– Лера… – продолжал он так же тихо. – Вы совершенно не разбираетесь в человеческих эмоциях. Поэтому впредь старайтесь избегать интерпретировать мотивы их поведения. У Вас это очень плохо получается.
– Как замысловато сказано!
– Могу проще. Не судите людей, поскольку Вам совершенно не понятно, почему они ведут себя так, как ведут. Теперь понятно?
– Да это-то понятно, непонятно только, зачем Вы звали меня на бал, если собирались испортить мне весь праздник?
Он окинул меня взглядом с ног до головы и ухмыльнулся. – Да не собирался я ничего портить. Давайте, я помогу Вам. – он взял меня под локоть и отвел за колонну, где по счастливой случайности не было ни одного свидетеля моего позора. Он снова окинул взглядом пятно от вина, а затем достал платок из кармана брюк и промокнул им место, где пятно было больше всего, едва прикасаясь им к моему платью. Большая часть пятна испарилась прямо на глазах, а платье снова стало сухим и чистым. Я раскрыла рот от изумления, а Граф снова заговорил.
– Знаете, – он снова прошелся по платью, и пятно почти исчезло, оставив лишь несколько больших потеков на юбке. – Наверное, нам стоит объявить перемирие, а то уж больно очевидной становится наша с вами… – он задумался, подбирая слова.
– Ненависть?
Он поднял на меня пронзительно-синие глаза и внимательно посмотрел.
– Вы думаете, что я ненавижу Вас?
– Это совершенно очевидно.
Он какое-то время смотрел на меня, то ли думая, то ли изучая, а потом спросил.
– Вы вообще знаете, что такое ненависть? – голос его звучал так серьезно, что я оторопела. – Вы видели ее? Вы хоть раз бывали с ней наедине? С ненавистью? Или видели ее хоть краем глаза? Ненависть – ледяная, острая, как лезвие. Она причиняет нестерпимую боль. Неужели я хоть раз сделал Вам больно? – в голосе его зазвенел металл.
– Конечно! Склеенный рот, огромные уши…
– Это неудобства! – закричал он, и если бы не оглушающая музыка, его сейчас услышали бы все. Но тут же голос его стих, дрожа от негодования – Это не боль! – и тут я увидела, как глаза его наполнились такой тоской, что у меня по спине пробежал холодок. – Ты не знаешь, что такое боль! Ты даже и представить себе ее не можешь… – он смотрел на меня так, словно я знала, должна была знать, о чем он. Я смотрела, как его лицо искажает отчаянье, гнев, сдерживаемый внутри, но вырвавшийся, и теперь рвавший его на мелкие куски.
– Боже мой, что с Вами? – тихо промямлила я, и протянула к нему руку. Он бросил на нее огненный взгляд, и я отдернула ее, словно это и был огонь. И это будто бы привело его в чувство, как пощечина. Мгновение – и он снова стал невозмутим, холоден и смотрел на меня, как на пустое место, и лишь тяжелое, быстрое дыхание все еще выдавало в нем ярость, вскипевшую в нем несколько секунд назад.
– Дай Вам Бог, никогда не узнать, что такое ненависть. Особенно, к самому себе. – а потом, после секундной паузы, добавил – Пили бы вы лучше белое вино.
Он бесшумно обошел меня и скрылся в толпе людей. Я обернулась и посмотрела, как его скрывает людской океан, а в голове моей все еще звенело его "ты".
Снова грянула веселая музыка и народ, хлопая в ладоши и выкрикивая слова совершенно незнакомой мне песни, снова пустился в пляс. Я все еще пребывала в ступоре, и несмотря на то, что песня была очень весёлой, мне танцевать совершенно не хотелось. Я подошла к столу с напитками, посмотрела на холодные, запотевшие бокалы и взяла один из них. Белое вино тоже было превосходным.
Я видела его среди толпы и как ни старалась, уже не могла отвести от него глаз. Сам он не танцевал, но тщательно следил, чтобы всем было хорошо. Одним взмахом руки он наполнял опустевшие бокалы, откуда ни возьмись появлялись стулья для тех, кто уставал, и никто не оставался в стороне. Каждому, кому приходилось хоть на секунду заскучать, он уделял внимание.
