–Сегодня, после обеда. Экипаж должны прислать. Прошу тебя, очень прошу, постарайся не волноваться, – погладив уже округлившийся живот, поцеловал дрожащий подбородок Моники, – помни о своём положении, береги себя, со мной всё будет хорошо, ты же знаешь. Я вернусь, обязательно вернусь, что бы ни случилось.
–Алекс! Сын мой! – строго вопросила уже почти не встающая с кресла невесомо-белая старушка, – ты, мне, что-то не договариваешь! Я вижу и чувствую, как перепугана Матрёнушка…
–Ну что ты, матушка, – ласково приникла к ней Моника, – если б, что-то не так, я бы, ни за что его, никуда не отпустила!
–Ага! Конечно! – неверяще возразила Анна Петровна, лаская любимую невестку, – удержишь их! А то я, эту породу, махотинскую, не знаю! Пётр, – строго окликнув в окно стремительно носящегося по саду, играющего с дворовыми мальчишками, пятилетнего барчука, – слезь с дерева! Сколько можно говорить?!
–Бабуля, ты меня звала? – влетевший в комнату, как вихрь, наследник, решительно опровергнув претензии, "я же невысоко, ничего страшного", чмокнув в щечку сразу растаявшую бабулю, неудержимо вывернулся из материнских, "дай я хотя бы, щека вон грязная", объятий, исчез, как будто его и не было только что.
–Ну вот! – удовлетворённо-обвиняюще посмотрела на смеющегося сына Анна Петровна, – что я говорила?
–Папа! – провопил, вновь влетевший в комнату, внук, – там карета! И дяденьки! С ружьями и саблями!
–Ваше высокоблагородие! – щёлкнул каблуками, резво взошедший на летнюю веранду, жандармский офицер, – экипаж подан! Сопровождающий, Вас, поручик Глазьев-Кобылянский! – устремив взгляд через плечо скромно одетого в полевую форму Александра, икнув от неожиданности, прохрипел неотрывно глядя на стоящую за спиной мужа, хозяйку имения, – сударыня, то есть, пардон, ВАШЕ ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ, позвольте представиться! Такой алмаз, в такой глуши! Кто бы мог подумать…
–Ах, оставьте, поручик! – "защищая" честь невестки, по-девичьи звонко рассмеялась Анна Петровна, – полно, Вам, с ходу волочиться, в присутствии мужа!
–Простите, ваше высокоблагородие! – очнувшись от дурмана, виновато склонил голову жандарм, – ждём, Вас, – стараясь не смотреть на молодую красавицу, протопал вниз по деревянным ступенькам.
–Да уж, Матрёнушка, местные мужики, вроде как уже к тебе попривыкали. А как, кто новый появится, так опять! – сокрушенно покачала головой старушка, —дуреют и столбенеют. Ну ладно, ладно, – успокаивающе погладила по руке расстроенную дочь, – знаю, знаю, что ты в этом не виновата, Радость ты моя, иди уже, мужа проводи в дорогу, – подтолкнула её к Александру, терпеливо объясняющему сыну, почему ему нельзя с ним, хотя бы немного, прокатиться на карете.
–Я тогда сам спрошу, – обиженно забубнил мальчишка, покрутившись вокруг нежно обнявшихся супругов, – у того, важного дяденьки, который у них самый главный!
–Так точно! Как прикажете, ваше высокоблагородие! – вытянувшись во фрунт, перед молитвенно сложившим ручонки Петей, отдал честь бравый поручик.
–Правда?!!! – восхищённо захлопал выпученными глазёнками мальчик, – мама! Мама! Дяденька разрешил!
–Простите великодушно, господин штаб-капитан, – еле слышно проговорил неудачливый ухажёр в ответ на укоризненный взгляд хозяина поместья, – растерялся…, виноват…
–Да ну ладно, чего уж, пусть, – нежно пропела русские слова, вышедшая на крыльцо прекрасная испанка, при взгляде на которую, поручик опять побагровел, а стоящие на запятках кареты жандармы, заёрзали и закряхтели, – Егор, – ласково поманила стоящего неподалёку с топором, прервавшего работу, здоровенного детинушку, – сядешь рядом с кучером, до трёх дубов с барином доедете, потом вместе с Петей, вернёшься. Хорошо, Егорушка?
Лихо тюкнувший топор в недотёсанное бревно, недавно ожененный на приглянувшейся ему и отвечающей взаимностью девушке, плотник "золотые руки", поклонившись в пояс, хлопнул правой пятернёй себя по груди как будто намереваясь вырвать из неё своё сердце:
–Сделаем, барыня, не извольте сумлеваться!
Держащий на руках, что есть силы прижимающегося к нему сына, Александр последний раз, поцеловав сладко пахнущую шейку, проговорил отдавая его в могучие руки терпеливо ожидающего Егора:
–Ну всё, пора мне, сынок, пора.
–Хорошо, папа. Во