раздела и укрыла ее уже спящую. И еще несколько часов сидела рядом, гладила по мокрым волосам. И плакала.
Глава 3. Побег
– Пусть делает что хочет! Ты представляешь! Папа
сказал. Я сама слышала, – Леночка громко шепчет, иногда
переходит на обычный разговор, но тут же ловит себя на
этом и снова переходит на шепот. Щеки горят, она очень до-вольна.
Катя лежит у себя в кровати и копается в айфоне. У
нее интенсивная, на грани ссоры, беседа с Витьком. «Сегодня, говорю, надо», – пишет Катя. И добавляет гневный
красный смайлик. «Катька, ты тиран. Я тебя ненавижу». На
самом деле этот ответ означает: что же с тобой поделать, согласен. «Жду тебя, чем скорее, тем лучше». В ответ Витька
присылает картинку кошечки, которая прикрыла глаза с
подписью: «Ой, все».
– Ка-а-атька, ты меня слушаешь? Я говорю, что ты ре-волюцию совершила! Такого же еще не было! Кааатька.
– М? – Катя улыбается и прячет айфон под одеяло. –
Чего не было?
– Ну, Ка-а-ать, – Ленка надулась и сложила руки на
груди, – ты ничего не слышала?
– Частично да, слышала. Вы с Лешкой что-то там вы-ведали, подслушивали, как мама с папой ругались?
– Ну, они не ругались. Ой, Катька, ты невыносимая.
Ты меня совсем не слушаешь. Они не ругались. Они просто… Спорили. Мама тебя вроде как защищала. Я не все
слышала. Но мама пыталась добиться от папы согласия.
Мол, надо дать Кате шанс. Как-то так. А он что-то спорил.
А потом в конце ответил – громко так: «Если я ей не указ, пусть делает что хочет!» Понимаешь? Он согласился! Он не
против того, чтобы ты поехала в город и поступила. Понимаешь?
Катя отрешенно посмотрела на сестру.
– Вот тебе сколько лет?
– Четырнадцать… – Лена пытается понять, в чем под-вох. – А к чему этот вопрос?
– К тому, что уже такая взрослая кобыла вымахала, а
все в сказки веришь. Ты четырнадцать лет живешь и четырнадцать лет знаешь папу. Неужели ты правда веришь, что
он вот так просто возьмет и сдастся?
– Ну… – Лена сидела на кровати, уткнувшись носом
в коленки. – Может… Ну надо же что-то делать, Кать! Папа
он… Он строгий, конечно. Но он же не глупый. Он сумеет.
Попробуй.
– Лен, я целый год пыталась, веришь, нет? Я реально
к нему подлизывалась. Ну, типа пыталась быть нормальной
дочерью. И? Какой результат? Ноооль. Ноль. Надо решать
вопрос по-другому.
– А может… Может, надо было не пытаться быть. А
просто стать. Нормальной дочерью?
Катя уставилась на сестру. Но та не отводила свой не
по-детски взрослый взгляд. Неожиданно Катя увидела в сестре молодую девушку. Красивую, серьезную. Которая еще
через год-другой начнет нравиться мальчишкам. Ой, как
нравиться. Кате было далеко до сестры.
– То есть ты считаешь, что я ненормальная? – процедила Катя.
– Нет… Катенька, нет, ты нормальная. Просто…
Просто ты другая. Просто… Я не знаю, что сделать. Я не
знаю, как помирить вас с папой.
– Зато я знаю. Никак. Ложись давай спать. А мне надо
собираться. Сейчас Витька придет.
– Какой Витька? Ты снова пить?
– Ну… Почти. Вроде тихо за дверью? Родители легли
уже? – Катя встала с кровати, накинула свитер и отодвинула
кровать. Между кроватью и тумбочкой, прислонившись ли-нялым боком, стоял старый Катин рюкзак. С ним Леночка
хорошо была знакома, Катя не расставалась с этим рюкзач-ком ни в одном паломническом путешествии. Однажды в
Дивеево вышел казус. Оказалось, Катя носила в этом рюк-зачке флягу с разбавленным спиртом и потихоньку попива-ла его, запивая святой водой. И кто-то из монахинь Дивеев-ского монастыря заметил это. Когда вся семья отца Романа
подошла приложиться к мощам Серафима Саровского, одна
старенькая инокиня начала верещать и ругаться на весь
храм, причем ругательства были адресованы не Кате, а отцу
Роману, который, краснея, слушал и смиренно молчал.
