Ужель та самая Татьяна?

Ленского секундантом…

Ох, Ленский!.. Согласился б или нет?

О нём не вспоминал я столько лет!

«Мне пора. На девять

Заказ кабинета…»

Татьяну в библиотеке ждёт кабинет.

Помахала рукой. Прощальный привет.

«Было очень классно увидеться, прям приятно…»

Отрадно. Ну ладно.

Расцеловались. Запах сигарет,

Ещё духов, морозца, бергамота.

«Меня ждёт работа.

Читать про Кайеботта…»

Что за фамилия у этого идиота

И Евгений видит

Как спускается Татьяна

По лабиринту лестниц

А навстречу ей

Радостно бросается ветер

Озорник-ветер

Шаловливое дитя

Архитектурной причуды

Опустошённый и усталый, мой Евгений

Готовился, откланявшись, уйти,

Как вдруг заговорил с ним бёркианский гений

Велеречиво: «Нам не по пути?»

Как радио сладкоголос

Картав немного и немного в нос

Жемчужны речи переливы

Пронзительны а то игривы

Да чтобы чёрт тебя унес.

«Не вспомню, говорила ль мне Татьяна,

Месье, где и когда встречались вы».

«Приятелем я Ольги был когда-то,

Сестры её», – отрезал тут Евгений,

Стараясь дать ответ в таком же стиле,

Но, кажется, промазав глупо мимо.

«Чем дольше дружба, тем честней: в ней нет обмана;

Скрывать не стану – мне мила Татьяна.

У многих аспиранток был успех.

Но для меня она милее всех.

Зажгла огонь в моём потухшем сердце, вскоре

Став маяком моим в житейском море;

Мой светлячок, вцепившийся в гранит,

Огонь во тьме, что пылко так горит…»

Никто внимания не обращает вроде…

Признание в любви?

При всём честном народе!

Уж лучше б на всю площадь крикнул он:

Люблю Татьяну я! В Татьяну я влюблён!

«Знакомством с вами я польщён весьма…»

Да не совсем же он сошёл с ума?!

Зачем он мне про это? Ах, ну точно:

Подлец,

Он мучает меня, и мучает нарочно.

Тот снова за своё – сладкоголосо и барочно:

«Тоскливо жизнь моя текла,

И думалось мне: радость я утратил совершенно,

Пришла пора уйти – достойно и степенно;

Не юноша, – о, повидал я свет, —

И вдруг Татьяна разом озарила

Всю жизнь мою…»

«Вот Ленский был поэт,

– Евгений размышлял строптиво, —

Не то что этот старикан-дурила.

Поэтов столько развелось не в меру говорливых…

Так он с ней спал?»

В девять утра такие вопросы

Задают себе только молокососы.

Но хоть Евгений не молокосос,

А для него это главный вопрос.

Так он спал с ней или нет?

И тут обрушился мильон терзаний

И тысячи незаданных вопросов

Пока Лепренс всё про любовь талдычил

В классических александрийских виршах

И даже не спросила, где я, что я, чего достиг я в жизни наплевать ей

Иль просто ей давно я неприятен

Что, в сущности, естественно – сурово

Я с ней когда-то обошёлся очень

Так спит она с ним или нет

Проклятье

Я сам не помню что тогда сказал ей

«Татьяна милая…» нет, нет, гораздо хуже

Ни разу не назвал её я «милой»

Какой мудак

О милая поверь

Я был пародией тогда

На самого себя теперь

Она такою не была

Как измениться так смогла

С чего так изменилась, а?!

Но хороша каков прикид

Улыбка и прекрасный вид

А он с ней спит

Так он с ней спит?

А ты из-за зубных пластин

Не разглядел души кретин

Да разве можно влюбиться в женщину всего за полчаса

Или это любовь-воспоминание?

