Глава 61
Есть какая-то одна вера, какой-то один маячок, который светит. Он вне чего-то там, он не отвечает на твои вопросы, он не даёт ответы, он просто светит. Хорошо тебе или плохо, знаешь ты, что делать или не знаешь. Ему это не важно, вернее не то чтобы не важно, он вообще не наделён какими-то функциями, кроме как светить. Просто так подвели электричество, просто так вкрутили лампочку, поэтому он светит. Он не отвечает за философию, за круговороты жизни, за водовороты обстоятельств. К нему подведено «электричество» и в нём светит «лампочка». Темно – видишь, светло – не замечаешь. Сам рули своей хернёй, своей радостью, болью грустей, сам договаривайся с надеждой, сам ублажай лень, борись с безрассудством, ищи истину, плюй на истину, докопавшись, закопай обратно или возведи в идеал, только сам. Сам сотворил, сам преобразовал, сам адаптировал, сам и расхлёбывай. А маячок просто посветит. Можешь сколько угодно кидать в него камни – не докинешь, но случайно можешь попасть и разбить. Тогда, вандал, тебя не будут ругать, тебе вообще никто ничего не скажет. Была лампочка, и нет лампочки. Никто ничего не скажет. Темно будет? Да. При свете дня светло? Да. День никто не отменял. Но ночью темно. А что там во тьме? А кто знает? Никто не знает. Лампочка же разбита. Да она и не так особо нужна. Дела-то днём, а ночью что? Спят люди. А кто не спит? С ними что? Могут же и в яму упасть, и ногу подвернуть, не углядев. Но ты спи спокойно, молись, чтоб не проснуться среди тьмы, когда лампочки-то нет. Бойся бессонницы. Страх сам придёт, когда не спокойно. Когда не спокойно, нельзя уснуть. Когда нельзя уснуть, невозможно проснуться. А когда не спишь и не просыпаешься, тогда вечно бродишь. Не живёшь, не думаешь, бродишь. Потом бредишь, потом круги под глазами, апатия, нервы не нервы, но не спокойно. А спокойствие чутко, оно во снах лишь приходит, а сна-то нет, а уже солнце встаёт, а уже собираться пора, а куда не знаешь, а зачем не помнишь, а лампочка разбита. Молись, чтоб вкрутили снова, сам-то не электрик, сам-то можешь только работу работать да жизнь жить, а лампочки, как ни крути не по твоей части.
– Разбил, каюсь, с повинной иду, на всё готов.
– В следующий раз не бей.
– Да знаю я.
– Знаешь. Но лампочки только с новой поставкой подвезут, да и вообще фонари эти не той модификации, под замену.
– Как так?
– Вот так. Ничего не поделать. Жизнь такая, сам знаешь.
– А как же?..
– Ну, жил же как-то?
– Ну да, жил…
– Ну, так и живи.
– Темно же ночью?
– Ну, значит, дела днём делай, а ночью спи. Я то что? Моя смена закончилась, пойду я, устал за сегодня.
На моих руках – ангел, на моих руках – Лена. Ветер задувает лихо в этих подворотнях, он пронизывает до костей. Холодно. Очень холодно здесь, на этой незнакомой улице, в этих обстоятельствах. Держусь на ногах – уже хорошо. Мысли односложны. Подношу ключ к домофону – срабатывает тюлюлюканьем. Вокруг – фонари, бросаю на них взгляд. Дёргаю дверь – открывается. Несколько ступенек, лифт. Лена чуть мычит, поддерживаю её, всеми силами стремясь сохранить равновесие. Пакет на руке с так и не приготовленной едой натирает руку. Сейчас не до него. Заходим в лифт, двери закрываются. Едем. Мысли – рефлексы. Автопилот. Квартира. Выходим из лифта. Ключи. Падают на пол. Поднимаю. Равновесие. Лена, пакет на руке, дверь. Открываю. Захожу. Придерживаю Лену. Ставлю пакет. Тру запястье. Удар. Нет меня. Как там Лена? Нет меня. Только бы не расшиблась, с ней всё в порядке? Снова удар. Нет меня. Перезвоните позже. Опять удар. Перехватывает дыхание. Я на полу? Или возле стены? Больно? Да. Где-то вокруг меня больно. Мне больно? Да, но не так чтобы очень. Глаза не открываю и не хочу. Больно. Сон. Удар. Сил нет. Теперь точно сон. Дышать тяжело. Движение. Удар. Сон.
