Импориум 1. Следящие тени. Книга 1

Глава 3.

Запущение… Потрескавшаяся краска, содранные обои, покосившийся плинтус, провалившиеся полы, обвалившийся потолок. Много паутины, ещё больше пыли, к некоторым вещам не проявлялся интерес десятилетия. Настроение одиночества. Со всех постаревших предметов быта нагнетается депрессия. Запущение…

Гретель буквально ползёт по дому. Крадётся вдоль стены, затем перебегает от одного импровизированного укрытия к другому. Пытается быть бесшумной и очень внимательной. Сейчас её окружает множество комнат и коридоров. Сам дом почти что лабиринт из десятков помещений, где каждый угол и тень могут таить опасность. Сложно чувствовать себя одиноко в таком огромном пространстве.

Девчонка остановилась у дивана, выглянула из-за спинки. Это зал. Некогда большой и роскошный, теперь просто большой. Не самое тёмное место в доме, но далеко и не самое светлое. Причины одни и те же громоздкие шторы и мутные стёкла. Впрочем, отсутствие яркого света не воспринимается критично, в темноте девчонка отчасти чувствует себя комфортно, её глаза уже успели привыкнуть к полусумраку. Чернота же что плащ, скрывающий тебя от сторонних взглядов.

Гретель движется дальше. Оторвавшись от дивана перебралась к длинному столу, что занимает центральную часть комнаты. Примечательная вещь, если неживые объекты могут хранить память, этот наверняка сможет вспомнить шумных людей и громкий смех. В поисках незваных гостей девчонка заглядывает даже под скатерть. Нет, нет, ей будет тревожно от мыслей, что кто-то может наблюдать за ней из-под стола. Они и так мерещатся всюду. Призраки, чудовища – все те твари, что должны были оставаться в вечном заточении детских фантазий, сегодня вновь пришли к Гретель на свидание. Она их не ждала и не звала. Чувствует себя маленькой девочкой, какую попросили из тёмного жуткого сарая принести отвёртку для папы. С тех пор она подросла, правда, и тени былых страхов удлинились, и теперь в силуэтах кресел девчонка видит наблюдающие за ней лица. Те не просто смотрят, но и шепчутся за спиной.

Беззвучно работает телевизор, экран подсвечивает небольшую часть комнаты. Показывается какой-то глупый чёрно-белый кукольный мультик. Гретель не поднимаясь во весь рост, сидит на корточках за стульями. Прислушивается. Ещё раз сказать, это большой дом, его даже домом не назовёшь, это здоровенный особняк. И сейчас в здании тишина. Может быть, основные действия происходят в другом крыле, и звуки просто сюда не доходят? А может быть кто-то, как она сама, крадётся по дому, не желая издавать звуков? Неприятно об этом думать, от сего приходится часто оглядываться.

Гретель отвлеклась на работающий телевизор. Туда-сюда мелькают несколько человечков, два из которых до неприличия жирные, один же неряшливый наоборот худой как палка. И все эти нелюди носятся по кухне, пытаясь приготовить себе ужин. Получается у них так себе. До неприличия неуклюжие. То наденут на голову кастрюлю, то особо толстый поскользнётся и разобьёт посуду. Абсурдно. Девчонка увидела на столе пульт и уверенно вдавила кнопку выключения. Когда тупые рожи сменил чёрный экран, почувствовала облегчение.

Дальше, раз за разом задевая скатерть, Гретель поползла вдоль стола, прицеливаясь к следующему своему укрытию. То будет кресло, стоящее неподалёку от окна.

И тут зазвенел громкий смех, за ним ритмичные удары в барабан! Клаксон! Музыкальная труба!

– А-а-а! – закричала девчонка, испугавшись резко возникшего звука. Подскочила на месте.

Её крик не выделился на фоне шума, работающего на всю громкость телевизора. Ревут и вибрируют колонки. Оглушающий звук сперва парализует, затем пробует прогнать как можно дальше, ибо тот, кто оказывается ближе всех к источнику шума, становится виновным во всех деяниях. Лучше беги… Какого же чёрта телевизор включился? Свет от мерцающего экрана озарил девчонку, её и без того белое испуганное лицо становится ещё светлее.