Ведь не был я в неё влюблён тогда

И был весьма придирчив я тогда

Да был ли человеком я тогда

Мне б хоть вспомнить что я ей сказал в тот злосчастный день

Надо точно вспомнить

Она должно быть ждёт моих извинений

Но не могу же рассыпаться в извинениях через пять минут после того как встретились

Не видевшись до этого десять лет

Да ещё прямо в метро

Уж не схожу ли я с ума из-за пустяков?

Такою же была тогда

Она с ним спит?

Неужто да

А если я продинамлю дедушкины похороны – это вообще кто-нибудь заметит? Да, мамуля заметит – мне ведь ещё речь произносить.

Семейный круг упёрт

О чёрт!

Да ведь она уже в библиотеке.

Догнать – быть может, ждёт она, чтоб я позвал её…

Нет, пусть сама звонит

Раз он с ней спит ах он с ней спит

В смятенье чувств несчастный мой Евгений,

И здесь его оставим мы на время,

Чтобы читателю напомнить наконец,

Где сей истории начало, где – конец;

Итак, чтоб воскресить событий стройный ряд,

Мы время повернём на десять лет назад.

2

Всё началось

В зелёном парижском предместье,

Ни богатом ни бедном —

Тут в лего-домике живут

две сестры с мамой —

Ольга и Татьяна.

У этой маленькой драмы

Есть и четвёртый игрок —

По прозвищу Ленский;

соседский сынок.

На самом деле его зовут Леонар,

и с ним неладно:

он увлечён сочиненьем стихов,

И это взрослым досадно.

«Ну, не Верлен… Ну, не Рембо».

«Поэтом стать тебе слабо».

«Ты наловчился – но ведь ловкий трюк

Ещё не есть поэзия, мой друг…

Уж лучше бы классическим стихом писать ты научился!»

Соседи вторят им: «Вот-вот —

Блажь детская. Она пройдёт!»

Но Ленский чувствует себя в ударе,

Стихам подыгрывая на гитаре, —

Каждый стих не то рэп, а не то – недорэп:

Ведь он не Верлен, не Рембо.

А Ленский с Ольгой спит; и любит его Ольга.

Обоим только по семнадцать лет.

Он пишет ей нелепые признанья.

Представьте, я храню их до сих пор —

Они мне нравятся, смешны, наивны…

Но не только.

В них сладкая печаль о том, что так прекрасно

Казалось нам в былые наши годы,

Высокопарность клятв, слов нежных неуклюжесть,

Немыслимость посылов, их безумство, —

Что уксус разума, на прожитом настоян,

Зальёт перебродившим сожаленьем, —

Смешны анафоры, гиперболы раздуты,

А уж метафоры… от них – зубовный скрежет.

А ведь казалось, сладкие слова так нежат,

Как будто всё вокруг – ничто, и лишь любовь

Одна царит повсюду, и её лишь

Мы слышим нежный шепот, и читаем

Стихи… грассируя и с жутким придыханьем.

И всё ж уста слова лепили, как статуи…

«Люблю тебя, Ольга, люблю!»

(Так начинаются

Почти все послания Ленского.)

«Люблю тебя я, как безумец / своё безумье любит. / Каждый миг любого дня / одна ты в сердце у меня. / По крышам ли брожу – гляжу ли на луну – / а вижу лишь тебя, тебя одну. / Я облаков касаюсь головой – / и тут передо мною образ твой… / Как помню я счастливые деньки, / Когда мы бегали наперегонки…»

(Как неправа была его родня, за дурновкусие его браня. Преуменьшать достоинства детей – для взрослых это из любимейших затей. А уж подростков… что там говорить – уж тут родители готовы во всю прыть… Вообще-то он владел классическим стихом и с творчеством Рембо неплохо был знаком.)

«…в том нашем садике счастливом у реки, / – ещё тогда все детские мечты сводились к нежному, пугающему: «ты!» / О суть существованья моего, / – как нетерпенья пылко естество! / Живу тобой, как пьяница вином, / Как для поэта жизнь в стихе одном, / так для меня: люблю!.. / и знаю только, что умру, / коль нам расстаться суждено».