Глава 62
Кружение в голове и пелена перед глазами. Слегка мутит. Сознание не в порядке. Я ещё сплю? Или это не я, или это не со мной? Не хочу открывать глаза, боюсь увидеть, что там, с той стороны. Сейчас меня защищают только мои закрытые глаза. Нужно ещё поспать, вернее не нужно пока просыпаться, я не готов, я пока не могу, сил пока нет. Снова сон или отключка? Не важно.
Шорохи будят, боль будит. Я просыпаюсь. Ломота сведённых конечностей, дышать тяжело, похоже, сломано ребро, челюсть гудит, губа распухла. Трогаю лицо. Запекшаяся кровь. Где я? Смотрю по сторонам. Квартира Вики. Пытаюсь вспомнить, что было. Мы сильно напились, потом зашли в квартиру и меня отделали очень сильно и быстро, я отключился. Теперь побитый и покоцанный валяюсь здесь, в пустой комнате. Где Лена? Нужно найти Лену. С трудом поднимаюсь, подхожу к двери. Заперто. Что делать? Снова смотрю по сторонам, хватаю металлический подсвечник, подхожу опять к двери, собираюсь с духом, бью что есть сил ногой. Дверь трещит, но не поддаётся, на совесть сделана. Отхожу чуть назад для разбега. Слышу шум за дверью.
– Эй, ты чего там творишь? – раздаётся низкий голос.
Дверь открывается, я сжимаю подсвечник.
– Очухался? Оу, крепко тебя приложили, – передо мной здоровенный бугай, тот самый начальник охраны отца Сержа, – положи это, не психуй, поговорим.
– Где Лена, твою мать?! – выкрикиваю я.
– С ней всё хорошо, она в порядке, в безопасности. Положи, не нужно резких движений, не заставляй меня прибегать к силе, ты же знаешь, я могу, – спокойным тоном отвечает он мне.
– Что происходит, как вы сюда попали?!
– Положи, поговорим.
Я ставлю подсвечник.
– Вот так, молодец, пойдём, – он жестом показывает идти за ним и направляется в гостиную.
В комнате ещё двое – примерно тех же шкафообразных габаритов.
– Присаживайся, разговор есть, – говорит мне главный.
Я сажусь.
– Дайте воды, – говорю, мне протягивают бутылку.
– Мож, тебе пивка? – ухмыляется один из амбалов.
– Обойдусь, – отвечаю, делая глоток.
– Ладно, перейдём к сути. Меня зовут Александр Владимирович Дольский. Возможно, помнишь, мы встречались, какое-то время назад в Сочи?
– Помню, как такое забыть? – делаю ещё глоток воды.
– Хорошо. Так вот, вы с сестрой проигнорировали мой совет, не лезть не в своё дело, и теперь нам придётся поработать совместно.
– Поработать? В каком смысле? – начиню нервничать я.
– Видишь ли, Серёжа связался с очень не хорошими людьми. Его отец, которого ты тоже видел, очень беспокоится по этому поводу. Совместными усилиями мы должны найти мальчика и не расстраивать папу. Ты меня понимаешь? – Дольский ухмыляется.
– Не очень, – чуть шепелявя из-за распухшей губы, отвечаю я.
– У вас тут целый штаб, неплохо, – Дольский перебирает листочки с фотографиями, нашими пометками, висящими на стене, – должен сказать вы неплохо сработали, вышли на Вику, мы её долго искали, месяц почти.
– Что с ней? Где она и где Лена? – перебиваю я.
– Ты мне скажи, где она? – снова ухмыляется. – А Лена в безопасности, я же говорю, не переживай. Она устала. Вот пусть отдохнёт пока, воздухом подышит полезным, погуляет.
– Я хочу с ней поговорить, – произношу я достаточно спокойно, хотя сердце колотится со сверхзвуковой скоростью, больно резонируя по отбитым и возможно сломанным рёбрам.