– Вы видели, что ваша дочь вытворяет? Я не допущу
ее в таком виде к мощам! – верещала инокиня. Первой не
выдержала Катя. То ли потому что она была уже подвыпив-шая, то ли просто ей уже надоел монастырь.
– Ой, что вы начали со своим Серафимом Саровским.
Больно хотелось. Нашли тоже, чем кичиться, – Катя с гор-до поднятой головой покинула храм. Скандал отцу Роману
удалось замять, Катю даже не выселили из монастырской
гостиницы, где она и проторчала оставшиеся два дня, даже
ни разу не высунувшись. Попивая спирт из своего старень-кого рюкзачка.
И вот этот рюкзак стоял за кроватью. Подозрительно
толстый.
– Ка-а-ть? – протянула Леночка, – что… что это? Зачем? Что ты задумала?
– Да ничего я не задумала. Ложись спать.
– Кать… Ты… Ты решила сбежать? – Леночка побледнела. – Я… я тебя не пущу.
– Не пустишь? А что? Что ты сделаешь? Пойдешь мам-ке наябедничаешь? Ну и давай! Давай, иди! Чего ж ты встала.
Только как ты выйдешь за порог, меня уже и след простыл.
На самом деле Катя блефовала. Ей надо было дождаться Витька. И она жутко испугалась, что вот сейчас, на последних этапах, ее гениальный план рухнет.
– Нет… Не пойду. Кать… Я не хочу вредить тебе. Но
я… Я не хочу отпускать тебя. Кать. Я боюсь. – Неожиданно
лицо Леночки переменилось, оно как-то некрасиво смор-щилось, нижняя губа затряслась, Леночка в секунду из красавицы превратилась в какого-то скукоженного старичка.
И разрыдалась.
– Тише, тише, ну ты что! Тише, услышат же! Подума-ют, что я тебя… Побила, что ли. Понабегут. Не реви, ты что.
– Я люблю тебя, – Леночка говорила шепотом, даже
всхлипывать старалась вполголоса, чтобы ее не услышали, –
не уезжай, Кать. Я же… Я же люблю тебя.
– Ну что ты, что ты, дурочка, ну перестань, ну что ты.
Видишь, я тоже сейчас расплачусь. Будем тут как две дуры
рыдать. Ну… – глаза Кати и правда предательски заблесте-ли. – Я же не навсегда. Я же не от тебя. Обязательно свидимся еще. В ближайшее время и свидимся. Я тоже люблю тебя.
Мы, конечно, с тобой часто не ладили. Но ты же понимаешь… Ну… Перестань.
Неожиданно в окно постучали. Быстро, как будто дро-бинками по стеклу. Катя встрепенулась и отошла от сестры.
– Это Витек. Мне пора. Надо идти. Все. Все будет хорошо, не бойся. Я тебя не брошу, сестренка. Вот увидишь, сама в город переедешь – мы с тобой свидимся.
Лена кивнула, даже не поднимая головы. Она утирала
кулаками слезы, но те никак не прекращали течь.
– Все, давай. Не реви долго, спать ложись. А то обижусь. –
Катя подхватила рюкзачок и ловко повернула ручку оконной
рамы. Привычным движением, как обычно, как часто бывало
вечерами. Только на этот раз все было намного серьезнее. Кате
было слишком тесно в клетке. И однажды это должно было
произойти. Однажды она должна была вылететь из клетки и
не вернуться. Леночка понимала это. Но от этого становилось
еще больнее. И она снова залилась слезами.
В комнату ворвался теплый летний воздух, пахнущий
свежескошенной травой. С улицы раздалось ворчание:
– Ох, Катька, ну ты мне всю плешь проела. Нет, не
возьму тебя в жены. Нафиг надо.
– Так, болтун. Сумку взял?
– Взя-я-ял, – недовольно протянул Витек. Чет легкая она у тебя очень. Косметики небось набрала и бутеров.
Эх, не сбегают так. Зуб даю – недельку помыкаешься да вер-нешься.