Он шлёт ей письма на бумаге,

Иль в сообщеньях электронных

иль в смс – такой вид связи, да,

ещё чрезмерно дорог был тогда,

В 2006-м…

Куда приятней и дороже

все нежные слова шептать, на Ольгиной подушке лёжа,

Вдыхая аромат девичьей кожи,

А между ног – как будто бабочек полёт…

Над головой – мансарды низкий потолок,

Так душно, и жара не в прок,

И снова слиться жаждут оба…

А ниже этажом живёт Татьяна.

Ей минуло четырнадцать. Она

В толстенные романы влюблена,

Читает их запоем и читает

читает

читает читает читает читает

запоем читает запоем читает

запоем читает

читает запоем

читает читает читает

сестер Бронте, Джейн Остин, Золя, Бориса Виана, Арагона, Шекспира,

«Гордость и предубеждение»,

«Грозовой перевал»,

«Пену дней»,

«Дамское счастье»,

«Ромео и Джульетту»,

«Унесённых ветром»,

и др.

Кто бы ещё это всё прочитал.

Всего такого начитавшись, девушка мечтает

О трепетной любви мужской – и вот,

Присматриваясь, словно размышляет:

Да кто ж ей сердце наконец-то разобьёт?!

К Татьяне чувствую живейший интерес:

Ведь старомодный вкус девиц – не для повес!

Её запрос, как видите, не мал:

Каков же он, Татьянин идеал?

Он не любезен и слегка жесток,

И романтичен, испытал злой рок,

И потому лишь поначалу строг:

Но, только увидав Татьяну, сразу он

Взволнован, скажем даже – вдохновлён

И добродетелью её, и красотою,

И сам смущён, что уж в неё влюблён.

Но пусть любовь их станет непростою —

Препятствия, и приключенья, и обман:

К примеру, пусть будет и другой мужчина…

Сперва казалось ей: какой он милый, и тут он захотел её взять силой; но не успел злодей наделать чёрных дел: осталась девственною плева, и хоть оторван поясок, но обнажившийся сосок прикрыл поспешною рукой её спаситель in extremis, – тот самый, что суров и строг; и вот её ведёт он в ЗАГС ликуя – а добродетельность Татьяны торжествует, и лживый посрамлён порок,

Но тут

Как раз вмешался рок

Как! Он женат…

(Конечно, уж давно и несчастливо —

Иначе нечего тут и воображать:

Татьяна быть должна его любовью первой,

Единственной за все суровые года —

Ведь больше никого и никогда

Он не любил: ему трепали только нервы.)

Такого не слабо иметь милого друга —

Но тут на сцене появляется супруга

И хочет пристрелить обоих —

Бах!

Татьянин муж совершает одно неловкое движение рукой – он ранен – кровь течёт рекой – отважная Татьяна, пустившись на хитрость, обрушивает на голову жены люстру или карниз – отрывает от платья лоскут и перевязывает рану.

Тут восхищённый муж непрестанно признаётся ей в любви.

Вот тема. Вариаций – миллион.

Сама Татьяна в изумленье

От пыла своего воображенья.

Но в школе имени Пушкина, где учится она,

Нет никого, кто бы любви такой

Достоин был сполна.

Им это не грозит:

Не та величина!

тупые! ну тупые!

и как всех достают: девчонкам руки вечно

ниже спин суют

ведь на уме одно… незрелые, хоть мнят себя крутыми

а как же тупо ржут!

и на уме одно… серьёзно говорю, одно

как мне смешны они

Тут девочки ей как-то говорили

Об опущении яичек.

И постановили, что мальчишек

Эта минула ступень

Развития. На том и порешили.

Ещё на том, что девочки умней.

Но вдруг однажды всё меняется.

Под зелёной сенью пригорода появляется Евгений.

Откуда он такой?

Он из среды весьма обеспеченной,

Семья давно живёт в Париже, но корни строгие,

провинциальные – нормандские,

Католические и аристократические.

И он любимчик трёх своих сестер.

Учился в частных школах многих.

Нет, он не первый ученик,

Но говорят: «Таким открыты все дороги».

