Приехал пан ранком, да рассердился, увидав, что девка побита. Быстро кто-то ему из наших рассказал о случившемся. Зол был, не тем, что девка порчена, а тем, что может носить дитя Вильдана. Туто (тут) я выскочила, пощипав себя перед этим за щеки и губы, каб (чтобы) пригожей выглядеть, да просила пана меня выбрать, рассказывая, что моя мать сама рожала без повитух, а одного из моих братьев вообще у реки родила, когда рушник мыла. Худой была, такой же, как я зараз (сейчас), да после родов первых и стала больше в боках.
Так он и решил меня забрать вместо Адели. Наспех накинула панское платье. Уехала я в этот же день. Уезжала и видела гордость в глазах батьков и слезы обиды Адели.
Глава 3
Панночка прервала рассказ очередным глотком воды. Отец Александр уже отбросил мысль о том, что это всего лишь предсмертная истерия невинной женщины. Всё внутри него отрицало то, что сейчас рассказала умирающая панночка. На секунду ему показалось, что это просто лихорадочный бред, но, к своему сожалению, признаки лихорадки не были обнаружены, а речь была поставлена чётко и ясно. Это был не вымысел.
Панночка уже самостоятельно отхлёбывала воду с маленького кувшинчика, но руки всё же не до конца приобрели силу, потому вскоре кувшинчик соскользнул и упал. Женщина недовольно цокнула и вытерла рот рукой:
– Позвать кого-нибудь убрать? – неловко спросил священник.
– Не надо, продолжим, – слабо отмахнулась женщина. Её голос всё равно ещё был сиплым.
– Кхм, кхм, кхм. Далее…следует говорить «за все свои грехи прошу…» – робко продолжил юноша.
– Я ещё не всё договорила! – возмутилась панночка.
– А … продолжайте.
– Я не стала женой пану, лишь родила ему троих детей за эти десять лет, что жила с ним.
Как только я приехала в панскую хату, пан сразу же повёл меня к лекарям. Холодные и грубые пальцы меня щипали везде, будто я была не человеком, а куском мяса или кочаном капусты.
Пану сказали, что со мной всё в порядке, только стоит получше кормить, иначе шерая (серая) буду зусим (совсем).
Пан по-отечески предложил мне вместе с ним поесть, на что я адразу (сразу) согласилась. Я никогда не забуду это: я впервые ела и наслаждалась вкусом. То были фляки. Наваристые. В душе я ликовала, что буду теперь всегда так есть, а не просто глотать что-то, что батьки считали съестным.
Тогда и пан мне казался красивым мужчиной. Полный, с красноватым лицом, пышными светлыми усами, с хорошими волосами. Я видела в нём отца. Но вместе с тем я к нему испытала отвращение – ведь он меня забрал сюда не для того, чтобы просто накормить, а, чтобы сделать то же, что и Вильдан с Аделей, да ещё и детей родить! Этого я представить не могла. Мне тогда казалось, что он такой старый! А ведь ему было только тридцать дет!
Поначалу он меня не трогал. Только нанял учителей, чтобы обучить чтению, письму, мелкому счёту, да правилам треклятого этикету!
Как он ни старался меня воспитать говорить по-русски, до сих пор говорю иногда своими хуторскими словами. Сам был не лучше. Бранился на мужичков горше пьяницы! Редко он показывал меня кому. Одна русская приезжая говаривала на меня такое «не жена, а любовница». Спустя пару месяцев он пришёл ко мне в покой (комнату) и сделал саправдной (настоящей) любовницей.