Как-то раз он проснулся среди ночи из-за всепоглощающего ощущения страха. Ему снился сон о том, как он падает на землю с самой Луны. Мимо проносились всполошенные звезды, похожие то на мотыльков, то на людей, затем облака, затем причудливые драконы… они моментально оказывались над ним, кружили, а он падал спиной вперед и не мог повернуться. Знал, что его вот-вот встретит земля и не мог успокоиться из-за того, что все ждал и ждал удар. А он не наступал. Только звезды-облака-драконы-тени кружили над его вечным падением. А потом они все вдруг ринулись на него, будто желая догнать и растерзать.

Петя проснулся и лежал в кровати, не в силах пошевелиться. Ему было всего шесть, и никогда прежде с ним такого не было. Мальчик попытался что-то сказать, позвать маму, но вырвался только сдавленный сип. Рядом кто-то скорбно вздохнул. На краю зрения появилось какое-то легкое, едва заметное движение: тень скользила вдоль комнаты от двери до окна. «Мама?» – испуганно подумал Петя и попытался ее позвать. Голоса своего он не услышал, но движение прекратилось. Кругом сгустилась тишина и неподвижность ночи, самого темного ее часа. И вдруг страшный бес вскочил мальчику на грудь и вцепился в лацканы пижамы в одуванчик. Глаза его вращались в орбитах, из пасти во все стороны торчали зубы, как у рыбы из Марианской впадины, которую Петя видел в энциклопедии.

Так он и сидел, пялясь мальчику в лицо и не издавая ни звука. Время тянулось, казалось, что это продлилось часы, месяцы, годы мрака. Он пытался кричать, двигаться, бороться, но тело и голос не слушались. И вдруг включился свет. Бес одним кувырком скатился на пол.

– Петя? Кошмар? – Испуганные родители стояли у его постели. Мальчик понял, что кричит, монотонно, словно машина. Понял и сразу замолчал.

– Чертик! – выдавил Петя из себя слово, тыкая в темный угол, откуда, как ему показалось, скалился пучеглазый бес. Выдавил и заплакал.

Мама взяла его на руки и стала укачивать, прижимая к мягкой груди. От нее пахло так, как пахнет только от мамы: теплой кожей, уютно, любимо. Этот запах приносит покой и ощущение защищенности. Петя вцепился в ее синий халат и уткнулся в него лицом. Слезы в три ручья иссякли и превратились в судорожные всхлипывания.

– А знаешь, что, Петька? – Отец опустился рядом с матерью, и кровать заскрипела с надрывом. – Когда к тебе приходит черт, ты его не бойся.

Он похлопал сына по плечу и погладил по макушке, наклоняясь поближе. Петя громко шмыгнул носом и посмотрел на отца внимательно, недоверчиво.

– Знаю, страшно так, что двинуться не можешь. Но ты делай так, – и он шумно вдохнул и выдохнул три раза. Мальчику показалось, что это похоже на дыхание огромного кита. Петя попробовал повторить эти вдохи-выдохи и понял, что он и сам будто бы стал большим, как дом. – А потом ка-а-ак вдарь этому черту в ухо! Чтоб знал. Вот так!

И отец вдруг быстро поднялся и шагнул в тот угол, где тени были гуще всего. А потом, наклонившись, как шарахнул кулаком в стену! Мать вскрикнула и запричитала, осуждая проявление физической силы. А Пете вдруг стало весело: он рассмеялся и обнял душистую материнскую шею, запечатлел на ее плече теплый поцелуй. Он увидел, как пучеглазый чертик сплющился и исчез, скорчив обиженную гримасу.

Вдох, выдох – ощущение себя разрастается до масштабов коридора, соседней комнаты, двух. Петька сжал кулаки. «Как вдарь в ухо!» – повторил он про себя совет отца и неловко встал. Шаг вперед, второй. Он прислушался, надеясь уловить дыхание или движение в комнате, но кругом было тихо. Разве что долетали обрывки голосов: где-то далеко громко говорили люди, может быть – к Клавдии Григорьевне зашла соседка.

– Я тебя тресну! – Он постарался придать голосу угрозу и уверенность, а затем стукнул кулаком по стене рядом с дверным проемом. Ответа не было.

Тогда Петька шагнул в комнату и быстро осмотрелся: пусто. Он поднял выстиранную одежду с пола, метнулся к плащ-палатке и осмотрел ее и пол вокруг, но не нашел ни следа чьего-то чужого присутствия. Солнце грело босые ноги – мальчишка встал аккурат в светлый квадрат на полу, где тень исчезла.

– Померещится же, всякая дрянь… – пробубнил он себе под нос, раскладывая вещи для просушки на относительно чистом подоконнике.

