Надеваю на себя его футболку, укутываясь в свежий аромат кондиционера с тонким шлейфом его туалетной воды, и поджимаю босые ноги под себя.
– Выключи, пожалуйста, подогрев, а то я сейчас сгорю, – во всех смыслах этого слова.
Макс послушно выполняет мою просьбу, случайно (или специально?) задевая рукой моё бедро, отчего кожу в этом месте начинает припекать.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
И снова это тягостное молчание. Не могу думать ни о чём, кроме тишины, которая затмевает даже музыку из динамиков. Мне так много хочется узнать, но своими вопросами я теперь боюсь выставить себя в глупом свете.
– Как дела?
– Как дела?
Мы спрашиваем друг друга одновременно, и спустя пару секунд оба прыскаем от неловкого смеха.
– У меня всё в порядке, – решаю ответить первая. – Думаю, как мне быть дальше с учёбой и работой.
– А что с ней? – Макс, наконец, поворачивает голову ко мне, мельком бросая взгляд на мои обнажённые ноги.
– Я всё равно не принимаю никакого участия в расследовании. Зачем это всё?
– Лили, – он упирается затылком в подголовник и прикрывает глаза, как от усталости, – я сам не думал, что дело примет такой оборот, понимаешь?
– Какой такой?
Он открывает глаза и, глядя в потолок перед собой, продолжает:
– Думаю, у Демона есть сообщник. И он – явно изощрённый псих, которому нравится водить полицию по ложному следу.
– Тайлер? – выдвигаю предположение.
Макс насмешливо фыркает.
– Этот кретин – последняя спица в колеснице. Владелец эскорт-агентства просто отстёгивает ему процент за то, что тот находит ему потенциальных работниц. Он ни к чему не принуждал девушек.
– А владелец что? Его проверяли?
– Его вызывали на допрос, – презрительно кривит рот. – Он заявил, что у него приличное заведение, а что там делают его «модели» помимо контрактных условий – не его дело. В общем, со дня на день ждём ордер на обыск, чтобы проверить всех клиентов.
– Почему ты думаешь, что мне угрожает опасность? – плавно возвращаюсь к началу разговора.
– Я не хочу испытывать судьбу, понятно? – снова обращает на меня свой свинцовый взгляд. – Прости за то, что наорал на тебя тогда.
– Ты про волейбол или про вчерашний вечер?
– Тогда дважды прости, – опускает глаза на мои пересохшие губы, которые я начинаю облизывать от волнения. – Так было нужно, – добавляет уже тише.
Только хочу спросить, кому так было нужно, как начинает звонить мой телефон. Мелисса.
– Алло.
– Лили, милая! Выручай меня! Пожалуйста-пожалуйста. Умоляю! – безостановочно тараторит подруга с паникой в голосе.
– Что случилось? – выпрямляюсь на сиденье, готовясь к худшему.
– В нашем пентхаусе настоящий всемирный потоп! Крис, как всегда, не дома. Я жду рабочих, а детей забрать из сада совершенно некому!
– Да, без проблем. Их когда нужно забрать?
– Десять минут назад, – я слышу на фоне какой-то всплеск и последующий вскрик Мелиссы. – Я предупрежу Фредди, что ты их заберёшь. Спасибо огромное, Лили!
Фредди – это кличка воспитателя, которая приклеилась к ней благодаря фамилии.
– Мел, я в пробке длиной с анаконду. Скажи ей, что я задержусь. Мы ползём со скоростью ленивца.
– Да, конечно. За дополнительную плату она, наверное, и ночевать бы их там оставила, но они разнесут всё здание, ты же знаешь.
Хихикаю, представив эту картину. Эти двое держат в страхе весь детский сад. Будущие гангстеры, ей Богу.
– Лили, и ещё кое-что. Будет совсем нагло, если я попрошу забрать их к себе? Здесь льёт со всех щелей.
– Запросто!
– Я – твой должник, дорогуля!
– Да не вопрос. Будешь потом с моими детьми сидеть, – ляпаю, не подумав.
Отклоняю вызов и смотрю на Макса, внимательно изучающего моё лицо. Мел так орала, что наверняка ему был слышен весь разговор.
– Какой адрес? – спрашивает, спокойно включая навигатор на приборной панели.