– Пекарь, пекарь, – доносится писклявый голос из динамиков на стене. – Налей винца и отвари мне два яйца́!

На экране включившегося телевизора кукла в одной руке держит пустой сверкающий бокал, в другой сжимаются два промаркированных куриных яйца.

Дальше гремит музыка. Гретель в шуме, что разрывает нестерпимым звоном зал, спешно пытается найти место, куда положила пульт. Но он как будто, пользуясь паузой, сбежал.

– Отварить тебе.............яйца́?! – снова из динамиков другой голос до мурашек громко.

– Пожалуйста, замолчи! – зажала уши девчонка. Тонкие пальчики не справляются с потоком звуков, ползущих в голову.

– Три-ца-ца-те-ди-ца-ца! – от туда же.

Так и не обнаружив пульт, Гретель перемахнула через стол, пробежала по залу.

– Не вари мне яйца́ и в ухо мне не дуй, отвари мне длинный ....

Резким рывком выдернула штекер из розетки. Из-под пальцев вылетают искры. И даже после ещё несколько секунд мерзкие голоса кукол громко смеются над ней. На экране они выстроились в один ряд, тыкают пальцами в сторону зрителей и, держа животы, давятся в неудержимом гадком смехе. О, они дразнятся, показывают язык и голую задницу. Девчонка чувствует себя жертвой розыгрыша, когда смотрит на горящий экран, при этом держит в руке выдернутый провод. Телевизор замолкал достаточно медленно, он позволял им долго и долго хохотать. Чем ближе был их конец, тем более вызывающим становился смех. Громкость плавно снижается, нереалистичные голоса растягиваются, картинка плывёт. В конечный момент группа нарисованных кукол перевоплотилась в чудовищ с вытянутыми лицами и растёкшимися жёлтыми глазами.

Выпустила Гретель из лёгких заточённый воздух, только когда гадкий ансамбль прекратил выступление. Шум растворяется, на его место возвращается тишина. Должно быть, это хорошо, что телевизор не созвал сюда всех крыс из подвала. Гретель вновь берёт на себя ответственность разрушать мёртвую безжизненную атмосферу. Девчонка собственно единственная, кто будет издавать звуки. В моменты пауз будет становиться максимально тихо.

Она зашла в пустую комнату родителей, долго стоит на одном месте, переминается на костлявых ногах, смотрит на завешенные шторы, смотрит на до сих пор не выключенный ночник, находит на полу платье мамы, а на спинке стула брюки и рубашку папы. Затем садится на кровать и некоторое время собирается с мыслями. Мучает тревога, привязываются дурные мысли. Домыслы как огромный рой мух, который кружится перед глазами. И нет ни единого средства, чтобы избавиться от засевших в голове паразитов. Эти чувства истязают её. Она то грызёт ногти, то накручивает на пальцы волосы. Усидеть на месте не может, ползает по кровати, то подберёт под себя ноги, то опустит их на пол вновь. Футболка для неё становится игрушкой, какую она то задирает, то натягивает обратно.

Мысли разбегаются в разные стороны, ни единого объяснения, ни единой догадки, нечем себя утешить, нечем обнадёжить. Хочется плакать, хочется уткнуться в подушку, хочется заснуть и спать, пока не разбудят. Недолгая прогулка позволила укрепиться в мысли, что в доме по каким-то причинам никого не осталось кроме неё самой. Нет родителей, нет её брата. Они пропали, бросив её в абсолютном одиночестве.

Тогда чтобы плохие предчувствия окончательно не свели с ума, Гретель вновь решает идти. На сей раз старается впихнуть себя в роль взрослой женщины, на плечи которой выпали трудности. Ей не на ком повиснуть, она должна быть рассудительной и в какой-то мере смелой. Девочка идёт проверять прихожую. Там Гретель не находит следов, что кто-то покинул дом. Обувь аккуратно расставлена на полке, на крючках остаётся верхняя одежда, входная дверь и та закрыта изнутри. Странные обстоятельства, они все как будто растворились. Дальше девчонка пойдёт проверять кабинет, где работал отец, оранжерею, где любила проводить время мама, пойдёт в комнату отдыха, заглянет в подвал и гостиную.

