грехов девушка беседовала со священником, спрашивала
совета, он ей рассказывал какие-то духовные истории, ре-комендовал книги. Иногда, когда позволяла очередь, их исповедь могла длиться до получаса.
И на этот раз Роман Романович ждал девушку с тем же
трепетом в душе. Он в пол уха слушал очередную бабушку, краем глаза разглядывая Вику. Она почти каждое воскресенье приходила в разной одежде. На этот раз на девушке
была легкая светло-зеленая юбка до пола, из-под которой
выглядывали накрашенные розовым лаком пальчики ног.
Еще была белая блузка с достаточно большим вырезом, а
поверх головы намотан длинный шелковый шарфик, который и прикрывал вырез на груди.
Отец Роман быстрым движением отпустил грехи стоящей возле него женщины.
– …Да простит ти чадо… имя ваше? Наталия, все согрешения, вольная же и не вольная… следующий.
Перед Викой осталась еще одна бабушка. Баба Нюра, постоянная прихожанка храма. И потом она. Девушка смотрела в пол, нервно теребила бумажку с грехами и пересту-пала с ноги на ногу.
– Батюшка, простите меня Христа ради, согрешила. Я
тут совсем гадкая стала. Ворчу постоянно. Вчера вот окош-ко внук открыл, я к нему подскочила, давай ругать. Беднень-кий. Кошку давича на улице шуганула. Она хотела колбаски, надо было ей колбаски дать. А я шуганула, грешна, батюшка. Простите Христа ради.
– Бог простит.
Дальше баба Нюра достала листочек, на котором за-писала свои грехи за неделю и начала читать.
– Ворчала, ну, я уже это и сказала, ворчала. Обижа-лась. Надоедала. Думала о смерти.
– Что это вы? Что такое случилось?
– Да спина… Как ночью зайдется, так и начинаю уже
ждать, когда наконец Боженька приберет.
– Ну-ка, выкидывайте эти мысли из головы! Чтобы я
даже не слышал. Не надо думать за Бога. Раз дает страдания, даст и утешение.
– Так-то так, батюшка. Понимаю все. А бесы крутят.
– Держитесь, – Роман Романович приобнял бабушку, накрыл епитрахилью и прочитал отпустительную молитву: –
Да простит ти, чадо Анна, все согрешения твоя, вольная и
невольная…
Баба Нюра отошла в сторону. Краем глаза священник
отметил, как старушка положила в пакет для пожертвова-ний сто рублей. В общей сложности набралось уже около
тысячи. «Мелочь, но приятно, – промелькнула мысль, –
надо будет вечером выпить пива».
Подошла Вика. Она принесла с собой легкий запах
духов. Чуть сладковатый, но не сильный. Запах, ставший
Роману Романовичу уже знакомым и вызывавший только
приятные ощущения.
Вика, не смотря священнику в глаза, наклонилась, и
Роман Романович накрыл ее сверху епитрахилью. Все проходило в полной тишине. Девушка развернула помятую бумажку и начала читать свои грехи:
– Чревоугодие, очень хотелось мороженого в инсти-туте, целый день о мороженом только и думала, а вечером
купила и наелась в свое удовольствие.
На этих словах Роман Романович улыбнулся. Неожиданно священник посмотрел на декольте девушки, но тут же
отвел взгляд.
– Много смеялась с подругами, ленилась читать
утреннее молитвенное правило, не хотелось вставать раньше ради него, несколько дней даже пропустила. Ленилась
готовиться к причастию, тяжело перенесла пятничный
постный день, еле-еле дождалась ночи и наелась колбасы. В
ванной слишком откровенно разглядывала свое обнажен-
ное тело, нескромно прикасалась к себе. Приходили в голову гадкие мысли, снились нехорошие сны.
Дыхание у Романа Романовича сперло. Он не раз слышал такие откровения, многие пропускал мимо ушей, но в
этот раз сердце начало биться в разы чаще. В голове вместе с
пульсом стучали слова. Обнаженное тело. Прикасалась. Сны.
Фантазия начала рисовать что-то уж очень непристойное.
– Все? – еле выдавил из себя Роман Романович.
– Все.