Разве можно любить его ещё сильнее? Он без лишних вопросов вбивает нужное место, даже не догадываясь, на что подписывается.
ГЛАВА 24 ЦВЕТЫ ЖИЗНИ
Спустя почти час забегаем с Максом в детский сад. Зная, что детей двое, он вызвался помочь, как доблестный рыцарь. Воспитательница с говорящей фамилией Крюгер уже ждёт нас с побагровевшим лицом и слегка взлохмаченной причёской. Мы с ней видимся не впервые. Я несколько раз приезжала за мальчишками вместе с Мелиссой. Жаль не могу сфотографировать её вытянувшееся лицо при виде моего одеяния. Я же ещё шорты Кроу надела, затянув их ремнём, вытащенным из его джинсов, и кроссовки, едва не слетевшие с меня во время бега от парковки до входа.
– Наконец-то! – она скрещивает руки, выражая недовольство нашим опозданием. Несмотря на свою внешнюю строгость она нравится мне как воспитатель. Кого-то напоминает, только не могу понять, кого.
– Здравствуйте, миссис Крюгер! Как там наши сорванцы?
– Бобби ударил Джейсона кулаком в глаз, а так всё сносно.
Джейсона? Я не ослышалась? Кем бы ни был этот пацан, удар был явно заслуженным.
– А за что?
– Пусть сам расскажет, – смущённо улыбнувшись, женщина скрывается за дверьми игровой комнаты и зычным голосом оповещает братьев о том, что за ними пришли.
Макс в это время с интересом разглядывает полку с пластилиновыми фигурками, вылепленными неумелыми ручками малышни.
– Лилииии! – дверь с грохотом ударяется о стену, и на меня с воплями радости бросаются Бобби с Робертом.
Мало кто их может отличить друг от друга, но для меня они абсолютно разные. Невзирая на то, что им почти по четыре, у них уже есть собственные ярко выраженные черты. Бобби – бунтарь, вечно стремящийся куда-то залезть, что-то сломать или разобрать. Его всегда можно узнать по хитрющему взгляду, говорящему о том, что в его голове вертится какая-то опасная затея. А ещё, он то и дело норовит шлёпнуть меня по заднице, видимо, копируя своих горе-родителей. Он даже флиртующе подмигивать умеет, представляете? А Роберт – серьёзный ребёнок. Он постоянно заступается за девочек, которых кошмарит его брат-акробат. Он умеет говорить комплименты и всегда делится сладостями. В отличие от Бобби его взгляд выражает вдумчивость и здравомыслие. Но несмотря ни на что, он всегда на стороне своего брата. Даже сейчас они выбежали, держась за руки.
Вдоволь натискавшись с ребятами, отстраняюсь от них и с напускной суровостью спрашиваю Бобби:
– Кто это у нас сегодня кулаками махал?
Мальчуган хмурит свои светлые бровки и не долго думая начинает оправдываться:
– Этот дулак сказал, сто мы с Лобелтом однояйцевые близнецы! Я ему влезал и показал, сто у меня их два!
– Чего два?
– Яйца, конесно! Чего зе есё?
За моей спиной раздаётся взрыв хохота. Я сама закусываю губы изнутри, так как знаю, что Бобби терпеть не может, когда над ним смеются, но щёки уже сами по себе начинают надуваться от сдерживания неуправляемого смеха.
– Ты забыл добавить, что делал это при всех, – вставляет миссис Крюгер свои пять центов.
Бобби начинает сопеть, раздувая свои маленькие ноздри, но не от реплики воспитателя, а от того, что заметил Макса, стоящего за моей спиной. Своим гоготом он привлёк его внимание. Роберт же в это время невозмутимо переодевается в уличную одежду.
– Кто это? Твой зених?
У меня слова застревают в горле от внезапно образовавшегося кома, препятствующего вдоху и выдоху. Кем его представить? Другом? Боссом? Мой спутник выручает меня:
– Привет, дружище, я – Макс, – присев на корточки, он с дружелюбной улыбкой на лице протягивает ему руку. – Мне нравится твой подход к делу. Я бы поступил так же, – и подмигивает.
Естественно, увидев соратника в лице взрослого мужчины, Бобби в одночасье воодушевляется и вкладывает свою ручонку в его ладонь. Миссис Крюгер глубоко вздыхает, недовольная тем, что мы поощряем рукоприкладство и эксгибиционизм. Нет уж, пусть воспитанием занимаются родители.