К вечеру варианты поисков иссякли. Время приближается к восьмому часу. Солнце движется к закату, тени удлиняются и срастаются в одно тёмное пятно, окружающий свет меркнет. Дальние комнаты исчезают во мраке, и с ними в царство покоя идут предметы мебели. Цвета пропадают, картинка мира меняется, становится монолитной и чёрной. Близится ночь, и, должно быть, эта ночь будет самая тёмная и страшная в жизни леди Андерсум.

В ванной комнате Гретель нашла чистую сухую одежду и наконец сменила свою ночнушку на повседневный наряд, состоящий из джинсов и рубашки. Рубашку она заправляет за пояс джинсов, подобно тому как нынче любят красоваться сверстницы. Тут же девчонка нашла себе пару носков и ботинок. Её ноги уже окоченели от холодного бетонного пола, к тому же местами появились красные мозоли. В сухой же одежде становится так комфортно.

Девчонка заметно спешит, крутится перед зеркалом. Она пытается быстро привести себя в порядок. Отряхнуть волосы и спиртом прижечь раны. Спешит, оттого и неуклюжа. Впрочем, она всегда немного неуклюжа. Сказывается и дрожь в руках. Нет, ей определенно за последние часы стало легче. Усталость постоянно находится на ногах, её текущие занятия позволили увести в сторону мысли от размышлений о судьбе родителей. Перестала думать она и о собственной участи. Трёт ваткой шею.

Тянется за пузырьком со спиртом и нечаянно его опрокидывает. Тот падает, катится к сливу раковины, попутно почти полностью опорожняет своё содержимое. Девчонка довольно нерасторопна в попытках поднять пузырёк на место. И вот она, милая особа из приличной семьи, с нахмуренными бровями через стиснутые зубы проталкивает грубые совершенно некультурные ругательства. В злости хватает пузырёк и разбивает его о пол. К ногам летят капли и осколки.

А девчонка всё-таки чего-то боится. Слишком уж нервная, да и мурашки на её шеи – знак, что говорит о внутренних переживаний. Видимо, ею движет страх долго оставаться в замкнутом помещении, в котором вновь могут запереть. И выбраться из окна уже не получится, ибо его попросту здесь нет. Строители не стали прорубать дополнительную дорогу свету. Ванную комнату спрятали за глухие толстые стены. И на петли повесили тяжёлую дубовую дверь. Впрочем, если она в доме одна, нет той причины из-за которой дверь может закрыться. За день никто ей так и не встретился. Ни животное, ни человек. Ни одной живой души в старом особняке. Если только они спят при свете дня и пойдут бродить по узким мрачным коридорам с приходом ночи.

Да и спешка вызвана не только страхом заключения. Есть и вторая причина, почему она торопится и не хочет подолгу оставаться спиной к…

С раковины глаза перебежали на вешалку для одежды, та действительно привлекает к себе внимание. Гретель смотрит на неё гораздо чаще, чем на отражение в зеркале. Вешалка стоит в углу комнаты в непосредственной близости к ванне, но собственно не это главное, по каким-то причинам она полностью увешена, как будто кто-то решил перенести на неё всю одежду из гардероба. Раньше максимум, что тут было, халат и резиновая шапочка, собственно то что можно при необходимости надеть после душа. Сейчас же мотается целая масса курток и плащей. Непонятно зачем вообще на маленькую вешалку поместили столько тряпок. Одежда свисает до самого низа, края лежат непосредственно на полу. Сама вешалка покосилась и, кажется, может в любой момент завалиться набок.

