Империя в огне

Я даже устал, проговорив такой длинный монолог. Но меня просто распирало от желания высказать этому самоуверенному дикарю всё, что я о нём думаю. Лучше бы он не трогал Луизу, ей-богу.

Я бы мог его убить, но знал совершенно точно, что умрёт он в тысяча двести сорок первом году, а эта дата никак не должна быть исправлена. Кто я такой, чтобы вершить судьбы людей, отмеченных историей?

– Постой… нукер. – Хан немного помедлил, не зная, как меня назвать. – Откуда тебе известно, что через два года меня изберут Великим ханом, а через двенадцать я умру?

– Я много чего знаю, – ощерился я. – Я знаю, что твоего старшего брата твоя мать нагуляла от друга твоего отца Джучи, а младшего Тулуя, которого сейчас прочат в Великие ханы, от проезжего козлопаса, пока твой отец томился в яме у чжурчжэней. А ещё хочу тебе сказать: когда будешь посылать своего племянника Батыя на Русь, вспомни, как бьются русские воины.

Окружавшие нас люди мало что могли понять из сказанного мною, но исход поединка им был ясен: хан дурак, а я крутой парень.

– Как ты здорово говорил, милый, я так гордилась тобой. Я всегда знала, что ты придёшь и спасёшь меня, – приникла к моему плечу Луиза.

Я же, пытаясь взять себя в руки, перебирал кончиками трясущихся пальцев её роскошные волосы. Давно я так не нервничал, вывел меня высокорожденный.

– Командир, – отвлёк меня голос Диландая. – Уходить надо. Скоро сюда нагрянут кешиктены хана. Я надеюсь, ты не думаешь, что он пришёл сюда с двумя десятками воинов?

– Всё что надо собрали?

– Вроде бы всё.

– Что с людьми двора?

– А на кой они нам?

4 Империя в огне

97

– Они ведь стали свидетелями позора Угэдэя и их всех наверняка казнят, – возмутился я.

– Сейчас многих убивают, – пожал плечами Ди- ландай.

– Забираем всех, – отрезал я.

– Всех так всех, – равнодушно согласился он.

– Воин, – услышал я голос присмиревшего Угэдэя. – Ответь на последний вопрос.

– Давай, – подошёл я вплотную к хану.

– Для чего всё это, я ведь не оставлю тебя в покое, слишком много тебе известно? – с каким-то детским любопытством посмотрел на меня Угэдэй.

– Ты когда-нибудь слышал слово «любовь», хан? А знаю я гораздо больше, чем ты думаешь, я даже помню, где мы похоронили твоего отца Чингисхана. Кстати, я прихватил оттуда одну золотую безделушку – Дайчин Тенгри¹⁰. Даже не знаю, как великий Тэмучжин будет на том свете без бога покровителя убийц, да ещё с онготой¹¹, выскочившей из тела вместе с кровью. Теперь-то не возродится твой папаша. И что у вас за порода такая пёсья, всё время через баб страдаете, думаете, наверное, не тем местом.

Моё самолюбие было полностью удовлетворено. Ещё бы, кто из смертных мог бы вот так запросто поболтать с вершителем людских судеб. Вы бы видели, какая злобная гримаса перекосила лицо Угэдэя. Не знаю, для чего я это делаю, ведь такими разговорами я наживал себе могущественного и беспощадного врага, но я не мог остановиться, а враги у меня были всегда.

– Ты пожалеешь, что родился на свет, проклятый урус! – проскрипел зубами повелитель. – Я разыщу тебя даже на морском дне.

– Мне многие об этом говорили, я уже успел привыкнуть к таким угрозам, – усмехнулся я. – А о морском дне ты это зря. Насколько мне известно, вы умеете плавать, только держась за хвост лошади? Прощай, хан, надеюсь, мы больше не встретимся. – Я повернулся и пошёл прочь.

– Богатур! – дёрнул меня кто-то за рукав, когда я отошёл от хана на приличное расстояние. – Богатур!

Я обернулся. Задрав голову, на меня смотрел тот самый пацанчик, что давал мне напиться, когда я сидел на нарах в ханском зиндане.

– Барони! Ты как здесь оказался? – удивился я.