Иначе говоря, родители его ещё мечтают,

Что «детство в заднице недолго поиграет»

(цитируя слова его отца)

И он постигнет ценности ученья и труда

(а это уже мать – она не так груба);

И сдаст ЕГЭ, быть может, а когда-то,

он станет премии престижной лауреатом.

Ответ Евгения – молчанье ледяное.

О нём сказать могу всего одно я:

Сей юноша изящный, благородный

Страдал болезнью слишком старомодной;

Недуг хоть у него всего один,

Зато с названьем громче всех:

вселенский сплин!

И вот Евгений, полон скорбью мировой,

Ходил от этого почти как неживой,

Изведал в жизни всё печальный сибарит:

Премного ездил, чтоб познать, на чём стоит

Сей мир, и наконец решил, что всё – добыча тлена;

Познал лукавых ветрениц измены;

Писал эссе и рисовал картины —

Без вдохновенья, лишь для мусорной корзины;

Курил и пил, играл и вкусно ел —

И наконец весь мир ему осточертел.

В чём жизни смысл, раз смерти всё подвластно? —

В семнадцать лет решил философ наш несчастный.

Сама наука говорит: наш мир умрёт,

И солнце, растекаясь лавой, всё сожжет.

И думал он: я понял в жизни то,

Что ничто – это всё; а всё и есть ничто.

К чему ж тогда стремления?..

И вот

Пред выбором его поставил сплин вселенский:

1) покончить ли с собой;

2) всё лето вместе провести зовёт друг Ленский.

Но, поразмыслив здраво (что случалось с ним порой),

Решительно Евгений выбрал пункт второй.

Ведь Ленский – друг его единственный.

Познакомившись по переписке на форуме, они после этого встретились;

И он понравился Евгению тем, что, как и он сам,

С реальностью на «вы» принципиально;

Живёт метафорически,

Не обращая внимания на бытовые мелочи,

Посягая на трансцендентальное,

Страстно желая любить – и творить,

Лирику с драмою – соединить,

Он всегда на пределе и полон воодушевления —

И, стало быть, полная противоположность Евгения.

И вот в богатой квартире восьмого округа

Наступает жаркий июль. У Евгения сплин…

Повсюду мебель дорогая,

Повсюду бархат голубой,

– И предки недоумевают:

Дитя моё, да что с тобой?

И тут он сообщает им, что сделал важный выбор: нет, им пока что не придётся провожать его в последний путь – лучше пусть проводят его в гости к другу в парижский пригород.

«Пусть воздухом подышит, – думают родители со страхом. —

Всё лучше, чем в фамильный склеп поставить урну с прахом…»

«Я в сумку сунула тебе для развлеченья, —

Maman сказала, – книжечку, мой друг,

Своё о ней потом мне скажешь мненье:

“Учебник политических наук”».

Приехав к Ленскому, Евгений замечает,

Что друг его в одном души не чает,

И имя лишь одно навязчиво преследует его:

Ольга Ольга Ольга Ольга Ольга Ольга Ольга Ольга

И хоть Евгений всякую любовь считает глупой,

Ему такая одержимость девушкой нова:

Но, восхищаясь, он толкует про себя,

Что и до сей любви однажды доберётся

Пылающее солнце, растечётся

И чистую, как свет в окне,

Ее сожжёт с всем прочим наравне.

Как ни крутись, живая круговерть, —

Нет смысла в сущем, впереди лишь смерть.

А значит, в этом тоже нету смысла…

Евгений счастлив: вот и подтвержденье мысли,

Что всё живое мёртвым стать обречено

И, стало быть, бессмысленно оно.

На следующий день Евгений,

Кивая Ленскому в ответ,

Идёт с ним к Ольге – восхвалений

С утра пораньше весь букет

Прослушав заново;

да ладно: всё так пресно —

А это, может быть, и вправду интересно:

Что там за нимфа Ленского с ума

Свела…

А Ленский – как он жаждет

Услышать друга слово!