Пока дети переодеваются, отхожу к полке с поделками, не переставая думать о том, что Кроу проигнорировал вопрос ребёнка. С другой стороны, лучше так, чем услышать ответ: «Нет». Или ещё хуже: «Конечно, нет». Пока рассматриваю странное существо, похожее на броненосца, за мной бесшумно встаёт Макс. Мне не нужно было слышать его шаги, чтобы догадаться о его приближении. Я почувствовала его обжигающее дыхание на своём затылке. По спине сверху вниз волнующей дорожкой пробегает озноб. Пока я запрещаю своему разуму не реагировать на его присутствие, моё тело живёт собственной жизнью.
– Есть идеи, кто это? – спрашивает вполголоса, случайно задевая губами моё ухо.
– Хм, сверху нечто похожее на чешую. Я бы сказала, броненосец, но лебединая шея сбивает с толку, – непринуждённо отвечаю на вопрос, никак не показывая свои истинные эмоции.
– Это голубь.
Я оборачиваюсь и упираюсь взглядом в его губы. Они так близко. До одури хочется снова ощутить их на себе. Почему у нас всё так… неопределённо?
– У него четыре ноги, Макс, – хмурю брови, по которым он шустро проводит своим большим пальцем, как бы разглаживая. Зачем он мучает меня?
– А надпись на стенде видела?
Отворачиваюсь от него и поднимаю взгляд наверх, чтобы только убедиться в его словах. Надпись гласит: «Лепим голубь мира». Прикрываю рот ладонью, чтобы приглушить своё хихиканье. И снова смотрю на монстра в своих руках. Боже, дети – это чудо природы какое-то.
– Понлавилось? Я лепил! – я догадалась, что лепил Роберт, потому что все поделки подписаны. Именно поэтому мой взгляд и зацепился за это пластилиновое создание.
– Это просто…вау, Роберт! У меня нет слов! – склоняюсь к гордому мальчишке, чтобы задать мучающий меня вопрос: – А почему у него четыре ноги?
– Стобы мог стоять! – даёт вполне разумный ответ, от которого у меня губы сами собой растягиваются от умиления.
Когда-нибудь у меня будет такой же смышлёный малыш.
***
– Тебе не кажется странным, что их зовут одинаково? – спрашивает Макс, понизив голос, пока дети резвятся на батуте.
Да, этот непредсказуемый мужчина привёз нас в развлекательный центр угостить мороженым. В итоге мы находимся здесь уже больше двух часов, давая мальчишкам возможность вдоволь наиграться, чтобы они потом уснули мертвецким сном. А самое удивительное, к ним периодически присоединялся Макс, подменяя меня, потому что мне было стыдно вылезать из-за стола в своём прикиде. Мы заняли столик неподалёку, чтобы не выпускать ребят из своего поля зрения.
– Я задавала Мел этот вопрос. Она убеждена, что Бобби – это Бобби, а Роберт – это Роберт. Ей глубоко плевать, если кто-то называет своих Робертов уменьшительно-ласкательным «Бобби».
– Забавная семейка. Я это понял ещё после того случая в «Komodo», – его губы изгибаются в весёлой усмешке.
– Это ты ещё не знаешь историю нашего знакомства, – хмыкаю.
Макс вопросительно приподнимает бровь, и я продолжаю:
– Когда я подрабатывала спасателем на пляже, ко мне подошла девушка и попросила присмотреть за её сыном, так как ей срочно нужно было отойти в туалет. Конечно, я согласилась. Особенно после слов мальчика о том, какая я «класивая».
– Это был Роберт? – догадывается Макс, улыбка которого становится всё шире по мере моего рассказа.
– Он самый, – немного расслабляюсь от чудных воспоминаний, а то последние полчаса я чувствую себя пленницей, привязанной к столбу: сижу так же прямо, и грудь будто перетянули верёвкой. Ноет нестерпимо.
– И вот, представь картину: он делает из меня песочную русалку, засыпая песком с головы до ног, и в какой-то момент я понимаю, что не чувствую на себе его ладошек. Вскакиваю от ужаса, потому что его рядом нет. Это же какие-то секунды! Я в панике начинаю высматривать его среди голопузов и нахожу, знаешь где?
