Никто

– Оказывается «Никто» – это имя. И он здесь главный. В общем-то он здесь единственное живое существо, не считая нашу сороконожку, – кивнул Влад на «Я». – Был единственным живым существом, пока не появились мы. «Я» говорит, он может все. Это он запер «Я» в стеклянной гробнице. А еще, тут ни разу не было дождя. До нас тут вообще ничего не было, кроме песка и ночи.

Я внимательно смотрела на Влада, поддакивая и всячески изображая удивление и участие, и если бы он не был так увлечен, он без труда заметил бы, как я бездарно вру. Но он не заметил. А вот «Я»…

– Кстати, мы тут подумали и решили называть «Я» – Яшкой. Так удобнее, и оно не против.

И тут до меня дошло, что Яшка – женщина. Девушка, если быть точнее, но оно определенно оказалось женского пола. Это было видно по наклону головы, по тому, как она прижималась плечом к Владу, не в силах устоять перед его обаянием, потому что ни одной женщине это не под силу, по взгляду, которым она смотрела на его губы…

– Отлично, – сказал я. – Если ты не против? – я посмотрела на нее. Яшка с готовностью кивнула, и я совершенно четко увидела, что она тоже врет. Ох уж эти женщины.

– А еще Яшка говорит, что ты знаешь, как отсюда выбраться.

Вот тут удивление разыгрывать не пришлось. Я раскрыла рот и удивленно уставилась на Яшку. Она смотрела на меня, на этот раз совершенно искренне кивала головой:

– Но я не знаю.

Но Яшка написала на песке:

– Не сейчас. Позже.

– Ты понимаешь что-нибудь? – спросила я, посмотрев на Влада.

– Не больше твоего, – он поднялся на ноги и стукнулся затылком о толстую ветку дерева. – Как тут низко все… Я предлагаю размять ноги. Понимаю, что идти некуда, но сидеть на месте я больше не могу.

Я согласилась, Яшка в полной боевой готовности выбежала из-под дерева и тут же забежала обратно, попарно задирая ноги. Мы подошли к краю, который отделял наш островок от всего остального мира. Там, где ветви раскидистого дуба заканчивались, песок был покрыт тонкой пленкой воды. Местность была ровная, и вода не собралась в лужи, а равномерно растеклась по всей площади, но, как бы странно это не выглядело, под дуб не заливалась.

– Да… Потоп ты устроила не шуточный, – задумчиво протянул Влад. – Может ты нам каноэ по быстренькому сварганишь?

С немым укором я посмотрела на Влада, всем своим видом давая понять, что пора бы уже заткнуться. На этот раз у меня был план.

Через пять минут мы трое бодро вышагивали по пустыне. На каждом была пара резиновых сапог, а на Яшке две пары. Настроение мое стало потихоньку выравниваться. Шли мы молча, каждый мог подумать о своем. Позади остался огромный дуб, который становился все меньше и меньше по мере того, как мы покрывали метр за метром. И тут я подумала о том, как легко смогла создать что-то исполинское, невероятно большое. Конечно я была расстроена и эмоции бушевали во мне, лились через край, но в итоге с точки зрения затрат собственных сил оно не стоило мне ничего. Видимо, вся моя злость ушла на этого исполина. Мне стало любопытно, что я еще могу?

Я шла замыкающей, впереди шел Влад и между нами Яшка. Я подумала о большой раскидистой пальме, высоченной с длинными листьями и посмотрела на песок метрах в десяти от нас. Поначалу ничего не происходило, но мне казалось, что я чувствую, как мир начал вибрировать под моим напором, словно ему не нравилось беспрекословно выполнять мою волю. Я настаивала, мысленно представляя себе пальму, мир упорствовал, и я начала ощущать, что это не вопрос силы, а скорее желания – чем сильнее я чего-то хочу, тем проще и быстрее оно получалось. Например, резиновые сапоги – без них идти дальше было бы можно, но уж очень не хотелось хлюпать по воде голыми ногами – получились быстро и просто. А главное, совершенно четко подходили размером всем троим. А вот чашка кофе, о которой так мечтал Влад, определенно оставила бы меня без сил. Я снова посмотрела на то место, где запланировала огромную пальму. И она появилась там. Выросла из-под земли в одно мгновенье, взрывая собой ровную гладь песка, разрывая безупречную линию горизонта. Раз и все.