Священник взял листочек с грехами, порвал его, положил в специально подготовленную пластиковую коро-бочку, накрыл девушку епитрахилью, разогнулся и начал
читать отпустительную молитву.
– Да простит ти, чадо Виктория, все прегрешения, вольная же и невольная.
На последних словах девушка чуть наклонилась к священнику и щекой прижалась к его груди. Похоже, она по-чувствовала, как бьется его сердце. Но виду не подала.
– Целуйте Евангелие, крест. Причащаться будете?
– Если благословите.
Роман Романович благословил и отпустил. На тыль-ной стороне руки осталось приятное ощущение губ девушки. Впервые за полгода он не дал никакого совета. Такого не
было, даже когда на исповеди собиралась огромная очередь.
Он нервно обтер вспотевшие ладони о подрясник и пригласил на исповедь следующего прихожанина. Это был мужчина тридцати лет, порядочный семьянин.
Когда последняя исповедь закончилась, священник
перекрестился, взял Евангелие и крест с аналоя и зашел в
алтарь. Он подошел к одному алтарнику и тихо, чтобы не
отвлекать отца Леонида, прошептал: «Серег, возьми пакетик
с деньгами. Принеси мне». Тот кивнул и убежал в притвор.
Сам Роман Романович стеснялся брать пакет, это выглядело
бы очень уж неприлично. Пусть исповедующиеся думают, что деньги идут на пожертвования в храм, а не прямиком в
карман священнику.
– Вот, батюшка.
Роман Романович взял приятно плотный пакет, достал оттуда полтинник, отдал алтарнику. Остальное спря-тал в широком кармане подрясника и присел на табуретку
так, чтобы его не было видно из храма. Конечно, сидеть во
время службы не очень красиво, но ноги у священника под-кашивались.
Вика впервые исповедовалась вот так откровенно. Да, она уже признавалась в блудных помыслах, но как-то обычно, особенно после того, как Роман Романович узнал об ее
изнасиловании, это вызывало лишь жалость. А сейчас…
Сейчас это были явно эротические мысли.
Разглядывала в ванной свое обнаженное тело. Еще бы, есть что разглядывать. Красивая талия, длинные ножки. И
грудь. Роман Романович был уверен, что грудь у девушки
очень красивая. Нескромно прикасалась к себе. Ласкала
себя? Грудь? По коже прошли мурашки. А сны… Что она
имела в виду? Ей снились поцелуи? Секс? А может быть…
Может быть, он? Роман Романович вдруг почувствовал
прилив крови внизу живота. От неожиданности священник
подскочил и тут же покраснел. Нервно оглянувшись – вроде
бы никто не обратил внимания – посмотрел на свой подрясник. Под ним ничего не было видно. Даже пакетика с деньгами. Все спокойно. Священник подошел ближе к престолу
и начал молиться вместе с отцом Леонидом. Отвлекал его
только полненький отец Никодим, который в шутку, про-ходя мимо молодого человека, то наступал ему на ногу, то
дергал за край подрясника и хитро улыбался.
Молитва позволила немного отвлечься. Литургию
отец Роман любил с детства. За три года службы он выу-
чил все богослужебные молитвы наизусть, даже длинные, которые священник читал тайно, про себя. К причастию Роман Романович не готовился, поэтому, когда отец Леонид с
дьяконом причащались, отошел подальше – в Алтаре совер-шалось величайшее таинство, и он не хотел этому мешать
своими грязными помыслами. Уже после причастия отец
Леонид занес чашу с Телом и Кровью назад в алтарь, взял с
престола крест и вышел к прихожанам.
– Ох уж этот отец Леонид, – Никодим подошел к
жертвеннику, взял огромный красный плат и заправил его
за шиворот, – сколько ему говорю – лей в чашу поменьше
кагора. Он как бухнет – а теплоты маленько совсем. И очень
уж крепко выходит. Сам-то причастится, сделает маленький
глоточек. А мне теперь потреблять. Смотри – больше по-ловины чаши. Чистого кагора. А мне еще за руль садиться, я обещал малявку свою в зоопарк сегодня свозить. Вместо
этого приду пьяный, спать завалюсь.
