Кости холмов. Империя серебра

– Что скажешь, Аббас?

Слуга нервно сглотнул слюну.

– Это… странно, господин. Как только они выскочили из-за перевала, то тут же разделились и поскакали в разных направлениях. У них полный хаос.

– Сколько их? – спросил шах, сгорая от нетерпения.

Аббас быстро принялся подсчитывать и нервно зашевелил губами:

– Около двадцати тысяч, господин, но они все время в движении. Не могу сказать точнее.

Ала ад-Дин вздохнул с облегчением. Хан монголов, должно быть, сошел с ума, раз послал против него жалкую кучку людей. Монголы быстро приближались, и теперь шах смог разглядеть их получше. Они выступали каким-то необычным порядком, то бросаясь врассыпную, то снова собираясь отдельными группами, и предугадать, откуда будет нанесен первый удар, было трудно. Поскольку приказов пока не последовало, армия шаха стоически маршировала вперед к перевалу, готовя к бою щиты и широкие сабли. Шах снова подумал о конниках Калифы, но, скорее, лишь для того, чтобы еще раз помянуть их недобрым словом.

Ала ад-Дин Мухаммед подал знак трем родовитым всадникам, что скакали позади слона. Заодно шах взглянул и на Джелал ад-Дина. С пламенем праведной ненависти к врагам юноша скакал подле отца. Когда всадники подъехали ближе, шах Мухаммед поприветствовал их величественным взмахом руки.

– Доставьте мой приказ передовым частям, – объявил он. – Пусть выдвинут фланги широкой линией. Куда бы ни ударили враги, мы возьмем их в кольцо.

– Господин! – взвыл побледневший Аббас. – Они уже атакуют!

– Как? – возмутился шах.

Удивленно прищурив глаза, он будто не верил тому, что монголы подступили так близко. Издали слышались крики людей, пытавшихся укрыться щитами от града летящих стрел.

Колонны монгольских всадников обходили передовые позиции и неслись вдоль беззащитных флангов шахского войска. Ала ад-Дин смотрел, затаив дыхание. Калифа мог бы остановить их, но негодяй предал своего господина. Шах чувствовал на себе буравящий взгляд сына, но пока не мог ввести в бой отряд личной гвардии. Он боялся остаться без защиты, к тому же у него не было других лошадей.

– Передайте командирам, чтобы не останавливались. Пусть двигаются вперед и прикрываются щитами. Если монголы подойдут слишком близко, стрелять, не жалея стрел.

Благородные всадники помчались вперед, а слон, мерно раскачивая паланкин, зашагал дальше, равнодушный к тревогам шаха.

Стоя в стременах и держа в руках натянутый лук, Субудай несся во весь опор вдоль фланга армии хорезмийцев. Стараясь не потерять равновесия, Субудай подчинялся ритму движения. Он чувствовал каждый удар копыт своего скакуна, и, когда конь отрывался от земли всеми четырьмя ногами, наступал момент невесомости. Полет длился не дольше мгновения, но Субудай пользовался кратким мигом, чтобы пустить стрелу. И стрелы метко разили врагов, сбивая их с ног.

Субудай слышал команды шахских военачальников, странные звуки, непонятные слова долетали до него вместе с ветром. Шах был надежно укрыт в самом сердце своего войска. Глядя на столпившихся в центре всадников, Субудай недоуменно покачал головой. Что проку было от этой толпы, запертой со всех сторон и лишенной возможности маневрировать? Слоны тоже находились слишком далеко за рядами пеших воинов и были неуязвимы для стрел. «Возможно, шах дорожит этими зверями сильнее, чем людьми?» – подумал Субудай. Он сделал еще одно наблюдение, которое следовало взять на заметку. Пока Субудай размышлял, тысячи воинов подняли луки и тысячи стрел взмыли в воздух. Следуя инстинкту, Субудай тотчас пригнулся. Усиленные двумя изгибами, луки хорезмийцев стреляли дальше китайских. При первом нападении на фланг Субудай потерял людей, но не мог оставаться вне досягаемости вражеских лучников. Рассчитывать, что на таком расстоянии свои стрелы попадут в цель, было трудно. Поэтому Субудай снова повел колонну в атаку, разя противника на скаку и тут же отступая назад, чтобы уйти от ответного залпа. Этот маневр был сопряжен с риском, но Субудай начинал чувствовать, сколько времени имелось в его распоряжении, чтобы прицелиться. Хорезмийцам приходилось стрелять по цели, которая была в постоянном движении, тогда как лучники Субудая могли просто расстреливать плотные ряды.

