Сказки из зеленого конверта. Для тех, кто устал от своей печали

Сказка вторая
Лесничий и лисичка

Давно это было, захотелось мне тогда по миру пройтись в одиночку, людей новых узнать да мир посмотреть. И занесло меня однажды в лес, да подвело меня чутьё. Плутала я по лесу, бродила, а тропинки все будто леший спрятал. Спасло моё везение. Темнело уже и, увидев вдалеке свет, я побрела к нему. Как оказалось, он горел в окошке маленькой избушки. Постучала я в тяжелую дверь и попросилась на ночлег. Жил там лесничий, да и кому ещё жить в такой глуши? Он ничего не спрашивал, впустил, угостил горячим чаем и показал, где можно устроиться на ночлег.

Проснулась от того, что кто-то у меня под боком лежал и громко сопел. Открыла я тихонечко глаза, смотрю – лисичка. Худая, мех скомканный… Она подняла на меня тусклые глаза и устало опустила мордочку на лапы. Пытаясь не напугать, я осторожно протянула руку и потрогала её нос. Сухой. У собаки, если нос сухой, значит, болеет. И эта, выходит, тоже больная.

Дверь в избу открылась и вошел лесник. Он сразу увидел лисичку возле меня, подошёл и бережно перенёс её в корзинку, выстланную тряпьём.

– Разбудила она тебя? – поинтересовался он и, не ожидая ответа, продолжил:

– Меня Игнат зовут, вчера знакомиться уже поздно было. Вышел за дровами, а она в избу в это время юркнула.

Я кивнула понимающе. На то он и лесник, чтобы зверям лесным помогать. Игнат ушёл, сказал – надо травы для лисы поискать, а я осталась на хозяйстве. Ближе к обеду, когда от печки уже плыли запахи вкусной похлёбки, он вернулся с большим пучком травы в руках. Увидев еду, улыбнулся мне и с признанием в глазах кивнул:

– Давно мне никто ничего не готовил. Спасибо тебе большое.

– Тебе спасибо, что принял к себе, да за новую бусинку, – ответила я.

– Бусинку?

– Я по миру брожу и, когда с кем-то знакомлюсь, моё ожерелье становится ещё длиннее, – сказала я и вытянула из-под кофты пёстрые бусы. – Бабушка меня так научила.

Игнат набрал воды в котелок, положил туда травы и поставил на печь. Мы поели, стряпня моя ему понравилась, он принюхался к лепёшке и, отломив кусочек, пошёл к корзинке с лисичкой. Худая она была, но от лепёшки отвернулась. Игнат отлил немного отвара и накрошил туда лепёшку. Лиса опять отвернулась.

Неделю спустя нос лисички стал влажным, глаза, однако, оставались мутными. Она иногда выходила из избушки, движения были медленными, будто нет сил двигаться. Игнат терпеливо выхаживал лисичку, и она начала прибавлять в весе. В какой-то момент произошёл перелом. Лиса ела мало, но почему-то становилась всё круглее и круглее. Однажды ночью мы узнали почему. Игнат меня разбудил, и мы тихо пробрались в каморку с запасами. Лиса с жадностью пожирала пряники, которые Игнат купил, когда был на ярмарке в городе.

И отвадить лисичку от этой привычки оказалось сложно. Куда бы Игнат ни прятал пряники, она их находила и грызла. Затем добралась до сала и окорока, которые висели довольно-таки высоко. Как она туда добиралась, оставалось загадкой. Однако, когда Игнат приносил лисичке мышек из мышеловки, она их не трогала. Даже когда была придумана мышеловка-клетка, лисичка отпускала мышей, попавшихся в неё.

Двигаться она тоже не очень хотела. Лежала в корзинке, ночью выбиралась на воровские походы в каморку, и всё. У меня бы давно терпение кончилось, но Игнат был из другого теста. Он смастерил из обрезков ткани мячик и пытался расшевелить лисичку. Сначала она не обращала на эту игрушку внимания, однако в какой-то момент начала прижиматься передними лапами к земле, упираясь задними в землю и виляя хвостом, как обыкновенная собака.