– Ладно, не ворчи. Это не вино, это Тело и Кровь
Христовы.
– Тело-то тело. А пьяный я как будто бутылку кагора
выпил, – отец Никодим тяжело вздохнул, взял чашу, ложку
и начал кушать размоченный в кагоре хлеб.
Отец Леонид зашел в алтарь, закрыл Царские врата и
положил крест на престол.
– Ну, отец Роман, можешь домой бежать. Молебен я
сам проведу. Сегодня вроде людей много.
Молебны отец Роман тоже любил, с хорошего вос-кресного молебна можно было собрать две, а то и три тысячи рублей. Но когда людей в храме было много, отец Леонид
служил молебны сам.
Роман Романович прошел в небольшую комнатку, ал-тарничную. В ней, уже сняв с себя облачение, сидели два
мальчишки – Серега и Валька.
Роман Романович снял с себя подрясник, футболку, которая пропотела насквозь, сложил ее в пакет, чтобы отне-сти домой постирать, и надел рубашку с коротким рукавом.
– Ну, отцы, побежал я. До завтра.
– Батюшка, благословите, – алтарники подошли под
благословение. Священник перекрестил мальчишек и повернулся к зеркалу. Аккуратная, почти незаметная бородка.
Стрижка короткая. Роман Романович сразу после рукополо-жения отрастил длинные волосы, но потом понял, насколь-ко это неудобно. Надо слишком часто мыться, забирать их
в хвостик и уже спустя год служения снова постригся. На
всякий случай Роман Романович прошелся расческой и
вышел из алтаря. Отец Леонид освящал воду, Роман Романович обошел молящихся стороной, чтобы не отвлекать, и
вышел из храма. Уже на ступеньках он столкнулся с Викой.
Та стояла лицом к входу и крестилась.
– Батюшка, благословите, – Роман Романович перекрестил девушку, та поцеловала благословляющую руку. –
Вы на меня… не обижаетесь?
– Обижаюсь? Почему? Вовсе нет…
– Мне так… Показалось. Вы так быстро… Вы даже
ничего не сказали.
Отец Роман почувствовал, как краснеет.
– Ну, бывает… Я не специально. Я…
– Мне бы… Хотелось с вами пообщаться. Я нашла вас
«В контакте». Но вы очень-очень давно туда не заходили.
И… Можно… Можно мне ваш номер телефона? Я обещаю
сильно вам не надоедать.
– Конечно, записывайте.
Девушка достала свой айфон и забила номер священника. «Отец Роман, Покрова».
– Спасибо. Вы точно не обижаетесь?
– Ну что ты… Вы… – Роман Романович совсем
смутился.
– Спасибо, – и тут Вика неожиданно привстала на
цыпочки и поцеловала священника в щеку, – вы очень, очень хороший священник и человек. И я очень рада, что
познакомилась с вами.
Девушка развернулась и убежала. Роман Романович
подождал пятнадцать минут, неспешно перекрестился, поцеловал поклонный крест возле храма и только потом на-правился домой. Чтобы уж точно не столкнуться с Викой
еще раз.
Глава 8. Матушка
«Завтра… Уже завтра они уедут», – сквозь сон мелькнула спасительная мысль. Затем Роман Романович открыл
глаза и буркнул:
– Уже встаю…
Понедельник, шесть утра. У Романа Романовича только закончилась служебная неделя. Неделя, на которой он
каждый день, утром и вечером, служил в храме. В воскресенье вечером с отцом Леонидом спели акафист. Со вторника
на среду – Покрова, престольный праздник. В храм должен
был приехать архиерей, праздничное богослужение, на котором обязательно присутствие всех священников. Всего
один день выходной. Один день выспаться. Но уже с вечера Юля начала нудить. Что Вера давно не причащалась. Что
они уезжают к маме и вернутся неизвестно когда, что если
не в понедельник, то уже все, больше никогда ребенок не
причастится. А перед дорогой, да без причастия, с ними непременно что-то случится. Гололед, водопад или просто все
умрут. Роман Романович пытался вяло возражать беремен-ной жене, но тщетно.