Ко мне подлетела Ирма, раскрасневшаяся от танцев. Она была великолепна. Маленькие прядки кудрявых волос выпали из ее пучка, и она ловко поправляла их, делая это так, словно танцевала.
– Зайчик мой, я тебя потеряла. – она тяжело дышала. Улыбка на ее лице была такой заразительной, что я забыла обо всем, что только что произошло. Она что-то болтала о мужчине неземной красоты с шикарным басом, в которого она позволила себе немножечко влюбиться.
– А можно так? Влюбиться немножечко?
– Конечно можно, родная. Можно все, чего захочет твое сердце. По крайней мере, сегодня. – она подмигнула мне. А в следующие пять минут произошло то, чего никто не ожидал. Думаю, даже Граф, иначе он не допустил бы этого.
Из толпы показалась девушка, на вид лет восемнадцати, очень хорошенькая. Беленькая с прозрачными голубыми глазами, она походила на куклу. Она увидела нас с Ирмой, и в первое мгновенье слегка замешкалась. Она смотрела на Ирму, словно не решаясь подойти. Она долго присматривалась к ней, а потом подошла к нам, извиняясь, что отвлекает нас от общения. Ирма, румяная, помолодевшая лет на двадцать, улыбалась ей так обаятельно, что девушка едва подбирала слова.
– Меня Ира зовут. – сказал она, глядя на Ирму во все глаза.
– Здравствуй, милая. Нравится тебе здесь?
– Очень. Все так весело и… Граф. Очень красивый.
– Это верно, моя хорошая, – засмеялась Ирма. – Он у нас красавец. Правда, Лера?
Я лишь кивнула, потому что предчувствие чего-то нехорошего зашевелилось внутри меня, как змея. А девушка тем временем продолжила.
– Покажется странным, но я Вас знаю. – сказала она Ирме.
Ирма посмотрела на нее удивленно. – Ну конечно, ты меня знаешь. Здесь все знают друг друга.
– Нет, нет. – настаивала девушка. – На балу я первый раз. Меня дедушка взял с собой только в этом году. Я знала Вас еще до этого. Видела, если быть точной.
Тут я заволновалась. Сама еще не понимала – отчего, но волнение мое скрутилось во мне в тугую пружину. Я увидела, как брови Ирмы удивленно ползут наверх, а взгляд стал любопытным. Я поняла голову и отыскала в толпе Графа. Он разговаривал с компанией взрослых мужчин. Я в отчаянии взмолилась, чтобы он посмотрел на меня, и, удивительно, но в следующую секунду он повернулся и встретился глазами со мной. Не знаю, что это было – телепатия или шестое чувство, но увидев мои глаза, он извинился перед своими собеседниками, и, стараясь ничем не привлекать к себе внимания, ринулся к нам через весь зал.
Я снова повернулась к Ирме и молодой девушке по имени Ира.
– Я видела Ваши фотографии. Мне их моя прабабушка показывала. Вы там с ней вдвоем, на фоне нашего дома, рядом с воротами. Совсем молодые. Я сначала не поняла, вы ли это, но у Вас такое красивое лицо, перепутать невозможно.
Лицо Ирмы побелело. Улыбка медленно сползала с ее губ. Девушка это заметила и замолчала. Но Ирма, тихо спросила ее.
– Как зовут твою прабабушку?
– Лариса… – тихо прошептала девушка.
Лицо Ирмы сделалось белее мела. Рот раскрылся. А в следующее мгновение мы услышали голос Графа, подлетающего к нам.
– Ирма! – крикнул он. – Ирма! – он схватил ее за плечи. Она перевела на него стеклянные глаза и, сначала, слова ее были тихими, словно шелест листьев, но потом, среди гула и музыки мы услышали ее беззвучный голос, ставший сухой словно бумага.