– Посмотрим, – процедила девушка. И, не оглядываясь на сестру, перелезла через подоконник.
– Давай, Лен. Не поминай лихом, – и уже тихо-тихо, в
полголоса, – люблю тебя.
Катька спрыгнула. За окном послышалась возня и не-довольный голос Витька:
– Мать, ну ты давай аккуратнее, если я тебе еще живой нужен.
– Тихо ты. Сейчас весь дом разбудишь. Пойдем скорее. Электричка через двадцать минут, последняя.
Шли молча. Витек смотрел себе под ноги, Катя периодически воровато оглядывалась, опасаясь погони. «Как
в хорошем американском фильме», – подумала она. Как
Леон с Матильдой. Тишину нарушил Витек.
– Я это… Того… Я на самом деле шучу-шучу весь такой. А все потому, что на самом деле того… Не хочу тебя отпускать. Я очень боюсь, что ты уедешь и мы больше никогда
с тобой не увидимся.
– Ну, ты чего кликушествуешь. Будем. Будут еще
встречи, конечно же. В город приедешь. Я тебя пивом угощу, обещаю.
– Да… Так-то да. Только вот неспокойно на душе. Я
тогда… Когда вытащил тебя из воды… На озере… Я вроде
ворчал, а на самом деле знаешь, как очканул. Я когда увидел
тебя там, барахтающуюся, думал, уже все… И вот теперь
такое же чувство. Только тогда я мог что-то сделать, чтобы тебя вытащить. А теперь, получается, сам же тебе помо-гаю… того…
– Перестань, – в горле у Кати встал ком, – раз уж мы
серьезно – ты должен меня понять. Я не могу больше. Мне
душно, меня задушило это место, меня задушил отец, семья. Воздух этот. Чертов.
– Да… Говнецом-то попахивает, это точно, – серьезно кивнул Витек. Но Катя рассмеялась. Надо было разря-дить обстановку. Они подошли к перрону. Мимо со свистом
пролетел товарняк, взъерошивая волосы.
«Вот куда надо было идти, – неожиданно подумала
Катя, – здесь бы, под колесами, уж точно не спаслась бы».
Хотя… Получается, сюда и пришла. И, получается, не спаслась. От этих мыслей по коже пошли мурашки. Поезд уле-тел, и ребята перешли на другую сторону дороги. Перрон
был пустой, стояло всего два человека, какой-то пьяный бо-родач и молодой человек в наушниках.
– Так, правила безопасности знаешь? Садишься в вагон, где светлее и побольше народа. Если вдруг кто… Того, приста-вать начнет, ори и нажимай кнопку связи с машинистом.
– Витек, ты чего? Мне не семь лет.
– Да знаю… Так… Очкую чет. Не знаю… Не обращай
внимания.
Витек отвернулся от Кати, делая вид, что внимательно
следит за дорогой, опасаясь пропустить электричку. Катя
просто молчала. Говорить не было сил, она с опаской посма-тривала в сторону дома. Вдруг Леночка не выдержала, вдруг
сейчас прибежит Роман Романович. Или мама. «Если мама
начнет уговаривать, я же не смогу…» – думала девушка.
Электричка аккуратно причалила к перрону. Видно, не зря Витек следил, она так тихо подкралась, что можно
было и случайно пропустить.
– Ну, мужик, давай. Не поминай лихом, – Катя крепко прижалась к другу, обхватив спину обеими руками.
– И ты, мать. Если вдруг что где обидел тебя – это
я не со зла. Сама знаешь, люблю тебя как родную. И буду
очень-очень скучать. Будь моя воля… Не пустил бы тебя.
– Спасибо, спасибо, дорогой.
– Помни, станет трудно, не бойся, приходи ко мне. В
обиду не дам, помогу всегда.
– Спасибо, – Катя ответила уже со ступенек. Витек
подал сумку, и дверь с шипением захлопнулась. Электричку тряхнуло, пахнуло металлом и мочой. Состав тронулся.
Хотя Кате казалось, что электричка стоит на месте, а поехала деревня. Поехала куда-то назад, в прошлое. Сначала
медленно проезжали домики, затем быстрее. Вот церковь.