Поэтому утром, с трудом открыв глаза, он приподнялся
на кровати. Вера, их двухлетняя дочка, мирно посапывала.
– Юль… Может, не будем ее будить? Смотри, как
спит. Давай еще чуть… Поспим, – Роман Романович попытался обнять жену. Он прижался к ее оголенному животу, в котором уже восьмой месяц развивался его сын. Имени у
мальчика еще не было, решили назвать в честь того святого, в день которого ребенок родится.
– Ты… – Юля резко отодвинулась и гневно взмах-нула рукой. – Тебе лишь бы поспать. Ты же священник. Ты
должен заботиться о духовном развитии нашей семьи. Это
ты должен был первым предложить причастить дочь! А я
тебя еще уговариваю. Даже слышать ничего не хочу. Быстро
вставай, собирайся в храм.
Юля поднялась с кровати. Ее оголенные груди колых-нулись и с легким шлепком упали на огромный живот. Ни-какой эротики. У полусонного мужчины это вызвало только
легкий приступ отвращения. Юля подошла к шкафу, накинула халат, взяла полотенце и ушла в ванную умываться.
– И не вздумай опять заснуть. Убью, – совершенно
серьезно прошептала жена, перед тем, как покинуть спальню. Конечно, не убьет. Но как минимум надуется и будет
еще долгое время компостировать мозг. Лучше даже не
проверять. Роман Романович сел на край кровати, почесал
свою бородку, затем пузико, которое за три года совместной
жизни увеличилось почти втрое. Конечно, с пузом жены не
сравнить, но тоже такое, приличное. Юля периодически
дразнила мужа, подшучивала, мол, кто из нас ждет второго ребенка, ты или я. На что отец Роман смело отвечал, что
так и есть, в нем живет маленький Иисус Христос. Раза два
шутка прошла бесследно. Но после очередной лекции от
жены, что так священнику вести себя не подобает и с такими вещами не шутят, Роман Романович просто делал вид, что не замечает подколок.
Он лениво достал из-под кровати носки, натянул один
и с сонным любопытством принялся рассматривать лежа-щий неподалеку телефон. Прислушался. Юля закрыла дверь
на защелку и включила воду. Значит, минут двадцать он
совершенно свободен. Роман Романович в одном носке и
трусах встал с кровати и подошел к иконостасу. На самом
краю, около Псалтири, заряжался айфон. Роман Романович
отключил его от розетки и вернулся в кровать. Уже год как
для входа в телефон на экране стоял пароль, который священник менял каждую неделю. Первое время это была просто привычка. Сейчас же ему реально было что скрывать.
Шесть непрочитанных сообщений «В контакте» остались
висеть еще с вечера.
Интуитивно оглянулся на дверь и открыл диалог.
«Очень соскучилась», «Когда же мы наконец увидимся», «Я
себе вчера места не находила. Хотела сходить в храм, но так
и не решилась. Испугалась, что смогу опять увидеть тебя.
Не знаю, смогу ли теперь ходить в наш храм», «Я сижу и
вспоминаю нашу позавчерашнюю беседу. Я миллион лет не
вела такой интересный, глубокий диалог», «Обнимаю тебя, целую, приезжай ко мне скорее».
Роман Романович вернулся на кровать и начал неу-клюже, путая слова, печатать ответ. «И я очень скучаю. Юля
завтра уезжает к родителям с Верой. Я сразу к тебе. Не знаю, не уверен, что останусь с ночевкой. Но попробую. Обещаю.
Не могу без тебя».
Сообщение ушло. Роман Романович нажал на имя
собеседника и попал на личную страницу Вики. На фото в
майке и шортах стояла великолепная девушка с лучезарной
улыбкой. За ее спиной прямо в море заходило индийское
солнце. «Какая же она красивая, Господи, какая же она красивая…»
Отношения между молодыми людьми развивались
стремительно. Уже на второй день после того, как получила
телефон, Вика написала Роману Романовичу смску. Что-то
очень аккуратное и благочестивое, типа «отец Роман, я безумно рада, что познакомилась с Вами, Вы лучший священник из всех, с кем я была знакома. Именно Вы привели меня
к вере». Роман Романович долго не решался ответить. Он
несколько раз доставал телефон тайком от жены, перечитывал смс и в конце концов набил: «Спаси Господи, Виктория.