– Граф, что же это получается? Мне что же, уже двести лет? – спросила она тихо. И тут началось ужасное. Кожа ее стала ссыхаться и морщиться прямо на глазах, волосы покрывались сединой, словно на них пролилась белая краска, тело – истончаться и пригибаться, а глаза, такие карие, что казались черными, становились белесыми и прозрачными. Ирма старела прямо у нас на глазах, секунда за секундой выпуская из рук жизнь. Глаза Графа налились ужасом. Он закричал.
– Ирма! Ирма! Ты слышишь меня?
Но она не слышала. Она разрушалась прямо на наших глазах. И тут он поднял руку вверх и провел ею по воздуху. Все вокруг нас остановились и замерло. Люди, застыли в странных позах, словно статуи, вода в бокале превратилась в стекло, даже свет, стал осязаем, и был совершенно неподвижен. И только мы втроем оставались в движении. Граф грубо дернул Ирму.
– Ирма! – крикнул он – Ирма, посмотри на меня. – и она послушно подняла на него глаза. И тут Граф заговорил на незнакомом языке, глядя в глаза старухе. Та смотрела на него, не отрывая глаз, и послушно внимала каждому его слову. Я совершенно не понимала их, но этого и не требовалось. В замершем времени, в полном молчании, в зале, где было полным полно народу, но где время остановило свой ход, его голос звучал гулко, отдаваясь эхом от стен. Он говорил и говорил, я а все смотрела на них, и по щекам моим полились слезы. Ирма, моя милая и нежная женщина, удивительная и неповторимая ведьма, потеряла дар, который так давно преподнес ей Граф. Наконец-то время настигло ее и безжалостно отомстило ей за то, что та посмела позабыть о нем. Я роняла слезы, глядя на нее и слушая, как Граф, без умолку, на одном дыхании, выдает слово за словом, переплетая их в древнем заклятии. Его глаза стали сумасшедшими, и сейчас он никого и ничего не видел. Он лишь говорил, говорил, говорил… И сработало! Старуха распрямилась, прямо на глазах обретая пышное тело, кожа снова налилась кровью, превращая старую пергаментную бумагу в тонкий полупрозрачный фарфор нежной женской кожи, упругой и матовой. Волосы темнели, приобретая цвет воронова крыла, а глаза снова стали блестящими и черными, как угли. Я зарыдала пуще прежнего. Слезы сами по себе катились из глаз. Я была так счастлива. Ирма… моя Ирма снова была молодой!
Наконец, Граф замолчал. Он отпустил ее плечи и выпрямился. На лбу его проступил пот. Он тяжело вздохнул и повернулся к молодой девчонке, которая замерла рядом с нами, и тихонечко дотронулся рукой до ее лба. Взгляд ее стал ясным, безоблачным, и я поняла, что девушка Ира уже никогда не вспомнит ни фотографию, ни саму Ирму. Немного усталый, он снова посмотрела на Ирму, и сделал с ней то же самое. Теперь и Ирма никогда не вспомнит ни молодую девушку, ни то, что та, сама того не желая, принесла с собой в этот замок – время. А потом он повернулся ко мне и протянул руку. Я отдернулась от нее.
– Перестань! – сказала я. – Я ни за что не скажу ей.
Он смотрел на меня с сомнением. Я смотрела прямо ему в глаза. Наконец, он понял, что я успела полюбить ее ничуть не меньше, чем он, и опустил руку.
– Спасибо, что позвала. – устало и тихо сказал он. – Мог бы и не успеть.
Он повернулся ко мне спиной и снова провел рукой по воздуху. Время взорвалось, полетело вперед, обрушиваясь на нас звуками, цветами, запахами, голосами и движением. У меня зазвенело в ушах, закрыла их руками, жмурясь, словно от яркого света. Снова играла музыка, танцевали люди, лилась вода, и свет рассеивался в воздухе, как ему и положено.
Молодая девушка по имени Ира, очнувшись, прошла мимо нас, словно и вовсе не видела нас. Ирма отпила от бокала шампанского, что был у нее в руке, и посмотрела на меня.
– Господи, Лера, ты чего плачешь?
Я и забыла, что стояла с красным от слез носом и мокрыми щеками.
– На ногу наступили. – тихо сказала я глядя на мою Ирму и никак не решаясь отвести от нее глаз.