Стоит, одинокая, в темноте, даже золоченый крест на ку-поле не блестит – вокруг ни одного фонаря. А вот вдали и
дом. Электричка набрала скорость, и Катя даже не смогла
разобрать, горит ли в доме свет. Ей показалось, что дом
полностью темный. Неужели все спят? Неужели всем глубоко наплевать? Неужели? – Катя уткнулась носом в стекло, в надпись «Не прислоняться», пытаясь рассмотреть отчий
дом, но тот уже пропал из виду. Улетел. Улетел в прошлое.
Провалился в тартар. Никто даже не заметил, что она про-пала. Конечно, именно на такую реакцию Катя и рассчиты-вала. Но почему-то стало нестерпимо больно.
Наконец девушка не выдержала и разрыдалась. Она
сползла по стеклу и уселась на пол, прислонившись спиной
к двери. Катю сотрясало от рыданий. Она запустила руки в
волосы, хватала сумку, долбила кулаком по стенке. И реве-ла, тихо, почти без звука, так, чтобы никто не услышал. Это
была привычка ребенка, выросшего в многодетной семье.
Закрыться в туалете, в ванной – и рыдать. Так, чтобы никто
никогда не узнал. Чтобы никто ничего не услышал. В семье
священника дети не плачут. В семье священника все всегда
счастливые. Все и всегда. Но только не Катя.
– Никогда, никогда не вернусь, – процедила девушка
сквозь слезы, – никогда. Никогда. Сделаю все, чтобы никогда не вернуться.
И действительно. Сделала.
Часть 2. Леночка
Глава 4. Петра и Павла
В глубоком кармане юбки начала играть незатейливая
мелодия сотового телефона. Наивная детская песня «Мама
– первое слово». Леночка очень любила эту песню с самого
детства. А сейчас, когда уже почти год жила вдали от мамы, от этой песни сжималось сердце. Но только не в этот раз. В
этот раз сердце сжалось от ужаса.
Она стояла в семинарской трапезной, полной народа.
Огромное помещение, с двадцатью, а то и тридцатью огромными деревянными столами на десять человек, было полностью забито семинаристами. В черных брюках, кителях, с ярко-белыми подворотничками – только-только закончилось торжественное праздничное богослужение, посвя-щенное святым апостолам Петру и Павлу. А значит, закончился Петропавловский пост. Не очень строгий, с рыбой, но семинаристы явно соскучились по мясу и с аппетитом
принюхивались к дымящимся супницам, радостно гудели
и обсуждали – кто предстоящие каникулы, кто новеньких
абитуриентов, которые потихоньку начинали сползаться в
альма-матер на послушания, кто новые романтические по-хождения. Леночка же в этот день дежурила в трапезной – в
то время, когда все ее однокурсницы пели на клиросе торжественное богослужение, она с двумя мальчишками чи-стила картошку, накрывала столы, расставляла посуду.
Трапезную Леночка любила. Может, потому, что труд
для нее никогда не был тяжелым, работать на кухне она
привыкла еще дома, может, потому, что не очень любила
петь на клиросе – у нее был довольно слабый голос, она часто болела, и после длинных богослужений, особенно когда
исполнялись сложные партии, у нее садился голос, а то и вовсе начинался бронхит. К тому же в трапезной можно было
весело провести время с мальчишками. Те постоянно шутили, несли какую-то чушь, травили байки про преподавате-лей-священников. С одной стороны, это было чудовищно, все же священники, какие бы смешные они ни были. Но, с
другой стороны, все эти мальчишки сами через год-другой
наденут рясу, крест и станут священниками.
Леночка думала, что им можно смеяться над преподавателями, было в этом что-то от настоящего смирения, по-дсмеиваясь над преподавателями, они подсмеивались над
собой, над своими грехами. Видя, как вести себя не надо, они, став священниками, будут намного лучше своих пре-подавателей.
Но еще Леночка была безумно рада, что ее оставили дежурить именно в этот день, потому что не пришлось
ехать домой. Была официальная отмазка. Не то чтобы Леночке не хотелось домой – последний раз она была дома в
апреле. Она соскучилась по маме, по братьям и сестрам, но
именно в этот праздничный день Леночке очень хотелось
остаться в семинарии.
