Ужель та самая Татьяна?

Бывают же красивые на свете

А ведь мальчишкам в школе столько ж лет

А плечи и руки у них – тощие и болтаются вдоль тела как палки

А руки не шире голубиного пёрышка

О как противны как тупы мальчишки эти

А у него красивые вены – словно автострады с развилками

Не то что жалкие ручонки её одноклассников

Что с них возьмёшь – они ведь ещё дети

У них руки липкие, резиновые какие-то – словно на них натянули презервативы

А у него – так изысканны и красивы,

Правильной формы, умелые,

Тонкие, мягкие, белые,

А под кожей – голубая кровь, точно корни вековых деревьев, узловатые, с опаловым отливом,

(Уж не знаю, можно ли этот миг считать счастливым, но считать началом влюблённости, думаю, вполне можно.)

И вот они с Евгением болтают,

А Ленского с Ольгой и след простыл;

Не знаю, чем ушли заниматься.

Татьяна же сама не знает, чего хочет:

Сперва подумает: пусть остаётся здесь навеки!

Потом мечтает поскорей одна остаться,

И в комнату, и, вставши у окна,

Вдруг от любви нежданной задыхаться,

Мечтая: как-то будет вместе им?..

Вот парадокс: да ведь она сейчас уж рядом с ним!..

Но лучше с ним теперь же распрощаться.

Так лучше образ милый сохраним…

А паре той пора уж возвращаться.

Ленский, лёгкий и гибкий, ведёт порозовевшую Ольгу;

Оба ослабели от любви, слащаво-спокойны они.

И тут Татьяна спрашивает у Евгения, есть ли у него аккаунт в ватсапе.

В тоске и ужасе Евгений:

Неужто закидает кучей сообщений?

Евгений привки! Кагдила? Татьяна ☺

И смайлик, смайлик, прицепившийся к хвосту!

Как ненавидит смайлики Евгений!

О недомерки чувств,

Ему их лепет пиксельный так чужд,

Что часто видит он

Один кошмарный, жуткий сон:

Вот будто наконец настал последний день творений,

И Солнце раскалённой лавой залило

Всё, что старело иль ещё росло, —

Людей, материки, пустыни, травы, —

И только смайликов поганое мурло

Осталось жить после вселенской той потравы.

И вот в потоках раскалённой лавы,

Подскакивая на стремнинах, смайлики плывут.

Осклабившись зловеще или с хохотом безумным,

Настойчиво его к себе зовут…

Но пишет номер свой в блокнот Татьяны.

Однако беспокоится он зря:

Она надоедать ему не станет.

Его аккаунт – лишь аксессуар

Для тайного интимного театра:

Того, что соткан из мечтаний о любви

И будущем. Татьяна лишь мечтает,

Но нет ещё в нём образов конкретных,

А лишь подобие каракулей наскальных…

Но вот уже в театр одной актрисы

Вошёл актер второй…

Уехали. Уж вечер.

Татьяна к ужину спустилась. Нетерпенье

Владеет ею: как прожить четыре

Часа до сна, мечты, до своего театра?

Сидит надувшись Ольга.

Неспокойно

И ей: ни на одну из эсэмэсок

Ей Ленский не ответил в этот вечер,

И даже на последнюю

Как дела, малыш?

Ни слова.

Что, если в бар зашёл и в туалете

Девчонку разбитную взял и трахнул,

И вот теперь молчит?!. А то нахально

Кого-то снял он в злачном переулке,

Иль просто шлюху в кабаке на пляс Пигаль,

Куда порядочные мальчики не ходят…

И думает она: уж лучше б было

Услышать мне, что в клочья размололо

Его составом, с рельсов вдруг сошедшим,

Или в заложники он взят был террористом…

А воспалённое воображенье ей рисует

Развратные и страстные картинки:

Что, если он с двумя захочет

Девчонками позабавляться – будет

Она второй? Нет. Будет первой!