– Поговоришь. Всему своё время. Отдышись, приди в себя. Налейте ему что-нибудь, а то трясётся как лист на ветру, – приказывает Дольский одному из амбалов, тот встаёт, достаёт из бара бутылку, наливает целый стакан, ставит передо мной, – пей давай.
– Не хочу, мне не надо, – пытаюсь отстраниться.
– Надо, надо, пей, кому говорят, ребят помогите, – Дольский делает взмах рукой.
Двое подходят ко мне и вливают силой целый стакан. Никогда не думал, что буду скрученный двумя громилами давиться дорогущим односолодовым виски. Я откашливаюсь, меня отпускают.
– Вот видишь, такой напиток мимо льёшь. Не хорошо, – продолжает Дольский. – Итак, для проверки нашего взаимовыгодного союза, расскажи мне, как вы тут с сестрой оказались и что вы тут расследуете?
– Это квартира Викиной подруги, Вика живёт здесь, пока та отдыхает, – отвечаю я.
– Верно. Хорошая подруга, напитки правильные в доме держит, со вкусом обставлено всё. А ты чуть дверь ей в спальню не сломал, ладно продолжай.
– С Викой мы случайно познакомились на вечеринке какой-то у знакомых друзей знакомых друзей, я не помню точно…
– Верю, что не помнишь. Мы вчера видели, как ты пить умеешь, – Дольский переглядывается со своими, те посмеиваются.
– Она согласилась помочь в поисках подруги нашей, Тамары, той, что вместе с Сержем из больницы исчезла. Вот и всё. Я, правда, ничего не знаю о делах Сержа, отца его, ещё кого-то, об этих людях, что вы говорите, правда. Мы с сестрой искали нашу подругу и всё, – взволнованно оттарабаниваю я.
– Шерше ля фам, шерше ля фам. Верю, конечно, тебе, снова и снова. Видишь, как это просто сотрудничать, – Дольский наливает себе порцию виски, делает глоток.
– Дайте поговорить с Леной, я прошу вас.
– Дадим, ты хорошо, и мы хорошо, – он достаёт телефон, набирает номер, – алло это я, дайте гостью нашу.
Подносит к моему уху телефон.
– Алло, алло! – слышу я голос Лены.
– Лена, это я! Ты в порядке? – кричу в трубку я.
– Костя, что происходит, где ты, кто эти люди? – заплаканный голос Лены звучит пронзительно, проходит сквозь меня всей остротой.
– Лена, Лена, я вытащу тебя, не бойся, слышишь… – не успеваю договорить я, Дольский убирает телефон от моего уха.
– Если вы её хоть пальцем…
– Спокойно, никто её не обижает. Пока мы работаем слаженно, в одной команде, всё будет в порядке, – он допивает виски и ставит стакан на стол.
– Что вы от меня хотите?
– Ничего сверхъестественного. Найдём Серёжу, Вику, драгоценную вашу Тамару. И всё. Дальше вы поедете с Леной в свой милый город или куда захотите, и больше друг о друге не будем и вспоминать, – он снова ухмыляется, – а сейчас давай, иди, приведи себя в порядок, нам пора покинуть этот гостеприимный дом. Продолжим наш разговор позже.
Я встаю и иду в ванную. Один из амбалов идёт со мной.
– Дверь не закрывай.
Я киваю, захожу внутрь. Открываю воду в кране и с ужасом смотрю на своё отражение в зеркале.
Глава 63
Я уже сто лет не слушал музыки, то есть вообще ничего, даже дрянной попсы по радио. Без музыки жизнь становится пресной, рутинной и мало эмоциональной. Помню, мы с Леной часами обсуждали альбомы, видеоклипы. Я стебал её за любовь к полу пидорковатым мальчикам-зайчикам, она меня за всякую мрачную монохромность типа Джой Дивижн. Сходились мы в Нирване, Дорз, Чилийских Перцах. Мы всегда слушали кого-то из них, когда ссорились. Вернее, когда мирились. Кто-то из нас просто вставал, включал какой-нибудь альбом. С незапамятных времён так повелось. Мы не подходили, не извинялись, а просто включали кого-то из этой нашей примирительной троицы. Это и был запрос о прощении, а второму ничего не оставалось, кроме как вытянуть мизинец. Потом было «мирись, мирись и больше не дерись…»
В плену у обстоятельств я не прекращал винить себя. Я не знал, как всё исправить. События уже не принадлежали мне, я был их рабом. Всё бы отдал, чтобы Лена была сейчас где-то вне этого всего, чтобы не было её слёз, её страха.