– Дак ты сам говорил, чтобы я не пропадал. Разговаривать со мной хотел, – как и в прошлый раз, шмыгнул носом малой.

– Поговорим ещё. А всё же, как нашёл?

– Подслушал, что хан навстречу вам отправляется, и увязался за ним. Ну и ловок же ты в бою! – не сдержал восхищения мальчишка.

– Барони, возвращайся назад, не до тебя сейчас, – я попробовал развернуть его за хрупкие плечи.

– Нет, я с тобой пойду, – вырвался он. – Я воином хочу стать. Ты меня научишь?

Я посмотрел в мальчишечьи глаза, и по их блеску понял, что не уйдёт. Будет следовать за отрядом, выжидая удобного момента, чтобы согласились оставить у себя.

– Только не хныкать, – погрозил я пальцем.

Мы ещё раз унизили Угэдэй-хана, оставив его связанным среди трупов своих стражников, и отправились в укромное место, найденное Диландаем. По дороге, по старой сержантской привычке, я составлял строевую записку, а проще говоря, подсчитывал личный состав и его перспективные возможности. Из моего десятка в живых остались Диландай, монгол Айгул из враждебного чингизидам племени ойратов, что обитали на берегах Байкала, и Угудай.

Угудай был чжурчжэнем. Его семья жила на заставе У-ша-пу. Отец был военным. Угудаю было пять лет, когда в тысяча двести одиннадцатом году под стены заставы нагрянул тумен монгольского полководца Джэбэ. Застава пала, а ребёнка увезли в монгольский курень. Его усыновила сама Бортэ – жена Чингисхана. Зная крутой нрав хана, для того, чтобы спасти детей от его расправы, усыновляла их десятками.

– Угудай, так вот какой верой и правдой ты отрабатываешь свою жизнь? – не удержался я от подначки.

– Ты тоже служил не Агуде, – спокойно ответил воин, открыто посмотрев мне в глаза.

– Князь Агуда из рода Ваньянь сто лет назад основал империю Айсинь, – ответил на мой вопросительный взгляд Диландай.

– Маловато мужиков. Всего четверо, – громко произнёс я, краем глаза глянул на Барони. Как среагирует?

Парень обиженно засопел.

– Вижу, вижу. Есть пятый, – улыбнулся я.

– Есть ещё четыре фурии, – сказал Угудай.

– А это что за страсти? – поинтересовался я.

– Это мои личные девушки-телохранительницы, – пояснила ехавшая рядом со мной Луиза. И, повернувшись к Угудаю, спросила:

– А как ты узнал? О них не все мои придворные леди знают?

– Я ж следопыт, – не стал скромничать Угудай.

«Хорошая подбирается команда: четыре спецназовца широкого профиля, четыре амазонки, подросток и полтора десятка изнеженных созданий женского пола», – вздохнул я с сожалением.

– Ну что, коллеги, к ночи успеем до укрытия? – задал я команде вопрос.

– Надо успеть, – ответил за всех Диландай.

Укрытие оказалось что надо. Водопад прикрывал узкую щель прохода в довольно-таки просторную пещеру. Здесь нам предстояло провести несколько дней, пока рыжие псы, идущие по нашему следу, не потеряют нюх. А здорово я их разозлил!

Помня прошлый свой опыт совместного проживания в замкнутом пространстве особей обоего пола, я решил сразу же навести порядок. Сержантская закалка и жизненный опыт помогли справиться с этим вопросом. Лишь один вопрос остался нерешённым, лучше сказать, он решался, и очень активно. Отношение к сексу в средневековом обществе было довольно-таки свободным, поэтому нам с Адзи приходилось часами лежать у водопада и слушать чудесное журчание прозрачных струй. Это хоть как-то заглушало страстные стоны влюблённых беглецов. Мои парни работали на износ, и я уже стал опасаться, хватит ли им сил, если придётся взяться за оружие иного рода.

Глава 7

ТАЙ-ЦЗУ АГУДА

И что на меня нашло? Наверное, это неизжитая со времён детства пионерская классовая ненависть. Ненавижу буржуинов, и всё тут. Надо же было так обидеть неплохого в общем-то хана. А то, что они до слабого полу были охочи, то такого факта даже история не утаивает. Просто в этом деле есть один нюанс: не стоит трогать моих женщин, и всё будет хорошо. И вот теперь благодаря моей горячности мы уже целый месяц сидим в каменном мешке.