– Я уже боюсь, – Макс улыбается во весь рот, готовый к продолжению.
– В океане! Конечно, там было мне по щиколотку, но это всё равно ни капли не смягчало весь масштаб ужаса, который мог произойти. Но даже это не самое страшное. – Отпиваю свой чай с лимоном и непроизвольно передёргиваю плечами от кислого вкуса. Не люблю чай, но мой визави настоял. Согреться мне нужно, видите-ли. Меня согрела бы твоя любовь, дурак.
– Давай уже, не томи, – усмехается, бросая на меня секси-взгляд исподлобья. Хотя сейчас все его взгляды мне кажутся сексуальными.
– Я схватила его и, несмотря на бурные протесты и вопли, понеслась обратно к спасательной вышке. А там…
– Мелисса с Робертом, – заканчивает за меня сообразительный Макс.
– Да! А я – с Бобби. Он всё это время резвился в воде со своей бабушкой. И я похитила его из-под её носа, – качаю головой, осуждая саму себя. – У неё сердце больное, а тут я: спасатель Малибу!
– А где Мел нашла Роберта?
– Так он сам к ней пошёл, когда увидел её, и сразу залез на руки. Она, наверное, отвернулась в этот момент. Сама не знаю, как я могла его не заметить. Но она своими глазами видела всю «спасательную операцию», потому что давилась от смеха, когда я подбежала к ней с её вторым сыном.
– Лили, ты – нечто! – Макс не на шутку развеселился, прикрывая глаза ладонью.
Я тоже улыбаюсь, но, по большей части, чтобы спрятать своё уныние. Мне всё сложнее строить из себя мисс Невозмутимость и делать вид, что я не уязвлена его отношением ко мне. Мои мысли всё время убегают к разговору с Джилл, и я пытаюсь отыскать в каждом его взгляде, каждом движении, каждом прикосновении хотя бы малейший намёк на то, что она права в своих предположениях. Недосказанность между нами витает в воздухе тягучим туманом, отделяющим нас друг от друга, не дающим как следует рассмотреть. Мы словно стоим по разные стороны непроглядной пропасти, соединённой шатким висячим мостом. И никто из нас не решается ступить на него, боясь обрушения.
Вроде бы сидим болтаем, как старые-добрые приятели, создавая иллюзию штиля, а внутри бушует ураган высшей категории. Его взгляды украдкой, когда он думает, что я увлечена разглядыванием обстановки, будто случайное касание руки лишь усугубляют мои мысленные метания. Интересно, он прикидывается так же, как и я? Со мной всё понятно, а он-то зачем это делает?
– Значит, с тех пор вы подружились? – голос Макса врывается в мои сумбурные думы.
– Не совсем. После этого они стали появляться на пляже практически ежедневно. Близнецы постоянно тусовались рядом со мной, чем была безумно довольна Мел. Она спокойно загорала на шезлонге, пока мы с детьми запускали фрисби. Думаю, будь её воля, она с удовольствием поселила бы меня с ними.
Конечно, я шучу. Просто Мелисса устала от материнских будней, а мне нравилось проводить время с мальчуганами. Даже моя спасательная команда закрывала глаза на то, что я периодически отлынивала от своих прямых обязанностей.
– Из тебя выйдет отличная мать, – произносит Макс, отводя взгляд в сторону детей.
Наш разговор сворачивает на запретную для меня дорогу и только бередит заживающие раны, но мой рот сам против воли спрашивает:
– А ты никогда не думал о том, каким мог стать отцом?
– Думал, – слегка кивает, возвращая ко мне свой потемневший взгляд. – Но я не хочу, чтобы мой ребёнок видел отца только на фотографиях и по праздникам.
– Работа на первом месте? – иронично усмехаюсь.
– Лили, я сделал свой выбор и не вижу себя в другом.
– Ясно, – с преувеличенным интересом пялюсь в пустую чашку, как будто в ней транслируют интереснейший фильм.
– Что тебе ясно? – Макс немного подаётся ко мне, укладывая локти на стол.
– Что ребёнок был бы для тебя помехой.
– Нет, Лили. Дело не в каком-то гипотетическом ребёнке, а во мне. Либо быть хорошим отцом, либо никаким, – уверенность в его тоне говорит о том, что он размышлял на эту тему не раз и не два.