Какую б позу предпочесть девчонке стильной…

Потом узнает Ольга: позабыл он дома свой мобильный.

Татьяна же горит от нетерпенья:

Ей хочется скорей перенести

В свой комнатный мирок ушедшее виденье…

Но сколько же часов ещё должно пройти

До той поры, когда погасит мама лампу?

Два клона матушки своей – две маменькины дочки…

Тут – без подробностей. Поставим лишь три точки…

А мальчиков поезд увозит в Париж.

И Ленский трещит так долго…

«Послушай, дружок, что ты там говоришь?»

«Скажи мне, ну, как тебе Ольга?

Я знаю – ты много всего пережил,

И разочарован во многом;

Любовь называешь пустой тратой сил,

Но судишь ты жизнь слишком строго.

Скажи же – не правда ль, прекрасна она?

Красива, мила, и умна, и стройна?»

От затрудненья не нашёл Евгений лучше,

Зевнул в ответ и широко и звучно,

И только выдавилось из него:

«Ну, ничего она… эх, брат… да ничего».

Лицемерить Евгений не может. Но и доверия друга потерять не хочет.

Смотрит он грустно на Ленского сладкую рожу:

Друг ему Ленский – но истина, право, дороже.

«Да я ведь её толком не разглядел…

С Татьяной провёл я весь вечер.

Успели мы с ней обсудить сотню дел,

Пока наслаждались вы встречей».

«Дружище, прости!

Я оставил тебя.

Но так поступают, чертовски любя.

А вы с ней, наверно, скучали.

Сидели и просто молчали?

Но я – о своём…

Да скажи от души —

Не правда ль, мы с Ольгою так хороши…

Ты видел нас с Ольгою вместе?»

Евгений глядит свысока на него.

Слабак… «Она – именно что ничего;

И ноги, и уши на месте;

Но всё же скажу без обмана —

Будь я тобой, мне б нравилась Татьяна».

Тут уже разговор не клеится.

Ленский распутывает шнур у наушников.

Евгений думает: перемелется.

Просто я ненавижу двурушников…

Сочувствия требует дружба,

Но истина честности требует…

«Не думай, что я… ну уж бы…

Нет. Плохого выбора не было.

Тебе Ольга подходит, ты – ей…

Я же просто говорю: может, странно, —

Мне понравилась эта Татьяна…»

Тут едва слышное объявление по всему составу:

Хотя здесь остановки нет,

Поезд остановлен. Подозрительный предмет или несчастный случай.

Скоро отправится дальше.

Тут вспоминает Евгений, что станция есть «Милосердье»,

И рассыпается вдруг в комплиментах таких неуклюжих,

Что, если бы в мире был конкурс

на самый дурацкий подкат,

он бы поставил сейчас

рекорд планетарных масштабов.

Ленский же хмуро молчит, играя в айпод… И так до Парижа.

Но…

Час прошёл, идёт второй —

И оттаял Ленский мой.

Снова стал живым, весёлым:

На углу – кабак с танцполом!

Сахар, мята, битый лёд,

Ром и лайм зелёный, —

Вот и снова он поэт,

По уши влюблённый!

Не по вкусу Ольга? Что ж…

Вот они, разумные!..

Но ведь этим и хорош:

Говорит, что думает!

А Евгений пьёт дайкири.

Пусть всё сложно в этом мире!

Хоть ему и танцы – вздор,

А прекрасный он танцор.

И девчонки ничего…

Как весь мир качается!

Ленский хлопает его,

Где спина кончается.

Тетя старая учила

Малыша Евгения:

Отдыхай разумно, милый,

Но без вдохновения!

(Годы пройдут,

И Евгений, хоть редко,

Но вспомнит подчас это лето,

Лето взрывное и терпкое,

Пролетевшее как комета,

И поезд, вставший в лесу,

и внезапную Ленского хмурость,

Тот весь как тесто обмяк,

А Евгений подумал: вот дурость,

Как миг безмолвия тот мог встать между ними —

Ведь было отлично?