Вся округа кишит шпиками и монгольскими патрулями. Угэдэй-хан хорошо усвоил уроки великого отца – «преследовать врага до полного его уничтожения». А здесь ещё и личное. Не выпустит нас Угэдэй-хан просто так, ох не выпустит. Но мы пока держимся. Провианта вдоволь, отыскали запасной выход с другой стороны горы. Единственное, что меня беспокоит – это гиперактивная сексуальная жизнь моего гарнизона. Если мы здесь задержимся на несколько месяцев, то придётся открывать родильное отделение. Что творят, сволочи!

Однажды ночью мы с Диландаем предприняли вылазку для поимки языка. По всем правилам военной разведки языка брали километрах в тридцати от убежища. Пойманный бедолага оказался словоохотливым уйгуром. Он охотно рассказал нам, что ищут они особо опасных государственных преступников, личных врагов Угэдэй-хана. Четверых воинов-кешиктенов и женщину.

– Обещана большая награда, – похвастался он.

– А чего они такого натворили? – лениво поинтересовался Диландай.

– Дак грех великий, – шёпотом сообщил язык. – Ограбили могилу Потрясателя Вселенной. Украли идола бога войны.

– Что ты такое мелешь? – Диландая чуть удар не хватил, он повернул ко мне своё разгорячённое лицо.

Я скромно потупился и поковырял носком обутки кусок замёрзшей глины. Мне действительно стало стыдно. И опять я винил дурную советскую наследственность. Нас приучали с детства, что вокруг всё общее. Значит, и моё. Идёшь из столовой, то можешь прихватить ложку, ну и что, что она алюминиевая? Посетил заведение, то без ручки не возвращайся. Только идиот пил газировку за деньги, для чего умному человеку кулак? Если ты работаешь сборщиком самолётов, то заклёпок у тебя дома должно быть столько, чтобы хватило на новый сверхсовременный лайнер; даже если банщик, то дело профессиональной чести требовало, чтобы квартира была завалена мылом. Зачем? Пригодится в хозяйстве! Таков был менталитет строителя развитого социализма: «Что охраняю, то и имею». И ничего страшного не произойдёт, если оттяпаешь малую толику от общественного пирога. И вот я, не из корысти, какая уж тут корысть, когда тебе собираются резать горло, по старой привычке прихватил интересную фигурку, на память. Тем более что там всем было не до меня, а когда ещё случай выпадет. Не каждый же день тебя приглашают на похороны хана. Это уж потом я узнал, что эта кукла оказалась богом войны и Чингисхану без него на том свете никак нельзя, удачи не будет. Но это был чужой праздник жизни, и я ни капельки не стыдился. Теперь что-либо менять уже поздно, да и предрассудки всё это. От совестливых размышлений меня отвлёк утробный всхлип и неприятное бульканье. Даже в темноте ты понимаешь, что таким образом из живого существа вытекает жизнь.

– Ты посмел похитить Дайчин Тенгри? – растягивая слова произнёс Диландай.

– Откуда я знал, что это он, там такая темень была, – не стал играть я в подпольщиков.

– Пошли быстрее назад, надо успеть хоть несколько женщин полюбить, – заторопил меня куин.

– Эй, парень, очнись, какие женщины? – я схватил его за руку.

– А большего мы ничего не успеем, сейчас за нами охотится вся степь, и буду молить подводного царя, чтобы успеть полюбить хотя бы одну.

В прошлых жизнях я привык, что за мной постоянно кто-то охотится, поэтому за себя я не сильно испугался. Больше заботило то, что в такой ответственный момент у наших предков начинало работать не то, что надо.

– Не боись, братан, я даже из-за железного занавеса от НКВД уходил. И кто только не хотел моей крови, а я, видишь, с тобой беседую, – хлопнул я куина по плечу.

– Когда-нибудь всякой удаче приходит конец, – философски заметил Диландай. – У Угэдэя самая любимая казнь – посадит бедолагу на кол и не спеша снимает с него кожу. Или задницей на жаровню – заливает воду в рот, приговаривает: «Закипит, чай пить будем».

