– Что ты себе позволяешь, богохульник? – священник начал яриться, а его товарищи схватились за оружие.
– Ну все, падла, ты нарвался, – воин отбросил уже ненужную девчонку, которую его товарищи уже почти раздели догола и пускали по кругу, а затем быстро выхватил меч из ножен и бросился на странника.
Воин был уверен, что точно ударил воина по руке. Ни одна броня на руке не должна была выдержать этот удар. Как минимум, странник должен был пошатнуться, но он всего лишь парировал удар. Перчатка была темной, почти черной. Но одного её вида хватило, чтобы понять, что это не просто перчатка.
– Прекрати, – странник воззрился на воина кроваво-красными глазами, – я не хочу проливать кровь. Однако если это произойдет, боюсь, мне это понравиться.
– Тварь! – заорал воин и махнул кинжалом, целясь страннику в горло.
Но удар не достиг цели. Данте слишком хорошо умел драться. Его отец и прочие старые воины его клана постарались. Так постарались, что парень в кулачной драке мог разделаться почти с любым из клана. Даже Хьёрн, отличный мечник, ничего не мог противопоставить Данте.
Парень отскочил, словно дикая кошка, а затем одним волчьим прыжком сократил дистанцию, повалив воина на пол и одним коротким движение своего металлического протеза выдрал ему гордо. В лицо ему брызнула горячая кровь, в его лицо изуродовала плотоядная улыбка. Юноша облизнул попавшую на лицо кровь.
– Я же сказал, что мне может понравиться, – Данте потерял последние остатки миролюбия.
Первыми от произошедшего отошли монахи. Разбойники от удивления даже не вытащили своё хозяйство из бедной девчушки. На их искаженных от ужаса, неожиданности и ярости лицах застыли какие-то странные, почти звериные маски.
Первый монах, который был к Данте ближе остальных, вытащил свою палицу, но замахнуться ему было не суждено. Древний металлический протез юноши заканчивался острыми, словно зубы чистильщика, когтями, когда Данте того желал. И именно этими когтями он разодрал горло монаху, а затем содрал с его лица кожу. Затем швырнул ещё бьющее в агонии тело в уже вскочивших монахов и бросился следом. Половина из монахов не успела даже встать, когда молодой вождь клана оказался среди них. Плащ он сбросил, и сейчас все видели его лицо, оскалившееся в кровожадной улыбке. Один, два, три, четыре взмаха перчаткой – и от двух монахов осталось лишь трупы, с разорванными глотками и выпущенными наружу кишками. Ещё трое успели выхватить дубинки и палицы, но это было бесполезно.