Командиры тысяч следовали тактике Субудая. Каждая колонна из тысячи всадников подлетала к противнику, обстреливала его и немедленно уносилась прочь. Армия шаха продолжала движение, и, хотя многие спасались от стрел за щитами, мертвые тела все гуще покрывали путь к горному перевалу.

Уводя свою колонну после третьей атаки по более широкой дуге, чем прежде, Субудай взглянул в сторону перевала. Как только передовые отряды шахского войска доберутся до подножия гор, шанс проскользнуть на перевал и соединиться с Хачиуном будет потерян. Войско шаха закупорит проход в горах, словно пробка бутылку. Времени до того, как перевал будет закрыт, оставалось совсем немного. Не зная, как поступить, Субудай колебался. Если шах продолжит двигаться с такой скоростью, то летучие отряды монголов останутся позади, а войско хорезмийцев прорвется к Отрару. Вряд ли четыре тысячи Хачиуна остановят такую массу. Но Субудаю ничто не мешало продолжить атаковать арьергард шахского войска, и полководец подумал, что это верное решение. Его люди могли еще уничтожить тысячи беззащитных пеших воинов, и шах был бы не в силах помочь им. Затем Субудай проведет минганы по любому из двух оставшихся перевалов в обход армии шаха и успеет под стены Отрара на помощь Чингису.

Одного этого было мало. Несмотря на то что монголы положили тысячи хорезмийских воинов, армия шаха практически не пострадала. Ряды живых смыкались над трупами и продолжали идти вперед. И когда они минуют перевал и достигнут равнины у Отрара, перед Чингисом будет стоять все та же задача, для решения которой и послан был Субудай. Шах нанесет удар хану спереди, а гарнизон Отрара, дождавшись своего часа, ударит в спину.

Субудай вновь повел своих людей в бой, пуская тысячу стрел одним залпом, но внезапно путь преградила другая группа из тысячи всадников. Субудаю даже пришлось осадить коня, чтобы не столкнуться с дурнем, который тоже вел в атаку свою тысячу. Хорезмийцы воспользовались замешательством среди монголов и окатили их градом стрел. На этот раз стрелы попали в цель, и десятки всадников и лошадей упали на землю. Прежде чем обе тысячи смогли разминуться, Субудай выкрикнул командиру мингана пару бранных слов, и на лице того отразился испуг. Субудай понимал, что командир другой тысячи не виноват. Субудай готовил свой тумен к такой атаке, и, хотя его люди были обучены этому, «оплетать» шахское войско без ошибки было не так-то просто. Однако это обстоятельство не спасало незадачливого командира от публичной выволочки, которую намеревался позже устроить ему Субудай.

Армия шаха достигла перевала, и Субудай окончательно лишился возможности проскочить через горы раньше врагов. Он искал Джелме, который тоже где-то атаковал противника, но не находил его. Хвост неприятельского войска втягивался в проход между горами, следуя за своим шахом туда, где, как ему казалось, он был в безопасности. Удары по флангам уходящего войска теперь наносились чаще, поскольку для маневров монгольских конниц оставалось все меньше места. На глазах у Субудая некоторые командиры безрассудно и яростно обрушивались на врага, кромсая его мечами и врезаясь в ряды бегущих. Те громко кричали, пытались отразить нападение, защищаясь что было сил, но с каждым шагом вперед их число сокращалось. Еще немного – и летучие отряды монголов окажутся в большинстве. Тогда Субудай решил полностью отсечь хвост уползавшей в расщелину армии хорезмийцев.

