спросил он. – Что будем делать дальше?
Его голос был тихим, слегка задумчивым. Я отставил стакан, глядя на покачивающиеся кроны деревьев. Я чувствовал, что это не просто посредственный вопрос о планах на день, мы и так оба знали, что сейчас вернемся в отель, чтобы собрать вещи и поговорить.
Ричи спрашивал о том, о чем мы никогда не говорили за эти месяцы, не зная, что с нами будет. Он спрашивал о будущем, и я задумался.
– Ну… Вернемся в Торонто. Я найду работу или постараюсь вернуться на прежнюю. Надо только придумать, как объяснить им мое долгое отсутствие. А потом…
Я замолчал. Мой взгляд скользнул на стол, но я успел заметить, как внимательно смотрит на меня друг. Я растерялся. В конце концов, в моей жизни всегда была определенная цель. Сначала это было образование, после стремление выжить, а потом и вовсе сбежать от жизни. В конечном счете всё свелось к Моргану, на нем и закончилось.
Действительно. Что теперь?
Я слегка нахмурился, а Ричи наоборот улыбнулся.
– Эй, – тихо протянул он, сжав мое плечо. – Давай начнем с того, что ты уже сказал. А дальше что-нибудь придумаем.
Его слова звучали ободряюще, и я снова улыбнулся. К тому же, раз он так говорил, то и пропадать не собирался. Отбросив все сомнения, я кивнул.
– Да. Да, ты прав. Пора бы уже просто пожить.
Ричи кивнул в ответ, и я с улыбкой сделал глоток. На другой стороне улицы бежали дети, весело хохоча и размахивая палками. Они так же, как и я, наслаждались началом лета и долгожданными каникулами. Крича друг другу что-то, имитируя разговоры по рации, они скрылись за кустами, вытащив оттуда рыжего кота.
– Миссия выполнена, преступление рыбного вора раскрыто, приём, – донеслось до меня.
Я засмеялся, и дети, оглянувшись на меня, убежали, всё еще заливаясь хохотом. Кот меланхолично размахивал хвостом, болтаясь на плече мальчишки. Ричи качнул головой и отвернулся, пряча улыбку.
Мы просидели в кафе не меньше получаса, когда я всё-таки допил безнадежно остывший кофе, что не делало, впрочем, его вкус хуже.
Не спеша двинув в сторону отеля, мы все болтали о какой-то ерунде. Я ловил на лице друга странное нетерпеливое выражение и тихонько посмеивался, теряясь в догадках.
До отеля оставалось полмили, когда меня вдруг окликнул знакомый голос.
– Але… Оливер!!! Оливер, подожди!
Я обернулся, вздохнув, глядя, как Эмили машет мне, перебегая дорогу. Перед ней резко затормозила машина, взвизгнув шинами. Водитель рассыпался в ругательствах, высунув из окна голову. Девушка, извинившись, быстро подбежала ко мне, стараясь отдышаться.