Вы же понимаете, что это не я, это Бог через меня говорит
с Вами». И тут же удалил историю переписки. Ничего осо-бенного в смс не было, но почему-то Роману Романовичу
не хотелось, чтобы жена увидела эту переписку. И хотя за
всю совместную жизнь Юля ни разу не поинтересовалась
ни смс, ни приложением «В контакте» мужа, страх все равно
оставался.
Вика в ответ на смс написала какой-то очередной ком-плимент. Потом вопрос на духовную тему. И началась интенсивная переписка. После десятой или пятнадцатой смс
молодые люди договорились встретиться. Юля как раз до
конца августа жила у родителей, и священник смело договорился о встрече в пятницу вечером. Роман Романович готовился к встрече особенно трепетно. Он погладил рубашку
в клеточку с коротким рукавом, триммером подстриг усы
и бороду, погладил брюки, постриг ногти и надухарился
туалетной водой «Адидас. Спорт» – сам он такие вещи не
покупал, эту воду подарила одна прихожанка, после того, как отец Роман освятил ей магазин парфюмерии. «Какой запах вам больше нравится?» – низким голосом спросила тол-стенькая женщина и поднесла несколько пробников к носу
священника. Роман Романович выбрал не глядя, по запаху.
Встретились в парке им. Ленина. Небольшой, с вы-сокими деревьями и темными аллеями, главным его преи-муществом было то, что он находился далеко как от дома
священника, так и от его храма. Вика как всегда была сног-
сшибательна. И, главное, была одета в совершенно непри-вычную для Романа Романовича одежду – синие джинсы с
подворотом, белые кроссовки на белый носочек с оголен-ными щиколотками, легкая светло-зеленая блузка, волосы
забраны в хвост. И никакого платка. Ни на голове, ни на
шее. Обычная, светская, красивая девушка.
– Добрый день, батюшка, благословите, – девушка
сложила ладошки лодочкой под благословение. Отец Роман
перекрестил, и они медленно пошли вдоль аллеи. Разговаривали обо всем понемногу. Девушка рассказывала о том, как пришла к Богу, Роман Романович о быте и особенностях
жизни в семье священника. Они смеялись, шутили, атмос-фера становилась все легче, свободнее. И к концу вечера Роман Романович даже решился купить девушке мороженое, а
она взяла молодого человека за руку. На прощание девушка
снова поцеловала священника в щеку.
Домой Роман Романович не шел, летел. Он до по-следнего не признавался себе, что влюбился по уши. «Это
просто духовное единство, нам просто интересно вдвоем».
Вечером, когда он на коленях стоял у иконостаса и читал
молитву, мысли бродили далеко за пределами комнаты. И
только когда капля воска обожгла пальцы, отец Роман оч-нулся и понял, что назад дороги нет. Не дочитав молитву, он
потушил свечу, вскочил на ноги и дрожащими руками взял-ся за телефон. Набрал знакомый номер и, даже не поздоро-вавшись, тихо пробормотал в трубку: «Я приеду?» «Приезжай», – также тихо ответила девушка. Эту ночь, первую в их
отношениях, они провели вместе.
– Ты что, совсем сума сошел? – раздался повелитель-ный голос жены за спиной. – Ты не слышишь, что Вера уже
проснулась? Что ты уткнулся в свой телефон?
Роман Романович побледнел, покраснел, молча положил телефон.
– Я… Я в ванную. В душ. Сейчас умоюсь и пойдем.
Одевай пока дочку.
Священник залетел в комнату, закрыл на щеколду
дверь, включил посильнее воду и сел на край ванны.
– Господи, что же делать… – пробормотал он. – Как
теперь жить?
После той ночи жена вызывала у Романа Романовича
только приступ отвращения. Хорошо, что сейчас она бере-менная. А что будет дальше? Когда она родит и захочет нор-мальных, сексуальных отношений? Как он сможет ей объ-яснить, что никакого желания к этой женщине у него уже
нет. Хотя… Хотя и до рождения-то. Ничего толком не было.