Влад и Яшка остановились как вкопанные, а потом, как будто репетировали, одновременно повернулись ко мне:

– Ты аккуратнее там, – хмуро сказала Влад. – Подвесишь кого-нибудь из нас на своем творении.

Я примирительно улыбнулась и кивнула. Мы обогнули пальму. Яшка рассматривала ее во все глаза, и мне показалось странным, что она видит подобное впервые, и чтобы показать ей, какими еще бывают деревья, я нацелилась на пятачок в нескольких метрах от нас. Внезапно, мокрый песок разлетелся в разные стороны, словно от взрыва, и из земли появилась огромная, величественная сосна. Ее длинный, толстый ствол быстро полз вверх, унося раскидистую крону высоко к небу. Яшка пискнула от восторга и понеслась к дереву, бегая вокруг него и разглядывая морщинистую кору. А я поняла – окружающий мир сдался мне, подчиняясь моей воле, потому, как для этой сосны, я не приложила ровным счетом никаких усилий. Итак, я и эта вселенная, где бы она не находилась, нашли компромисс – она не перечит мне, а я делаю ее прекрасной. И понеслось.

Поймав кураж, я возводила одно дерево за другим и делала это так быстро, что в течение каких-то десяти минут перед нами вырос редкий лесок, из самых разнообразных деревьев, какие только можно было вообразить. Лесок стал густеть, появился подлесок, травы и кустарники. Здесь пальмы соседствовали с елями и березами, огромные папоротники устилали землю вперемешку с ярко-красными маками, а трава, мягкая и нежная, сплошь и рядом покрылась ягодами и грибами. Были и растения, ставшие результатом моего буйного воображения, такие, как огромное карликовое дерево, и ива с иголками вместо листьев. И конечно море цветов. Здесь меня совершенно ничего не сдерживало, и все мои фантазии безудержно переплетались между собой, сочиняя такое, от чего у меня самой глаза лезли на лоб. Мой лес все рос и рос, стремительно увеличиваясь в размерах и становясь все гуще и гуще. Но темное небо без звезд и луны плохо сочеталось с густым лесом и высоченными деревьями, ведь когда трава закрыла собой светящийся песок, стало темно, как в шахте. Оказавшись в кромешной тьме, я услышала недовольное ворчание Влада и нелестные отзывы о невысоком качестве моего ума. Я подумала о светлячках, но, почему-то, как я ни старалась, ничего у меня не вышло. Даже приблизительно. Расстроившись, я, недолго думая, просто понавесила светящихся шариков прямо в воздухе, совершенно хаотично, на разной высоте, разных форм, а главное разных цветов. Они словно гирлянда вспыхнули среди зелени леса, нежно разбавляя кромешную тьму.

Мы довольно глубоко забрели в чащу леса, который я, с щедрой руки, нагородила на многие километры вперед, когда выяснилось, что густой мрачный лес, где недостаток солнца встречается в большим обилием воды, которая стояла повсеместно, неизбежно превращается в… болото. Сначала редко, но потом все чаще начали встречаться болотца. Поначалу неглубокие. Мы проваливались по щиколотку и благополучно выбирались из скользкой, липкой грязи, которая, казалось, сразу же впивалась в ноги своими щупальцами. Влада периодически прорывало очередным приступом насмешек в мою сторону, но все заканчивалось лишь обидными шутками и колкостями в мой адрес, а это не страшно. Но вот мы вышли к огромной топи, которая простиралась на добрый километр в длину, и Бог его знает, сколько в ширину, поскольку все скрывалось в зарослях осоки и тростника. Влад уставился на зеленую поверхность болота и задумчиво сказал:

– На это мы не рассчитывали, верно? – он повернулся и смерил меня ехидным взглядом, потом отвернулся, потер подбородок. – Сапоги тут не помогут. Ну что ж, полагаю пора возвращаться. Идти дальше бессмысленно.

Но тут Яшка впервые за все время подала голос. Вернее заскакала, указывая пальцем на противоположный берег болота. Просматривался он хорошо и, судя по тому, как выглядел, был довольно устойчив и крепок. Но зачем нам туда идти, было совершенно не ясно. Мы, в общем-то, шли в никуда, бесцельно брели отчасти ради того, чтобы спастись от скуки, отчасти, чтобы создать видимость того, что мы не просто просиживаем штаны. Успокоить собственную совесть, так сказать. Но лезть на рожон не было никакой необходимости. По крайней мере, так думала я, так думал Влад, но Яшка так не думала. Она требовала, просила, настаивала, как умела на том, что болото нужно перейти. Влад смотрел на нее и думал, что это значило?

