Маршрут на экране телефона Анны сменился. Яндекс-карты показали перестроение. Только плохие мысли посетили ее, машина почти полная, осталось только одно место, неужели он поедет еще кого-то взять. Но в Аргуне остановки не случилось. По главной улице Шоссейной, которая пересекается в моменте с улицей Кадырова, «Лада Ларгус» пролетел в сторону Грозного.
«Яндекс-карты можно закрыть. Они мне не помогут, мы уже сошли с пути на полной кавказцами машине в самый закрытый город страны».
Грозный, так же как и Аргун, раскрывает широкие арки при въезде в город, увешанные портретами Путина и Кадырова-старшего. Недолго проехав, машина паркуется с виду где-то в центре, так, что слева оказывается прекрасная река Сунжа, которую пересекает мост. По обе стороны моста тоже арки с портретами Путина и Кадырова-старшего, так сказать, мы на вас смотрим. Оказалось, это стоянка для высадки пассажира. Сосед Анны ушел, все вышли из машины поразмять ноги, она тоже вышла. Кто-то закурил, кто-то побежал кофе в аппаратах покупать.
А сколько будет остановка длиться, не подскажете? обратилась Анна к водителю.
Скоро поедем, ждем человека, ответил тот, закуривая.
«Скоро поедем» с дагестанского значит «когда поедем, тогда поедем, расписание нам нипочем».
Пересадка в следующую машину планировалась в 5:00 во Владикавказе, времени много, но, когда обещают доехать за 4,5 часа, хочется доехать за 4,5 часа. Полчаса пролетели быстро, Анна прогулялась вдоль реки до моста и обратно, не теряя «Ларгус» из вида. Когда Анна вернулась к машине, на ее месте уже сидел парень славянской внешности. Стереотипное мышление вновь сыграло свою роль, и она еще на долю обрела спокойствие. Кроме них в машине еще никого не было.
Здравствуйте. Вы до Владикавказа? первая завела разговор Анна.
До Магаса. Здравствуйте.
Ответ крайне разочаровал Анну. Это не помешало ей назвать свой маршрут, для поддержания разговора. С кавказскими ребятами не была такой разговорчивой. То ли патриархальный строй мешал, то ли напряжение, исходящее от нее из-за недоверия. Странно все это. За год жизни в Махачкале, куда она приехала работать финансовым аналитиком в открывающемся банке федерального масштаба, к обычаям привыкла, к условиям жизни привыкла, но опасение по поводу мужчин никуда не ушло. Она стала понимать кавказцев, которые едут в Москву. Насколько им все странно, только по другим причинам.
Год одна в Махачкале? Как отреагировали близкие? Василий поинтересовался, когда узнал, что Анна приехала одна почти год назад.
Смиренно, ответила Анна.
Вообще, это все стереотипы про Кавказ. Я сам каждые две недели приезжаю последние полгода. Чеченцы и дагестанцы здесь и те, что в Москве, – совсем разные люди. Типа, их там меняют по пути, пока доедут до столицы. Мне все нравится, я бы даже остался жить, если потребуется.
Я первое время постоянно огладывалась и замечала взгляды на себя. Думала, из-за отсутствия платка или хиджаба. А потом поняла, почему они смотрят. Просто вокруг одни свои, а тут славянка приехала…
Да, да, есть такое. Разглядывают просто от интереса. Так никто не скажет ничего, если не… он прервался не находя правильное слова.
Если не нарушить их обыденность, Анна хотела сказать о пьянстве и о шортах, но посчитала, что этого достаточно.
Дураков везде хватает. Полстраны таких. А мы запоминаем пару дэбилов, что учинили драку на улице. Типа вау, все вы такие. А тех, кто хорошее совершает, мы не запоминаем. Василий сказал последние фразы с яростью и обидой.
Анна согласилась, раньше такие мысли ее не посещали. Здесь все русские пьяницы и развратники, там все кавказцы психованные агрессоры, драчуны.
А зачем ты едешь в Армению? Сейчас же не сезон? поинтересовался Василий.
С комом в горле Анна ответила:
Мой отчим умер от сердечного приступа.
Она перенеслась в 1993 год, когда ей уже как три месяца исполнилось восемь лет.
Аня, познакомься, это дядя Дживан, он мой друг. Миниатюрная блондиночка рядом с крупным человеком, который только что побрился и на лице два цвета кожи: загорелая от прошедшего лета и белая, что была под густой бородой.
Люба, ты зачэм такое красивае имя портиш? Называй Анна, как каралэва звучит. Аня пуст будэт, когда станет тётей. Тётя Аня.
Пухленькая Анна сразу ожила, ей тоже нравится Анна больше, чем Аня.
Люба джан, я буду звать только Анна. Ты не против, Анна джан? он наклонился к Анне и ущипнул за пухлые щечки обеими руками.
Так, Дживан, именно по имени всю жизнь она обращалась к отчиму, ворвавшемуся в их с матерью жизнь. К тому моменту Анна не видела своего отца уже год. Бывший военный с боевым прошлым ушел из семьи, потеряв себя и все, что имел. Позже у нее родился брат Андраник, которого назвали в честь сына Дживана, тот погиб в Гюмри во время землетрясения 1988 года. Мама Анны настояла на имени Андраник, так как Дживан хотел назвать в честь Шарля Азнавура1. «Либо Шарль, либо Азнавур», – настаивал отчим, но Люба победила.
О трагедии они с матерью знали только, что жена и трехлетний сын Дживана остались под завалами. Их тела достали спустя восемь дней. Он ничего не рассказывал, отказывался говорить на эту тему. Подробности… впрочем, какие подробности о трагедии всесоветского масштаба могут быть? Землетрясение, обрушение, везде смерть, все, что еще рассказывать? Да и вокруг такое творилось, что люди и не вспоминали 1988 год. Везде войны, везде смерть, холод и ужас, кому нужны подробности из маленькой Армении. Однако после рождения брата они четверо полетели к родителям Дживана. Те уже пять лет как жили в другом регионе Армении, на границе с Грузией, где вели хозяйство. Дела как раз пошли у Любы и Дживана хорошо. Тот стабильно работал в строительстве, а Люба из уличного обменника устроилась в кассу, ей больше не приходилось менять валюту на холоде и в жару.
Летом Армения, конечно, совсем другая, говорит Анна Василию. Мы туда поехали в первый раз на летние каникулы в 1995 году. Только кончилась война, но свет все равно отключали по ночам, а днем включали на пару часов. Я такой и запомнила Армению – медленно догорающая керосиновая лампа в темноте со свежим воздухом в легких. А Манана бабо2 раздает карты.
Мама Дживана не видела сына с 1989 года. Сразу после трагедии он уехал в Москву, потом развалилась страна, и было не до дороги назад. На его заработки жили его родители и младший брат, лишние деньги тратить на дорогу было бессмысленно. И возвращаться в места смерти он не хотел. Младший брат был прикован к коляске – вернулся с карабахской войны с одной ногой, так и не женился, пособия получал с перебоями. Только в 1991 году, когда благотворительный фонд построил дома для пострадавших от землетрясения и его семья перебралась в другой регион, дела пошли лучше. Все эти годы он с родителями говорил только два-три раза в год по телефону.