Куртки в ванной?.. Для чего?.. Чтобы экономить на горячей воде? Зрелище вдохновляет идеей, что нетривиальный замысел представляет некую опасность. Среди старой верхней одежды особенно выделяется новое пальто премиального бренда с вышитой аббревиатурой фирмы, неплохо смотрятся тёмно-багровый плащ вместе с клетчатой кепкой. Последняя уже попросту не помещается на крючках, пренебрежительно накинута сверху.

Интерес позвал бы Гретель подойти поближе к вешалке, позвал бы засунуть руки и покопаться в одеждах, поискать что-то в… глубине… если бы не этот вторгшийся в комнату скрип. Звук пришёл издалека, и пришёл он тихий и робкий. Ох, если бы не эта тишина, был бы открыт кран, тёрлась бы вата о щёку, Гретель не услышала бы эту скромную мелодию скрипучего пола и чьих-то ног. Впрочем, и при подобных обстоятельствах звук достаточно волнительный. Сердце девчонки ёкнуло в этот момент, как будто маленькая тоненькая иголочка вошла под кожу. А это жутко. Она ведь уже свыклась с мыслью о полном одиночестве, а теперь слышит, будто кто-то крадётся неподалёку. Этот шорох потрясает, словно откровение возлюбленного, ибо девчонка не может утвердительно сказать даже самой себе, это первый подобный звук, или они были всё время, а она их не замечала в потоках рыданий. Тихие уж очень эти шаги. Такой огромный дом, а место оказалось мало, чтобы им пройти в каком-нибудь другом месте как можно дальше отсюда.

Гретель замерла у раковины в одном положении, ещё старательнее вслушивается. Не хотелось бы ей услышать продолжение, в частности услышать, что звуки приближаются. Благо ничего не последовало, в волнительной тишине лишь гулко стучит испуганное сердце. Сейчас в ванной комнате горит лампа, жёлтый свет выходит через распахнутую дверь в потемневший коридор. Нет большого желания следовать его примеру и в погоне за светом покидать эти четыре стены. В пору бы уже тут заночевать, укрывшись за туалетом или шкафом. Вот только за унитазами не скрываются ответы на её многочисленные вопросы. Вечно убегая от чьих-то шагов она сама станет призраком, который кому-то мерещится. Кто бы там мог ходить? Хороший вопрос на которой можно найти много плохих ответов. Мертвецы? Призраки? Они существуют? Они будут охотиться на живых?

Толкая себя на ночное свидание, Гретель будоражит свою кожу волнами мелких мурашек. Кусает губы и тянет за край рубашку, едва не отрывая пуговицы. Покинуть жёлтую комнату стало для неё испытанием. Девчонка сперва выглядывает из-за двери, долго всматривается в пустоту и лишь затем нерешительно переступает через порог. Она поползла искать источник звука, вернее, хочет себя в этом убедить. Всё её существо против подобных шагов, оно тормозит движения, оно пытается напугать. Внутренние голоса просят оставаться трусливой девочкой. Они хотят, чтобы она побежала прятаться под кровать. Гретель принуждает себя поднимать ноги, если она остановится, пауза получится очень долгой.

В эти вечерние часы в доме уже начало заметно темнеть. Гретель крадётся вдоль стены, ей верится, она не должна быть заметна на фоне чёрных обоев. Так ли это сложно понять без взгляда со стороны. Светло-синие джинсы кажутся очень броскими. Девчонка медленно переставляет ноги, это будет выглядеть даже лениво. А какие у неё широкие глаза, кажется, она не просто смотрит через темноту, но и через стены.

Мучительно премного от того, что Гретель не знает, где конкретно был звук. Скрипело не близко, но насколько это было далеко совсем не понятно. Она может пройти мимо источника, а что ещё хуже повернуться к нему спиной. Может быть, вообще это были не шаги? Могли дёрнуться половицы или качнуться дверь. Ветер? Крысы? Сквозняк? Неплохой вариант, чтобы себя обнадёжить. Дом такой старый, и он шумит сам по себе, ему не нужны причины, ему не нужны предпосылки. Да, да, скорее всего в этом нет ничего пугающего, вполне вероятно пробегал по комнатам ветер. Да и, может быть, к ночи стали активнее проявлять себя крысы. Если одна из этих тварей выскочит из-за угла, Гретель упадёт в обморок. Первое и последнее путешествие закончится остановкой сердца. Да, крысы здесь вырастают крупные.