– Влад нам не нужно туда, – сказала я тихо, но тут Яшка повернулась ко мне и отрицательно замотала головой, да так отчаянно, что я побоялась, как бы бедняга не открутила ее ненароком.

– Зачем? Что нам там делать? – спросила я ее, но она лишь выпячивала разноцветные глаза и упрямо указывала рукой противоположный берег.

– Полагаю, там что-то важное, раз оно так настаивает, – размышлял Влад. – По крайней мере, оно еще ни разу не ошиблась, верно?

– Что ты имеешь в виду?

– Все, что оно говорит, рано или поздно сбывается.

Влад посмотрел на меня. Я молча смотрела на него, поскольку возразить мне было нечего.

– Что если там то, что нам нужно? – снова заговорил он.

– А что нам нужно? Все, что могло нам пригодиться, я уже сделала.

– Ну, допустим не все.

– О чем ты?

– Ну, я так и не дождался кофе…

– Думаешь, на том конце болота чашечка душистого, свежезаваренного «эспрессо»?

– Почему бы и нет? – улыбнулся Влад.

– Это не шутки, Влад. Тут запросто можно утонуть.

– Я же с тобой, – сказал он и хитро прищурился в глядя мне в глаза. Он прекрасно знал, как больно эти слова полоснули меня по самому нежному, и, судя по блеску в его глазах, ему это нравилось. Мне стало обидно. За что ты так со мной? Ничего из того, что я делала, не было сделано для того, чтобы обидеть тебя, так зачем же ты изгаляешься? Видимо он увидел, прочитал в моих глазах и отвел взгляд. То ли совесть проснулась, то ли стало скучно…

– Ладно, пошли, – и с этими словами он потер руки, закатал рукава рубашки, штанины до колен и двинулся к болоту. Яшка опередила его и поспешила в самую жижу, чтобы найти подводные кочки, которые стали бы нашим мостом. Кочек и правда было много, но не на каждую можно было бы надеяться. Яшка весила вдвое меньше, чем я, не говоря уже о Владе, который весил никак не меньше восьмидесяти. Если бы он неудачно выбрал опору, мы вряд ли смогли бы вытащить его, даже вдвоем. Очевидно, Яшка это прекрасно понимала и со всей ответственностью проверяла каждый крошечный островок суши, прежде чем указать на него Владу. Тот беспрекословно следовал ее советам, ни разу не усомнившись в ее правоте, чем Яшка, похоже, безумно гордилась. Глаза ее горели, движения стали быстрыми и собранными. Она поминутно оглядывалась на Влада, проверяя, все ли в порядке. Я шла следом за ними, и глядя на эту картину, думала – неужели я тоже так выгляжу? Неужели тоже заискивающе ловлю каждый его взгляд, жадно хватаюсь за каждое, вскользь брошенное слово и вьюсь лентой под его ногами? Господи, хоть бы не так, потому что это весьма и весьма прискорбно. Я так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как сильно отстала. Влад и Яшка развили космическую скорость, Яшка за счет легкости, а Влад за счет скорости и ловкости. У меня не было ни того ни другого, а потому, когда они победно приземлились на той стороне, я все еще была на середине.

Влад обернулся и увидел, в каком плачевном я состоянии и, наверное, побоялся, что я снова всех затоплю. Он обрался было возвращаться за мной, но Яшка остановила его. Она жестом приказала ему оставаться на берегу, а сама отважно двинулась мне навстречу. Я увидела, как она скачет с кочки на кочку ко мне, и, признаться честно, мне полегчало. В нескольких метрах от меня она остановилась и начала указывать мне кочки, на которые нужно было наступать, периодически проверяя некоторые из них. Дело пошло быстрее, но все же не так быстро, как хотелось бы. Влад периодически кричал мне с того берега самые ласковые, на его взгляд, оскорбления, разглагольствуя о том, что современная физическая подготовка в высших учебных заведениях проводится из рук вон плохо. Я тихо называла его сволочью и спокойно продолжала свой путь. Примерно на двух третьих пути у нас с Яшкой возник спор – она указывала мне на кочку, которая не внушала никакого доверия. Хлипкая, узкая и полуразвалившаяся она казалась совершенно ненадежной, в то время как чуть подальше была широкая и плотная. Но Яшка настаивала. Пришлось поверить ей, ведь Влад был прав – не доверять ей не было причин. Я шагнула и тут же провалилась в грязную мерзкую жижу по пояс. Я вскрикнула, а через мгновенье почувствовала, как сильно, как быстро меня засасывает вниз:

– Яшка, помоги! – крикнула я, протягивая ей руку. Вот тут я и увидела то, что все это время скрывала эта четырехногая мерзавка – она смотрела на меня холодным немигающим взглядом, не двигаясь с места. Она не испугалась, не застыла в нерешительности, она хладнокровно смотрела, как меня засасывает трясина, и самым жутким было то, что ее это не беспокоило. Равнодушный взгляд смотрел, как густая черная жижа подбирается к моей груди и ни один мускул на худом, тонком лице не дрогнул. Голубой и зеленый глаза смотрели на меня так, словно я уже была мертва, и все, что ей оставалось, это любоваться тем, как меня затягивает вниз.

– Влад! – крик мой был похож на звериный вопль, отчаянный и неистовый. Я не знала, услышал ли он меня, потому как паника полностью охватила меня. Липкая грязь тянула меня вниз, и я чувствовала ее холод на своей шее. Все происходило так быстро, что я просто не успевала думать – мысли, как стая крыс на тонущем корабле, метались во все стороны, спасаясь бегством из моей головы. Моя шея ушла под воду, и жижа начала заливать мои уши. Я подняла лицо к небу, закрыла глаза и набрала воздуха в легкие, закрыв рот, но тут крепкая рука резко схватила меня за шкирку и грубыми, сильными рывками потащила меня наверх.

***

Мы сидели на берегу и молчали. Меня еще потряхивало, но теперь только время от времени и не сильно. Сидела я потому, что колени меня не слушались и все время норовили подогнуться. Яшка весьма сообразительно села подальше от меня, спрятавшись за большой спиной Влада. Он, как и я, был по уши в грязи, но он-то просто вымазался, доставая меня из трясины, а с меня в, буквальном смысле, текла и капала на пол мерзкая, липкая жижа, которая намертво вцепилась в кожу и одежду и затекла в такие места, о существовании которых я до сего дня даже не догадывалась. Странно, но после того, как я чуть не отправилась к праотцам, мне не хотелось плакать и биться в истерике. Истерика была там, в воде, а сейчас осталась лишь бесконечная усталость. Яшка опасливо поглядывала на меня из-за спины Влада, а сам Влад был уставшим и смотрел лишь на землю под своими ногами. Ничего не хотелось говорить, хотелось лечь спать и ни о чем не думать.

Я сидела и вспоминала первые десять минут после того, как мы все благополучно оказались на противоположном берегу, отдуваясь и отряхиваясь. Влад, еле сдерживая гнев, а получалось у него это всегда паршиво, кинулся орать на Яшку, чаще всего повторяя «какого черта», и требовать объяснений. Яшка, напуганная до полусмерти, просто села на землю, закрыла голову руками и спряталась в самой себе, ничего не отвечая и никак не реагируя. Думаю, если бы сейчас ей предложили ее старую добрую хрустальную гробницу, она, не секунды не сомневаясь, забралась в нее самостоятельно. Влад ничего не понимал, но требовал, требовал и требовал, того чего она дать не могла – логического обоснования своим действиям. Я смотрела на происходящее и ясно и отчетливо понимала, что никакой логики тут нет и быть не может. Здесь были сплошные эмоции, и объяснять тут нечего – дама просто и весьма изящно попыталась избавиться от соперницы. А вот что стало для меня откровением, так это то, что Влад не видел, что Яшка – она. Он по-прежнему воспринимал ее, как оно, а потому, все произошедшее не имело для него никакого смысла. У меня же просто не было сил что-то объяснять, и я просто молча слушала, как радуется во мне спасенная жизнь.

В конце концов, когда мы все успокоились и сели на траву, пришло опустошение и усталость, в которой мы трое кутались, как в огромное одеяло.

