На пороге стояла припорошенная снегом запыхавшаяся Зинаида. Увидав соседку с метлой, она приподняла лукавую бровь и звонко расхохоталась: «Теть Марф, да вы, смотрю, без меня тут время зря не теряли – неужто жениха подыскать решили? Вот я дяде Боре все расскажу! А может и мне через метлу попрыгать – глядишь, Ваську своего непутевого брошу и снова замуж пойду!». Пуховый платок сполз ей на плечи, в растрепавшихся волосах сверкали бусинки таящих снежинок. И такая она была все румяная, сочная и веселая, что Марфу Тимофеевну попустило. Даже совестно как-то стало – зря она заморочилась со следами этими, только Борю всего извела. Вот и про Зинаиду забыла – а ведь намедни колядовать собирались. «Ох, и язык у тебя, Зина, как помело, заходи, раз пришла, чего в сенях мерзнуть?».
Марфа Тимофеевна вернула метлу и крест на место и пошла варить кофе. Женихи да суженые ее уже лет пятьдесят не интересовали, да и Зинаиду, впрочем, тоже. Ваську своего вечно пьяно-похмельного она, как всякая русская баба, любила преданно и беззаветно, что, впрочем, не мешало ей раз в неделю выгонять его из дома. За неимением свадебных интересов гадали женщины исключительно на судьбу – на что Бог пошлет, а к этому кофейная гуща лучшим образом приспособлена. Раз в году в канун рождества хозяйка дома доставала из буфета латунный ковшик и заветную банку – кофе в ней хранился годами и использовался исключительно для гадальных нужд (кто ж такую гадость пить будет?). Кофейного порошка Марфа Тимофеевна не жалела – иначе и не разглядишь ничего, если гущи мало выйдет. А как на огонь поставишь – надо во все глаза смотреть, проворонишь – закипит «колдовское зелье» – все, пиши пропало, никакого гадания не получится. Посуда абы какая тоже не подойдет. В дальнем ящике буфета Марфа Тимофеевна хранила семейную реликвию – две чайные пары старинного фарфора, бережно укутанные в вату. Чашечки были невесомыми и просвечивались на свет. На их изящных бочках красовались томные барышни в кринолинах, и будто воздушным поцелуем были припечатаны кокетливо изогнутые ручки. Барышень этих она помнила еще с детства, а как они в семью попали – один Бог знает, мать вечно от вопросов отмахивалась, хмурилась и почему-то краснела, да так и не рассказала. Чашки извлекались из буфета в канун рождества, а после гадания отправлялись на заслуженный отдых еще на год.
Зинаида, затаив дыхание, наблюдала за священнодействием соседки. Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, беззвучно нашептывала она. Уж который год, а желание у нее было все одно – заветное, но что-то никак не выходило. То шубу увидит, то телевизор. А ей бы ребеночка. Марфа Тимофеевна разлила дымящийся напиток по чашкам. У нее у самой никаких особых желаний давно не было – лишь бы ноги не болели, и дети почаще приезжали, а все остальное – так, ерунда, суета сует.
Посидели, помолчали маленько, поморщившись, сделали по глотку, поболтали чашки туда-сюда, аккуратно выплеснули остатки в раковину и перевернули чашки на блюдца вверх дном. Зинаида подрагивающими пальцами приподняла свою «барышню» и всмотрелась в узор на донце. «Теть Марф, – смотрите, круги какие-то, даже не знаю – на что похоже?». Марфа Тимофеевна нацепила на нос очки, пригляделась: «Вроде как колеса, может машина? Машина – это к путешествиям. Вот образумится твой Васька, купит машину и махнете с ним в Сочи летом». Зинаида угрюмо отмахнулась: «Угу, махнем, как же, на велосипеде за самогоном до Пушкарихи. Ну, теперь ваша очередь, теть Марф, что там у вас?». Марфа Тимофеевна осторожно взялась за тонкий завиток ручки, приподняла, мысленно перекрестилась. Женщины медленно склонили головы и ахнули: на бледно-перламутровом фоне явственно проглядывали изогнутые рога!
«Тьфу ты, Господи! Привидится же такое!». Марфа Тимофеевна плюнула прямо в чашку и резко отодвинула ее в сторону – прямо на край стола. «Ты, Зинаида, оставайся, я тебе на диване постелю, нечего тебе в такую ночь по улицам шастать, мало ли кого там встре…». Не успела она договорить, как за окном раздался душераздирающий крик: «А-а-а-а-а! Помогите! Спасите!!!». Марфа Тимофеевна дернулась, Зинаида ойкнула и вскочила, а кринолинная барышня пошатнулась, сделала пируэт, и, издав печальный всхлип, разлетелась на множество мелких осколков. В дверь отчаянно заколотили.