Только встретившись с Викой, он наконец понял, что такое
любовь. Что такое страсть. Что такое ждать и желать, когда
женщина погладит тебя по голове, когда обнимет.
С женой это всегда походило на какой-то договор
об оказании услуг, нотариально заверенный, за подпися-ми духовника Юли, мамы Юли, самой Юли и ее верующей
подруги. Причем договор носил односторонний характер, явно не в пользу священника: «просящая» сторона обязалась «дающей» исполнить некоторый комплекс услуг, как-то: помыть посуду, искупать дочь, отремонтировать кран, и только при выполнении всего комплекса услуг «дающая»
сторона обязалась совершить половой акт по отношению
к «просящей» стороне.
Но самое страшное, в этом договоре был целый список дополнительных условий, исписанный мелким шриф-том под звездочкой. Список, который, естественно, «просящая» сторона при заключении договора не сочла нужным
прочесть. А жаль. Там были очень важные пункты относи-тельно того, по каким причинам «дающая» сторона может
отказать в оказании услуги. Например, один из четырех
православных постов: Рождественский, Успенский, Вели-
кий или Петропавловский. Также каждую ночь под среду
или пятницу. В ночь на воскресенье. В ночь перед прича-стием как «просящего», так и «дающего». С учетом того, что
Роман Романович каждую литургию причащался, в году на
половой акт оставались считанные дни. Но на этом список
под звездочкой не заканчивался. Там были условия и похле-ще. Например, «дающая» сторона имела полное право не давать во время месячных, во время беременности, с первого
дня зачатия. Кроме того, в самом конце стоял пункт, который, на самом деле, перечеркивал все остальные и просто
мог быть единственным. Этот пункт звучал так: «дающая»
сторона имеет право отказаться от исполнения услуги без
объяснения каких-либо причин.
Но и это еще не все! Дальше под звездочкой стояла не
менее важная информация: ни качество, ни время оказания
услуги договором не обговаривается и остается на усмотре-ние «дающей» стороны. И это еще не все! «Просящая» сторона не имеет право заранее, до заключения договора, даже
на проспект оказываемых услуг, даже на иллюстрацию. Грубо говоря, подписывая данный договор, «просящая» сторона покупает кота в мешке за бешеные ресурсы. И после
подписания уже не имеет права договор расторгнуть.
Роман Романович глубоко вздохнул. Встал к раковине
и принялся умываться. С Викой же все было не так. Никакого договора. Никаких обязательств. Ничего такого. Но от
этого отношения становились еще доверительнее, еще тре-петнее. Да что там говорить, общего между Викой и Юлей
не было ничего. Тишина, спокойствие с Викой. И посто-янное пиление – легкое или усиливающееся при попытках
хоть как-то противостоять – со стороны жены.
Выходить не хотелось. Не хотелось видеть жену. Хотелось спрятаться здесь, в ванной, и дождаться, пока семья
уедет к теще. Потом выскочить и убежать.
Телефон. Как жалко, что он оставил телефон в комнате. Вдруг Вика что-нибудь написала. Скорее всего, что-то
нежное и ласковое. Неожиданно внутри все похолодело.
Роман Романович побледнел. Телефон остался с Юлей. В одной комнате. Телефон, на который могло прийти сообщение
от Вики. Священник быстро утерся махровым полотенцем, причесался и вышел из ванной. Сердце выскакивало, но
внешне он был совершенно спокойный.
Ничего страшного. Нет, Юле настолько наплевать на
их отношения, что она даже не заметит никаких изменений.
Она живет каким-то своим, космическим мирком, скорее
всего мысленно уже у мамы, кушает свои любимые оладушки, жалуется мамаше на то, какой же у нее нерадивый муж и
как он не любит свою дочь… Роман Романович почти успокоил себя, но как только он завернул в зал, руки опустились.
Юля стояла около молитвенного уголка, а в руках держала
айфон Романа Романовича. Она подняла глаза, и все стало
ясно. Жена прочитала переписку. Может быть, всю, может
быть, часть, не важно. То ли Юля что-то заподозрила, когда
застала мужа с телефоном на молитве, то ли пришло какое-то сообщение, и она подошла посмотреть, то ли просто
нелепая случайность – теперь это было совершенно не важно. Юля стояла с телефоном в руках и с каким-то незнако-мым, чужим выражением лица рассматривала мужа.