Петька снял кепку, взъерошив волосы, и посмотрел на часы, висевшие на гвоздике. Начало девятого – до открытия библиотеки еще два часа, их можно потратить на спокойный завтрак и прогулку по улочкам. Петька почесал нос, бросил отцовскую кепку на плащ-палатку и полез в тумбочку. Рыбачить не хотелось, так что он решил перекусить шоколадным батончиком, а по пути ободрать пару абрикосов.

Поселок заливало ласковое солнце, воздух дрожал от жара. Люди держались прохладной тени, обмахивались чем ни попадя. Птицы молчали, разморенные полуднем, лишь издалека доносился одинокий, протяжный зов горлицы. Сколько Петька ни силился, но в ее нежном ворковании он слышал хорошо знакомые слоги: «Чеку-у-ушку!» – с долгим «у». Слушая эту просьбу, мальчишка снова и снова думал о матери. Она тоже так то ли приказывала, то ли умоляла сына, отправляя в магазин с полтинником в кармане.

Связь птицы и матери заставила Петьку поежиться от холодка, пробежавшего под новой майкой по спине: он ненароком вызвал в памяти образ утреннего призрака. Пустой, хищный взгляд и то ли рот, то ли клюв с узкими прорезями ноздрей. Бр-р-р!

Мальчишка помотал головой и, прижав книгу к груди покрепче, свернул с улицы Безымянной на улицу Кирова. Последняя была своего рода осью всего поселка: ухоженная, с наиболее аккуратными фасадами домиков, обсаженная ароматными вишнями. На ней был деревенский Центр культуры, в котором было все: и вечерние дискотеки для молодежи, и проведение праздников, и клубы по интересам, и, разумеется, библиотека. Там выставляли творческие работы школьников, вывешивали все объявления и распоряжения. Если бы поселок был живым организмом, то Центр культуры стал его мозгом так же легко, как базарная площадь – сердцем.

Петька прошагал мимо памятника Кирову, благодаря которому улица и получила свое название. Суровый дядька улыбался со своего постамента, одетый в почерневший от времени и основательно изгаженный горлицами костюм. Мальчишка приветственно помахал деятелю прошлого – такая у него была традиция. И вдруг заметил, что из тени памятника ему кто-то поднял руку в ответ. В голове взметнулись имена и образы всех деревенских, которые могли бы его знать, но тут человек сделал шаг на свет и надел поношенную фетровую шляпу.

– Привет, дворняга, – в голосе незнакомца скользила, как уж в траве, лукавая улыбка.

Петька моментально собрался, бросил взгляд по сторонам: как на грех, опять кругом не было ни души, и никто не мог стать свидетелем этой встречи. Свободная от книги рука сжалась в кулак, брови сдвинулись к переносице.

– О, так ты на отца еще больше похож, – сверкнул из-под полей шляпы вороний взгляд.

«Откуда ему знать?» – испуганно задумался мальчишка, быстро отступая от приближающегося незнакомца. Он засомневался: вдруг этот человек может ему помочь добраться до Краснодара. Против воли в мыслях всплыл радостно удивленный отец, под дверью которого вдруг окажется Петька. Но тут же он вспомнил, как скрипуче говорит баб-Нюра: «На цыгана похож, а они все – воры да обманщики». Да это же просто обманка! Мальчишка пнул камушек, и тот задорно поскакал в сторону чужака.

– Щас! – Он плюнул под ноги и быстро пошел прочь, но через пару шагов опасливо обернулся. Человек в шляпе исчез. Петька остановился, сдвинул бейсболку с покемонами на затылок и громко выругался. Так ругался новый-папа, когда водка заканчивалась быстрее, чем он ожидал.

Мальчишка озадаченно осмотрелся и, с опаской, приблизился к памятнику. Вот – следы ботинок на пыльной утоптанной земле. Видно, что кто-то протирал штанами ступени постамента в одном месте. Он обошел памятник вокруг, озираясь, но кругом не было ни души, лишь из какого-то отдаленного двора долетали звуки советской песни. Что-то про «Вставай, поднимайся, рабочий народ…». Петька шмыгнул носом и кашлянул. На голову Кирову приземлилась горлица и затянула: «Чеку-у-у-ушку!». Мальчишка еще раз огляделся и, медленно, пошел по следам ботинок. Они обрывались ровно на том месте, где странный незнакомец растворился в воздухе. В пыли перед отпечатками мысков, глядящих чуть врозь, прыгали нервические буквы: «Она идет за тобой».