Столько попыток спастись от идеи, что рядом кто-то есть, однако будучи одной в полумраке вряд ли у неё получится держать себя под полным контролем. Она на каждом шаге оглядывается, затем смотрит себе под ноги. В темноте пола пытается найти нечто, что могло упасть, что могла звучать несколько минут назад. Ищет то, что будет успокаивать в эту ночь, когда захочет лечь спать.

Глаза остановила полуоткрытая дверь. Девчонка остановилась. Она с детства тут живёт, но помутневшее от страха и мучительных поисков сознание не смогло сразу дать ответ, что это за комната.

Куда менее опрятная, чем все остальные, то должно быть сырой подвал или уличный заброшенный гараж. Небрежность находит себя в ободранных обоях, выбитой в нескольких местах штукатурке. Ну, и наполовину проржавевшая дверь без ручки не красит. Там же свисает пропитанный маслом увесистый замок, а сверху выцарапана фраза: "Свет жизни". Это ведь та самая… про неё в семье нынче принято говорить, как дверь за которую не стоит заходить. Точно, мастерская. Место, до недавнего игравшее роль кладовки, сейчас хранилище секретов и тайн семьи, обитель крыс и область темноты. А вот была ли она открыта час назад? Девчонке почему-то кажется, что нет. Ведь уже сегодня здесь проходила, и это было не один раз. И вот только сейчас обратила внимание. Причём в сумраке заметить полуоткрытую дверь гораздо сложнее, чем при свете дня.

Гретель прокручивает в голове воспоминания, пытаясь воспроизвести момент, как утром она здесь отмеряла шаги. Наивное желание не приносит каких-либо плодов. Увы, не может ничего найти в голове, была очень встревожена. Память искажена, мысли запутались, страх отравляет сознание и поглощает здравомыслие.

И ведь знает, что в этой комнате находится. Крюки, цепи, молотки, ножи и много чего ещё не очень приятного для зрительного контакта, а особенно для контакта физического. Несколько лет назад мастерская была самым обычным местом, где Гретель часто успешно укрывалась во время игры в прятки. Но вот совсем недавно, это было примерно три года назад, ситуация с семейной кладовкой переменилась. Не сказать, что были какие-то причины, поводы. Родители объявили комнату зоной табу. Дверь закрыли. Замок повесили. Цепи принесли. Причин своим детям они не объявили.

Младший брат вообще не переносит этого места, страшится даже приближаться, затащить же его внутрь просто нереально, не ведётся ни на конфеты, ни на игрушки. Говорит, мол это логово чудовищ.

Да, сейчас девчонка очень хорошо понимает своего братца. Мастерская – плохое место для одинокой прогулки в день, когда происходит что-то непонятное и опасное. Но хватит ли у неё духа забраться туда до конца или нет, почему бы просто не заглянуть с порога? Да, Гретель очень хочет найти своих родителей, но, наверно, это единственное место, где их найти она не хочет.

Всё же. Девчонка прокралась по скрипучему полу, предпочитает быстро передвигать ногами, не опускаясь с носочков. Близко Гретель подобралась к темноте мастерской, но по-прежнему боится показаться ей. Теперь выглядывает из-за полузакрытой двери. Немного у неё укрытий от секретов мастерской. Пальцы нервно перебирают по наростам ржавчины. Да, вокруг сумрак и его серые обесцвеченные тона, в мастерской же скопился мрак. Не самый хороший вариант разменивать остатки света на тьму.

– Лучше бы мне на глаза эта дверь не попадалась, – прошептала самой себе. И можно, конечно, пробовать прикрываться мыслями, что там ничего нет, просто комната, в которую не поступает свет, но что если это уже не так. В мастерской, найдутся сотни инструментов достижения любых самых изощрённых и кровавых целей. Там старые ножи, пилы, топоры, гвозди… богатый ассортимент.

