– Ну ладно, об этом потом поговорим, позднее, – прерывает меня Допрашивающий, – "оружие" пока у тебя изымается…
– Пока?! – не теряя надежды вскидываюсь я.
– Не знаю, – слышится в ответ, – это как Она, Сама, Генеральный Прокурор решит. Может и навсегда.
– А чё мне тогда?! – сквозь слёзы всхлипываю я, – а как же мне? А чем я с ними, теми которые меня сюда притащили, драться буду? У них и зубы, и когти, и хвосты с шипами, а я с "голыми руками"…
– Всё не ной, – сердито обрывает меня Следователь и положив руку на тетрадку спрашивает, – знаешь что здесь?
Успев немного подсмотреть, ранее, в заполненные неведомыми письменами голубые в косую линейку листы тетради для первоклассника:
– Думаю, что там грехи мои ранние перечислены, ну те, – мотнув головой показывая себе за спину, отвечаю я, – которые эти, "подсматривающие", про меня понаписали.
– Нет, – с неизмеримой печалью возражается мне, – это только список тех "дел", которые они на тебя "поназаводили", – постукав указательным пальцем по зелёной обложке, большим пальцем указав позади себя на стеллажи "школьной библиотеки", – как бы "каталог" всего того, что они насобирали про тебя там.
– Ахуеть! – слышится сзади меня злорадно восторженный вопль, – вот это он, блядь, насрал так насрал!
– "По губам" давно не получал?! – гневно вопрошает Следователь, – чтоб после допроса тысячу раз написал: "я больше никогда не буду материться"!
– Да нихуя ему это не поможет! – чуть менее самоуверенно возражает тот же голос, – сказано же, что горбатого только могила…
– Десять тысяч раз!
– Да я! – совсем уже еле и слышно, придавлено.
– Сто тысяч раз!
Гробовое молчание.
– А мне можно спросить? – пискляво как мышонок вопрошаю уже лично я и получив дозволение говорить, продолжаю, – а почему мной, моим делом такие Высокие Власти занимаются? Что я такое натворил? Что совсем?
– Ну, гадёныш ты, конечно, редкостный, – слышится в ответ, – хотелось бы сказать, что бывают и хуже, но не решаюсь. Время покажет. Ну что ж, приступим собственно к твоему Делу, – вместо школьной тетради, откуда не возьмись, в руках Ведущего Следствие оказывается тонюсенький "суперпуперайпад", —так, Константин Николаевич Томилов, родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом, место рождения…, ну это, наверное, к делу особого отношения не имеет, хотя…, – посмотрев куда-то поверх моей головы, – хорошо, попозже выясним. Так, родители Николай и Анна, дедушки и бабушки по отцовской и материнской линии…, так, а это ещё что за такое? – что-то раскопав там, в родословии "дворняги беспородной", заинтересованно, – ага! Вот оно в чём дело!
– А чё? Чего там такое? – не понимая, что хорошего или наоборот плохого про меня ТАМ, пытаюсь подсмотреть я.
– Шею свернёшь! Сядь ровно и сиди! – осаживает меня Дознаватель, – много будешь знать, скоро состаришься. Когда нужно, а точнее можно тебе будет эту информацию…
– А когда?! – снова нетерпеливо перебиваю я.
– Никогда! – слышится категоричное в ответ, – пока СЮДА окончательно не перейдешь. Если перейдёшь ещё конечно, а то у тебя ж язык такой болтливый, что недалеко и до греха!
– Я больше не буду! – сам себе не веря, начинаю было я, – правда.
– Да, да, – согласно кивает головой Воспитатель, – конечно не будешь. Куда ещё БОЛЬШЕ?! Ладно, сосредоточься и скажи мне, какие самые ранние твои воспоминания ты имеешь сейчас? Реальные. Про фантазии внушенные твоими "друзьми-приятелями", я не спрашиваю, про них они мне сами, как миленькие, расскажут.
– Что я из самого раннего помню? Моча. Запах и мокрота…
– Ясное дело – ссыкун! – раздаётся бесовский шепоток сзади.
– Не обращай внимания и продолжай, – поддерживает меня "снегурочка-прокурорша".