Вечером брат, Роман Романович, собирался с одно-курсниками в лес на шашлыки. И он никогда не отказывал
Леночке, когда та просилась с ними. Да что там, за год учебы
в семинарии она успела стать своей в его компании. Конечно, будет алкоголь, будут песни, иногда даже не очень при-личные. Но это Лена готова была терпеть. Дело в том, что ей
очень нравился Володя, хороший друг Романа Романовича.
Высокий, светловолосый, голубоглазый, с мощным, ярко
выраженным басом, он всегда очень тактично, с какой-то
нежностью относился к Леночке. Она пила в компании
лишь изредка, под настроение. Только не в пост, конечно
же. И вот однажды, осенью, на Покрова, когда девушка выпила два бокала вина, Володя даже предложил проводить ее
до регентского отделения.
Женское общежитие находилось чуть подальше от
семинарии и учебных корпусов, в отдельном здании, за за-бором. После одиннадцати вечера наступал комендантский
час, чтобы попасть в здание, надо было звонить подружкам
по комнате, а те тайком открывали заднюю дверь. Все это
обычно затягивалось, была опасность попасться, а значит, и быть отчисленной. Семинаристы, которые часто бывали
причиной опоздания девушек, провожали своих дам и вместе с ними мерзли возле забора. Конечно же, Леночка тогда
отказалась. Еще бы, одно дело, если ее застанут одну, можно
как-то выкрутиться, но совсем другое – если ее застукают
с мальчиком. Тогда совсем пиши пропало. Но несмотря на
свой отказ, Леночка отметила, какой же Володя заботливый.
И вот этим вечером была возможность еще раз с ним
встретиться. А вдруг – почему бы и нет, в такой-то праздник– он обратит на нее внимание? И они начнут встречаться. Ай, все мечты. И вот как раз на этих мечтах заз-вонил телефон. Точнее позвонила мама, а телефон издал
пронзительную, душераздирающую «Мама, первое слово…». Как по команде, будто от звонка, все семинаристы
повскакивали с мест, а в трапезную вошел архимандрит
Ермоген в окружении других священников, преподавате-лей семинарии. Они встали у икон и сразу же начали петь
молитву, тропарь Петру и Павлу. Семинаристы в свою очередь подхватили пение: «Апостолов первопрестольники, и
вселенной учители…»
Телефон же наперекор всем пел «Мама жизнь подарила, мир подарила мне и тебе». На Леночке, как и на всех
девушках с регентского, была праздничная белая блузка, на
голове повязан белый платочек, так, чтобы не было видно
волос, и длинная, до пят, черная юбка. В изгибах этой юбки, а точнее в потайном кармане и играла песенка про маму.
Леночка лихорадочно, с выпученными глазами копалась в
складках, пытаясь найти карман, но в панике ничего не получалось. К ней подбежал еще один дежурный, Лешка. Он
поступил в семинарию вместе с Леной, год назад. Невысо-кий, прыщавый, но при этом всегда аккуратно причесан-ный, в чистом кителе с белым воротничком, он был город-ским, на все выходные уезжал к маме.
– Иди на кухню, бегом, пока не услышали, – прошипел он и достаточно неприятно дернул Лену за руку. Та
ойкнула и скрылась за дверью. Отбежав на приличное расстояние, убедившись, что ее не слышно, девушка наконец
сумела достать телефон.
– Мам, ты совсем, что ли? У нас трапезная. Ты прям
на молитву позвонила. Хорошо отец Ермоген не услышал.
Да, все хорошо. Я завтра вечером приеду. Нет, Рома остается. Ему на послушания надо, да. Ну маа, мне некогда. Все, давай, позвоню. С праздником вас. Люблю тебя.
Леночка нажала кнопку отбоя и положила телефон назад в карман. На лбу выступили капли пота. Надо же было
так вляпаться!
– Так, Лена, – неожиданно раздался голос одного из
поваров, – ты чего тут прячешься? Бегидавай, разноси второе. Ты что, своих товарищей бросила? Бегом.
Леночка схватила поднос, поставила туда несколько
тарелок с пюре и говяжьей котлеткой и побежала разносить
по столам.
Семинаристы за столами располагались по курсам.