Нет – то предвестье трагедии,

Словно в театре античном.

Тронулся поезд судьбы,

казавшейся слишком счастливой,

Миг тишины нежданной сменился

рёвом локомотива.

Но тот миг молчанья —

он неизбежен был, чтобы

Судьбы ледяное дыханье

они ощутили оба.)

Это называется трагической иронией. Я хочу заострить на этом ваше внимание, чтоб вы поняли, как ловко история сварганена. Как тут реальность даётся внарезку в соответствии с законами фикшена. Заметьте, я вовсе не хвастаюсь – ведь не я это придумала.

А что до вдруг иссякшего фонтана,

И Ленского – в душе теперь он вечно хмур,

И ледяной зимы безмолвье между ними —

Ещё всё это ждёт нас впереди.

Пока же – Ленский счастлив и послушен,

Евгений – равнодушен,

А сестры ждут, поклёвывая ужин.

Всё вроде к лучшему, есть летний зной и тень,

И юноши у них бывают каждый день.

Вот Ольга с Ленским удаляются вглубь сада;

Оно естественно – чего ещё им надо?

Онегин же с Татьяною вдвоём;

И никакой проблемы в этом нет —

Ему Татьяна вовсе не противна.

А ей всё это – диво-дивно:

Кто этот человек? Загадочный кентавр,

Или красавец-фавн?

А то волшебный принц?

Как бы там ни было,

Уже установился ритуал:

Едва услышав лёгкий скрип калитки,

Вскочила Ольга и берёт под козырёк;

И Ленский входит первым в садик счастья;

Он с новой песней. В ней немало строк,

И, чтоб прочесть их Ольге, удалиться

они должны в укромный уголок.

Евгению ж с Татьяной остается,

Усевшись в тень, о книгах рассуждать.

И о кино, и о поэзии немного,

Да обо всём… Отставить все фантазмы

Приходится Татьяне – ибо он

Сидит пред ней живой, какой он есть…

Но разговор не клеится сначала.

Слова никак нейдут;

Неловки оба:

Мешает хрупкость ей, ему – бахвальство.

И выражений нужных подобрать не могут,

Хоть и одновременно говорят,

Кто в лес, кто по дрова, перебивая

Друг друга беспардонно и смущаясь

Потом…

И так знакомятся всё ближе…

Всё «но» да «кажется» или «не надо»,

Но постепенно, как в игре в микадо,

Где их лёгкие, озорные мысли стянуты палочками,

Они постепенно и осторожно учатся эти палочки вытаскивать,

Отпуская на свободу и мысли, и слова:

И вот уж кружатся и мысли, и слова,

Летят снежинками, ложатся друг на друга,

А у Татьяны ямочки на щёчках —

Как много знает умных он цитат,

И губы так похожи на кавычки!

И уж она подстерегает

То колдовство поэзии, что в них

Заключено:

Нет. Дух твой не из бездн не так он горек Бросок костей случайности не отменяет Жизнь – то, что происходит. Пока ты сам планируешь другое Твои глаза – они моё Перу моя Голконда Индия моя Ребёнок – о чудовище, содеянное взрослыми из своих же сожалений…

Евгений знает десятки таких цитат; память усердно подсказывает их ему, тщательно расставив по полочкам, под грифом «прочитано».

Ему очень нравится пользоваться этой способностью, чтобы блеснуть в обществе; но почему же с Татьяной всё иначе – на неё эти цитаты не то чтобы произвели глубокое впечатление – нет,

Ей как будто нужно время их обдумать,

Схватить смысл и изучить его,

Он даёт ей цитаты в скорлупе,

А она её для него раскалывает, и слова предстают очищенными.