При последних словах воина стало как-то не по себе.

– Верю, что Угэдэй парень весёлый. Ты к чему сейчас это сказал? Чтобы меня подбодрить?

– Нет, самому страшно стало… Пошли домой, – попросил он тихонько. И мы пошли.

Диландай опасался зря, пока скрывались в пещере, он успел многое, но круг поисков вокруг нашего убежища неуклонно сжимался.

Я стал мучительно искать выхода. Что же нам предпринять?

– Бедненький, – жалостливо погладила меня по щеке Адзи. – Не мучайся ты так, я ведь знаю, что ты обязательно что-нибудь да и придумаешь. Причём – спонтанно.

Я с благодарностью взглянул на любимую. Действительно, нечего сильно напрягать мозговые извилины, лучше отвлечься на другое, пока есть время.

– Расскажи мне о своих предках, – попросил я её и, отвечая на молчаливый вопрос, добавил: – О тех, которые основали Золотую империю, если ты, конечно, о них что-либо знаешь.

– Я здесь около двух лет, – улыбкой на улыбку ответила Адзи. – Принцесса правящего дома обязана знать всё о своих венценосных предках.

И такая царственная гордость прозвучала в её словах, что в моей груди что-то верноподданнически ёкнуло, а в голове промелькнула мысль о своей никчёмности: «И за что эта женщина полюбила такого человека, как я, ведь она и в прошлой жизни была не абы кем?»

– Первым императором и основателем Золотой империи был второй сын боцзиле (вождя) чжурчжэней Хорибу и звали его Агуда, – начала свой рассказ Адзи. – При дайляосском императоре Дао-цзуне на востоке стали часто появляться пятицветные облака огромной величины. Один из знатоков небесных явлений тайно сообщил, что под такими облаками достойнейшая из матерей человеческих родила сына необыкновенного. Когда новорожденный достигнет зрелого возраста, то совершит деяния великие, о чём и предсказывает небо. Произошло это в первый день седьмого месяца года У-шень.

– Я не силён в восточном календаре, – скромно заметил я, позволив себе прервать увлёкшуюся особу царских кровей.

– Если перевести на наше времяисчисление, то это будет тысяча шестьдесят восьмой год, – слегка сморщив на лобике кожу, высчитала Адзи. – А хочешь, я обучу тебя местному времяисчислению? – И не дожидаясь моего ответа, застрочила: – Всё очень просто. Подсчёт ведётся циклами по шестьдесят лет. Эти циклы, в свою очередь, состоят из пяти периодов по двенадцать лет. Каждый из этих двенадцати лет соответствует какому- либо животному. Вот сейчас, например, идёт год…

Я со страхом замахал руками:

– Сжалься, о великая, мой мозг ещё не созрел для восприятия столь сложной информации. Давай-ка лучше про Агуду. Ты так интересно рассказываешь, – подлил я немного маслица.

– Хитрый! – погрозила мне пальчиком девушка и продолжила: – С самого детства ребёнок проявлял удивительные способности. Силой, подаренной ему небом, он равнялся нескольким своим сверстникам, а в стрельбе из лука равных ему не было во всём поднебесье. Рассказывают, что как-то раз находившийся во дворце его отца дайляосский посол увидел пролетавшую в небе стаю птиц и попросил Агуду подстрелить хотя бы одну. В ответ на его просьбу будущий Тай-цзу в один приём послал сразу три стрелы, и каждая из них угодила в цель. Вдаль же метал стрелы Агуда на триста шагов, стрелы других сильнейших лучников ложились наземь, не долетая сотни шагов до его стрелы. «С таким воином следует быть в союзниках, а не врагами», – сказал восхищённый посол.

Агуда вырос и после смерти отца своего боцзиле Хо- рибу принял от него бразды правления. Железной рукой он продолжил объединение чжурчжэньских племенных союзов. А когда все племена признали его власть, пошёл войной на государство киданей Дайляо. Поводом для этого стал отказ дайляосского императора Тянь-цзу выдать сбежавшего к нему чжурчжэньского предателя Ашу.