Поэтому он решил обрубить нашу связь на корню? Считает, что у нас слишком разные взгляды на жизнь? Задаю этот безмолвный вопрос, глядя в его серые глаза, обрамлённые тёмными ресницами. Он тоже продолжает безотрывно смотреть на меня, будто отвечая. И судя по его следующим словам, думаем мы об одном и том же.
– Лили, я не хочу, чтобы ты делала неверные выводы. Всё, что между нами было, это…
– Макс, не надо, избавь меня от объяснений. Мы отлично развлеклись. Как ты там говорил? Мы – взрослые люди, – хочу его опередить, чтобы не чувствовать себя продинамленной.
– Развлеклись?! – довольно громко восклицает Кроу, чем привлекает внимание посетителей с соседних столиков. – Для меня это не было развлечением, – произносит уже чуть тише, задумчиво потирая брови.
– Выглядит всё именно так.
– Не знаю, что ты там себе напридумывала, Лили. Просто… – он складывает ладони домиком, упирая их в переносицу, и вздыхает. Впервые вижу его таким обезоруженным. Словно он дико от всего устал.
Молча взираю на него, предоставляя возможность закончить начатое. Я же так хотела ответов на все свои «Почему?», и вот они – только руку протяни, но отчего-то я не готова их слушать. Это будет означать конец моим надеждам.
– Просто ты сама не захочешь быть со мной, когда узнаешь ближе, – снова упирается в меня взглядом, ожидая реакции.
– Прекрасно. Ты и здесь решаешь за меня.
– Пойми, Лили, так будет лучше для нас обоих.
– Да, я понимаю. Я ведь уже сказала: всё о’кей. Не заморачивайся, Макс.
Он хмурит свои красивые брови, скорее всего, не ожидая от меня такого быстрого согласия. А что он хотел? Чтобы я кинулась ему в ноги, умоляя не прекращать наши отношения? Да и назвать отношениями секс на одну ночь можно лишь с натяжкой.
Почему же меня не покидает это давящее чувство под рёбрами? Почему я не могу так просто забыть и продолжать жить, как раньше? Почему?
***
Домой я попадаю ближе к десяти вечера. Планы изменились, и нам пришлось везти детей к маме Мелиссы, которая решила пожить там несколько дней, пока в их квартире устраняют последствия потопа.
С Максом мы больше толком и не говорили, постоянно отвлекаясь на болтовню мальчишек, чему я была несказанно рада. О чём ещё беседовать с мужчиной, который ясно дал понять, что я для него ничего не значащий фрагмент жизни, который можно легко отрезать и выбросить?
Стоя в душе под тёплыми струями воды, молюсь о том, чтобы они смыли вместе с собой мою глупую безответную любовь. Голова трещит от бесконечного потока мыслей, от множества вопросов, на которые у меня уже нет желания искать ответы. Моё будущее теперь кажется лишённым яркости. Я не вижу никакой определённости в своей профессии, в выбранном пути. А самое ужасное: я теряю ориентиры. Какой бес в меня вселился, когда я решила поступать в полицейскую академию? А главное, что мне теперь делать со всем этим? И как перестать чувствовать себя пустым местом?
ГЛАВА 25 ДАВАЙ БОЛЕТЬ ВМЕСТЕ
Просыпаюсь от ужасной ломоты во всем теле. Мышцы и суставы скручивает так, как будто накануне я участвовала в соревнованиях по пауэрлифтингу. В супертяжёлом весе. Видно, вчерашний ливень не прошёл даром. Головокружение и слабость не прибавляют оптимизма. Кое-как заставляю себя встать с постели, которая сейчас кажется пуховой периной, худо-бедно приносящей облегчение. Не помню, каково это – болеть. Совсем. На радость родителям я была крепким ребёнком.
Когда мои стопы касаются пола, бесконечные мурашки одним махом покрывают моё тело. Ламинатное покрытие кажется ледяным. Прикасаюсь ко лбу, и понимаю, что у меня жар. Сомневаюсь, что в квартире есть градусник, но всё равно отправляюсь на поиски, ёжась от озноба. Зубы клацают так, что ещё чуть-чуть, и я сотру их до основания. Обнаруживаю себя у открытого холодильника и не понимаю, какого чёрта я тут делаю. В голове туман, только усиливающий мою дезориентацию. Ах, да. Градусник.
