Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим

7) Война с галлами. Подвиг Манлия Торквата

В следующем [361 г. до Р.Х.] в консульство Гай Сульпиция и Гая Лициния для войны со вторгшимися в страну галлами решено было назначить диктатора. Им стал Тит Квинкций Пенн, а начальником конницы – Сервий Корнелий Малугинский. Диктатор объявил суды закрытыми, привел всех юношей к присяге и, выйдя с огромным войском из города, стал лагерем на ближнем берегу Аниена.

Между противниками был мост, которого ни те ни другие не разрушали, чтобы в том не увидели трусости. За мост часто вспыхивали стычки, но при неясном соотношении сил никак было не решить, кто им владеет. Тогда на пустой мост поднялся богатырского роста галл и во весь голос провозгласил: «Кто нынче в Риме слывет самым храбрым, пусть выходит на бой и пусть исход поединка покажет, какое племя сильней на войне!».

Долго меж знатнейшими из римских юношей царило молчание. Отказаться от поединка было стыдно, однако и на верную гибель никому идти не хотелось. Тогда к Квинцию подошел Тит Манлий. «Без твоего приказа, император, – сказал он, – никогда не вышел бы я биться вне строя, даже если б рассчитывал на верную победу; но с твоего позволения я покажу вон тому чудищу, что недаром я происхожу от тех, кто сбросил галлов с Тарпейской скалы!» На это диктатор отвечал: «Хвала доблести твоей, Тит Манлий, преданности твоей отцу и отечеству! Ступай и с помощью богов докажи непобедимость римского народа».

Потом сверстники вооружили юношу: он взял большой пехотный щит, препоясался испанским мечом, годным для ближнего боя; и в таком вооруженье и снаряженье вышел против врага. Огромный галл, который возвышался над соперником как гора, со страшной силой обрушил на него свой меч. Однако Тит отразил удар, а потом, держа клинок острием вверх, с силою поддел снизу вражий щит своим щитом, протиснулся между телом врага и его щитом и двумя ударами подряд поразил его в живот и пах. А когда противник пал мертвым, Манлий снял с него обрызганное кровью ожерелье и надел себе на шею. Галлы замерли, охваченные ужасом и изумлением, а римляне со всех ног кинулись из строя навстречу своему товарищу и с поздравлениями и восхвалениями ведут его к диктатору. По войсковому обычаю тотчас стали сочинять нескладные потешные песенки, в которых послышалось прозвище «Торкват»; потом оно пошло по устам и сделалось почетным для потомков и даже для всего рода. Диктатор вдобавок наградил Манлия золотым венком и перед всеми воинами воздал этому поединку высочайшую хвалу.

И точно, поединок имел важное значение для исхода всей войны: с наступлением ночи войско галлов, в страхе бросив лагерь, ушло в земли тибуртинцев, а оттуда, заключив с ними военный союз и получив щедрую помощь продовольствием, без задержки отправилось в Кампанию.

8) Рутул – первый диктатор и первый цензор из плебеев

В 357 г. до Р.Х. в консульство Гнея Манлия Капитолина и Гая Марция Рутула римлян началась война с этрусками. Гай Марций водил войска против привернатов и разбил их в сражении у Приверна, после чего город сдался. На другой год объединенное войско, возглавляемое тарквинийцами и фалисками, дошло до Соляных варниц. Чтобы противостоять этой угрозе, в 356 г. до Р.Х. был назначен первый диктатор из народа – консул прошлого года Гай Марций Рутул. Начальником конницы он избрал Гая Плавтия, тоже плебея. Сенаторов, конечно, возмутило, что уже и диктатура стала общедоступной, и они изо всех сил старались помешать постановлениям и приготовлениям диктатора для этой войны, но народ тем охотнее утверждал все, что предлагал диктатор. Выйдя из города, Рутул на обоих берегах Тибра, перебрасывая на плотах войска туда, где слышно было о неприятеле, перебил многих грабителей, рыскавших там и сям по округе, и неожиданным ударом завладел лагерем: восемь тысяч врагов было взято в плен, а остальные или перебиты, или изгнаны с римских земель. После этого он без согласия сената, но по велению народа справил триумф