Через какое-то время лисичка вошла во вкус и уже во всю прыть мчалась за мячиком. И тут Игнат решил применить хитрость: вышел на лужайку с мячиком в одной руке, что-то сжимая в кулаке другой. Несколько раз он кинул мячик, и лисичка его приносила. В следующий раз, когда она, развеселившись, подбежала к нему, Игнат присел, опустил руку, сжатую в кулак, к земле, из неё выскочила мышка. Лисичка тут же рванула за ней и долго бегала по лужайке, пытаясь её поймать.

Это была первая ночь, когда она не ходила в каморку. На следующее утро лисичка поела похлебки и убежала. Больше она не возвращалась.

Ближе к обеду я попросила Игната вывести меня на дорогу к ближайшему селению. Поблагодарив его за гостеприимство, я распрощалась и бодро зашагала по нашедшейся наконец тропке. Я шла и думала о том, что побольше бы водилось в мире таких вот заботливых лесничих. А ещё лучше, чтобы и для людей существовали такие вот Игнаты, которые помогут от любой хвори избавиться. Даже от такой, которую и не видно, да только гложет она изнутри…

Глава 3
Детская тема

– Хорошая сказка, – похвалила я перед следующим массажем. – Вы похожи на этого Игната. А я лисичка?

– Если, конечно, вы узнали в ней себя.

– Да, есть немного. Мне интересно, а что должно произойти, чтобы я захотела мышек ловить? Я имею в виду – в переносном смысле.

– Мышек? Хм, даже не знаю. А что вас беспокоит? Проблемы с питанием – это ведь ещё и сигнал. Мол, смотри, что-то не так.

– С такой точки зрения я на это ещё не смотрела, – кивнула я. – Что меня беспокоит? Меня, как лисичку, что-то гложет, а что? Может, это из детства? Какая-то травма детская?

– Вы знали, что 90 процентов рабочего времени психотерапевты вынуждены выслушивать жалобы клиентов на их родителей? И при этом каждый человек уверен, что он-то уж точно лучше справится с этой ролью, чем его отец или мать.

– А Игнат бы такое не сказал! – вырвалось у меня.

– Я и не Игнат. Это вы меня сами сравнили с ним – и тут же разочаровались во мне, – улыбнулась женщина. – Хотите сказку на детскую тему? Или, может, вы хотели бы опять что-то сами выбрать из корзинки?

– Нет, если у вас есть что-то подходящее, я с удовольствием почитаю.

Сказка третья
Липкая Анечка и колючая Нана

Анна опять проснулась с дикой тяжестью во всём теле. Ничего не хочется делать, нет, не просто не хочется, даже не можется. Сил нет совсем… И тут в комнату вошла бабушка, села на край кровати и погладила по щеке. Анна села в постели, потянулась и положила голову бабушке на колени.

Она никогда не плакала, все её считали сильной. А тут будто прорвало: слёзы уже промочили бабушке домашнее платье, а всё не собирались кончаться.

– Поплачь, душенька, поплачь. Выпусти боль наружу, – приговаривал ласковый голос, а тяжелая рука нежно поглаживала по волосам.

– Бабуль, ну почему так, а? – всхлипывая, повторяла Анна.

«Не почему, а зачем», – могла бы добавить мудрая бабушка, но на то она и мудрая, что не произнесла этих слов. Большая и грузная пожилая женщина перебирала коротко стриженые волосы внучки, а та всё продолжала всхлипывать.

– Знаешь, я ведь всю жизнь себя чувствую ненужной! – вдруг вырвалось у девушки. – Брат много болел, и мне кажется, мать боялась, что я тоже такой буду. Может, даже не хотела меня оставлять, когда узнала про беременность. Страх – вот первая эмоция, которую я почувствовала. Страх моей матери.

Слёзы текли ручьём в подол бабушки, та гладила внучку по руке и по плечу и ждала продолжения.

– Иногда мне кажется, что я помню, как это было. Ну не могу я этого помнить, так ведь? А будто помню. Помню, как хотелось сжаться, стать маленькой и незаметной, чтобы мама больше не боялась.