– Идемте спать, – сказала я, подводя черту под сегодняшним днем. Никому в голову не пришло противиться. У меня хватило сил, чтобы недалеко от этого места появился крохотный водопад с чистой водой. Мы с Владом по очереди помылись и, как могли, постирали одежду. На Вопрос Влада можно ли ему ходить, в чем мать родила, я, поморщившись, наскоро соорудила одеяло для него, а заодно и себе. В итоге, с ног до головы, закутанные в теплые пледы, словно две гусеницы, мы пошли спать, оставив одежду сушиться на одной из берез. Мы нашли огромную раскидистую ель, чьи лапы плотным занавесом спускались до самой земли. Мы залезли под нее и спрятались от окружающего мира плотной стеной иголок. Было тепло, тихо, темно и удивительно вкусно пахло еловыми иголками. Сон пришел сразу.

Проснулась я от того, что услышала легкий шелест травы. Таким тихим и неспешным он бывает тогда, когда кто-то не спеша идет по лесу, наслаждаясь тем, что его окружает. Этот кто-то прошагал мимо нашей ели, вернулся и остановился напротив того самого места, где лежала моя голова. Я увидела голые ноги, длинные, широкие ступни, а потом в узком проеме между землей и плотными хвойными ветками появился красный глаз, который смотрел прямо на меня. Я чуть не завизжала, да вовремя закрыла руками рот. Вместо глаза появилась акулья пасть, которая тихо прошептала:

– Привет.

Я чуть Богу душу не отдала. Честно говоря, первым порывом было разбудить Влада и спрятаться за его спиной. Никто, кем бы он ни был, пугал меня до кончиков пальцев, и страх этот был мерзкий, пронизывающий, как иглы, вгоняемые под ногти. С другой стороны я подозревала, что Влад для него не представляет ценности, а потому он легко разделается с ним одним махом правой руки. Той, на которой когти острее, чем ножи. Влад был моим довеском, нежелательным побочным эффектом, которого не трогают лишь потому, что он не приносит вреда, а потому я не имела права вмешивать его в историю.

Я медленно выползла из-под ели и посмотрела на Никто – огромный, с темно-серой кожей, исписанной кровавыми узорами, всемогущий хищник, чей взгляд заставлял меня дрожать. По спине пробежал холодок, от которого меня передернуло. Он увидел это и его улыбка, до этого весьма скромная, расползлась от уха до уха, разрезая лицо пополам. Красные глаза улыбались и жадно смотрели на меня. Где-то в глубине его необъятной груди, как раскат грома, прокатился глухой рык. По коже прибежали мурашки. Я не в силах смотреть на страшное лицо, опустила глаза, как провинившийся ребенок, и смотрела, как медленно и лениво виляет из сторону в сторону длинный тонкий хвост. А потом поймала себя на том, что глядя на огромную ладонь в тонкой белой перчатке, еле сдерживаю себя, чтобы не протянуть к ней руку. Странно, но чувство страха сплелось с желанием прикоснуться, превращаясь в совершенно новое ощущение, которое я не могла описать. Оно было непривычным, острым, жгучим, но с ярким, сладким послевкусием, не похожим ни на что другое, что приходилось испытывать. Тихое, еле ощутимое. Я легко справилась с ним, а потом подняла глаза и посмотрела в лицо Никто:

– Привет.

И внезапно хищный оскал исчез, а на его место пришла нежность. Я не знаю, как я видела ее сквозь огромные клыки, ярко-красные глаза, медленно скользящие по мне, как ощутимое прикосновение, просто в одно мгновение я начинала понимать, что боятся мне нечего. Чудовище это видело, и совершенно не стеснялось своих эмоций, не считая нужным прятать ни желание наброситься и сожрать меня, ни желание свернуться клубком у моих ног. Наверное, и то и другое казалось ему совершенно естественным и оно не видело нужды это скрывать.

Никто медленно обошел меня вокруг, проходя так близко, что я слышала, как он вдыхает запах моих волос, моей кожи. Снова страх лизнул меня ледяной волной, но исчез так же быстро, как и появился, оставив лишь испарину на спине. Он остановился передо мной и прошептал:

– МояЛера… – одним словом. Голос его низко вибрировал, отдаваясь гулким рыком. Он так близко подошел ко мне, что мне пришлось отступить на шаг. Ему это показалось забавным, и он снова подошел так близко, как хотелось ему, и наклонился, приблизив свое ужасное лицо к моему, словно рассматривал крошечного, красивого жучка. Новый приступ ужаса пронзил мое нутро, словно длинная тонкая игла прошла сквозь живот, заставив меня крепче сжать зубы. Зверь улыбался, глядя на мои судороги, и пристально вглядывался своими глазами в мои. В его глазах я видела красную магму, блестящую, искрящуюся, испепеляющую. Она медленно вращалась , кипела, переворачивалась, становясь, то прозрачной, словно стекло, то густой, жирной, сверкающей, переливаясь из себя в себя, она блестела пламенем и чем-то черным. До чего же красиво…

Тут Никто убрал лицо, стряхнув с меня оцепенение, и встал во весь рост, расправляя огромную спину, становясь еще больше.