Полководец послал людей передать приказ, но в этом вряд ли уже была необходимость. Монголы согнали остатки шахского войска в плотную массу, у перевала создалась давка, так что движение почти остановилось. И по мере того, как продолжалась жестокая резня, земля у подхода к перевалу пропитывалась кровью и покрывалась слоем разрубленных тел, рук, голов.

Около сорока тысяч воинов застряли у перевала, и внезапно их охватило волнение. Субудай поднял голову, прислушался, и ему показалось, что вдали раздаются крики отчаявшихся людей, разносимые эхом по холмам и ущельям. Хачиун вступил в бой. Колчан Субудая опустел, и полководец, полный решимости довести дело до конца, обнажил меч.

Субудай повел своих воинов в лобовую атаку. Наметив для себя цель возле самого перевала, он с трепетом в груди ударил пятками скакуна и помчался вперед. Внезапно тревожные крики сзади привлекли внимание Субудая. Поначалу он не слышал их, но природное чутье не подвело, и он поднял меч, остановив своих людей перед началом атаки, чтобы выяснить, откуда эти крики доносятся.

Увидев всадников, Субудай тихонько выругался. В следующий миг его посетила жуткая мысль, что шах приготовил сюрприз, оставив конницу в арьергарде своего войска, чтобы нанести главный удар именно теперь. Но опасения исчезли так же быстро, как и появились. Субудай понял, что это свои, и воспрянул духом. Джучи был жив, Джебе скакал рядом с ним.

Оценивая обстановку, Субудай огляделся. Быть может, тысяч тридцать мусульман, атакуемых со всех сторон, пытались еще достичь перевала. Монгольские минганы кружили над неприятелем, будто осы, что и медведя могут закусать до смерти. Помощи Субудая здесь больше не требовалось, однако надо было еще повидаться с Джелме и согласовать с ним дальнейшие планы.

На его поиски, казалось, ушла целая вечность. Джелме был ранен и истекал кровью, но самозабвенно и воодушевленно готовил своих воинов к новой атаке.

– Вырезать, как баранов! – кричал Джелме, когда Субудай подъехал к нему.

Целиком отдавшись битве, Джелме не видел приближения всадников, пока Субудай не обратил на них внимание темника, подав ему знак кивком.

Джелме нахмурил брови и только теперь схватился рукой за длинное древко стрелы, поразившей его в плечо. Стрела пробила доспехи и вонзилась острием в мясо. Джелме отчаянно пытался вытащить ее, но стрела не поддавалась. Другу помог Субудай. Подъехав ближе, он выдернул стрелу, сломал и бросил обломки на землю.

– Спасибо, – поблагодарил Джелме. – Кажется, это наши потерянные полководцы?

– А кто еще мог бы оказаться здесь с двумя туменами? – ответил Субудай. – Думаю, им тут нечего делать. Отправлю их другими путями в обход армии шаха, пусть встречают его, когда он перевалит через горы.

– Не нужно, – возразил Джелме. – Мы с тобой можем сделать это сами. Пусть опоздавшие займут наше место и идут за шахом на перевал. У меня достаточно сил, Субудай. Сегодня меня ждет еще одна битва.

Субудай улыбнулся и потрепал Джелме по плечу. Отправив двоих гонцов с приказом для Джебе и Джучи, Субудай окликнул своих людей и тронулся в путь. До соседнего перевала было чуть больше мили.

Несколько мгновений спустя яростная атака в тылу шахской армии прекратилась, и последние израненные и окровавленные хорезмийцы скрылись в горах. Их лица были мрачны, они в страхе оборачивались, глядя вслед уносящейся неизвестно куда монгольской коннице. Они выжили, но причин для радости не было. Недоброе предчувствие овладело сердцами людей, и, оглядываясь на тела павших, воины шаха видели стремительное приближение еще одной армии, готовой начать новую бойню.