И вот Татьяна размышляет вслух. А на её ладони – жучок или муравей…

Все букашки Татьяне послушны:

К ней слетаются, быстры, воздушны,

И садятся ей на ладошки,

Чуть заметные лёгкие крошки,

Блестят брюшки, танцуют их ножки,

А разноцветные спинки

Словно на детской картинке.

И жуки все Татьяне подвластны:

С голубой спинкой жук или с красной,

Муравей или божья коровка —

По ладошке как бегают ловко!

А Евгений мучительно ищет ответ на вопрос: что интересного она находит в этом марафоне микроскопических существ? Ей нравится, когда ей щекочут ладонь?

Да нет же – ведь насекомым свойственно настойчивое стремление найти прямой путь и по нему бежать до цели; решение простое и ортоскопичное. И, должно быть, это зрелище помогает ей формулировать мысль. У неё иные мысли и иные чаяния в жизни; Евгению нравится, как она их формулирует – неожиданно и непоследовательно.

Да поглядите только – сядет у оконца

И смотрит на букашек; нет, она

Не думает совсем, что будет взрыв на Солнце,

И вся Земля им будет сожжена…

Понимаешь, моя тетя… она внушает мне, что молодостью нужно пользоваться… А я думаю – это нехорошо и немного фальшиво; не знаю как для тебя, но я не могу пользоваться молодостью нарочно, это для меня непосредственно сейчас, я только позже смогу себе сказать, как для меня был важен этот миг. Но сейчас, в самый этот миг, я в нём живу, каким бы он ни был, и по-моему, это мучительное чувство. Но речь не о тебе.

Уже давно мучительным Евгений,

Как и полезным, не считает ничего;

Но чувство странное преследует его —

Не хочет рушить иллюзорных впечатлений,

Не хочет говорить, что всё кругом тоска,

Потеря времени, мечты и небылицы;

Так думает он с видом бодрячка

И милосердием своим гордится.

И вдруг Татьяна заставляет его сорваться, спросив: «А чего бы ты хотел добиться в жизни?»

Он раздраженно отвечает, что ему, в сущности, плевать: ничего особенного он делать не хочет, потому что всё кругом занудство и отстой.

Это удивляет Татьяну:

«Но, Евгений, разве у тебя нет желания совершить в жизни что-нибудь этакое… раскрыться, наконец… и чтобы тебе самому это нравилось?»

«Мне ничего не нравится». «Ничего?»

«Ничего». У Татьяны расстроенное лицо. «Ничего-ничего?»

И даже здесь сидеть, со мною споря?

Так думает она, спросить не смея вслух

Тебе со мною скучно?

«Но… как же… ведь общение с людьми,

и путешествия – ведь это так прекрасно!»

Евгения немного занесло;

он говорит: «Но, знаешь, ведь тоска

Не место, из которого сбежал —

и можешь дальше жить, довольствуясь собою;

нет, от тоски нигде, нигде не скрыться;

она преследует от утра до утра;

у англичан есть сплин, у русских есть хандра…

Везде, во всём тоска».

Вот уж открытье так открытье.

В Евгении – такая пустота?

Зачем же он скрывал её так долго?

Молчит она. Он что же, депрессивный?

И помышляет о самоубийстве?

Слыхать ей приходилось уж о тех,

Кому противно всё, о мизантропах.

Но получается – всё это время

Он сдерживал невыносимое желанье – зевнуть?

Евгений видит, как её он огорчил,

И хочет обратить всё это в шутку;

Вот комплиментами заговорил

И улыбнулся, улучив минутку.

«Мне не понравился, Татьяна, твой вопрос,

Меня уж им родители достали;

И что они во всё суют свой нос?

Кем стану я – уже не их печали.

(Простим его, читатель, это ложь.)

А путешествовать… я к Огненной Земле хочу или подальше

(и снова ты, Евгений, нагло врешь!),

И всё-таки не всё мне в жизни в лом:

Как хорошо здесь, в садике твоём!