– В-общем, самое раннее, кошмарные сны. Точнее один и тот же сон: как будто я ещё очень маленький и ходить ещё толком не умею, тёмная-тёмная ночь и лютая зима, а я почти голый то ли бегу, то ли ползу по снегу и вижу, хотя видеть этого не могу, как за мной гонятся огромные волки, настигают меня и прыгают на спину, вгрызаясь в неё, проникая внутрь. И всё. Я просыпаюсь, плачущий, иногда с криком. Ну и мокрый конечно, описавшийся. Это похоже они и были, те, которые и сейчас, и всегда надо мной посмеиваются. Чего вы там притихли и молчите? – не оборачиваясь задаю вопрос понацеплявшимся сзади Паразитам.
В ответ гробовое молчание.
– Значит точно они, – то ли спрашивая, то ли утверждая обращаюсь к Следователю, который не отрываясь от "айпада", что-то печатая в нём, согласно кивает головой и задаёт мне новый вопрос:
– А когда это прошло, прекратилось, не помнишь?
– Да как же не помню?! Очень даже хорошо помню, – вспоминаю я, – летом это было, я играл во дворе нашего деревенского дома. Сколько лет было не помню…
– Три годика, – подсказывает Воспитатель.
– Наверное, – пожимаю плечами, – так вот, играю, совершенно один, никого вообще рядом не было и вдруг, ясно и отчётливо слышу голос, который зовёт меня по имени. Мне сначала показалось, что кто-то рядом есть, я встал с корточек, оглянулся вокруг себя, никого. И тут, прямо как рядом со мной, снова прозвучал этот же голос, зовущий меня по имени. Мне так стало страшно! День такой яркий, солнечный, а мне стало казаться, что как будто, тьма кругом. Ну и побежал я в дом, к маме. Прибежал и спрашиваю зачем она меня позвала, она удивилась и сказала что нет, не звала меня. Тут я совсем напуганный, всё как есть ей и рассказал. Помню, что она тоже этого, почему то, испугалась. Но писаться я после этого сразу же перестал, наверное поэтому меня и в детский сад начали водить, а до этого дома держали, чтобы не оконфузиться…
– Зато ты там обосраться умудрился, – раздаётся злобное шипение за спиной.
– Ну и в этом, тоже вы виноваты! – категорически возражаю я, – а кто же ещё?! Вы же меня на обжорство всё время и подталкивали, подталкиваете! И тогда, и сейчас! И уши у меня, я понимаю теперь, почему всё раннее моё детство, так сильно, болели. Это всё вы, "почуяв" КТО ко мне тогда обратился, по имени назвал, сразу начали изнутри меня "баррикады строить", оглушать меня.
– Ну, рассказывай, – продолжила допрос Дознаватель, спустя неведомо какой временной промежуток.
– А чё? Чего рассказывать то? Обыкновенное деревенское детство. Зимой зимние дела и игры, летом летние заботы, огород, сенокос и летние забавы, загорания, купания. Ну, футбол конечно же, до упаду, игры в войнушку, в то что в кино недавно показали. В основном Великая Отечественная, нет, ну было ещё и другое, индейцы там, Робин Гуд, но в основном "война и немцы". А чего это вы там делаете? – заинтересовавшись тем, как Следователь "листает" чего-то ТАМ, в своём "айпаде" и вслед за каждым мановением руки с полок исчезают "тома уголовных дел".
– Э, э, э!!! – раздаётся завывание у меня за спиной, – чё за дела?! Как это так?! Мы значит на него всё это собирали, собирали, а вы, вот так, сразу и в утилизацию?!
– Всё, чего вы там на него насобирали, является собственностью Царя Небесного, потому что он, – кивает на меня, – семь лет назад, приняв Его Спасительную Жертву, пережил Покаяние и Рождение Свыше. И, следовательно, ему всё прощено, ВСЁ и СРАЗУ. Сейчас же мы, занимаемся определением тех повреждений, которые вы ему нанесли и исправлением их, для того, чтобы он, сразу же после перехода смертного рубежа встал в строй, принял участие в боевых действиях против вас.
– А это ещё мы будем посмотреть, – злобное шипение змеиной стаи позади меня, – он ещё через воздушные мытарства не прошёл, так что неизвестно…
– Вам нет, вам не известно, ему тоже, и мне не известно, а Спаситель уже решил, ещё до Начала Времён, всё решил про него, с кем он будет и где! Так что умолкните и мне Работать не мешайте! – разгневался Дознаватель.
– А мне? Мне как быть, если ничего не известно? – совсем обречённо вопрошаю я, – вдруг у них, у этих "уссатых-полосатых", какой-то "козырь в рукаве"? И они его мне кааак предъявят!