Поднимаясь по склону, Субудай гнал коня по ухабам и кочкам. Второй перевал представлял собой узкий проход через горы, и шах разумно отказался от этого маршрута, учитывая размеры своего войска. Однако этот путь вполне подходил для колонны по десять всадников в ряд. Забираясь все выше, Субудай смотрел вниз на поля и блестящую красную рану, что отметила место кровавого сражения. Местами кровь еще искрилась на солнце, но, быстро высыхая, становилась бурой. И по этому бурому пятну на земле плыли тумены Джучи и Джебе. Даже с огромного расстояния Субудай видел их медленное движение, а также и то, как гонцы передали его приказ и тумены ускорили шаг.

Затем скалы закрыли обзор, и Субудай уже не мог видеть, как тумены Джучи и Джебе помчались на перевал следом за армией шаха. Пусть стрелки Хачиуна истратят на нее весь запас стрел, эта армия едва ли заметит потери, оставаясь по-прежнему слишком опасной для небольшого войска Чингиса, которое он собрал под Отраром. Тем не менее Субудай был доволен проведенной операцией. Он продемонстрировал силу отрядов, действующих самостоятельно, и показал, как надо воевать с медлительным и неповоротливым врагом. Впереди Джелме торопил своих, и, глядя на него, Субудай улыбнулся неиссякаемому энтузиазму и энергии старшего товарища. Все сознавали, что получат еще один шанс наброситься на врага, если успеют пройти через горы раньше, чем шах окажется на открытой равнине. И Субудай понимал, что уже не сможет применить тактику «осиной» атаки. Если он верно рассчитал время, то правый фланг шахского войска первыми встретят лучшие из двадцати тысяч воинов. Стрелы почти закончились, но щиты и мечи довершат то, что было начато в этот день.

Глава 14

В лучах утреннего солнца Чингис резко повернулся, заставив Хасара вздрогнуть. Когда хан увидел младшего брата, выражение его лица смягчилось, хотя напряжение не ослабевало. Последние два дня, пока его люди сражались и гибли по ту сторону гор, Чингис пребывал в смятении и расстройстве. Если бы стены Отрара были хоть чуточку тоньше, хан заставил бы катапульты трудиться денно и нощно. Но сейчас это было лишено смысла, и Чингис выжидал. Наступление шахской армии волновало его сильнее, чем взятие города. Но бездействие изводило хана до мозга костей.

– Хочу услышать добрую весть, – произнес Чингис.

Хасар замялся с ответом, и хан снова нахмурил брови.

– Тогда говори, что есть, – сказал он.

– Дозорные сообщили о сражении у перевала. Полководцы сократили число шахских солдат, но армия осталась почти невредимой. Хачиун выставил лучников на высокие склоны. Они убьют много людей, но, если войска не дрогнут и не побегут, шах перевалит через горы. Ты сам это предвидел, брат.

Чингис сжал левую руку в кулак с такой силой, что та задрожала.

– Скажи, как остановить двадцать тысяч солдат, которые могут ударить нам в спину, и я встану на пути шахского войска, как только оно пройдет перевал, – ответил Чингис.

Хасар перевел взгляд на город, который как будто смеялся над приготовлениями своих врагов. Пять полных туменов, отозванных из лагеря, лишь ожидали приказа, и каждая упущенная минута больно ранила Чингиса. Он полностью сознавал риск, на который пошел. Собирая все силы, хан оставил своих жен и сыновей, Угэдэя и Толуя, без защиты. Когда на другой день взошло солнце, говорить с ханом осмеливался только Хасар, но и тот не предложил брату ни одного решения.

Так же как и Чингис, Хасар понимал, что гарнизон Отрара ударит им в спину, как только завидит знамена шаха. Монголы будут раздавлены. Хасар отдавал себе отчет, что не обладает ни талантами Субудая, ни разумностью Хачиуна. Но Хасар видел только одно решение. Они не могли взять Отрар. Единственное, что они могли сделать, – отступить, уведя за собой свои войска. Все же Хасар выжидал, что скажет Чингис.

Серый дым погорелого городского посада рассеялся за последние несколько дней. Воздух был теперь чист и горяч. Чингис смотрел на свое войско, а неприступный город молчаливо ждал освобождения.

– Наступят другие времена, брат, – теряя терпение, произнес Хасар. – У тебя будут другие сражения.

– Предлагаешь мне отступить, Хасар? – ответил Чингис, снова поворачиваясь к брату.