(вздохнула тут Татьяна с облегченьем),

Как будто б, – с пафосом добавил он, —

Особый здесь царит антициклон,

И от хандры достойное леченье —

Здесь поневоле весел станешь, как войдёшь.

И никакой английский сплин сюда не вхож».

Вот так идут за днями дни; Татьяна

Любовью счастлива; Евгений же теперь

Её находит всё забавней и забавней,

Оригинальней, необычней, своенравней.

И спрашивает он себя: как мог

Сей кукольный, игрушечный домок

Мечтательную породить идеалистку,

Девицу тоненькую как игла,

А рядом с ней сестра… ну до чего пошлà:

В майспэйс аккаунт завела,

И аватарка – Одри Хепбёрн («Завтрак у Тиффани»).

Ведь вправду думает: так элегантней и желанней!

Притом Евгений в эти послеполуденные часы,

Болтая с Татьяной, отнюдь себя несчастным не чувствует.

Для Татьяны же это вроде фитнеса серьёзного уровня:

Его приходы её опустошают,

как тренировки,

Зато укрепляют мускулы сердечные и подвздошные.

Каждое утро думает о Евгении,

Но с олимпийским сердцебиением:

Словно составляя пазл из маленьких кусочков:

Вспоминая его запястья, ногти, колени.

Пазл «Евгений».

От каждой части пазла – и сладко и больно немножко, и остро, как после перца; как будто пальчики-крошки легко ущипнули за сердце.

И в полдень она думает о Евгении,

Но пульс уже как землетрясение;

Будь сердце трактором – вспахало бы землю.

А буром подводным – добыло бы нефть,

Притом всю,

какая только есть в мире.

Вот наконец он является. А у неё в душе

Такое Евгениев нагромождение,

Не знает, какому отдать предпочтение,

Адский напряг, исступленье, смущение,

И снедающее её возбуждение.

Так что и ночью – думы о Евгении,

Некуда деться, они – наваждение.

А поскольку в темноте никто ничего не увидит – то случается самое худшее: в глотке пересыхает, кожа холодеет и потеет, становясь мокрой как у рыбы, зато лоб горяч как раскалённый камень; а на руках восстал эскадрон светлых волосков.

Вот чем чреваты полночные бдения!

Впрочем, Татьянино воображение

Как немое кино: в нём одни затемнения.

Каковы же бденья этого порождения?

Бюстгальтер на ней расстегивают руки Евгения

Затемнение

Ключицы её касаются губы Евгения

Затемнение

Ремень он расстегивает без стеснения

Затемнение

Тут, по сценарию, свет возвращается и —

Укрупнение

Завтрак на следующее утро. Потом они мирно беседуют в садике, оба зная, что между ними кое-что было… но больше этого не знает никто.

Затемнение/освещение/затемнение/освещение

Как чистотой девичьих грёз не восхититься,

Не умилиться и не прослезиться!..

Ночь коротка; Татьяне спать пора —

Она ж заснуть не может до утра.

В головке закипает и мутится;

Она тоскует и немного злится —

В ней облик милого двоится и троится:

Один Евгений ловко волосы пригладил.

Другой очки на нос удобнее приладил.

Такой живой и разный – как в кино…

И, лишь к рассвету позабывшись кратким сном,

Она и тут о том же, об одном —

Закрыв глаза, и робко и устало

Рукой неловкою ласкает одеяло…

И снится ей волшебный магазинчик.

Туда б охотно заглянул и ты!

Полезнейших в нём много есть вещичек,

Но главное – там продают мечты.

В том магазинчике Татьяна и жилец,

И – одновременно – клиент и продавец.

– Приветствую, мадам, я хотела бы, если вы не против, граммик красоты Евгения. Ну, вот хоть родинку с его шеи. Да-да, как раз эту самую, похожую на горошинку перца. Спасибо.