Петька снова похолодел и, против воли, подпрыгнул, едва осознал написанное. Он резко обернулся, но, разумеется, за спиной была всего лишь пустая улица Кирова, бегущая в сторону базарной площади. Выругавшись еще раз, мальчуган сгорбился и решительно зашагал прочь. Он решил на всякий случай осведомиться – не было ли каких галлюцинаций у кого-нибудь еще в поселке. Может быть, дело в каких-нибудь ядовитых испарениях, ползущих со свалки за околицей. Но все равно стало как-то зябко и неуютно: будто пустые глаза чудовищной горлицы заинтересованно следили за ним из каждой тени.

– Ну, сам понимаешь, официально взять тебя не смогу, – Эдуард Викторович, плотный и невысокий, был всего на голову выше нынешнего, подросшего Петьки. Оказалось, что он хорошо помнил рукастого Федора и уже был предупрежден о том, что сын этого работяги бродяжничает и может прийти за работой. Так что разговор был короткий, но с толикой сострадания и участия. Петька уже почти не удивлялся скорости, с которой в небольшом поселке разлетаются слухи. – Но, так и быть, можешь помогать чистить стойла. Лошадей не боишься?

Мальчишка зажал книгу о приключениях Лемюэля Гулливера подмышкой и принялся активно жестикулировать, подкрепляя свой ответ:

– Нет, вы что! Я их очень люблю, у них очень красивые глаза! И вообще! Если бы меня спросили, кто лучший друг человека, я бы сказал, что это конь!

Когда-то в детстве отец катал Петьку на лошади, в парке Краснодара. Они тогда поехали на выходные всей семьей погулять. Лошадь пахла сеном, теплой животной шерстью и, почему-то, прелым хлебом. По крайней мере, маленькому мальчику так показалось, когда его водрузили в седло. От седла, кстати, исходил аромат потертой кожи, а стремена были далеко-далеко. Хозяйка лошади удерживала Петю в седле.

– Не бойтесь, – говорила она, – Гектор у меня тихий, – и конь под мальчиком, тряхнув гривой, добродушно всхрапнул.

А потом ему дали яблоко и позволили покормить Гектора с рук. Лошадиная морда показалась Пете огромной, выпуклые глаза по цвету напоминали ракушки мидий, которых на берегу моря в их поселке было валом. Такие же черные, с фиолетовым подтоном. Мальчик был в неописуемом восторге, когда Гектор дохнул ему в лицо и защекотал нос ворсинками на губах. Хозяйка разрешила обнять коня за морду, и это было что-то невообразимое! С тех пор Петька очень любил лошадей.

Эдуард Викторович смотрел на мальчишку с сожалением, сочувствием. Сколько таких пацанят сбегают из дому каждое лето!.. он покачал головой и натужно усмехнулся.

– Что ж, вот и хорошо. Давай тогда уговоримся на сто рублей в день?

От таких цифр у Петьки глаза просто вылезли на лоб. Он представил, сколько всего можно будет купить на эти деньги! Книга выпала из-под руки и шлепнулась в пыль. Мальчишка не мог ничего сказать, только кивал и улыбался, как добродушная фигурка собаки на приборной панели автомобиля.

– Скоро приедет ишак, но пока конь у меня один, Сивка. Рабочая лошадка. Идем, познакомлю, – Эдуард Викторович наклонился и подал «Приключения Лемюэля Гулливера» пришибленному счастьем Петьке. Затем бизнесмен добродушно похлопал юного работника по плечу и направился в сторону лужка за поселком. Мальчишка поплелся следом, с обожанием глядя в лысеющий затылок благодетеля.

Разговор состоялся на подъезде к воротам особняка Эдуарда Викторовича, так что очень скоро они оказались на околичной дороге, которая огибала поселок кругом. Прошли чуть правее, в сторону моря. И тут Петька заметил огромного, сивого коня, пасущегося на привязи. Увидев людей, он поднял голову, навострил уши. Светлый хвост стегнул по крупу: даже издалека было видно, что вокруг животного вьются оводы.

Мужчина остановился и коротко свистнул, и конь пошел навстречу, потихоньку натягивая веревку. Он вышел на дорогу и приблизился к Эдуарду Викторовичу, склонив голову. Конь шумно дышал, бока поднимались и опускались: он обнюхал руки человека, его пузо, обтянутое футболкой, поднял нос и дохнул в круглое, улыбчивое лицо. А потом заинтересованно посмотрел на Петьку и потянулся к нему.

– Такой красивый… – мальчуган шагнул вперед. Сивка обнюхал и его, а потом заинтересованно попробовал на зуб светлые волосы. Петька хихикнул. Эдуард Викторович похлопал коня по мощной шее.