Самыми близкими к ректору сидел пятый курс, дальше четвертый, ближе к выходу первый курс и только за ним, чуть
поодаль, стояли два стола для регентского отделения – де-
вушки всегда сидели отдельно от молодых людей. Им Лена
и понесла тарелки. Лешка разносил порции семинаристам, а
третий дежурный, четверокурсник Иван, понес запеченно-го поросенка на стол ректору.
В центре зала стоял еще один семинарист, однокурсник
Романа Романовича, Лена даже не помнила его имени. Архимандрит Ермоген дал ему отмашку, и он высоким, чуть бле-ющим голосом провозгласил: «Житие святых первоверхов-ных апостолов Петра и Павла благослови прочести, честный
отче». Архимандрит благословил, и семинарист принялся
бубнить себе под нос житие. Семинаристы его не слушали, сам архимандрит принялся за интересную беседу с отцом
Никодимом, преподавателем Устава. Леночка разнесла второе и принялась разливать чай. Все шло своим чередом. Никто не заметил ее ляпа. Ну, кроме Лешки, который, пробегая
мимо, ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска.
Спустя полчаса, когда все поели и разошлись, посуда
была загружена в посудомоечную машину и перемыта, а
столы начисто вытерты, пришел черед обедать и дежурным.
Иван, как самый старший, ушел сразу же по окончании тра-пезы. «Посуду без меня помойте там, – буркнул он. При
этом, оглядываясь, чтобы не заметили повара, положил
остатки поросенка со стола ректора к себе в пакет, – пошел
я. С праздником вас». Лешка накрыл стол только на двоих.
Они прочитали молитву и сели кушать.
– Ох, ну ты даешь, – усмехнулся Лешка, – как же ты
так! Телефон не выключила. Еще бы на богослужении забыла бы.
– Да я чуть со стыда не сгорела, – засмеялась девочка
в ответ, – представляешь, отец Ермоген услышал бы.
– Да уж! Было бы делов! А что у тебя за телефон?
– Айфон. Не знаю даже какой марки. Папа подарил, когда в семинарию поступала. А у тебя?
– У меня самсунг. Самсунг по-любому круче, знаю я
эти ваши айфоны. Американские они.
– Да какая разница… Главное же не телефон, а что в
душе, – парировала девочка.
– Это да, – кивнул Лешка. Ему явно не хотелось спорить. Он чуть помялся и наконец решился:– а давай телефонами обменяемся.
– Телефонами? Зачем?
– Ну… Не телефонами, номерами… – Лешка покраснел, – я перепутал.
– Я поняла о чем ты, – Лена улыбнулась, – я и спра-шиваю – зачем?
– Ну… там… ты вечером что делаешь? Может, сходи-ли куда бы?
– Я с Романом вечером, с братом.
– А… – протянул Лешка. Он был еще слишком молод
для этой компании, его не приглашали. – А то думал съезди-ли бы в город… В кино там… Может.
– Давай, записывай, – улыбнулась Лена. Лешка достал
телефон, быстро набрал номер девушки и сделал дозвон.
– Вот, и ты мой запиши.
– Хорошо. Может, и сходим когда. Приятного аппе-тита, – Леночка улыбнулась, встала, про себя прочитала молитву и убежала.
– И тебе, – пробормотал Лешка уже в совершенно пустой трапезной.
Вечером Леночка переоделась, сняла семинарскую
форму, надела яркий красный сарафан с желтыми цветами, распустила свои длинные, до лопаток, волосы, поправила
челку, надела новые сандалики, которые носила до этого
всего пару раз. И даже подкрасилась блеском для губ. Аккуратно, так, чтобы не выделялось, чтоб выглядело естественно, будто она просто облизала губы. Любая косметика среди
семинаристов не приветствовалась, хотя девчонки все равно тайком красились, особенно когда выбирались в город.
Приведя себя в порядок, покрутившись перед зеркалом, Леночка выскочила на улицу. Как раз вовремя, почти вся ком-пания уже собралась у семинарии.
Восемь человек – четверо молодых людей и четыре
девушки, включая Леночку. Роман Романович вел под руку
свою невесту, Юлю. Та поступала в семинарию вместе с Романом Романовичем, но так как на регентском отделении
обучение длилось всего три года, она уже в этом году закончила учебу, и после Петропавловского поста у молодых людей намечалась свадьба. Были еще две подруги Юли, Лера и
Валя, две одинокие, не очень симпатичные барышни. Еще
два друга Романа. Оба симпатичные, также, как и сам Роман
Романович, пели в хоре. Но Леночка их даже не замечала.