Я пошарил по ванной – ничего колюще-режущего, даже пилку для ногтей убрали. Служба безопасности, чтоб её. Почистил зубы, умылся. Подошёл к унитазу. Жёлто-красная жидкость струёй от долгого терпения чуть не разбила дорогущий мрамор, а я чуть не потерял сознание от боли. Посмотрел ещё раз на себя в зеркало. Чуть лучше, но пиздец полный по-прежнему. Выхожу.
– Что, белоснежка, припудрила носик? – юморит мой конвоир.
– Долго шутку придумывал, Петросян? – отпускаю остроту я.
– Ты по аккуратнее, а то гляди, договоришься, – угрожающе смотрит на меня.
– Что у вас там? – кричит Дольский.
– Закончили процедуры, – отвечает шкаф с квадратной мордой в дорогом костюме.
– Всё тогда, выдвигаемся, – Дольский хрустит шеей.
– Внимание, выходим, – шкаф номер два передаёт по рации.
– Куда мы едем? – спрашиваю я.
– В местечко по спокойнее, скоро узнаешь, – Дольский открывает дверь, – прошу.
Выходим. У подъезда стоит чёрный минивен с тонированными стёклами. Я иду, спотыкаясь, озираясь по сторонам. У соседнего подъезда сидит Семёныч. Он смотрит на меня, я незаметно ему киваю, захожу в открытую дверь. Рядом с водителем ещё один шкаф с рацией. Где они только таких берут? Остальные тоже заходят, минивен чуть проседает от новой тяжести. Дверь закрывается. Поехали.
– Сейчас едем к Виктору Валентиновичу, отцу Серёжи, ну ты знаешь, – Дольский поворачивается ко мне, – он лично хочет встретиться, расскажешь ему всё.
– Я и так уже рассказал, всё, что знаю, – отвечаю я.
– Ну, ничего, ещё раз сдюжишь, может, вспомнишь что, подумай пока едем.
– Послушайте, Александр Владимирович, я же не отказываюсь сотрудничать, я же здесь с вами. Отпустите Лену. Она вообще не при чём, она случайно со мной оказалась, она ничего не знает, отпустите её.
– Не торопись, успеется всё. В своё время. Вот, надень это, – он протягивает мне какую-то шапку-мешок, – место конфиденциальное, дорогу знать тебе не к чему. И не дури. Не заставляй тебя связывать.
Я надеваю, он отворачивается.
Глава 64
Дорога около часа, по моим подсчётам. Едем быстро, хотя скорость мало ощущается в этой комфортабельной транспортной клетке. Пытаюсь привести мысли в порядок, получается с трудом. Всё путается в голове. Что за плохие ребята? Может те, что вынудили Васю на самоубийство? Не достаточно информации. На одних предположениях всю картину не выстроишь. Куда делась Вика? Сбежала ли она или похитили её? Если похитили, то кто? Не отец Сержа. Бригада его во главе с цепным псом ждали нас на квартире, вернее ждали не нас, а Вику. Вычислили её какими-то своими источниками и хотели, как козырь заиметь. Несостоявшаяся свадьба её и Сержа, судя по всему, рассорила могущественные кланы, готовящиеся к слиянию. И что? Те, что собирались объединиться теперь начали войну между собой? Замяли историю со свадьбой, начали выжидать. Тут Вика исчезает сама по себе, думая, что все на неё наплевали, отправляется во все тяжкие и теряется из вида. Родители, какими бы они ни были, не знают где она, найти не могут, идут к отцу Сержа, тот ничего им не говорит. Все друг другу не доверяют, думают, что пауза закончилась, начинают действовать. Удар за ударом. Каша заваривается. Похоже на правду? Не уверен, но логика в этом есть. Не достаточно информации. Плохие ребята. Кого Дольский имел в виду? Семью Вики? То есть Серж типа пошёл к ним, обидевшись на отца? Не похоже. На Вику он был зол не меньше и вряд ли бы стал искать успокоения в её семье. Значит, есть ещё какая-то третья сила во всей этой истории. Видимо, та сектантская или террористическая, или ещё какая, та, что пришибла Васю его же руками. Ух. Голова идёт кругом.