В шкафчике нахожу аптечку Джилл, забитую какими-то витаминами, бинтами и пластырями. Ни одной жаропонижающей таблетки. И Джилл, как на зло, сегодня осталась ночевать у сотрудницы, отмечающей накануне день рождения. Что делать? Лечь обратно и подождать её возвращения или отправиться в аптеку самой?
Насыпаю корм Бинго и возвращаюсь в спальню, с грустью поглядывая на кровать, которая почему-то плывёт перед глазами. Меня начинает мутить. С большим трудом натягиваю на себя первые попавшиеся вещи и плетусь к двери, шаркая ногами, как старушка с радикулитом. Открываю дверь и до меня доходит, что я не взяла деньги и ключи. Что со мной? Я умираю? Мне не было так плохо даже при отёке Квинке. Тогда я хотя бы сразу отрубилась.
Хватаю сумочку с вешалки и тут же её роняю, вздрогнув от оглушающего звука рингтона. Наклоняюсь за телефоном и дрожащими руками не глядя смахиваю экран.
– Да? – из меня выходит какое-то сиплое карканье.
В ответ тишина. Всматриваюсь в дисплей, проверяя, приняла ли я вызов, и вижу большую букву «М».
– Лили?
– Что? – мой голос сипит, надо срочно попить воды.
– У тебя всё в порядке? Ты не пришла на учёбу.
В ужасе смотрю на часы и понимаю, что уже почти полдень. Как это возможно?
– Я… Вроде бы в норме.
– Вроде бы? У тебя голос, как у прокуренного мужика. Я даже не сразу понял, что трубку взяла ты.
– Спасибо на добром слове, – возвращаюсь на кухню и наливаю стакан воды, осушая его в два счёта.
– Ты заболела?
– Нет, всё замечательно. Не беспокойся обо мне, – через силу шевелю языком, удивляясь, как я смогла воспроизвести столько слов. В горле адская смесь мелких стекляшек.
– Зачем ты мне врёшь?
– Ой, не суди по себе, – наклоняюсь, чтобы зашнуровать кеды, и внезапно пол начинает расплываться. Картинка смазывается, как при помехах в телевещании. Уши закладывает, отдаляя от меня голос Макса. Он что-то спрашивает, но никак не могу разобрать, что именно, потому что его речь становится какой-то протяжной, напоминающей звук зажёванной плёнки от старой магнитофонной кассеты. Последнее, что я помню, это резкий прилив холода к голове, а потом изображение гаснет, погружая меня в темноту.
Эта тьма меня убаюкивает. Я покачиваюсь в ней, как на волнах ласкового моря. Наконец-то я могу расслабиться. Улыбаюсь, укладываясь на тёплое водное одеяло, и закрываю глаза с умиротворённой улыбкой на губах, потому что меня обволакивает чувство блаженства и защищённости. Не хочу их открывать, опасаясь, что всё это сразу исчезнет. Мне уютно и спокойно. Правда, в какой-то момент от монотонного раскачивания меня начинает подташнивать, но и тошнота быстро проходит, когда меня начинают обнимать сильные руки. Они гладят меня по голове, волосам. Чувствую что-то приятное и тёплое на своём лице. Только не могу понять что. Глаза ведь у меня по-прежнему закрыты. Я тоже хочу протянуть к нему свои руки, чтобы потрогать, но внезапно понимаю, что не могу ими пошевелить. Наверное, я запуталась в водорослях, пока плавала. Даже во сне я умудряюсь попасть в какую-то западню.
Мысленно прошу обладателя этих рук освободить меня, забрать с собой, но вместо этого слышу что-то вроде: «Истеричка моя любимая». Голос. Такой до боли знакомый. Не хочу боли. Хочу и дальше нежиться в спокойствии. Цепляюсь за слово «любимая». Оно мне нравится. И действует на меня, как пароль для доступа к моему мозгу, потому что я начинаю приходить в себя и вспоминать. Веки продолжаю держать сомкнутыми, чтобы разобраться, какая часть сна мне не привиделась. Лба касается что-то мокрое и холодное. Оно скользит по моим вискам, щекам, шее, груди, то опускаясь, то поднимаясь. Эта прохлада начинает ощущаться, как прикосновение оголённого провода. По телу волной прокатывает дрожь, сменяющаяся покалыванием.