– Он, конечно, тяжеловоз, но для работ здесь сгодится. А потом, глядишь, можно будет запрячь в сани, как зима наступит… детишек катать.

Петька понял: этот бизнесмен тоже был мечтателем.

Три

Мальчишка зажил по-новому. Дни, раньше одинаковые, пустые, наполнились работой. Теперь он вставал, умывался, завтракал и шел убирать за Сивкой, помогать по перестройке конюшен. Петька чувствовал себя по-настоящему нужным, важным членом маленького трудового общества: дядя Вася, работящий мужик из соседнего поселка, ему очень нравился. Мальчишка рассказывал ему про отца, про то, как хочет поехать с ним в Краснодар, а он в ответ одобрительно хлопал Петьку по спине и говорил:

– Видно, что в батьку пошел!

Петька работал с усердием, а еще постоянно носил угощение для Сивки и Ишаку, который приехал через пару дней, как мальчуган устроился работать. Вопреки своему имени, Ишак был маленьким пони с густой челкой. Эти двое жили в соседних стойлах, паслись рядом и были весьма дружны. Мальчик любил помогать выводить их на луг, провожал по вечерам обратно, в конюшни. Они с дядей Васей брели через поселок, ведя под уздцы животных и молчали. Петька всегда водил Ишака, а иногда даже ехал на нем верхом. Ох, до чего это было славно!..

Пару недель мальчишка ощущал себя очень счастливым. Страшная тень матери с птичьей головой больше его не навещала – Петька о ней уже практически забыл, лишь иногда вздрагивал, слушая, как плачет где-то над головой горлица. Странный бродяга пару раз попадался на глаза. Один раз он бродил в каменистой части пляжа и ловил бычков. Другой – он околачивался подле Сивки, но едва заметил дядю Васю и Петьку, так сразу сел на велосипед и укатил по дороге прочь от поселка, вдоль берега лимана. Словом, обе этих фигуры стали зыбкими и довольно быстро превратились в странный изгиб фантазии.

Но одним утром мир нахмурился, хотя погода, как всегда в июле, была ясная. Петька пришел в конюшни позднее обычного: был четверг, он как раз дочитал Гулливера, и поэтому сперва зашел в библиотеку. Никто по часам его работу не мерил, так что мальчишка мог запросто полдня «балбесничать», если все было сделано.

– Дядь-Вася, драсте! Я сейчас помогу! – мальчишка влетел в сумрак конюшни и сразу поприветствовал мужика, который ворочал доски. Накануне они как раз договаривались, что займутся разбором внутренней, сгнившей части западной стены, все зачистят и заново ее утеплят.

– Да не торопись, малец. Мне тут вон, помогают, – раздался голос за плечом. Петька обернулся: дядя Вася улыбался, пожевывая стебель колоска травы. Глаза мальчишки попривыкли к темноте, и он снова посмотрел на человека, который выдергивал гвозди и снимал трухлявую обшивку. Холодок пробежал по спине, затошнило.

Человек выпрямился, отряхнул руки и повернулся к свету лицом. Глаза, раньше притопленные в распухшем от алкоголя лице, сейчас казались достаточно ясными, даже печальными. Он подошел поближе: майка застиранная, но вполне чистая, волосы неровно подстрижены, видимо сам обрезал перед зеркалом в задрипанной прихожей. Петька отшатнулся и налетел спиной на дядю Васю. Тот поддержал младшего товарища: его теплые ладони дружественно обняли тощие мальчишеские плечи.

– Ну привет, пострел, – новый-папа громко шмыгнул носом. Ему словно было неловко: он стоял в паре шагов, весь ссутуленный, шершавый какой-то, подняв ладонь для приветственного пожатия. Петька вздрогнул и уставился на его ноги в новых синих въетнамках.

– Александр будет нам помогать. Все-таки мы с ним быстрее стены утеплим, верно?

Петька рванулся от протянутой руки, как от удара. Он оттолкнул мозолистые объятья дяди Васи и бросился прочь. Быстрее, быстрее, быстрее! За спиной послышался окрик: куда это он так рванул? Но мальчишка добежал до перекрестка и свернул на проулок, уводящую к набережной. Он не понимал, как так получилось, что этого дрянного пропоицу взяли работать. По-настоящему наверняка, как любого взрослого! Может даже на все двести рублей в день, не так, как Петьку! Реальность больно отхлестала его по щекам, обжигая слезами: мир несправедлив, если этот негодяй будет работать с лошадьми. Будет получать деньги. Будет их пропивать вместе с матерью. Будет загонять ее все глубже в могилу, превращать ее все больше в горлицу-переростка, которая знает всего одно слово.