– Это лучше, чем быть убитым, – пожал плечами Хасар. – Если отведешь тумены на десять миль к северу, шах объединит войско с гарнизоном Отрара, и тогда мы наконец встретимся с одной армией и без всякой угрозы с тыла.

– На десять миль в горы и равнины, которые они знают лучше нас? – презрительно фыркнул Чингис. – Они будут преследовать и убивать нас по пути до самого дома, и даже мои военачальники не смогут остановить их. Но если я подойду к перевалу, у шаха не будет возможности для маневра… Поздновато, брат. Вряд ли теперь успею добраться до перевала раньше захода солнца. Время – наш враг. – Внезапно Чингису пришла в голову мысль, и он замолчал. – А что тот человек, который был твоим помощником? Самука? Он предан нам?

Хасар пытливо сощурил глаза, соображая, что задумал Чингис.

– Разумеется, – ответил Хасар.

Чингис резко кивнул. Он принял решение.

– Дай ему пять тысяч бойцов, и пусть стережет город до моего возвращения. Выигрывать сражение не обязательно. Главное – удержать их здесь и не дать ударить с тыла. Скажи ему, что мне требуется время и он должен добыть его.

Хасар ответ дал не сразу. Тумен Чагатая стоял к городу ближе, чем отряды Самуки, но Хасар понимал, что Чингис не пошлет сына на верную смерть, которую, казалось, готовил Самуке.

– Хорошо. Очень хорошо, брат. Я передам ему.

Но Чингис уже вскочил в седло и разворачивал скакуна, намереваясь занять свое место во главе монгольского войска. Разрезая ряды всадников, Хасар помчался напрямик, чтобы разыскать Самуку.

Когда Хасар нашел его, Самука стоял рядом с Хо Са. Командиры обсуждали боевое построение, но, как только увидели Хасара, замолчали, и лица обоих мгновенно просветлели. С волнением в груди Хасар жестом увел их в сторону от других командиров и заговорил тихим голосом:

– Наш повелитель Чингис приказывает тебе остаться здесь, Самука. Возьмешь пять тысяч лучших лучников и будешь удерживать город до нашего возвращения.

Хо Са онемел, точно его хватил удар. Карие глаза Самуки на мгновение встретились с глазами Хасара. Все трое знали, что Самуке вынесен смертный приговор. Гарнизон Отрара будет сражаться отчаянно, чтобы вырваться на свободу.

– Они приложат все силы, чтобы прорваться, – продолжил Хасар. – Предстоит кровавая работенка.

Смирившись со своей участью, Самука кивнул. Пяти тысяч воинов не хватит, чтобы удерживать двое ворот. Вдруг его посетила мысль, и Самука взглянул на Хо Са.

– Я справлюсь тут сам, командир. Возьми его с собой, – устало улыбнулся Самука. – Все равно он здесь бесполезен.

На мгновение Хо Са почувствовал слабость во всем теле. Он не хотел умирать в чужой стране. Самука дал ему шанс спастись. Хасар отвернулся, чтобы не видеть смятения на лице Хо Са.

– Я остаюсь, – ответил Хо Са.

Самука посмотрел на небо и сделал глубокий выдох.

– Ну и дурак, – сказал Самука. Он повернулся к Хасару, глубоко вдохнул и приободрился. – Как долго мне нужно продержаться?

Хасар не подал виду, что заметил мучения Хо Са.

– Хотя бы день. Я сам тебя сменю.

Принимая приказ к исполнению, Хо Са и Самука поклонились. Поддавшись внезапному порыву, Хасар протянул руку и сжал Хо Са плечо. Этого тангутского командира Хасар знал уже много лет, со времен первых походов на Цзинь.

– Береги себя, брат, – сказал Хасар. – Я приду, как только смогу.

– Буду ждать тебя, – твердо ответил Хо Са. Его лицо не выдало ни малейшего признака страха, который сдавил ему грудь.