– Лили, открой глаза, – до меня, как сквозь вату, доносится голос Макса, полный тревоги. Он. Конечно, это был он. Кто же ещё.
Так хочется продлить это состояние умиротворения, но мои веки уже начинают подрагивать от напряжения. Ещё немного, и он догадается, что я уже несколько минут притворяюсь. Нехотя разлепляю глаза и тут же зажмуриваюсь от яркого солнечного света. От пульсации в голове из меня вырывается непроизвольный стон. Хочу назад в свой прекрасный сон. Когда надо мной нависает тень, снова предпринимаю попытку выйти из сумрака и упираюсь в мрачную физиономию Кроу.
– Я в аду? – шепчу заплетающимся языком.
– С возвращением, – улыбается Макс. – Хорошо, что я был возле твоего дома, когда звонил.
Ого. Он переживал за меня? Может мне почаще падать в обмороки?
– Ты как? Встать сможешь? Надо ехать в больницу.
– Только не в больницу! – привстаю на локтях, чтобы быть убедительнее. – Я уже в порядке, Макс. Спасибо.
– В порядке? Ты только что валялась возле двери и бредила о каких-то водорослях и освобождении. А ещё у тебя высокая температура. Я немного её сбил, но всё равно тебе нужен осмотр врача. И лекарства, – он прикладывает ладонь к моему лбу и осуждающе качает головой.
Бросаю взгляд на свою практически обнажённую грудь и в удивлении приподнимаю бровь. Моя пижамная рубашка с розовыми сердечками, которую я, оказывается, надела для похода в аптеку, полностью расстёгнута. Соски заботливо прикрыты. И что, он правда не подсматривал? Даже одним глазком?
– Мне пришлось это сделать, чтобы обтереть тебя мокрым полотенцем, —оправдывается Макс, демонстрируя мне то самое полотенце.
Запахиваю на себе рубашку и плюхаюсь обратно на подушку, влажную от пота. Пусть лучше он уйдёт, чем будет созерцать меня в таком безобразном виде.
– Нет, врача не нужно. Если не сложно, просто купи мне какие-нибудь жаропонижающие.
Кроу сжимает свои губы до побеления, а потом молча принимается застёгивать на мне пуговицы. Рывками, со злостью даже. Дойдя до последней, встаёт с кровати и так же молча берёт меня на руки.
– Эй, ты обалдел? Опусти меня! – мой крик, больше похожий на змеиное шипение, на него не действует.
Макс широким шагом пересекает квартиру, ногой захлопывает дверь и устремляется к лестнице, не обращая ни малейшего внимания на мои жалкие постукивания кулачками. Если честно, я не сильно старалась, но было бы странно, если бы я не сопротивлялась. Ближе ко второму этажу я всё-таки обвиваю его шею руками, потому что висеть на нём безвольной тряпкой как-то некрасиво. Да и неудобно.
– Смирилась? – с ухмылкой спрашивает Макс.
– Я босиком, не хочу пачкать ноги.
Кроу хмыкает, явно не поверив.
– Нажми на кнопку, – кивает на дверь машины, как только мы выходим на улицу.
Ах, да. У него же руки заняты. Послушно выполняю его просьбу, и он усаживает меня на сиденье, как маленького ребёнка. Дыхание сбивается от его близости, особенно когда он перегибается через меня, чтобы пристегнуть ремень.
– Чтобы не убежала, – поясняет Макс, оказываясь со мной лицом к лицу.
Ничего не отвечаю, потому что дико смущаюсь своего болезненного состояния. Я не смотрела на себя в зеркало, но вряд ли сейчас меня можно назвать красавицей. Боже мой, я даже зубы не почистила! На всякий случай сжимаю губы посильнее, пока он идёт к водительской двери.
***
Спустя час выходим из частной клиники с диагнозом «острый фарингит» и рецептом на необходимые медикаменты. Мой обморок был вызван сужением сосудов из-за резкого скачка температуры. В общем, жить буду.
На мне снова кроссовки Макса, в которых я выгляжу, как Маленький Мук из одноимённой сказки. Я уже не говорю про помятую пижаму и не менее помятый внешний вид. Господи, это всего лишь простуда, а Макс требовал пропустить меня без очереди, как будто я при смерти. С одной стороны смешно, а с другой… приятно.