В 352 г. до Р.Х. Гай Марций Рутул второй раз был избран консулом, а его соправителем стал Публий Валерий Публикола. Вновь избранные консулы взялись за облегчение условий займов, которые казались единственной пагубой спокойствию. Превратив выплату долгов в общественное дело, они избрали пять человек и дали им имя «стольщиков» (от «столов», за которыми те занимались распределением денег). Это были Гай Дуилий, Публий Деций Мус, Марк Папирий, Квинт Публилий и Тит Эмилий. Им удалось справиться с этой труднейшей задачей. А именно: просроченные обязательства и платежи, задержанные скорей по небрежности, а не от бедности должников, либо погасили из казны (заручившись, однако, обязательствами должников перед народом), либо обеспечили справедливой оценкой имущества должника. Таким образом было покончено с громадными долгами не только без несправедливости, но даже без обиды.

Тогда же решено было провести ценз, потому что после погашения долгов многие состояния перешли к новым владельцам. И, когда было созвано собрание для выбора цензоров, Гай Марций Рутул объявил, что будет искать эту должность. Это решение возмутило согласие сословий. Оба консула в 351 г. до Р.Х. были из патрициев и открыто говорили, что не станут принимать его в расчет. Однако Рутул твердо держался своего намерения, и трибуны всеми силами помогали ему. Простой народ говорил: кто открыл дорогу к диктатуре, благодаря тому получили доступ и к цензорству. На выборах не было разногласий, так что Марций был избран цензором вместе с Гнеем Манлием.

9) Марк Валерий Корв

В 348 г. до Р.Х. консулами стали Луций Фурий Камилл и Аппия Клавдий Красс. Год этот был отмечен чередой самых разных треволнений. Со стороны Альбанских гор римлянам грозили галлы, а с моря – корабли греческих пиратов, которые тогда неожиданно появились у берегов Италии.

Войну против галлов возглавил Камилл. Явившись с войском в помптийскую землю, он избегал до времени решительного сражения и держал воинов в лагере. Однажды перед римлянами явился галл, отличавшийся ростом и вооружением. Стуком копья о щит он добился тишины и стал вызывать через толмача одного из римлян, чтобы с оружьем в руках померяться силами. Вызов принял молодой военный трибун Марк Валерий. Испросил у консула дозволенья, он вооружился и вышел на середину. Но случилось так, пишет Тит Ливий, что поединок этих двух мужей затмило явное вмешательство божественной воли: едва римлянин схватился с врагом, как вдруг к нему на шлем уселся ворон. Трибун принял это с ликованием как небесное знамение, а затем молитвенно просил: бог, богиня ли послали ему эту птицу, не оставить его доброхотной благосклонностью. И трудно поверить! Птица не только оставалась там, куда села, но всякий раз, как противники сходились, взлетала ввысь и метила клювом и когтями в лицо и в глаза врага, покуда тот, в страхе перед таким небывалым чудом утратив разом и зрение, и рассудок, не был наконец умерщвлен Валерием, а ворон, устремясь на восток, скрылся из глаз.

До тех пор сторожевые бойцы с обеих сторон стояли спокойно, но когда трибун начал снимать с убитого врага доспехи, воины со всех сторон бросились к победителю. Вокруг простертого тела галла завязалась борьба и вспыхнула жестокая схватка. Бились уже не только ближайшие сторожевые отряды, но в дело вмешались легионы с обеих сторон. Камилл дал приказ идти в бой и, указывая на трибуна в приметных доспехах, сказал: «Вот вам пример, воины: а теперь вокруг сраженного вожака уложите галльские полчища!» Исход сражения с галлами был предрешен, настолько развязка поединка двух бойцов повлияла на дух того и другого войска. Между первыми бойцами битва была жаркой, но остальные галлы всей толпою обратились в бегство. А за Валерием с тех пор закрепилось прозвище Корв («Ворон»).

Отразив галлов, консул двинулся к побережью, чтобы охранять его от греков. Поскольку его товарищ Клавдий умер, для проведения выборов сенат назначил диктатором Тита Манлия Торквата. Тот провел консульские выборы и к вящему удовольствию народа, провозгласил консулом Марка Валерия Корва, которому на тот момент исполнилось всего двадцать три года.