– Что это? – процедила она.
– Это… Мой телефон, – Роман Романович еще пытался отшутиться. Чисто автоматически.
– Смешно. Очень даже, – и неожиданно, Роман Романович даже не успел нагнуться, телефон со всего маха
пролетел над его головой, ударился с грохотом об дверной
косяк и отлетел под диван. Вера в кроватке заплакала.
– Уходи вон отсюда, – Роман Романович с ужасом
увидел, как дрожат руки жены, – уходи к чертям отсюда.
– Юль… Подожди. Давай поговорим…
– Иди к черту! – Юля взвизгнула так громко, что даже
Роман Романович пригнулся, пытаясь зажать уши. За все
время их совместной жизни, несмотря ни на какие ссоры, Роман никогда не видел жену такой.
– Я никуда не пойду, это мой дом. И твой, Юль. Давай
поговорим.
– К чертям! Тогда я уеду отсюда. И никогда больше
сюда не вернусь. Ты… Ты… Ты же священник… Как? Что… –
Юля села и разрыдалась. Они с Верой в два голоса, кто кого
перекричит, сидели и плакали. Роман Романович растерянно помялся у входа, поднял свой айфон и вышел на кухню.
Глава 9. Искушение
– Так. С теорией все понятно. На практике-то что?
Роман Романович с Катей сидели в кафе, неспешно
пили кофе и разговаривали.
– Теория? – Роман Романович растерянно посмотрел
на сестру. – Какая теория?
– Ну, ты мне просто передал информацию. События.
Хорошо. Точнее совсем не хорошо, но я не об этом. Что ты
сам-то думаешь? Дальше делать? Как жить?
– Поэтому я и здесь сейчас с тобой, а не с Викой. Я
не знаю, куда двигаться дальше. Меня разрывает. Никогда в
жизни я не был в такой идиотской ситуации.
– Что Юля тебе сказала перед отъездом? Ты остано-вился на том, что вы поговорили. О чем конкретно? Что она
хочет?
– Сложно все. Я когда на кухню ушел, Юля плакала. Потом принялась дочь укачивать, успокаивать. Вероч-ка снова уснула, и тогда Юля зашла на кухню и завела этот
разговор, от которого у меня до сих пор мурашки по коже.
Она сказала, что никогда не простит мне. С одной стороны, потому что мы венчаны, а она даже никогда не думала
мне изменять. Даже не глядела на других мужчин. Но самое
главное, это то, что я священник. Теперь как священника
она никогда не сможет меня уважать, сказала она мне. Но
ради моего сана, ради нашей семьи, ради второго ребенка, который живет в ее животе, она готова меня принять. Так и
сказала – не простить, но принять. Сохранить хотя бы фор-мальную оболочку семьи. Она сказала, что уедет к маме. И
дает мне время подумать. Если я уйду от Вики и больше никогда про нее не вспомню – мы будем жить вместе. Не так, как раньше. Просто жить. Но жить. Сохранится семья. Если
же я решу остаться с Викой, Юля сделает все, что в ее силах –
пойдет к моему настоятелю, к архиерею, напишет письмо
патриарху – чтобы меня лишили сана. Отправили за штат
как разведенного священника. И, собственно, все. На этот
раз она говорила спокойно, не плакала, когда говорила, но
от этого было еще страшнее.
– Так. И? Ты снова мне излагаешь факты. Есть
какие-то мысли, идеи? Что ты сам думаешь о будущем?
– Катюшк… Я не знаю, что думать. Я не знаю, что
делать. Понимаю, Юля говорила все это сгоряча. Ей было
больно. Но при этом она не сказала ни одного лишнего слова. Она ведь права. Я обманул ее, предал. Я предал ее, я предал Церковь, нарушил священное таинство венчания. Юля
поступила еще по-божески. Она могла молча уйти и сдать
меня. И все… Вся моя жизнь покатилась бы под откос.