– Родная ты моя, ну как же ты все время умудряешься попасть в переделку?
Я засмеялась, думая о том, как прекрасна она в наведенье. Впервые за все время, что Ирма пыталась убедить меня, что Граф хороший, я поняла – в нем действительно что-то есть.
– Милая, нам срочно нужно умыться. – и она повела меня в уборную. После прохладной воды мне и, правда, стало легко. Она подкрасила мне губы, и мы снова вернулись в зал. А там, тем временем, плясали, не чувствуя ни ног, ни времени, ни усталости. Воздух был наэлектризован. Танцевали так, словно завтра не наступит никогда.
– Пошли танцевать. – радостно сказала Ирма. И я пошла.
Менялся ритм, сменяли друг друга мелодии, звучали совершенно незнакомые мне инструменты и голоса. Странное их сочетание рождало что-то совершенно неописуемое. И снова радость пьянила, и снова отрывала от земли. В прямом смысле. Я почувствовала, как ноги мои отрываются от пола. Я посмотрела вниз. Люди вокруг меня с восторгом смотрели, как неведомые мне силы делали меня невесомой. Я отыскала взглядом Графа. Такой выходки он мне не простит. Но Граф смотрел на меня, улыбаясь и хлопая в ладоши. А затем он медленно поднял руки вверх и все, кто был в зале, взмыли в воздух, догоняя меня. Я увидела, парящую и хохочущую от восторга Ирму, которая держала за руки весьма приятного на вид мужчину. Он тоже был немножечко влюблен в нее, и это совершенно отчетливо читалось в его глазах. Граф поднялся в воздух вслед за всеми, быстро догоняя меня. Это была не та невесомость, что случалась от неправильного употребления местных ягод, и в отличие от той, эта была управляемая. Воздух стал, словно вода и можно было, опираясь на него, лететь туда, куда тебе захочется. Вокруг меня люди, кричащие от восторга, летели к потолку, успевая при этом кружиться в незамысловатых па, обгоняя друг друга, кружась и визжа от счастья. Рядом со мной возник Граф.
– Не боишься?
– Чего мне боятся?
– Там же потолок.
– Я не вижу потолка, я вижу темноту.
– Но ведь, потолок там должен быть.
– Может и должен, а может, и нет.
– Значит, веришь мне?
Я посмотрела на него. Глаза его искрились, переливаясь всеми оттенками синего. Он улыбался. Позер, что с него взять?
– Верю. – сказала я, и губы его разошлись в завораживающей улыбке. В его руке сверкнула музыкальная шкатулка. Он ловко крутанул ее, и она заискрилась, открывая прекрасную мелодию. А в следующее мгновенье, когда мы вот-вот должны были столкнуться с несуществующим потолком, черная дыра над головой исчезла, открыв перед нами ночное небо, сплошь затянутое облаками. Я услышала крики восторга. Я посмотрела вокруг. Графа рядом не было, но все, кто был сегодня в зале, летели рядом со мной, рассекая ночную тьму, оставляя замок далеко внизу. Люди рассекали ночной воздух, отвергая притяжение земли. Мы летели, не зная, куда и зачем, но разве это было важно? Важно было лишь то, что земля отпускала нас, делая нам немыслимый, невероятный по своей щедрости, дар. Дар полета. Мы летели, словно ракеты, как метеоритный дождь, как птицы. Не знающие, что там за облаками, мы лишь наслаждались свободным полетом. Мы неслись, с сумасшедшей скоростью туда, где ни разу не были, и никто не знал, что ждет нас там. И от этого захватывало дух, бешено колотилось сердце, и глаза жадно распахивались навстречу летящим на нас облакам. И вот мы ворвались в пышную, молочную пену, рассекая ее словно рыбы. Облака были густыми, плотными и холодными. Они окутывали нас, проносились мимо, и снова накрывали собой. А потом мы вынырнули на поверхность облачного океана, опускаясь на облака, как на мягкий ковер. Он пружинил под ногами, но крепко держал нас. Над нашими головами, рассыпая мириады звезд, раскинулся млечный путь. Все молча уставились на, проплывающую над нами вселенную, столь бесконечную, что кружилась голова. Какой же бездонной она оказалась. Замолчала музыка, никто не говорил