– Какой красивый лес, – прорычало оно. – Ты молодец, МояЛера, – он протянул мне руку в перчатке, и я послушно взяла ее, глядя, как утопает в огромной ладони моя рука. Мы неспешно пошли вдоль болота. Никто шел медленно, но один его неспешный шаг предполагал пять моих, а потому я еле успевала за ним, волочась позади, одной рукой держа одеяло, которое постоянно норовило сползти с меня. На этот раз шел он по-человечески, а не на четвереньках, но движения его были по-прежнему плавными, скупыми, будто каждая мышца в его теле пружинила, натянутая до предела. Абсолютный контроль над собственным телом. Каждый, даже самый незаметный, жест был завершенным, лаконичным, никакой суеты, только плавность, как хорошо смазанные шарниры, неспешность и безграничная власть. Я повернулась к трясине по левое плечо от меня и сказала, сама не знаю, зачем:

– Я сегодня чуть не утонула.

Не поворачиваясь и все еще медленно вышагивая впереди меня, он сказал с такой нежностью, словно его насмешили слова пятилетнего ребенка:

– Нет, нет, МояЛера, ничего подобного. Ты была далека от смерти.

– Откуда ты знаешь? Тебя же там не было.

– Я там был. Я всегда и везде. Я там, где ты. Никогда не забывай этого, – прозвучало это странно – глухо и задумчиво. Но потом голос вернулся к прежней интонации доброго учителя. – Кроме того, умирать не больно.

От этих слов у меня перехватило дыхание, и по телу волной пробежали мурашки.

– Откуда ты знаешь?

– Сама как думаешь? – засмеялся он и смех его, низкий, рычащий заставил воздух дрожать. По спине прошёлся холодок, а кожа покрылась испариной. Я тихо спросила.

– И часто ты…

– Каждый раз, – сказал он, резко останавливаясь.

Болота закончились. Мы стояли посреди чащи леса, тихой, словно склеп. Он поднял голову, рассматривая высокие кроны деревьев, потом взгляд его перешел на ели и березы, соседствующие друг с другом, потом скользнул вниз, изучая кустарники, заросли папоротника и траву. Потом он посмотрел на крошечные огоньки, хаотично разбросанные среди травы, деревьев, высокой листвы и спросил:

– Зачем они?

Я не услышала его, все еще думая о смерти. Мне стало интересно, чем заканчивается фраза «Каждый раз». Каждый раз, когда что? Когда приходит прилив? Когда наступает утро? Но ни дня, ни ночи здесь нет, тогда о каком «каждом разе» идет речь?

Вдруг он повернулся ко мне и заключил мое лицо в своих огромных ладонях, одна из которых была в белой тонкой перчатке, а другая, звериная, покрыта тонким мягким мехом, чьи острые когти едва ощутимо уперлись в мою кожу. Руки были такими огромными, что все моя голова легко умещалась в его ладонях. Пожелай он, и легко отвернул бы мне голову, не прилагая никаких усилий. Странно, но впервые эта мысль не напугала меня, а вызвала благоговейный трепет перед огромным, могущественным существом, который, по неизвестным мне причинам, не смеет меня обидеть. Снова он узнал, что творится в моей голове. Улыбнулся так, что лицо снова разошлось напополам, разделив подбородок и верхнюю часть лица, но на этот раз меня она не испугала. Острые, длинные, тонкие зубы, как клинья, шли один за другим, плотно примыкая друг к другу, и я подумала, каково было бы, если бы он прямо сейчас… Господи, Лера, о чем ты думаешь? Я удивилась самой себе, а чудовище тихо прорычало:

– Я не могу сделать того, что ты хочешь.

Я густо покраснела, но все же, откуда-то взялась недюжинная дерзость, и я спросила почему?

– Потому, что тогда случится все то, чего ты так боишься.