С каким восторгом хвалит он её,

Красавица, блистательна, чудесна…

(Но так торопится ещё и потому, что уже три дня между ними ничего не было и желание не даёт заснуть.)

Евгения таким не удивишь:

Да в жизни пруд пруди романов этих…

И, надевая тонкие очки

На маску вежливого равнодушья,

В конверсы белые обувшись, он,

Зевая, в сад выходит.

Их там ждут:

В юбке-шортах и босоножках – Ольга,

Татьяна – влипнув в книгу, как обычно.

Почтительный поклон отвесил Ленский.

«О дорогие дамы…» Ольге ручку

Поцеловал, Татьяну чмокнул в щёчку.

Евгений сухо поклонился. «Я в восторге».

Это он-то, который никогда и ни от чего не был в восторге!..

«Мне правда очень приятно», – так сказал он,

Хоть созерцание двух барышень уездных

С худющими голыми ногами,

Потягивающих вяло кока-колу

В садике летнем под жужжанье пчёл,

Под исполинским париком лаванды,

Ничуть его не впечатлило…

Красиво, мило – это правда; но

И это будет солнцем сожжено!

Уединившись в маленькой беседке,

Читает Ленский мадригал соседке

(«Люблю тебя, Ольга, люблю!»),

Евгению же светскости закон

Предписывает развлекать Татьяну.

«Что ты читаешь?» – спрашивает он.

«Принцессу Клевскую».

«Занудней не могла найти», —

Так про себя подумал, вслух сказав другое:

«Я не читал. Расскажешь?»

Евгений придаёт серьёзность взгляду.

Татьяне ж лучшего не надо:

Она, уже прочтя с десяток раз

Печаль незавершённого амура

Принцессы Клевской – герцога Немура,

Готова излагать её хоть час.

(«Да в этой книге, кажется, нет даже ничего неприличного», – ага! – Евгений начинает и сам что-то вспоминать!)

А в общем-то, совсем не скучно слушать было…

Но вот умолкла, и Евгению черёд

Развлечь её. Решил Татьяне

Он рассказать про жизнь свою,

Прикрасив и подробности придумав…

«Сбежал я из Парижа, где мой дядя

Недавно умер…»

«Ужас!» – перебила

сочувственно Татьяна. – «Не расстраивайтесь слишком,

Никто другого от него не ждал.

Ему взбивать подушки – что за радость?

И чаю вечерком ему в постель.

Лапсанг-сушонг – другого он не пьёт,

Лишь этот, с запахом копчёной лососины.

Большой начальник был он – гендиректор

Завода не простого – нефтяного,

Четырнадцать или пятнадцать скважин,

И семьями безжалостно губил

Пингвинов. Что уж говорить о стаях чаек,

О крошечных мальках и о моллюсках!

А уж тюленей, а бельков, Татьяна!

Бельков душил на берегу он лично.

Как сожалеть о том, кто посвятил

Всю жизнь уничтожению живого,

При этом он в агонии уже

(что длилась долго, неприлично долго)

Всё звал племянников, и внуков, и кузенов,

Чтоб те пришли его благодарить

За всё хорошее, что сделал он… Вот деспот!

И что хорошего мне вспомнить о мужлане,

Который подарил мне несессер

Песочный в клетку мелкую такую

На девятилетье?

Где ещё сыскать такой пример —

На девять лет мальчишке – несессер?!»

От ужаса Татьяны сердце сжалось.

Но возбужденье разгоняет кровь…

Предчувствие… а может быть, любовь?

Она хочет взглянуть Евгению прямо в глаза – но словно спотыкается о его смелый взор; нос с лёгкой горбинкой, на нём – тонкие очки в черепаховой оправе, к лицу пришпилена кривая улыбка… а какие красивые глаза (русской голубизны – думает Татьяна: голубизны дворцов, покойно спящих на ослепительных подушках снега) … как ей нравится, что у него привычка класть ногу на ногу, и ещё многое в нём нравится. И сильный треугольник плеча под рубашкой,