Но на самом деле самолюбие Агуды было уязвлено тем, что Тянь-цзу в своём письме называл его по имени, тем самым отказываясь признавать в нём императора Айсинь Гурунь.

– Почему Агуда так решил? – вновь вмешался я в рассказ Адзи.

– В Китае и прочих странах Азии с незапамятных времён ведётся традиция взошедших на трон правителей не называть собственными именами, а только именем, положенным по титулу. Так, после принятия власти Агуда стал Тай-цзу, то есть первый в династии, – с трудом растолковала мне царедворские хитросплетения девушка.

Я узнал, что таким приёмом пользовались частенько. Желая унизить и подтолкнуть к опрометчивым действиям правителя государства, с которым назревал конфликт, его попросту обзывали нехорошими словами и называли по имени, полученному им в миру, тем самым говоря, что никакой он не «цзу», а обычный смертный. Меж тем Адзи продолжила свой рассказ:

– К тысяча сто пятнадцатому году Агуда освободил от киданей всё современное Приморье и большую часть Маньчжурии, вытеснив их к границам сунского Китая и государства тангутов. На освобождённой территории он провозгласил новое государство Айсинь Гурунь, то есть Золотую империю, – закончила она и горделиво вскинула ресницы.

Я невольно залюбовался прелестной рассказчицей. Мы сидели в дальнем краю пещеры и были предоставлены самим себе. За последнее время привязавшийся ко мне Барони стал моим верным оруженосцем и хранителем покоя. Находясь в небольшом отдалении, он ревностно оберегал наш покой.

– Спасибо тебе, сэнсэй, – улыбнулся я. – И что бы я без тебя делал.

Адзи взглянула на меня так, как умела только она, и прижалась к моему плечу. Я уже не мог называть эту девушку Луизой – просто не поворачивался язык. Рядом со мной сидела принцесса. Каждое движение рук, наклон головы и порхание ресниц говорило об этом.

– У вас с Тай-цзу есть что-то общее, – прошептала она, чуть ли не прикасаясь губами к моей щеке.

– Что же? – в тон ей прошептал я.

– Вы не умеете проигрывать.

«Что верно, то верно, – подумал я, – мы такие». А восхождение Агуды напомнило мне восхождение Чингисхана, в этих ребятах тоже было что-то общее. И ещё вопрос: стал бы Чингисхан тем, кем стал, если бы им пришлось жить в одно время.

После рассказа принцессы ход мыслей в моей голове принял иное направление. Я вдруг вспомнил рассказ Ивана про то, как они во время операции на Балканах гуляли по тылам противника. А ведь это хорошая идея!

Я прижал к груди податливое тело девушки и крепко поцеловал.

– Ты моя муза-спасительница, – произнёс я, оторвавшись от её сладких губ.

– Барони! – позвал я своего сэнсэя, – собирай воинов на совет.

– Нужно устроить маскарад, – поделился я своей идеей на военном совете, внимательно разглядывая выданную мне Тулуй-ханом пайцзу.

На её блестящей поверхности было начертано: «Силою Вечного Неба. Покровительством Великого могущества, если кто не будет относиться с благоговением к Указу Чингисхана, тот подвергнется ущербу и умрёт». Широко раскрытая пасть тигра в углу документа недвусмысленно подтверждала о серьёзности намерений людей, выдавших эту железку.

«Видно, пока не успели новые изготовить», – подумал я. А ведь этот документ открывал все двери, и какого лешего мы столько времени сидели в этой горе?

Хоть никто ничего не уразумел, но предложение было горячо одобрено. Ребят можно было понять, это в первое время разнузданная сексуальная жизнь кажется счастьем, а потом такое занятие становится тяжёлой работой.

И вот ровно в полночь мы отправились в поход за снаряжением. Нам необходимо было переодеть в мужские костюмы и вооружить двадцать непредсказуемых созданий. Надо сказать, что все значительные события у монголов и чжурчжэней начинаются в полночь. Считается, что Великие Небеса выбрали именно этот час для удачных начинаний.

Как и в прошлый раз, мы ушли очень далеко. Но на этот раз задачи стояли гораздо сложнее. Мы должны были вырезать целый монгольский разъезд или ограбить торговый караван. Ещё неизвестно, что опасней, ведь каждый караван сопровождала небольшая собственная армия.