Гретель, нервно щипая себя за губы, перебралась из-за двери к стене, сменила одно укрытие на другое, но теперь тьма совсем рядом. И ни на миг не покидает чувство, что вот-вот из недоступного для глаз пространства вылезет рука, схватит и утащит в объятья мертвецам.

Мастерская занимает достаточно большое вытянутое в длину помещение с высоким потолком порядка пяти-семи метров. Этакий ангар, для освещения которого используются несколько огромных ламп, и для каждой из них предусмотрен свой отдельный выключатель. Гретель точно знает, где находятся их красные кнопки, и это ещё один повод тревожно вздохнуть. Ведь придётся зайти в мастерскую, залезть в темноту.

И как туда идти, когда коленки дрожат, да зубы стучат. Абсолютно ничего не видно. Однако же, верится, утро не настанет, если сюда сегодня не зайти. Был бы рядом какой-нибудь мальчишка, вроде младшего брата, кого можно было бы крепко держать за руку.

Но тут никого нет, и она одна, не стала больше медлить и всё же вошла. Погрузилась во мрак, как будто упала в чёрную воду, ушла на дно. Тут же завернула направо, медлить – значит заставлять своё сердце очередной раз замирать. Главное, чтобы дверь не закрылась. Тогда одной пленницей станет больше, хотя, скорее всего, Гретель сразу же умрёт от страха. Вот правой рукой держится за дверной проём, левой тянется к выключателям.

Кнопки так некстати расположены достаточно высоко, специальная придумка папы, чтобы ни она, ни брат не смогли их нажать без лестницы. Не хотел он, чтобы его дети забирались в мастерскую за спиной у взрослых. Ах, папа, как же ты был не прав. Впрочем, это неподходящее место для времяпровождения подростка. Гретель стоило бы вернуться на угасающий свет.

Но она прыгает, пытаясь случайным образом задеть хотя бы какую-нибудь кнопку, но лишь неудачно цепляет занозы от деревянной вставки. Дыхание ускоряется, набирает в себя волнение, и теперь сопровождается нервным мычанием и постоянными вздохами. Единственные звуки в этом огромном, но далеко не пустом помещении. Ведь не ради того пришла, чтобы поднимать шум. Такая эта девчонка громкая, здесь же в укромном месте пряталась пленительная тишина.

Ощущение холода за спиной. Не чувствует себя одинокой, вот главная беда. Кажется, стоит сделать пару лишних шагов назад, и она непременно наткнётся на кого-то, попадёт в холодные объятья, тогда же коснётся костлявого тела. Мысли, доводящие до отчаяния. Еле-еле нащупала одну кнопочку выключателя и, чтобы наверняка, с усилием вдавила.

Свет загорелся прямо над головой. Заиграл тусклый жёлтый огонёк, обрамлённый непрозрачными стёклами. Хорошо, что и спустя долгие годы лампа по-прежнему преданно служит своим владельцам. Гретель наконец-то позволила себе опустить уставшие руки, в них перестала поступать кровь, тихонько выдохнула и затем осторожненько развернулась. Излучения одного источника мало, чтобы осветить всё безмерное пространство, но, по крайней мере, девчонка может видеть, что на расстоянии пяти шагов вокруг неё никого нет. Разве только эта странная тень от дырявой бочки падает к ногам, грозит вот-вот схватить и утащить. Впрочем, тут и без неё много вещей источающих потенциальную опасность. Упавший с верхней полки молоток будет куда страшнее.

Впереди бесчисленные стеллажи, заполненные инструментами и непонятным хламом. Полки, прогибающиеся под не щадящим давлением всяких материалов. Старая сломанная мебель. Металлолом. Куча мешков со строительным мусором, горы ящиков и всего прочего, что не очень-то интересует девчонку.

Но есть в этой мастерской и нечто другое, там в самом конце помещения. Это уже не ржавый стеллаж или какая-либо покрашенная полка. Скульптура из камня. Да, здесь нашлось место для искусного изваяния. Гретель не знает зачем нужно было устанавливать здесь эту уродину. Не знает связана ли скульптура с закрытием мастерской.