И снова я не испугалась, а вот чудовище… Оно отпустило меня отошло на безопасное расстояние, но я успела увидеть, как мелькнула животная жажда в его глазах, которую он задавил, спрятал внутри себя. Он повернулся и снова спросил:

– Зачем ты сделала свет? – указывая на крохотные огоньки.

Я, все еще пребывая в состоянии легкого опьянения, ответила, что без них ничего не видно.

– А на что именно ты хочешь смотреть?

Я не нашлась что ответить, отчасти потому, что все еще пребывала под влиянием жуткого, притягательного красного взгляда.

– Я покажу тебе кое-что.

Он посадил меня на землю и сам сел рядом со мной.

– Смотри, – пробасил он, и свет погас. Раз – и мы в полной темноте и тишине. Вокруг ни души, ни один лучик света не проникает сюда и только сильное, редкое, ритмичное дыхание, с утробным урчанием на выдохе, осталось в кромешной темноте. Я думала о том, что сейчас делает Никто, о чем думает. В полной темноте и тишине желаемое всегда кажется ближе, и мне стало любопытно, не становится ли сильнее соблазн…

– Нет, – сказал он тихо. – Соблазн сильнее или слабее только от того, насколько ты близко. Остальное не имеет значения.

– Ладно. А чего мы ждем? – так же тихо прошептала я.

– Терпение, МояЛера, терпение.

– Не люблю ждать.

– Я знаю.

– Тогда расскажи мне что-нибудь.

– Что ты хочешь услышать?

Я засмеялась – впервые он решил спросить, хотя до этого просто бесцеремонно лез в мою голову. Ему понравился мой смех, я буквально почувствовала это кожей, и поняла, что он тоже улыбается.

– Ты умеешь принимать любой облик?

– Да.

– Тогда почему именно голубоглазый блондин? Мне вообще-то не нравится такой типаж.

Он немного помедлил, а потом заговорил.

– Когда тебе было шесть лет, ты влюбилась в мальчика из параллельной группы детского сада. Ты этого почти не помнишь, но у него были…

– Голубые глаза и белые волосы, – договорила я, и образ, такой далекий, такой призрачный всплыл в моей голове так ярко, словно фотография. Я засмеялась. – Слушай, и правда похоже.

– Если хочешь, я могу приходить к тебе в качестве Вани. Это не трудно.

– А если я не захочу, чтобы ты вообще приходил ко мне?

– Тогда теряется вся суть твоего присутствия здесь. Ты тут, чтобы быть рядом со мной, а иначе пропадает весь смысл.

– Смысл чего?

Но тут вдалеке зажегся крошечный огонек.

– Смотри, – сказал он, указывая на него.

Огонек слабо светился в нескольких метрах от нас, и сначала я подумала, что это один из моих огоньков. Он был бело-желтый и его слабый свет еле заметно мерцал, пробиваясь сквозь плотную крону деревьев. Вдруг он ожил – неспешно поднялся вверх, рассекая тьму в густой заросли ели, потом опустился вниз, почти прижимаясь к земле, а потом вернулся на исходную высоту, но поплыл прямо нас.

– Что это? – спросила я, не веря своим глазам. Тут еще три огонька зажглись рядом с первым, разбавляя тьму, плавая во мраке.

– Это светлячки, – сказал Никто.

И тут весь лес озарился слабым светом – крошечные звездочки, словно метеоритный дождь вспыхивали и срывались с места, чтобы разогнать кромешную тьму и осветить лесную чащу. Они плавали в ночи, соединяясь и разделяясь, собираясь группами, и летая по отдельности, садились на ветки, прятались в кустах, делая мой лес… живым.

– Вот это да… – прошептала я, а чудовище заговорило тихо, совершенно не скрывая своего восторга.

– Ты не можешь создавать живую материю, вселенная никогда не позволит тебе этого, но ты можешь создать неживую и ждать.

– Ждать светлячков?

– Ждать, когда жизнь появится в том, что создано тобой. Она всегда появляется, нужно лишь дать ей время. Просто не мешай. Любая почва обретает семя, любое небо рождает птиц, любое море…

– Тогда почему в твоем небе птиц нет?

Он замолчал, и на несколько минут мы погрузились в тишину, сопровождаемую тихим стрёкотом сверчков, а затем он тихо сказал.

– На сегодня все, Моя Лера, – и на этот раз эти слова прозвучали подчеркнуто раздельно. А через мгновенье я поняла, что осталась одна.