Двое суток мы просидели в камнях, выжидая удобного момента. И вот к вечеру третьих невдалеке от нашей засады на ночлег остановился конный отряд в тридцать сабель. Мы переглянулись: четверо против тридцати – тяжеловато, но все согласно кивнули головами. Как говорят русские люди: «Хуже нет, чем ждать и догонять».

Утренняя стража самое что ни на есть распроклятое время для всех часовых мира. Спать хочется так, что в затуманенном сонной эйфорией мозгу появляются галлюцинации, а перед глазами возникают видения. Ты запросто разговариваешь со своими старыми знакомыми и несуществующими людьми. Вот и те ребята, что стояли утреннюю стражу, наговорившись между собой, стали разговаривать с умершими родственниками и обнимать прекрасных искусительниц. Я всегда говорил подчинённым, что часовой есть лицо ответственное. От его отношения к службе зависят чужие жизни. Не зря во время ведения боевых действий за сон на посту расстреливали.

Полусонный караул даже не понял, как из состояния полудрёмы перешёл в состояние небытия. Что ни говори, а красивая смерть в объятиях прекрасной хатум – это хоть какое-то утешение за неправедно прожитую жизнь. Началась некрасивая кровавая работа. Хлопок по плечу, и на удивлённом вздохе – удар металла в сердце. После него очередная грешная душа, так и не успев ничего понять, улетает на отчёт перед всевышним за всё содеянное.

И вот, после месячного сидения, наш отряд трогается в путь. Решено идти к чжурчжэням. Только там мы могли укрыться от гнева Угэдэй-хана. Оказывается, прошлые сны были вещими и мне ещё придётся повоевать за свою любовь, превратившуюся в средневековую принцессу Адзи.

– Стоять! Кто такие? – Суровый усатый сотник внимательным взглядом окинул наш караван.

– Силою Вечного Неба! – произнёс я, показывая сотнику пайцзу.

– Слушаю и повинуюсь, – склонил тот голову в почтенном поклоне. – Помощь нужна?

– Я направляюсь в ставку Тулуй-хана. Мы на правильном пути? – поинтересовался я.

– Вам надо правее, вы слишком много взяли влево. Вон за тем оврагом увидите идущую влево насыпную дорогу, её и держитесь, – почтительно объяснил мне усач.

Я украдкой оглядел свой отряд. Укутанные по самые брови в тюрбаны, женщины выглядели вполне воинственно, а о мужиках и говорить нечего.

От бравого сотника мы узнали, что после смерти Великого хана «проклятые чжурчжэни, да ниспошлёт на них все свои кары Великое Небо!» вконец обнаглели и, воспользовавшись удобным моментом, повели наступление на монгольские войска.

– А что мы? – заинтересованно спросил я.

– Отступаем, – досадливо ответил сотник. – Но думаю, что при покровительстве Великого Неба вскоре побегут проклятые чжурчжэни.

– Ты прав, командир, – подбодрил я его.

Сотник расцвёл и махнул рукой своим нукерам:

– Пропустить!

Всадники расступились, и мы продолжили дальнейший путь.

Вторые сутки нам везло. Вот уже третий разъезд с миром отпускал нас восвояси. Всё-таки, что ни говори, а документ – это великая сила. На ханскую пайцзу, подписанную ещё от имени Чингисхана, смотрели с благоговением и страхом.

Начало декабря не самое лучшее время для путешествий, но у нас не было выбора. Лошади осторожно ступали по припорошенным снегом камням. Позёмка кружила вокруг лошадиных копыт, превращая в наст и без того крепкий снег.

– Нам необходим проводник из местных, а иначе мы станем блукать по горам, пока не выйдем прямиком к Угэдэй-хану, – прокричал я Диландаю, прикрывая рукой лицо от жгучего морозного ветра.

– Я уже давно об этом думаю, – услышал я невозмутимый ответ.

– Что будем делать?

– Искать селение.

И тут на наше счастье, где-то километрах в двух впереди нас вспыхнул яркий костёр. При виде огненных всполохов приободрились даже лошади и безо всяких понуканий устремились вперёд.