Свет лампы едва касается каменного лика и, не осмеливаясь осветить весь ужас, отпрыгивает обратно.

Она огромна и почти упирается в потолок. Она велика и занимает всё пространство у стены. Она черна, как ночь, и страшна как кошмар. Она смогла проникнуть сюда, где для её удобства воздвигнуты высокие железные ворота.

Две проржавевшие бочки с облезшей краской стоят поодаль от места, где остановилась Гретель. В емкостях должно быть хранили что-то горючее. Через лопнувшее основание по-прежнему стекает некая густая жидкость, образовывая маслянистые пятна на полу. Там же на туго забитой крышке изображены предостерегающие надписи с изображением пламени. Запах гари ли? За бочками кто-то прячется. Оно живое. Оно явно крупнее крысы.

Гретель принялась включать остальные лампы, если те кнопки выключателей, что пониже, можно нормально достать, до тех, что повыше, приходится карабкаться вверх, схватиться за толстую палку и перебирать ногами по стене. Ужасно небезопасно, вокруг много острого, торчат штыри, разбросаны гвозди. Что-то из ассортимента лезвий и пил определённо придётся попробовать на вкус. Девчонка вдавила оставшиеся кнопки, по несколько раз прогладила по каждой ноготками. Ну, все вровень. Эх… только бы не пришлось забираться вновь.

Следом, даже не оглядываясь, разжала пальцы и соскочила вниз. Вот и первое, зацепилась за торчащий гвоздь, на время зависла. Крика или визга не последовало, только стон. Во благо под удар попала лишь джинсовая ткань брюк. Однако же прочный получается материал, в одном месте держится на железном гвозде, в другом сильно натянулся, до боли глубоко впившись в кожу.

Распарывая ткань, штырь пополз ещё выше, отчертил волнистую линию, под конец прогрыз боковой шов, и девчонка сорвалась. Приземлилась прямо на ноги и прямо на настеленные на полу деревянные доски. Но даже тогда инерция тянет во все стороны в попытке уронить неустойчивое тело. Вновь приходится балансировать на грани падения в грубый ржавый металлолом. Гретель в последний момент успела ухватиться рукой за стеллаж, кое-как удержалась. А всё же, не считая занос, отделалась без царапин и ран.

Правда, теперь с правой стороны повылезали нитки и на многострадальной одежде совсем немодный корявый разрез, что берёт начало чуть ниже колена и доходит аж до пояса. Словно собаки порвали. Правая штанина мотается сама по себе, нога до неприличия сильно оголена. Порядочным людям в таком виде лучше не показываться. Они, чьи головы наполнены спесью и затухшими порядками, будут плеваться в неё гадкими словами и упрёками. Гретель дёргает два клочка порванной ткани, притягивает один к другому, но их так просто не соединить, даже завязать не получается. Скрыть случившееся не удастся. А ведь это та самая вещь, что выглядела неплохо и довольно удобно сидела. А что до нитки с иголкой… швеи бросятся бежать в ужасе от количества работы.

Ну, вот хотя бы свет, многое, правда, по-прежнему скрыто от взора, прячется за покосившимися стеллажами и бочками. Здесь легко оставаться незамеченным, Гретель хорошо знает это по игре в прятки. Хорошо если в этот страшный день никто не подумает прятаться здесь. Досаду на лице посетительницы вновь сменяет волнение. Она развернулась и направилась по узенькому проходу, заставленному банками краски, баллонами с давно истёкшим сроком хранения. Пошла вглубь мастерской. Теперь все кнопки выключателей выстроились в одном положении, глянцевые и сверкающие.

Гретель неуверенно приближается, неспешно переступает через весь хлам на пути. Препятствием встают прутья арматуры, трубы, колья. Много опасного скрывается под ногами, валяются кучи гвоздей, на которые можно случайно наступить. При неудачном стечении обстоятельств будет очень больно, глубокий прокол позовёт заражение, за которым последует тяжкая болезненная смерть. Но девчонка не осмеливается опускать глаза, напряжённо всматривается вперёд.