Дорога становится неровной, яма на яме, похоже с трассы мы свернули и едем по просёлку. Ещё минут через двадцать машина останавливается, слышен звук открывающихся ворот, заезжаем во двор.
– Можешь снять свою шапчонку, – слышу я голос Дольского.
Снимаю, осматриваюсь по сторонам. Мы во дворе какого-то дома, не фешенебельного совсем. Выходим из машины. Участок соток в двадцать, не особо ухоженный, отделён двухметровым забором. Несколько старых построек: гараж, сарай, ещё что-то. Чуть дальше дом. Одноэтажный, выглядит ветхим. Что за пределом участка не видно, высоких домов нет, торчат только деревья из-за забора.
– Что встал? Проходи, милости просим, – Дольский показывает на входную дверь в дом.
– Где это мы? – спрашиваю.
– На природе, воздухом, дышим. Иди давай, не задавай лишних вопросов, – подталкивает меня чуть вперёд.
Захожу. Дом достаточно просторный, хотя глядя с улицы так и не скажешь. Внутри не очень чисто, но и не грязно. Не понятно жилой он или нет. Холодно. Температура, как на улице, значит, всё-таки никто здесь постоянно не живёт.
– Включите там обогрев, холод собачий, – будто услышав мои мысли, кричит Дольский своим псам.
Проходим в помещение типа гостиной. Какой-то комод, сервант, стол, диван, пара кресел. Вся мебель старая, похожая на ту, что обычно свозят на дачи, когда покупают новую.
– Располагайся, Виктор Валентинович скоро будет, – Дольский показывает мне на диван, стоящий вдоль стены.
– Курить можно? – спрашиваю, сажусь.
– Кури, – выходит из комнаты, вместо него заходит шкаф номер один, тот, что караулил меня у ванны в квартире Викиной подруги.
Достаю сигареты. Осталось где-то пол пачки. Беру одну, прикуриваю, остальные убираю в карман. Конвоир мой стоит не шелохнётся, как предмет интерьера, так и не скажешь: мебель он или человек. Сижу, курю. Остаётся только ждать. Что-то должно проясниться. Плана действий у меня нет. Выбора тоже, хотя Лена сказала бы, что выбор есть всегда.
Проходит около получаса. В доме становится теплее. Надышали, да и отопление заработало, что радует, так как я уже начал промерзать в этом тянущемся ожидании. С улицы доносится звук подъезжающих машин. Я подхожу к окну. Так и есть: открываются ворота, заезжают две машины, из которых выходит ещё несколько шкафообразных собратьев, караулящего меня товарища. Среди них мужик лет пятидесяти пяти. Отец Сержа. Узнаю его. Он о чём-то разговаривает с Дольским, и через минуту оба заходят в дом.
Глава 65
– Ну, здравствуй. Константин, верно? – отец Сержа проходит в гостиную, отодвигает от стола стул и садится.
– Верно, – отвечаю я.
– Меня, как ты знаешь, зовут Виктор Валентинович Дмитриев. Я отец Серёжи.
Я киваю, он достаёт из внутреннего кармана пальто металлическую флягу и делает глоток.
– Ну, как отец… Не совсем, – отпивает ещё и смотрит куда-то чуть в сторону.
– Я не совсем понимаю, – прерываю повисшую паузу я.