– Господин, – раздался за спиной голос Барони. – Там что-то не так.

Но я уже и сам понял, это вовсе не костёр, а чьё-то догорающее жильё. Словно бы подхватывая огненную эстафету, неподалёку от догоравшей хижины вспыхнула другая, затем третья. И всё это в полной тишине. Не кричали заполошными голосами женщины, не лаяли собаки, не метались между огнями тени людей.

– Смотри, господин! – вновь голос Барони.

Я поглядел в сторону, куда указывала вытянутая рука. Освещённые огнём пожарищ, между строениями суетились двое с факелами в руках.

– Вперёд! – Я сжал коленями бока своей лошади.

При виде вынырнувших из темноты конных пьяная эйфория на лицах поджигателей сменилась настороженностью.

– Кто такие, почему жжём? – прорычал я как можно свирепей, наезжая конём на одного из них.

– А вы кто? – с храбростью человека, принявшего на грудь энное количество веселящей жидкости, ответил тот, пытаясь увернуться от лошадиной морды.

– Поговори мне, ослиный помёт под копытами моего скакуна! – замысловато выругался я, чуть дёрнув поводья. Лошадь скакнула вперёд и повалила наземь наглеца. Моя плеть прошлась по его спине, прикрытой полушубком.

В те времена начальника определяли не по документам и знакам различия, а по наглости, с которой он мог приструнить своего оппонента. Меня восприняли как положено, и вызывающий тон сменился на заискивающий.

– Что здесь происходит? – повторил я свой вопрос.

– Не гневайся, господин, на товарища моего, ибо не он оскорбил тебя, а тарасун, что наполнил его ненасытную утробу, – бухнулся на колени второй, более трезвый поджигатель. Его напарник продолжал барахтаться на снегу, тщетно пытаясь подняться на ноги. – Мы выполняем приказ десятника нашего Улукбея.

Воин поведал о том, что его сотня патрулирует дорогу через горный перевал в пяти километрах южнее горящего селения. Десятку Улукбея было поручено отыскать корм для лошадей. Пару часов назад они наткнулись на это поселение. Отобрав у жителей все запасы сена, при этом ободрав даже соломенные крыши, они решили немного отдохнуть от тягот и лишений воинской службы. После выпитой водки им захотелось женских ласк. Но доведённые до отчаяния жители напали на обнаглевших гостей и убили одного из воинов.

– Пришлось всех вырезать. Нескольких баб Улукбей прихватил с собой, а нас оставил, чтобы мы сожгли это вражье гнездо, – закончил он свой рассказ.

Вот оно что! Всё просто и понятно – «мы здесь немного пошалили, а эти сволочи вместо того, чтобы млеть от счастья, остались чем-то недовольны! Вырезать за это всех!»

Я выразительно посмотрел на Диландая. Тот понятливо кивнул головой и произнёс:

– Командир, разрешите показать ребятам, в какую сторону им надо ехать?

– Да мы сами знаем, – попробовал было отвязаться от нежданной опёки монгольский воин.

– Ничего-ничего, – в добродушной улыбке показал зубы Угудай. – Нам совсем не трудно.

Я молча тронул коленями лошадиные бока и, подыскивая жильё на ночлег, направился вдоль строений. На морозном воздухе хижины горели плохо и кое-где огонь уже угас. Через полчаса наши женщины под руководством Барони уже суетились в самом просторном строении горной деревушки.

– Как ты думаешь, их скоро спохватятся? – глядя на огонь, задал я вопрос Диландаю.

– До утра можно спать спокойно, – лениво ответил он. – Десятник подумает, что они решили дограбить то, что осталось.

После ужина, выставив караул, все улеглись спать. Утро вечера мудренее, тем более что мы совершенно не знали, в какую сторону идти.

– Милый, неужели мы вместе? – прижавшись щекой к моему плечу, сонным голосом пробормотала Адзи.

– У тебя есть сомнения? – прошептал я ей на ушко. Но в ответ услышал лёгкое посапывание.

«Намаялась бедняжка», – разлилась по груди тёплая волна. И я, осторожно прижав свою хрупкую драгоценность, погрузился в чуткий сон.