ни слова. Мы слушали космос. Он, беззвучный и бесконечный, манил к себе, не произнося ни звука. Абсолютный и совершенный в своей красоте. Ничего на земле нет ничего прекраснее звезд, и не будет ничего глубже черной бесконечности космоса. Мы чувствовали себя крошечными, рядом с чем-то, у чего нет ни начала, ни конца. Можно было протянуть руку и коснуться проплывающих над нами созвездий, и кажется, сделай это – и по небесной глади пойдет рябь, как по воде. Мне стало немного грустно. Когда-нибудь человек полетит туда, и в бесконечной тьме будет высматривать новые миры, открывать иную физику, и, возможно, сможет привезти на землю часть совершенно другой вселенной, абсолютно новые истины, неизведанные до этого законы. Межпланетные кочевники, возвращаясь из своих двухсотлетних поисков, приземлятся в совсем другом веке и научат людей будущего, как сворачивать в клубок время, как разрывать пространство, покажут нарисованную от руки карту вселенских струн и не найдут слов, чтобы описать, что там, внутри черной дыры, а смогут лишь молча утирать слезы. Все это с такой яркостью представилось в моем воображении, что я не могла оторвать глаз от вращающейся надо мной галактики. Словно смотрела в будущее и боялась, что стоит мне хоть на секунду отвести взгляд, и вселенная закроется для меня насовсем. Я могла бы там жить. Я протянула руку и понялась на цыпочки. Тело мое, легкое и послушное, поддалось мне, и нежное облако стало уходить из-под ног. И мне было не жаль расстаться со всем, что здесь есть. Оставить это место и полететь туда, куда поведет меня вечная тьма. И тут кто-то взял меня за руку.
– Лера, нельзя.
Я обернулась и увидела Графа, который настороженно смотрел на меня, держа мою руку в своей руке.
– Отпусти.
– Лера, туда нельзя. – повторил он тихо, но настойчиво. – Это слишком высоко.
– Я ведь могу… – прошептала я.
– Можешь. Но нельзя. Лера, там ничего нет.
– Если там ничего нет, почему мне тогда так хочется туда? Пустота не может так манить.
Он не нашелся что ответить, и тихо сказал.
– Я тебя не отпущу. – нахмурил брови, отвел глаза и стащил меня обратно, поставив меня на облачную подушку, отпустив мою руку. Посмотрел на меня и молча прокрутил в руке хрустальный тетраэдр. Глядя не него я словно очнулась от гипноза. Оглянулась и увидела людей, стоящих на пушистых облаках, улыбающихся, и восхищенно глядящих в открытый космос. Они переговаривались между собой, и глаза их светились неподдельным восторгом. Все они прекрасно понимали, что, наверняка, больше никогда не увидят ничего подобного. Они будут рассказывать об этом своим внукам, а те – думать, что их прадеды сошли с ума. Но никому не пришло в голову, что можно подняться выше. А Граф все смотрел на меня и вертел в руках музыкальную шкатулку.
– Зачем же показывать небо, если летать нельзя?
В ответ он лишь пожал плечом и отвел глаза. А затем тетраэдр перестал крутиться, вспыхнул, и я услышала первые слова, переплетённые с удивительной музыкой. Такой знакомой. И, как и всякий раз, когда я слышу ее, в моей груди рассветает сиреневая лилия желания, которое невозможно утолить. Она играла на моих нервных окончаниях, заставляя меня замирать от восторга, забывая обо всем на свете. Это была моя песня. Граф удивлённо вскинул брови и стал внимательно слушать ее, улыбаясь одним уголком губ. Я знала, что означает эта улыбка. Он знал, что это МОЯ песня. Он хитро прищурился и посмотрел на меня, и в этот момент я совершенно ясно поняла, что он знает, ощущает, какие чувства рождаются во мне в этот момент, какие мысли приходят в голову, он видел образы, что рождает мое воображение, и ощущает, как сладостной волной внутри меня разливается желание принадлежать…
Шеки мои вспыхнули румянцем, дыхание сбилось, а глаза не знали, куда спрятаться. Я обогнула его и, побежала прочь, как можно дальше от него. Он улыбнулся и посмотрел мне вслед.