Чингис уже стоял во главе армии и молча глядел на трех командиров. Он ждал. Самука дал приказ, и пять тысяч воинов отделились от основного войска. Чингис подождал еще немного, пока Хасар собирал по четыре стрелы от каждого воина из тумена Чагатая, передавая стрелы пучками лучникам Самуки. Им понадобится каждая стрела. Если бы они задержали гарнизон Отрара хотя бы до темноты, возможно, Чингис к тому времени доказал бы, что потеря людей не напрасна.

Когда приказ остаться услышали все пять тысяч, головы многих воинов повернулись к Хасару. Они поняли значение слов. Хасар сидел в седле подобно каменному изваянию. Он был доволен, что приказ не вызвал открытого недовольства. Его люди приучились сохранять дисциплину. Даже предчувствуя смерть.

Чингис ударил пятками и пустил лошадь вскачь. Чагатай и Хасар ехали рядом, двигаясь в сторону коричневатых гор, где полководцы бились с армией шаха. А позади горожане ликовали на стенах Отрара, и только небольшое серое войско во главе с Самукой и Хо Са возвращалось под стены города.

Передовые полки армии шаха покидали перевал. Они выходили на солнечный свет, шумно радуясь жизни. Десятки тысяч стрел сыпались на них со скал ущелья. Щиты были усеяны стрелами, и воины обрезали их древки с помощью ножей, медленно, но верно продвигаясь к Отрару.

Позади еще слышались крики умирающих. Монголы кромсали арьергард шахского войска в расчете на то, что мусульмане дрогнут и в панике разбегутся. Шах Ала ад-Дин Мухаммед лишь печально улыбнулся при этой мысли. Ведь умереть достойно было почетно, а его люди были крепки в своей вере. От кровожадного вражеского меча никто не бежал. По милости Аллаха монголы хотя бы не стреляли им в спину. И в глубине души шах надеялся, что они истратили стрелы на Калифу и его всадников. Для убийцы и вора такой финал был бы лучше предательства.

Переход через горы под дождем стрел занял долгое время. Монголы взгромоздились на скалы, точно стервятники, ни на минуту не прекращая атаки. Солнце клонилось к закату, но шах не знал, ожидать ли от этих монгольских дьяволов продолжения нападений и с наступлением темноты. До Отрара оставалось не больше двадцати миль, и шах намеревался вести свое войско на север до тех пор, пока не увидит стены Отрара. Армия хорезмийцев встанет лагерем так, чтобы его было видно с крепостных стен, и тогда жители города заметят его и поймут, что шах пришел освободить их.

Сзади послышались новые крики. Шах недовольно ворчал. Монголы были повсюду. Его люди сомкнули щиты, но поразить противника трудно, когда не видишь его. Войско шло вперед. Ничто, кроме смерти, не могло остановить его продвижение к городу.

С высоты паланкина на спине боевого слона шах одним из первых заметил тумены Джелме и Субудая. Они перевалили через горы и атаковали правый фланг шахской армии. Изрекая проклятия, шах Мухаммед снова подозвал благородных гонцов. Затем он оглядел свое войско, выбирая, какие силы бросить в бой, и, приняв решение, кивнул всаднику, который подъехал первым:

– Скажи моему сыну, чтобы уничтожил противника на фланге. Пусть возьмет двенадцать слонов и десять тысяч солдат с командиром Фейсалом. Передай, что я буду наблюдать за ним.

Прижав поочередно пальцы к губам и сердцу, всадник умчался с приказом. Проводив его взглядом, Ала ад-Дин отвернулся, едва ли сомневаясь в том, что сын раздавит врагов.

Шах зловеще ухмыльнулся, как только его армия покинула перевал. Ничто не помешает им дойти до Отрара. Где-то впереди мчался Чингис, но он опоздал. Даже если он уже был в пути, гарнизон Иналчука подрежет Чингису крылья. Монголы оказались быстрее и проворнее, чем полагал шах Мухаммед, но его армия все еще численно превосходила их, и мусульмане не дрогнут, не обратятся в бегство, пока он жив.