– То есть ты согласен с Юлей? А Вика? Ты любишь ее?
– Если бы не любил, Кать. Если бы не любил, разговора бы этого не было. В этом вся и загвоздка. Одна мысль
сейчас о том, что придется и дальше жить с Юлей, что надо
будет забыть… Забыть ее… Меня убивает. Я не смогу, понимаешь, не смогу без нее. Без ее слов. Без ее ласки. Я никогда
в жизни не встречал человека лучше. Я так люблю ее… Я
засыпаю, у меня перед глазами ее улыбка. Я просыпаюсь с
ощущением ее руки у себя на волосах. Это сумасшествие.
Я молился, боялся, что это искушение от бесов. Но ничего
не помогает. Ни причастие, ни молитва. Любовь не уходит, а только усиливается. Вика кажется мне с каждым днем все
красивее, все нежнее. И одновременно с этим Юля все дальше, она уже почти чужой человек, просто живущий рядом.
– У вас с этим чужим человеком два ребенка. Не забыл?
– Разве такое забудешь… Я люблю Веру. Правда люблю. Она моя дочь. Но Юля. Юля совсем другое. С рождени-ем Веры она сильно отдалилась. Но тогда мне казалось, что
так и должно быть, понимаешь? Мне казалось, что так живут все семьи. Где-то даже читал, мол, семейный кризис после рождения ребенка. Родители отдаляются, все такое. Это
теперь я понимаю, что мы изначально были далеко-далеко
друг от друга. Чудовищно далеко. Все познается в сравне-нии. И вот я сравнил. Я увидел, что такое любовь, и понял, что до этого никогда не любил. Вот ведь… Это же и правда
бесовское искушение. Именно поэтому надо жениться це-ломудренным. Чтобы не с чем было сравнивать. Чтобы никогда даже не задумывался о том, правильно ли поступил.
Поступил и поступил. Так уж жизнь сложилась. А эта любовь… Зачем она мне? Она только мешает жить.
– Перестань, – Катя перегнулась через стол и потре-пала брата по голове, – ты сейчас это говоришь, чтобы хоть
как-то успокоить себя. Как любовь может быть искушени-ем? Бог есть любовь. А ты говоришь: бесы. Ты полюбил, ты
ощутил самое светлое в своей жизни чувство. И что, неуже-ли это так плохо? Из меня плохой советчик, и уж тем более
я не буду рассматривать ситуацию с позиции каких-то там
бесов, да и вообще церковных догматов. Я скажу тебе то, что чувствую. Значит, думаешь, что хорошо семьям, кото-
рые никогда не любили и даже не знают, что это такое? Но
я не верю в это. Человек обречен на любовь. Душа просит
этого чувства. Можно убеждать себя, идти на компромис-сы. Молчать, когда плохо, трястись от недопонимания и не-любви. И терпеть, терпеть, терпеть. Но если вдруг любовь
настигает – а она может настигнуть в любом возрасте, и я
считаю, что тебе еще повезло, любовь пришла, пока ты молодой – ты никуда не денешься. Жизнь, представь только, вся длинная, мучительная жизнь, в которой ты выстроил
какие-то схемы, цели, задачи, вдруг покажется никчемной
и бессмысленной. Ты же мой брат. У нас с тобой одна кровь.
Горячая. И душа у тебя болит так же, как у меня. Кажется
мне, ты не из тех, кто будет терпеть. Ты добиваешься своей
цели. А молчать – значит проиграть. Значит сдаться. Раньше
было плохо, теперь станет еще хуже. И ты все равно не вы-держишь и уйдешь от жены.
Роман Романович задумчиво теребил пуговицу на рубашке и молчал. Катя тоже замолчала. Оглянулась. Подо-звала девушку.
– Можно нам еще чайничек чая? Спасибо.
Роман Романович поднял глаза на сестру.
– Думаю, ты права, Катюшка. Это очень непростое
решение. Но ты права. Я не смогу с женой. Даже не так. С
женой я бы еще смог, я же люблю дочку. И сына буду любить
больше жизни. Но я не смогу уже без Вики. Я не могу без ее
любви. Без ее понимания. И я не прощу себя. Каждый день