– А это как? Извини, родная, тут я тебя не совсем понимаю, – переспросила бабушка.

– Ну, чтобы меня не было, понимаешь? Если меня не заметно, значит, меня и нет. Мне кажется, будто я даже помню, как находилась в той зелёной жиже.

– Ты о том, что переношенная была? – мягко спросила бабушка.

– Да, мне кажется, будто я понимала, что мне тут уже плохо. Эта жидкость обжигала мне кожу, я была вечно голодна, мне не хватало ни питательных веществ, ни кислорода, но я боялась выходить, боялась прекратить эти мучения. Ведь мама не хотела меня, она боялась меня, и я держалась до последнего.

– И что потом?

– А потом я жила с этим страхом, что они могут вдруг передумать. Она ведь могла, да? Могла во время беременности передумать. Значит, и после тоже могла. Я старалась быть незаметной и хорошей, чтобы они не передумали. И всё время у меня было чувство, что я здесь никому не нужна.

– Где здесь?

– В семье, в мире в целом. Я вела себя тихо и становилась незаметной, чтобы они не передумали, чтобы они меня оставили. А в связи с тем, что я была незаметной, моё чувство ненужности только усиливалось. Они думали, что мне ничего не надо, я самостоятельная, со всем справляюсь. Я сама во всем виновата, да? Напридумывала себе мучения…

– Что ты, милая! Как кто-то может быть виноват в своих мучениях?! – искренне возмутилась бабушка, а про себя, может, подумала, что да, нравится нам иногда, ох как нравится, быть жертвой страдающей! Да только почему? Потому что нам кажется, что это единственная возможность получить внимание других. Вот как дети росли-то? Пока всё хорошо – и не похвалит никто, и не обратит внимание. Просто так любовь не давалась, её надо было заслужить. А иногда хотелось, чтобы тебя любили просто так, без каких-либо условий. Чтобы просто любили, просто рады были, что ты есть.

Внучка плакала, всхлипывала, бабушка водила жилистой рукой по её спине. Возможно, она думала, что для того, чтобы радоваться просто тому факту, что у тебя есть ребёнок, надо уметь радоваться бытию, жизни в целом. А о какой радости может идти речь, если это не жизнь, а сплошное выживание? Когда не чувствуешь себя, потому что устал до изнеможения и живёшь так, будто последние резервы уже исчерпываешь. Последние капли на самом донышке, а работать надо по полной, иначе каюк. Не будет огорода – не будет еды. Не будет кур – не будет яиц.

Вон, раньше крестьянам как тяжело было, жизнь бедная, сколько ни крутись и ни делай. Так и родителям в 80-х и 90-х досталось. И на работу надо – иначе ты тунеядец, и огород надо, потому что еды в магазинах нет. Так и крутились. Какая там может идти речь о том, чтобы радоваться жизни или детям просто так?

– Бабуууль! – взвыла внучка и оторвала бабушку от размышлений. – Что мне делать? Как мне с этим жить? У меня всё время такое чувство, будто я мешаю, будто никому не интересно, что я делаю, или думаю, или чувствую.

– И себе мешаешь? – вкрадчиво спросила бабушка.

– И себеее! – продолжала выть внучка. – Во мне ведь будто сразу две Анны живут, и обе ненормальные. Одна будто зомби или вампир, да, вампир скорее… Она вечно голодная, ей всегда мало близости, надо ещё и ещё, и чтобы любили, и хвалили, и баловали, и внимание обращали, и слушали и интересовались ею! Боже, какая она мерзкая!

– Липкая она какая-то, – прокомментировала бабушка.

– Да! Видишь, как она понятие о близости исказила-то? Близость – это когда тобой интересуются!

Бабушка хмыкнула, а Анна продолжала:

– И жалко её, с одной стороны, что, мол, бедная такая, и противно от неё. Пиявка какая-то просто.

– Ну, ты уж не перегибай палку, – перебила её бабушка. – Если мы чего-то не получаем, оно для нас таким желанным становится, что мы…