Битва обещала быть славной, и шах Мухаммед неожиданно для себя обнаружил, что ждет не дождется, когда увидит поражение хана. Шах даже сожалел, что придется убить такого дерзкого смельчака. Нынешний год принес шаху много забот, но усилия окупились сполна. Шах снова вздохнул, припомнив сказку о падишахе, который боялся мрачного уныния почти так же сильно, как и беспредельной самоуверенности. Когда же он попросил своих советников найти решение дилеммы, те изготовили скромное золотое кольцо с незамысловатой надписью: «Все проходит, и это пройдет». За простыми словами скрывалась истина, и шах был доволен. Его слегка потрепанная армия по-прежнему шагала к Отрару.

Спустившись с гор, колонны Субудая выстроились в широкую наступательную линию. Уже показалась голова шахской армии, но Субудай остановил людей, велев передать стрелы передним рядам. Стрел оставалось очень мало. Их хватало только на три молниеносных залпа пятью тысячами луков. Затем в дело пойдут мечи.

Подгоняя коня, Джелме скакал справа от Субудая.

– Джучи и Джебе наступили на хвост этой змеи! – кричал Джелме. – Посмотрим, сумеем ли мы отсечь ей голову!

– Нет ничего невозможного, – ответил через плечо Субудай. – Просто поразительно, что после стольких атак противник сохраняет строй. Следует учесть еще кое-что, командир: у них превосходная дисциплина, не хуже, чем у нас. Даже если ими руководит дурак, сломить их будет непросто.

До противника оставалось промчаться чуть больше мили. Субудай подсчитывал в уме время. При данной скорости еще двести ударов сердца – и завяжется бой.

Несясь на врага, Субудай видел, что довольно большая часть войска отделилась от главных сил противника и начала встречное движение. Вперед выдвигалась шеренга слонов, подгоняемых кнутами погонщиков. Субудай нахмурился. Боясь, что вид этих необычных животных смутит его людей, он решил приободрить их.

– Голова их защищена! Цельтесь в ноги! – громко кричал он. – Мы можем убить все, что движется!

Приказ передавали дальше, и те, кто слышал его, скалили зубы. Лучники готовили луки, натягивая тетиву.

Слоны неуклюже и тяжело шагали вперед, быстро развивая скорость. Подле слонов шли пешие воины. По мере приближения слоны становились все больше, крупнее и ужаснее на вид. Субудай приготовил меч, легонько размахивая им над ухом коня. Рассекая воздух, меч тихо посвистывал на ветру. Заметив приближение с севера монгольских туменов, Субудай догадался, что это Чингис, но полководцу показалось странным, что хан оставил Отрар за спиной.

– Сначала бейте слонов! – велел Субудай своим лучникам.

Они были готовы, и Субудай почувствовал, как сильно стучит сердце в груди и висках. Солнце клонилось к горизонту. День выдался славный, и хотелось еще пожить.

Самука разделил принятые под командование пять тысяч воинов на две части, поставив их с обоих концов города, напротив ворот. Командование второй половиной войска принял Хо Са. Самука оценил хладнокровие, которому тангут научился за годы жизни среди племен. Командиры заняли позиции, и Самука теперь был спокоен. Чтобы укрыться от стрел неприятеля, воины соорудили заграждение, подперев его камнями. Самука вздохнул. Чингис оставил ему только одно преимущество, и оно будет использовано, насколько возможно. Самука теребил пальцами шелковое знамя, наслаждаясь мягким на ощупь материалом. Видя любопытные смуглые лица в бойницах высоких башен Отрара, Самука не сомневался, что ждать осталось недолго.

Чингис едва ли успел отъехать на несколько миль к югу от города, когда за его стенами прогремело громкое эхо голосов отрарских военачальников. Кивнув, Самука еще раз проверил готовность своих командиров. Они были так же серьезны, как он сам. Никто не надеялся выжить в предстоящей схватке с врагом.