А тут наведён беспорядок, раньше не было такого хаоса. Будто бы десятки рук наводили погром день и ночь. Конечно, дело не в людях, и Гретель знает, ещё помнит, как тряслась земля, и прямо на глазах сыпались многоэтажные дома вместе с кричащими жильцами. Стихия не обошла и эту комнату, не смогла проникнуть через дверь, так сотрясла основание: скинула, побила, порушила. Эх, всё стремится к беспорядку, и только усилиями разумных существ вещи возвращаются на занимаемую полку.

Впереди с потолка свисает оторвавшаяся от креплений лампа, огромная по своим размерам, но держится буквально на двух-трёх проводках, да ещё в добавок работает. Какие-то неизведанные силы приводят в движение, раскачивая из стороны в сторону. И она прямо около скульптуры, наверно, при падении хорошенько врезала по тяжёлой каменной башке. Сейчас бросает блик и заставляет тени кружиться в танце.

Сбоку тоже что-то движется. На каждый шаг девчонки делает один свой. Без сомнений, оно преследует. Без сомнений, не сводит своих очей.

"Быть смелой в глазах любого чудовища, даже самого ужасного," – нечто подобное когда-то говорил ныне покойный дедушка. Не смелость ли свела его за грань живых? Так или иначе, Гретель не может следовать этим инструкциям, она боится, мурашки покрыли ноги, и такие крупные, что за счёт не прикрывающей ткани разорванных джинсов их можно будет увидеть издалека. Ну, её брат и на такое не осмелился бы.

Теперь же добралась до конца помещения… конец комнаты, но словно начало какого-то чёрного глубокого туннеля. Слишком мало белого впереди, всё поглощено сажей давно сдохшей старой печи… Чернота на шкафах, на слесарных столиках, на полках. Слой гари в едино собрал мебель, срастил её с полом и стеной.

Шажок, ещё шажок. Остановилась. Сложно отвести взгляд от лица скульптуры, приходится задирать голову, нещадно выгибая свой позвоночник. Но оно требует к себе внимания. Пропитано секретами, вышло из-под руки неизвестного творца, материала не здешних мест. Без сомнений, что очень древнее, полно тайных знаний. С интересом взирает на ничтожно маленького посетителя перед собой. Страшная, ужасная, холодная, тёмная, но ведь это просто скульптура. До сего момента у Гретель не было такого хорошего шанса рассмотреть её настолько тщательно. Так близко она не подходила даже в кошмарных снах. Родители не разрешали заходить в мастерскую. О, они наказывали за жалкую попытку заглянуть в замочную скважину.

Скульптура вся черна. Огромное тело заключено в длинные одеяния с капюшоном, скрывающим полголовы. В ней задумали крайне длинный хребет, ибо голова находится очень далеко от плеч. Из-под широких каменных рукавов торчат вполне человеческие ладони с длинными пальцами. Их венцом служат острые когти. Слишком острые для камня. В одной руке держит нож с кривым лезвием, в другой крепко сжимает каменный шар, обработанный под человеческий череп.

Лицо изваяния скрывает маска, на маске растянулась улыбка, вырезаны приветливые глаза, ещё выдавлены явные круглые щёчки. Выполнена в отличие от всех остальных частей скульптуры из невероятно чистого металла желтого цвета с небольшим рыжеватым оттенком. Сильно напоминает золото. Материал поистине чарующий, идеально отполированный, в нём кроме блика лампы можно усмотреть собственное чёткое отражение. Что, по правде говоря, не очень приятно, видеть себя на лике предвещающем катастрофы и гибель.

За её спиной раскинулись огромные крылья, на них очень аккуратно выгравированы перья, как у орла. Хотя… не хочется говорить, но они куда больше похожи на крылья ангела нежели птицы. Вот только ангелом назвать эту фигуру ни у кого язык не повернётся. Люди дважды помолятся своим богам даже перед тем, как робко ткнуть пальцем в её сторону.