Меня окружили танцующие пары, и я удивилась, как красиво можно танцевать под эту песню. Меня она всегда вводит в благоговейный ступор, и я ничего не могу делать, кроме как смотреть на картины, проносящиеся в моей голове, ловить ощущения моей души, и блаженствовать, зная, что есть на свете удивительное сплетение музыки и слов, которое заставляет мою душу сливаться с моими желаниями в причудливом танце. Второй такой нет. Она одна рождает во мне это.
А вокруг меня кружились люди, танцующие на облаках, под светом млечного пути и ловящие каждый миг этой удивительной ночи, чтобы никогда не забыть ее. Я любовалась, как плавно в танце женщина перетекала в мужчину, как просыпаются их давние, давно позабытые чувства, к друг другу, и, в первую очередь, к самим себе. Как они отдаются музыке, как она ведет их. Как восхитительно они ее чувствуют и как красиво двигаются. Мне хотелось бы верить, что она дарит им то же, что и мне, потому что то, что она рождала, было прекрасно. А я просто смотрела на все, что окружало меня, и никак не могла поверить, что все это происходит со мной. Облака, млечный путь, моя любимая музыка.
Я спряталась среди людей, ведомая музыкой, и уже ничто, что смущало меня секунды назад, теперь не казалось мне постыдным. Я оглянулась и увидела Графа. Он мелькнул среди танцующих, там, где я оставила его, и словно тень, появился в другом месте. Исчез и снова появился в нескольких парах от меня. Словно играя в прятки, он мелькал средь людской толпы, а я не успевала следить за ним. И вдруг он возник прямо передо мной. Не дожидаясь моего разрешения, он мягко взял меня за руку и притянул к себе.
– Потанцуем? – сказал он так тихо, что это было похоже на заклинание, а не на приглашение, и, как только моя рука оказалась в его руке, я сразу же вспомнила Ирму. Ох уж эта Ирма. Все-то она знает. Где ты кружишься, моя милая ведьма? Хочу поведать тебе, что поняла твои слова. Это действительно, ни с чем несравнимое чувство – ощущать тепло его кожи под тонким шелком, но не чувствовать прикосновения. Тонкая грань, между нами, от которой желание стать ближе становиться непреодолимым. Такая малость – тонкий лоскут ткани – и каждое движение его тела ощущается всеми нервными окончаниями, словно острие лезвия, по которому ты идешь. Мы застыли за секунду до волшебства, и его предвкушение растянулось, как кадры замедленной съемки. И теперь уже нет никого во всем мире, кроме него и меня, и я слышу его сердце, чувствую удивительный запах его кожи. Я поднимаю глаза, и вижу их до самого дна. И все становится таким очевидным, таким понятным, что я удивляюсь, как не видела этого раньше. Как могла все перепутать? Это не ненависть. И он не злится. Он смотрит и не верит, что я все поняла. Не хочет верить. Но взгляд его скользит по моему лицу, любуясь каждой черточкой, каждой линией, не в силах оторваться.
– Посмотри, что ты делаешь со мной… – говорит он.
Внезапно почва уходит у нас из под ног, и мы проваливаемся. Он прижимает меня к себе, и я слышу, как зашлось его сердце. Магия, какой бы сильной она ни была, имеет свои пределы, и поддавшийся искушению Граф выпустил из рук свое колдовство.
– Падаем. – шёпотом сказала я.
– Падаем. – ответил он, понимая, что я совсем не про гравитацию.
Мы летели вниз. Вокруг нас слышался смех и восторженные крики людей, думающих, что все это – часть развлекательной программы, даже не подозревая, что Граф потерял всякий контроль над собой. Скорость была невысокой, но этого было достаточно, чтобы разбиться. И я испугалась. Честное слово, не за себя.
– Отпусти меня. – сказала я. Но он отчаянно замотал головой. – Разобьёмся!
– Нет.