Железные ворота в восточной стене медленно открывались. Одновременно тысячи лучников появились на стенах. Самука равнодушно поднял глаза, оценивая число врагов. За предыдущие дни монголы очистили подступы к городским воротам от обломков сгоревших домов. В то время идея казалась здравой, но теперь обитатели города встретят на своем пути меньше препятствий. Самука дал приказ, и бойцы приготовили луки. Для удобства и быстроты стрельбы лучники складывали стрелы у ног. Внезапно одно из наспех сколоченных деревянных заграждений повалилось на землю. Послышались грохот и брань командира, пославшего бойцов поднять загородку и надежнее укрепить ее камнями. Самука нервно улыбнулся. Чингис поставил его сюда, и сдвинуть его с места будет непросто.

Самука не знал, станет ли неприятель прорываться из города только здесь или предпримет попытку прорваться еще и через другие ворота, которые прикрывал Хо Са. Отсюда не было видно. Но это уже не имело значения. Сидя в седле на достаточном расстоянии от стен, Самука следил за открывавшимися воротами. За ними ждали освещенные солнцем отряды хорошо вооруженных всадников на великолепных арабских конях. Самука щурил глаза, чтобы лучше их рассмотреть. Лошадей следовало уничтожить. Для любителей конины это было огорчительно. Но пешее войско не догонит Чингиса.

– Пристрелить коней! – прокричал Самука.

Его слова подхватили голоса командиров, хотя в таком малочисленном войске, вероятно, приказ слышали почти все. Монгольские лошади вряд ли могли понадобиться тем, кто не имел права оставить позицию. Однако сидеть в седле было привычнее, к тому же Самука не желал стоять на земле, когда враги начнут приближаться.

Из города донесся рев голосов, и противник начал вырываться наружу. Ворота сдавили войско врагов, одновременно пропуская только пять всадников в ряд. Выжидая момент, Самука поднял левую руку. Сотня луков тотчас появилась в пустых глазницах на баррикадах. Самука понимал, что лучники должны стрелять по очереди через одного, чтобы не растратить запас стрел раньше времени. Но хотелось, чтобы первый залп привел врагов в ужас.

Самука заметил, что гарнизон хорошо спланировал наступление. Выезжая из ворот, всадники строились широкой колонной, быстро увеличивая свое число в кратчайшее время. Самука невозмутимо ждал, когда они пересекут метку, оставленную в ста шагах от него.

– По лошадям! – прокричал Самука снова и опустил руку.

Звон тетивы заставил сердце биться сильнее. Сотня длинных стрел взвизгнула в воздухе и в считаные мгновения поразила наступающих всадников. Передняя шеренга рухнула, точно опрокинутое ведро с водой, кони и люди распластались на пыльной земле. Самука вновь поднял руку и почти сразу опустил ее, зная, что другая сотня луков уже готова. Ничто не могло устоять перед непрерывной стрельбой. Хотя доспехи и щиты защищали хорезмийцев, они падали вместе с лошадьми. Затем новый залп добивал тех, кто находил силы подняться после падения.

Внезапно воздух над головой наполнился жужжанием стрел. Лучники на стенах открыли стрельбу. Самука инстинктивно пригнулся, хотя заграждения защищали его. Лучники, что стреляли со стен, попадали только в щиты монголов. Воины имели достаточно опыта и ловко подставляли щит под стрелу, выдерживая удар.

Всадники еще покидали город. Залпы следовали один за другим, пока перед Отраром не выросли горы мертвых тел людей и коней. Кое-кого из воинов Самуки тоже сразило стрелой, но таких было мало.

Потом наступило затишье. Под защитой своих деревянных заграждений горожане принялись уносить трупы. Это заняло время, и монголы были рады внезапной передышке, ожидая продолжения кровавой резни. Подсчитав остатки стрел, Самука пришел в отчаяние. Даже если бы каждый выстрел унес жизнь одного врага, в конце концов все равно дошло бы до рукопашной схватки.

Бойня возобновилась. Самука был уверен, что удержит гарнизон, по крайней мере, до темноты, если всадники продолжат бросаться под стрелы. Преисполнившись надежды, Самука все же заметил странное оживление на городских стенах. Он быстро поднял глаза. Возможно, горожане просто меняли лучников или доставили им стрелы. Но, увидев, что происходит, Самука скривился. С городских стен спускались веревки, и воины быстро скользили по ним вниз, обжигая ладони.