Главное, был Володя. В нарядной голубой рубашке с коротким рукавом, в джинсах и кедах, он выглядел очень стильно.
– Ну, Ленка, совсем красоткой стала! – пробасил он.
Выбрались, как обычно, в лес, неподалеку. Семинаристы там уже организовали определенное тайное место, на котором и собирались посиделки. Даже зимой, разница
лишь в том, что зимой приходилось пить чуть больше, чтобы согреться. Леночка бежала впереди остальных, рядом
с Романом Романовичем, который держал Юлю за ручку и
представляла себе, как Володя любуется ее сарафаном, как
следит за движением ткани. Настроение было чудесным. До
тех пор, пока не дошли до места. Неожиданно, когда рас-кладывали покрывало на земле и доставали снедь из паке-тов, Леночка заметила, как Володя коснулся руки Вали. Нет, решила девочка, показалось. Не может быть. Валя из всей
компании была самой страшненькой. Полная, неказистая, она никак не могла бы… Нет, Лена даже не хотела об этом
думать.
Молодые люди быстро разожгли костер, девушки на-резали колбасы и овощей. Володя достал специально под-готовленный штопор и привычным движением откупорил
бутылку вина. Хорошее грузинское вино. Все четверо семинаристов состояли в архиерейском хоре и петь богослужение на Петра и Павла ездили вместе с митрополитом в
один из храмов города, освященный в честь апостолов. После службы настоятель, как обычно, накрыл шикарный стол
для митрополита, а хор весь обед должен был петь любимые песни архиерея. Сначала духовные, тропарь праздника, величание, потом, по мере того, как митрополит пьянел, песни менялись на русские народные: «Эй, ухнем», «Ой, то не вечер», еще позже – на популярные советские песни
«Надежда, мой компас земной», «Как молоды мы были». И в
самом конце, если архиерей расходился, переходили совсем
к непотребным: Любэ «Ребята с нашего двора» и Михаила
Круга «Владимирский централ». Но на этот раз архиерей
куда-то торопился, трапеза закончилась быстро, на совет-ских песнях. И это было очень хорошо – после архиерея на
столе остались еда и вино, которое семинаристы быстро, пока не успел опомниться настоятель, попрятали в специально подготовленные пакеты и были таковы.
Именно это вино и открывал Володя. Он разлил девушкам в пластиковые стаканы и замер напротив Леночки:
– Ну, что, взрослая. Будешь?
– Буду, – согласилась Лена. Гулять так гулять. Володя
налил и ей. А затем разлил парням водку.
– Давайте, за праздник.
Они выпили, закусили. И тут Валя снова прикосну-лась к Володе. Но на этот раз совсем уж откровенно. При-коснулась и – о ужас – руку так и не убрала. Пили еще, потом еще, потом принялись петь. Потом пили еще. И Лена
пила вместе со всеми. Пила и мрачнела. Роман Романович
по мере опьянения все плотнее обнимал Юлю – сначала положил ей голову на оголенные коленки, потом стал хватать
ее за грудь, затем они отодвинулись чуть в сторону и принялись целоваться. Володя был поскромнее. Он не положил
голову, не целовался. Он просто сидел и общался. Рассказывал какие-то дурацкие истории, шутил. А Валя в ответ также по-дурацки смеялась. Смеялась и пила. Пила и держала
Володю за руку.
Наконец Лена не выдержала, встала и направилась по
тропинке из леса. Ее даже никто не окликнул. Настроение
было окончательно испорчено. Уже подходя к семинарии, Лена достала из сумочки телефон, хотела позвонить маме, и ее взгляд неожиданно упал на последний звонивший номер. Какой-то незнакомый. Кто это мог быть? Кто мог ей
звонить? Лена несколько секунд рассматривала телефон, а
затем набрала этот номер.
– Алло, кто это? – чуть заплетающимся языком спросила она.
– Э… Лен, ты чего? Это Лешка. Мы сегодня дежурили
с тобой. Ты ж сама мне номер свой дала.
Лена покраснела. Вот дура, правда. И забыла совсем.
Надо было выкручиваться.