В 346 г. до Р.Х. пришло известие, что посланцы из Антия обходят латинские племена, возбуждая их к войне. Марк Валерий Корв, вторично избранный консулом, вместе с Гаем Петелием получил приказ, покуда число врагов не умножилось, выступить на вольсков войною и двинул войска на Сатрик. Там и антиаты, и другие вольски встретили их силами, собранными загодя на случай нападения из Рима; и тогда при взаимной ненависти, долго не имевшей выхода, в бой вступили без промедления. Вольски, всегда свирепые больше в мятежах, чем в битвах, потерпев поражение, в беспорядочном бегстве кинулись к стенам Сатрика. Но когда окруженный римлянами город уже брали приступом с помощью лестниц, то, не видя и в стенах защиты, до четырех тысяч воинов, не считая множества мирных жителей, сдались римлянам безоговорочно. Город разрушили и сожгли; только храм Матери Матуты не был предан огню. Всю добычу отдали воинам, за исключением четырех тысяч пленных, которых во время триумфа консул прогнал в оковах перед своей колесницей, а потом продал и немалые вырученные деньги передал в казну. (Ливий; VII; 1 – 27).

Первая Самнитская война

1) Кампанцы вовлекают римлян в войну с самнитами

В 343 г. до Р.Х. консулами избрали двух патрициев – Марка Валерия Корва в третий раз и Авла Корнелия Косса. При них римлянам впервые пришлось обнажить мечи против самнитов, племени многолюдного и воинственного. Впрочем, причина войны самнитов и римлян, связанных дотоле союзом и дружбою, явилась извне, а не возникла меж ними самими. Когда самниты, пользуясь превосходством сил, беззаконно напали на сидицинов, те вынуждены были в своей слабости искать помощи у сильнейших и заключили союз с кампанцами. Так как кампанцы могли разве что зваться, но никак не быть защитой союзников, то они, расслабленные роскошью, были разбиты закаленными в битвах здесь же, на сидицинской земле. После этого на них навалилось все бремя войны: ибо самниты, оставив сидицинов, разумеется, напали на самый оплот своих соседей – на кампанцев, победа над которыми была столь же легкой, а добычи и славы сулила поболе. Сильным отрядом они заняли Тифаты – холмы, господствующие над Капуей, построились четырехугольником и спустились оттуда на равнину, лежащую между Капуей и Тифатами. Здесь произошло новое сражение: и кампанцы, вновь разбитые, загнанные за городские стены, не видя кругом никакой надежды, так как перебита была лучшая часть молодежи, вынуждены были просить помощи у римлян.

Римляне поначалу не вняли их просьбам. Послам был дан такой ответ: «Сенат считает, что вы заслуживаете заступничества; но не подобает, устанавливая дружбу с вами, оскорблять дружбу и союз более давние. Самниты связаны с нами договором – поэтому мы отказываем вам в военной помощи против самнитов, ибо это оскорбило бы даже не людей, а богов; однако по законам божеским и человеческим мы отправим к нашим союзникам и друзьям послов с просьбой не чинить вам никакого насилья». На это глава посольства сказал, как ему было поручено дома: «Коль скоро наше достояние вы не хотите защитить правой силой от неправой силы, то свое собственное вы наверняка защищать будете. А потому, отцы-сенаторы, мы передаем под власть и покровительство ваше и народа римского народ кампанский и город Капую, земли, святилища богов и все, что принадлежит богам и людям; и отныне, что бы ни случилось с нами, это случится с отдавшимися под вашу власть». При этих словах все послы простерли руки к консулам и с рыданиями повалились на пол курии. Сенаторы были потрясены тем, сколь превратны судьбы человеческие, если этот могущественный и богатый народ, знаменитый роскошью и надменностью, у кого еще недавно соседи просили защиты, оказался сломлен настолько, что себя самого и все свое достояние отдает под чужую власть. И тут уже делом чести явилось не предать предавшихся; рассудили так, что неправое дело совершат самниты, напав на земли и город, отдавшиеся римскому народу. Решено было немедля отправить к самнитам послов. Им поручили рассказать самнитам о мольбах кампанцев, об ответе сената, верного дружбе с самнитами, и о происшедшей, наконец, сдаче. После этого они должны были просить в знак союза и дружбы пощадить отдавшихся под римскую власть и не идти войною на земли, ставшие достоянием римского народа; а если мягкое обращение не возымеет действия, объявить самнитам от имени римского народа и сената, чтоб не смели покушаться на город Капую и кампанские земли. Но послам, произнесшим все это в собрании самнитов, был дан самый наглый ответ: самниты не только заявили, что вести эту войну будут, но вдобавок магистраты их, выйдя из курии, в присутствии послов кликнули префектов когорт и громко приказали им тотчас идти разорять кампанскую землю.