Я подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Ты со мной становишься слабым. Все перемешалось, все спуталось. Посмотри, ты больше не держишь нас. Отпускай.
Он смотрел глазами полными отчаянья.
– Не бойся. Я никуда не денусь.
Бесконечно длинную секунду он метался, не зная, как быть, но в итоге разум взял верх. И он отпустил. Воздух отделил нас друг от друга, и, бросив на меня взгляд, полный страха, он рванул вниз, скрывшись в темноте.
Несколько долгих секунд мы летели, стремительно приближаясь к земле. Мне безумно хотелось кричать от страха, но рядом со мной были люди, слепо верящие в могущество Графа. А через мгновенье воздух стал вязким, словно желе. Он держал нас, тормозя падение и превращая людей в семена одуванчиков, неспешно спускающихся с небес. Если есть на свете что-то радостнее, чем полет, так это благополучное приземление. К нам стремительно приближалась крыша замка, целясь в нас шпилями башен, но уже в следующее мгновение вместо нее оказалась зияющая дыра, на дне которой светился бальный зал. Все мы, как опытные парашютисты, по очереди приземлялись на каменный пол столовой. Я была в числе последних. Приземлившись, окинула взглядом вес вокруг. Казалось, что я провела на небе целую вечность, и зал, который ничуть не изменился, был в моей прошлой жизни.
Вокруг меня бурлили овации в честь хозяина замка. Люди кричали, хлопали и сыпали словами благодарности и восхищения. Все вокруг были счастливы. А я стояла, глядя на обрушившееся на меня буйство шума, света и красок, и никак не могла понять, почему у меня такое чувство, что между небом и землей пролетели целые столетия. Мне стало так тесно в этих необъятных стенах, словно весь мир сжался до размеров одного единственного бального зала. Так много, так громко, так ярко, так тесно. Вдруг боковым зрением я улавливаю движение, которое в общей массе застывших в восхищении людей, бросилось в глаза резкостью и порывистостью. Я обернулась и увидела фигуру, мелькающую сквозь плотные ряды нарядно одетых людей. Высокий и худощавый, он появлялся и исчезал за очередной плотной компанией, но даже беглого взгляда, брошенного поверх чужих спин, было вполне достаточно, чтобы из меня вырвался не то стон, не то выдох:
– Влад…
Я яростно продиралась сквозь толпу, вглядываясь туда, где еще секунду назад видела знакомый до боли затылок взъерошенных волос. В эти же секунды Граф, который все это время искал меня в толпе, увидел, как я пробираюсь к дверям, но в следующее мгновенье люди окружили его, и он потерял меня из виду. Тщетно он пытался снова отыскать знакомый силуэт – гости требовали внимания, и он, как хозяин вечера, был вынужден отступить под их натиском. А я, теряя над собой всяческий контроль, пробиралась свозь плотную пелену людей, ориентируясь на знакомую походку, мелькающую в толпе прекрасных, но ничего не значащих для меня лиц. Мне бы крикнуть, но голос мой онемел от предвкушения, столь долгожданной, такой желанной награды, ради которой все, что происходило со мной до этой секунды, вспыхнуло и превратилось в пепел. Его фигура мелькала то тут, то там, всякий раз появляясь все дальше от меня. Я запаниковала. Мне начало казаться в следующее мгновенье, что это был и не Влад вовсе, но спустя долгие, долгие доли секунды он появлялся в другом месте, и у меня не оставалось ни капли сомнений. Ладони мои стали мокрыми и холодными, сердце собиралось выйти из меня, при первой же возможности, но у меня не было и мысли упускать его.
– Владик… Влад… – я повторяла его имя в своей голове, и оно вторило эхом, отдаваясь в каждом уголке меня.
Тут открылась дверь, и он покинул бальный зал. Мне понадобились минуты, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее меня от выхода. Когда я, наконец, отказалась в коридоре, там никого не было. Я рванула наугад, надеясь на слепую удачу, изо всех сил стараясь уловить звук его шагов, голос, дыхание. Не знаю как, но оказалась у огромных, тяжелых входных ворот замка и совершенно отчетливо поняла, что сегодня я отсюда уйду.