– Да, я помню… А ты что делаешь? Ты дома уже?
– Не-а, в семинарии остался.
– О. Приходи… Приходи к регентскому. Пойдем по-гуляем.
– Да… Хорошо, сейчас. Соберусь только.
Лена положила трубку и села на скамейку. Зачем Лешку позвала? Он ей и не нравился никогда. «Хотя, – решила девушка, – раз я там не нужна, хоть погуляю с тем, кому
нужна. Ничего же страшного в этом нет. Просто погуляю».
Она растянулась на скамейке, вытянула ноги и стала любоваться закатом, ожидая молодого человека.
Глава 5. Кафе
В кафе Леночка чувствовала себя неуютно. Простень-кая деревенская девушка, в летнем сарафанчике, с двумя
идиотскими косичками, ни грамма косметики. Она явно не
вписывалась в общество этих красивых, аккуратных людей.
В целом городская мода Лене нравилась, она могла часами
наблюдать за девушками. Вот у этой цвет лака на ногтях
сочетается с туфлями. Даже то, что безымянный палец по-крашен в коричневый цвет, подчеркивает аналогичную по-лоску на туфельках. А вот у этой странная прическа. В волосы вплетены какие-то то ли травы, то ли проволоки. Это
удивительно. Сколько же времени девушке надо потратить, чтобы выглядеть вот так…
Но на этот раз даже любоваться девушками Лене было
неуютно, потому что те в ответ смотрели на нее. Оценивали
ее. А оценивать, надо отдать должное, было нечего. Леночка
утром иногда даже не пользовалась расческой. Быстро со-брав растрепанные волосы в конский хвост, спрятав их под
платочек, Леночка бежала в семинарский храм петь утреннюю молитву. В этот раз она, конечно, надела свое новое
платье, заплела волосы в две косички. Но по сравнению с
красавицами вокруг выглядела достаточно блекло. Еще этот
официант. Сразу же подскочил, как только она села за столик в дальнем углу.
– Что будете заказывать? Вам меню принести?
– Я… Я тут человека жду, – голос Лены чуть дрогнул. Ей показалось, что все кафе разом оглянулось на нее и
осуждающие посмотрело. «Ага, мол, пришла просто посидеть! Выгонять таких надо. А то, вдруг проходила мимо, поняла, что хочет в туалет, зайдет сейчас, сделает все свои дела
и убежит!» – Я пока ничего заказывать не буду. Подожду.
– Хорошо, конечно, я вам меню оставлю. Можете
пока полистать.
Лена кивнула и взяла яркий ламинированный альбом.
Заказывать она ничего не собиралась – денег у нее было
только что на проезд, родители высылали деньги не часто, но ради приличия меню открыла и принялась изучать.
Чай с лимоном. Чайник. Триста грамм. Сто пятьдесят
рублей. Ну, это еще терпимо. Тем более чайник можно за-казать на двоих, например. Эх, вот бы Лешка пригласил ее
в кафе. Он же городской, мама точно дает ему денег. Но он, похоже, не догадывался, что девушку стоит приглашать в
кафе, дарить подарки. На худой конец, цветы. Он вообще
не умел ухаживать. Ладно, чай. Страничка с кофе вызвала у
Лены приступ ужаса. Какие-то маленькие стаканчики с без-умными ценами. И названия. Капучино. Американо. Что, как, зачем? «Нет, – решила она, – если уж Лешка пригласит меня в кафе, пить буду только чай».
Страничка со сладким тоже не очень успокаивала.
Предмет непонятной формы и с идиотским названием кру-ассан. Лена специально еще раз прочитала. Что за название
такое? Что за курасан? Какая-то булочка с повидлом. А на-зывается так, будто с курицей. Очень странно. Зато оладушки со сметаной ей понравились. Оладушки она бы заказала.
Тем более утром на завтрак в семинарии была манная каша, которую Лена терпеть не могла. Лена выпила чай, съела два
кусочка хлеба с маслом, и теперь живот предательски урчал
при виде вкусняшек.
– Привет, – неожиданно сверху раздался голос сестры. Девушка аж подскочила на стуле от неожиданности.
– Привет! А я тут чуть пораньше пришла. Жду тебя,
– Леночка поднялась со стула и обняла старшую сестру.