Когда послы возвратились с этим в Рим, сенаторы, отложив все прочие дела, отправили фециалов требовать возмещения, а получив отказ, заведенным порядком объявили войну и постановили в ближайший срок передать это дело народному собранию.

2) Битва у горы Гавра

По распоряжению народа оба консула с двумя войсками вышли из Города, Валерий в Кампанию, Корнелий в Самний, и первый расположился лагерем у горы Гавра, а второй у Сатикулы. Легионы самнитов прежде всего встали на пути Валерия, полагая, что вся тяжесть военного удара придется сюда; к тому же побуждала их и злость на кампанцев, таких скорых то оказывать помощь, то просить ее. Едва самниты завидели лагерь римлян, как наперебой стали буйно требовать от вождей знака к бою, заявляя при этом, что римляне с таким же успехом окажут помощь кампанцам, с каким те – сидицинам. Валерий выждал несколько дней, пробуя противника в мелких стычках, а затем выставил знак к бою и обратился к своим с кратким словом ободрения: пусть не страшит их неведомая война и неиспытанный враг – чем дальше идут они войною от Города, тем менее и менее воинственные народы предстоят на пути. Не нужно судить о доблести самнитов по победе их над сидицинами и кампанцами: ведь кто бы с кем ни мерялся силами, кто-нибудь да выйдет победителем. А кампанцев, конечно, не столько вражья сила одолела, сколько собственная изнеженность и расслабленность от чрезмерной роскоши.

В то время в Риме не было полководца ближе воинству, чем Корв, охотно деливший все тяготы с простыми воинами. К тому же и в военных играх, когда сверстники состязались друг с другом в быстроте и силе, он был прост и добродушен и с равным достоинством побеждал и уступал победу; и, кто бы ни бросал ему вызов, он никого не отвергал как недостойного себя противника. В поведении был благожелателен, в разговоре не только помнил о своем достоинстве, но и уважал в другом свободного человека; и что всего любезней народу – в должности он оставался таков, каков был, добиваясь должности. И вот в ответ на призыв вождя все войско с небывалым пылом устремляется из лагеря.

Завязался бой, в котором, как никогда, видно было, сколь равны противники притязаниями и силой, сколь уверены в себе без презрения к врагам. Самнитам прибавляли отваги недавние их подвиги и двойная победа, одержанная за несколько лишь дней до того; римлянам, наоборот, четырехвековая их слава и привычка к победе, спутнице их Города со дня его основания; но и тех и других смущало, что враг непривычный. Бой ясно показал, каково мужество противников, ибо схватились они так, что строй на время замер, не подаваясь ни туда ни сюда. Жестокая битва кипела вокруг самнитских знамен, но никто не помышлял о бегстве. Наконец римляне, чуя, что силы от усталости убывают и день уже клонится к закату, вспыхнули яростью и ударили на врага. Тогда только стало видно, что враг отступает и мало-помалу начинается бегство. Самнитов ловили, убивали, и немногие остались бы целы, если б ночь не пресекла не битву уже, но победу. На другой день римляне завладели брошенным лагерем неприятеля: сюда с изъявлениями благодарности высыпали все кампанцы от мала до велика.

3) Вторжение в Самний. Подвиг Публия Деция

Между тем, второй консул Корнелий, выступив из Сатикулы, по неосторожности завел войско в лесистые горы, через которые можно было пройти только по ущелью, где поверху со всех сторон засели враги; а заметил он неприятеля, готового ударить на него сверху, лишь когда отвести войско в безопасное место стало уже невозможно. Пока самниты ждали, чтобы все полки втянулись в глубину лощины, Публий Деций, военный трибун, приметил выдававшуюся среди гор возвышенность, которая господствовала над лагерем неприятеля; для войска со всем обозом она была почти недоступна, но занять ее налегке не составляло труда. «Видишь, Авл Корнелий, – спросил он у оробевшего консула, – ту вершину над врагами? То оплот нашей надежды и спасения, если мы займем его не мешкая, благо самниты сослепу его проглядели. Дай мне только принципов и гастатов из одного легиона; и, когда я проберусь с ними туда на вершину, тогда спеши отсюда прочь без всякого страха и спасай себя и войско; ведь враги, открытые всем нашим ударам, не смогут тронуться с места, разве что на свою погибель. А нас потом выручат или счастье народа римского, или наша собственная доблесть».