Таблетка тайленола, выпитая прямо на парковке возле аптеки, начинает действовать, избавляя меня от головной боли. От размеренной езды по пустой дороге меня снова начинает клонить в сон, и, кажется, я всё-таки засыпаю, потому что меня будит звук открывающейся двери.
– Лили, мы приехали. Сама пойдёшь или взять на руки? – Макс заглядывает в салон, опираясь одной рукой на дверь, а другой – на крышу машины.
Его ироничная улыбка меня настораживает. И, как оказалось, не зря. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что мы находимся на подземном паркинге. А раз в моём доме такой роскоши нет, делаю вывод, что мы приехали к нему домой.
– Не поняла.
– Что тут непонятного? Ты хочешь заразить Джилл? Я её предупредил, что тебя надо изолировать от общества. Побудешь на карантине.
Они уже и с Джилл спелись.
– А сам заразиться не боишься, значит? – смотрю на него в смятении, изо всех сил отгоняя от себя прочь мысль о том, что эта забота вызвана его чувствами ко мне.
Ведь не может равнодушный человек вести себя так? На смену растерянности приходит злость на саму себя, потому что мой надеждометр снова начинает стремительно ползти вверх. Я только-только смирилась с тем, что у нас нет будущего, а он снова делает это. Мучает меня.
– Возможно, я уже болен, – улыбка сходит с его лица, и он продолжает пронизывать меня своими серыми омутами, – поэтому если уж болеть, то вместе. И потом, кто позаботится обо мне, если завтра с температурой слягу я?
– Так ты меня привёз к себе в качестве своей потенциальной сиделки? Извини, но на руках я тебя носить не буду.
Кроу усмехается и отходит от машины, уступая мне дорогу.
Поездка на лифте стала для меня тем ещё испытанием. От обилия зеркал казалось, что я окружена несколькими Максами. Пока настоящий Макс не отрывал от меня своих обнаглевших глаз, его отражения нервировали меня ещё больше. Я не знала, куда себя деть от неловкости. Куда бы я не направляла свой взгляд, я чувствовала на себе его, прошивающий меня насквозь. Что ему надо, Боже? И почему я так безропотно согласилась остаться у него? Где я буду спать? Что буду делать у него? И почему я не задала себе все эти вопросы, сидя в машине? Горький опыт ничему меня не учит.
Пока Макс швыряется на кухне, гремя посудой, я стою у панорамного окна, восхищаясь открывшимся видом. Внизу стройным рядом выстроились десятки белых яхт, с нетерпением ожидающих своего выхода в океан. Несмотря на ослепительное солнце сегодня штормит. Гребни волн, опрокидывающихся на пристань, видны даже отсюда. Океан красив всегда, и, чтобы его любили, ему достаточно просто быть. Им любуются при штиле, им восторгаются при разбушевавшейся стихии. И ему не нужно превращаться в спокойное озеро, лишь бы уступить мореплавателям, уставшим от непогоды.
Дерево тоже не спрашивает у опавших листьев, не желают ли они прирасти к нему снова. Оно просто выпускает новые.
Кажется, болезнь на меня плохо влияет: я уже мечтаю стать океаном или деревом, знающим себе цену.
– Тебе получше? – если бы Макс знал о моих рассуждениях, то точно не задавал бы этот вопрос. Он встаёт рядом, прислоняясь плечом к окну. В его руках спрей для горла и кружка с каким-то дымящимся напитком.
– Да. Всё хорошо. Спасибо, – забираю кружку и делаю глоток чая. Травяного, судя по вкусу. Он приятно успокаивает моё больное горло, но голос всё равно не возвращает.
– Я постелил тебе в спальне. На кровати чистая футболка. Как допьёшь чай, забрызгай в горло вот это и ложись спать, – после инструктажа он вручает мне флакончик, ненадолго задерживает взгляд на моём лице и направляется ко входной двери.
– Ты уходишь? – иду следом за ним, не веря тому, что он меня привёз сюда, а сам убегает.
– Лили, у меня сегодня две тренировки в универе. А что, ты не хочешь, чтобы я уходил? – насмешливо улыбается, забирая с тумбочки телефон и ключи.