– С мамой Серёжи мы знакомы почти с самого детства, жили по соседству. Первая любовь, первые чувства. Я всегда её любил, да и сейчас люблю. Ходили мы с ней, держались за ручки, обжимались по углам, вот в этот вот самый дом приезжали как-то летом, тут бабка моя жила, вот мы и гостили тут у неё подростками в каникулы. Помню, счастливый я был, всё про звёзды ей рассказывал, тут-то в деревне звёзды ближе, светят ярче, не то, что в городе задымлённом. Время быстро летит, когда счастлив, не замечаешь его. Потом повестка пришла, в армию. Тогда это не так воспринималось, тогда в восемнадцать лет уже готовы к взрослой жизни были. Не то, что сейчас: до седых мудей мамки сопли своим дитеткам вытирают. И я был готов. Думал: вернусь из армии, женюсь на своей Галеньке, и всё у нас будет. Но негоже как-то не мужиком родину защищать. Вот я на проводах Галю и уговорил. Она не особо хотела, не готова, все дела. Мол, вернёшься, поженимся, семья будет, тогда и можно. А она хороша была, созрела, налилась, в общем, ещё как готова, хоть и сопротивлялась. Ну, я её и подтолкнул. Гуляли лихо, три дня, народу куча, родня, друзья. Водки в компот подливал ей, и проще друг друга понимать стало. Так мужиком я и сделался. А на утро в армию ушёл. Она вначале не писала, потом начала, а я служил. И вот приезжаю я возмужавший, подросший, времени зря не терял, с турником и гантелями дружил, а она, говорят, уехала. Я такой: «Как? Что? Куда?» А они, родители её, мол, не знаем, хотя знали всё. В Сибирь куда-то или на Дальний Восток, по распределению или без, в общем уехала. С женихом.
Отец Сержа, или уж теперь не знаю кто, мощно прикладывается к своей фляге и продолжает:
– С женихом, значит… Я психанул, конечно, думал, найду – убью! Но где ж сыскать-то? Побухал с месяцок, а потом плюнул. Девок-то полно вокруг! Да и жизнь не заканчивается. Я ж молодой, голодный, злой! Здесь и попёрло, всё закрутилось. Моё время. В общем, не виделись мы лет десять, а то и больше. Я в бизнесе, делах, а она в жопе. Вернулась со своих Дальних Востоков, Сибирей, с мужем развелась, у мамы жила. Тут мы и встретились случайно, в магазине. Я как раз свою мать приезжал проведать. Смотрю она. Сразу узнал, в сердце что-то колыхнулось, как никогда не колыхалось, ни с одной бабой, а их у меня много было. Я тогда и подошёл. И как чего, и как дела? В ресторан пригласил, ухаживать начал. Через пару недель понял: моя женщина, никого мне больше не надо. Снова решил – женюсь. Выяснился момент, конечно, что сын у неё есть. Но мне всё равно было, принял, как своего, фамилию дал. Детей с Галиной у нас больше не получилось. Так что Серёжа остался моим единственным ребёнком.
– Понятно, – киваю я, не зная, что сказать.
– Серёжа сложный мальчик, не всё гладко у нас было. Чужая кровь, от этого не уйти, как ни пытайся. Я старался достойного человека из него сделать, но он никогда не слушался. Ни ребёнком, ни подростком. А с совершеннолетием в свободное плаванье ушёл, – очередной глоток, пауза снова виснет.
– А зачем вы мне всё это рассказываете? – осторожно спрашиваю я.
– Затем, чтоб ты лучше понял, моё отношение, – тон ужесточается. – Я сделал себя сам. Всё, что я имею, чем владею – это я. Наверное, мне не очень повезло в любви, хотя она в моей жизни была. Зато повезло во всём остальном. Выжить смог, статус обрести смог, уважение заслужил. Многое могу в этом мире. И всё это благодаря только лишь самому себе! У меня ничего не было. Пацан из провинции без связей, без денег, без всего. И что? Я взял и себя сделал. Сам! Поэтому, когда покушаются на мой бизнес, на мои интересы, это означает, что покушаются на меня. А в обиду я себя никогда не давал и не дам. Они, может, сейчас думают, что я в угол забился, что боюсь их, что хвост поджал. Только хуй им, ты понял, хуй! Вот такой мой огромный хуй, по самые гланды им, чтоб глотку порвать!
В комнату входит Дольский и говорит что-то на ухо отцу Сержа. Они выходят, я достаю сигареты.