Получив одобрение от консула и отряд, Деций потихоньку взобрался по склону горы, и враг не заметил его, пока он не оказался уже вблизи нужного места. Все тогда оцепенели от изумления; и консул, пользуясь тем, что Деций приковал к себе всеобщее внимание, получил время вывести войско на равнинное место, а трибун засел на самой вершине горы. С наступлением темноты он повел своих воинов на прорыв. Глубокой ночью римляне незаметно спустились с горы и смело двинулись за своим предводителем прямо сквозь вражеские дозоры. Они добрались уже до середины самнитского лагеря, как вдруг, переступая через раскинувшиеся во сне тела дозорных, один воин задел щит и послышался звон; разбуженный шумом дозорный толкнул соседа и, вскочив, они подняли других, не понимая, свои перед ними или враги, отряд ли идет на прорыв, или консул занял их лагерь, – тогда Деций приказал своим воинам поднять крик и до смерти перепугал опешивших со сна самнитов. С такого перепугу самниты не могли ни схватиться за оружие, ни сопротивляться, ни преследовать. Перебив встречных стражей, римский отряд сквозь замешательство и суматоху самнитов добрался до лагеря консула.

Когда спасшиеся воины пришли к преторию, Авл Корнелий велел протрубить войсковую сходку и начал восхвалять заслуги их предводителя. Однако Деций попросил его отложить собрание. Самое главное, говорил он, не упустить из рук случай и напасть на врагов, растерянных после ночного переполоха и рассеянных кучками вокруг холма, между тем как посланные преследовать его, наверное, еще бродят в лесу по склонам. Корнелей принял его предложение. Легионы по приказу взялись за оружие, вышли из лагеря и двинулись на врагов. Их нападение оказалось полной неожиданностью для самнитов, которые разбрелись повсюду и не могли ни собраться вместе, ни вооружиться, ни отступить за вал. Пораженных страхом, их сперва загнали в лагерь, а потом выгнали за его пределы. Таким образом многие отступили, в глаза не видавши врага, а те, кого страх загнал за вал, числом до тридцати тысяч, все были перебиты, и лагерь разграблен.

4) Сражение под Свессулой

Третье сражение произошло под Свессулой, где войско самнитов, обращенное в бегство Марком Валерием, вызвавши из дому цвет юношества, решило испытать судьбу в последней схватке. Встревоженные гонцы прибыли из Свессулы в Капую, а оттуда спешно поскакали всадники к консулу Валерию просить помощи. Его воины тотчас подняли знамена и, оставив весь лагерный обоз под сильной охраной, быстро двинулись в поход. Вблизи от врага они стали лагерем, заняв очень мало места, так как вместо вьючного стада и толпы погонщиков у них были только кони.

Увидев, что противники отправились рыскать по полям и остались лишь редкие дозоры, консул немногословно ободрил воинов и повел их брать лагерь приступом. Взяв его с первым кличем и при первом натиске и перебив большую часть врагов еще в шатрах, а не у ворот и укреплений, он приказал снести захваченные знамена в одно место, оставил для охраны и защиты два легиона, строжайше запретив им до его возвращенья заниматься разграблением лагеря, а сам сомкнутым строем двинулся вперед; когда же конница, посланная вперед, стала сгонять самнитов, разбегавшихся, словно звери при облаве, устроил страшную резню. От испуга те не могли сговориться, под каким собираться знаменем и спешить им к лагерю или постараться убежать подальше; и такое тут было бегство и такой ужас, что до сорока тысяч щитов принесли консулу – убитых, конечно, было не столько, – а военных знамен, вместе с захваченными в лагере, около ста семидесяти. С этим возвратились во вражеский лагерь, и там вся добыча была отдана на разграбление воинам. (Ливий; VII; 28–42)