«Здесь Фернейский мудрец, – так воскликнул г. Р-н, житель Сирея, прервав наше молчание, – здесь славнейший муж своего века, чудесный, единственный, который, как говорят, вырезывал на меди для потомства[10], который все знал, все сказал[11], который имел доброе, редкое сердце, ум гибкий, обширный, блестящий, способный на все, и, наконец, характер вовсе не сообразный ни с умом его, ни с сердцем, – здесь он жил, сей Протей ума человеческого; здесь во цвете лет своих наслаждался он уединением и свободою, которым знал цену, и долго не покидал их для коронованной сирены, для рукоплесканий и для прихожей г-жи Помпадур. Странный человек! Он многое предвидел, многое предсказал в политике; но мог ли он предвидеть, что несколько десятков лет спустя вы придете в замок Эмилии с оружием в руках, с толпою жителей берегов Волги и людей, пиющих воды Сибирские; и что там, где маркиза прекрасною рукою поливала мак, розы и лилеи, кормила голубей ячменем, – вот у этой самой голубятни, – что там, где она любила отдыхать под тенью древних кедров, у входа в Заирину аллею[12], где Вольтер у ног ее в восторге читал первые стихи бессмертной трагедии и искал похвал и одобрения в голубых глазах своей Урании, в божественной ее улыбке, там, милостивые государи, там вы расставите часовых с ужасными усами, гренадер и Козаков, которые приводят в трепет всю Францию?..» – Мы засмеялись словам г. Р-на, и он продолжал, понизив немного свой голос: