Никто

Я поднялась и быстро вышла в импровизированный коридор. Было очень тихо. Коридор был пуст. Влад и Яшка спали. Я прошла по короткому коридору и вышла в основной, большой. Сразу справа от меня закрытый проход, за которым темнел черный, уже безжизненный коридор, который мы вчера пересекли последним. Я отошла от него, словно за ним зона радиации, но все еще заворожено смотрела в черноту. Что-то там настолько притягивало мой взгляд, что я долго не могла оторваться. Было жутко, страшно, но в этом страхе было что-то приятное, щекочущее нервы, заставляющее фантазировать и воображать всякую нечисть по ту сторону перегородки. Хорошо, что я не умею создавать живое, а иначе в пустых коридорах уже бродили бы восставшие мертвецы и склизкие пришельцы.

Я отошла от перегородки и подошла вплотную к круглой стене тоннеля, вглядываясь в темноту за прозрачной, гибкой стеной. Тьма была такая густая, что казалось вечной, концентрированной, словно чернила, которые материализовались в момент сотворения вселенной. Удивительным было то, что она пугала своей пустотой. Ни для кого не секрет – тьма пугает тем, что в ней спрятано. Но это тьма была жуткой именно потому, что была стерильной. Огромные кубометры безжизненной воды.

– Ну же, – сказала я тихо. – Раз уж разбудил, выходи.

Сначала ничего не происходило, но я продолжала вглядываться в темноту. А потом появилась она – большая белая акула. Огромная, метров десять, может двенадцать, в длину, она выплыла из темноты, лениво шевеля плавниками и длинным, сильным хвостом. Она подплыла вплотную к тому месту, где стояла я, и уткнулась носом в воздушную подушку, разделяющую нас. Огромная рыбина застыла на одном месте, вглядываясь в меня черными, блестящими глазами, медленно изгибаясь боками, которые наполовину скрывал мрак, но я почти видела ее огромный хвост, плавно виляющий из стороны в сторону. Она смотрела мне прямо в глаза, по-человечески изучая меня. Она медленно открывала и закрывала огромный рот, а ее жабры опадали и поднимались. Я смотрела на нее и чувствовала, как заходится мелкой дрожью мое тело. Сердце скакало в груди, словно дикое животное в клетке, сбиваясь с ритма, отдаваясь в барабанных перепонках. Огромный монстр завис прямо передо мной, разглядывая меня, изучая и, кажется, чувствуя, как бешено несется по венам кровь. Она чувствовала мой запах, и то, как пробегает электрический разряд по моему телу, сокращая мышцы, заставляя меня дрожать. А потом она улыбнулась мне. По-человечески. Огромная пасть, разъехалась в разные стороны, обнажая ряд плотных, белоснежных зубов, уголки рта приподнялись, придав морде совершенно человеческое выражение издевки.

– Ну, привет, – сказала я хриплым, еле слышным голосом.

Акула захохотала. Беззвучно, неслышно. Было видно, как раскрывается огромная пасть, обнажая язык и жабры, которые трепыхались, словно крылья бабочки, как сотрясается живот. По серой спине, словно трескалась и рвалась грубая кожа, обнажая ярко-красные мышцы под толстой броней, вспыхнули и поползли узоры, от головы к хвосту, сплетаясь в красивом, причудливом, совершенно неповторимом узоре углов, линий, завитков. Глаза вспыхнули красным. Она обернулась вокруг себя, быстро и ловко, и передо мной возник Никто. Он мягко приземлился на песчаное дно, а его узкое серое лицо растянулось в фирменной улыбке от уха до уха, и я услышала нежное:

– Здравствуй, МояЛера.

Меня заколотило, пробил холодный пот, а живот скрутило в тугую пружину. Я чуть было не закричала, но изо рта вылетел лишь сдавленный стон, больше похожий на хрип. Огромный монстр смотрел на меня из-за прозрачной перегородки сверху вниз и улыбался острыми кинжалами зубов, жемчугом переливающихся в полумраке. Красные глаза хищно смотрели на меня, разглядывая каждый сантиметр моего тела. Он жадно облизнулся и жабры, все еще отчетливо просматривающиеся на его шее, в последний раз вспорхнули, осели и сровнялись с кожей, исчезнув, словно их и не было.

– Я так соскучился по тебе… – сказал он и медленно уселся на песок. – Выходи поиграть.

Он улыбнулся еще шире, притворяясь моим лучшим другом, но глаза его буквально жгли мою кожу. Я физически ощущала боль от его взгляда. Я попыталась было сказать хоть слово, но горло было таким сухим, что саднило. Я молча покачала головой.

– Боишься?

Я кивнула.

– Правильно, МояЛера, так и должно быть, – он опустил глаза вниз и начал рисовать причудливые завитки, медленно водя длинным когтем по песку. Линии получались нечеткие, расплывчатые. – Наконец-то ты начала воспринимать меня правильно, – последнее слово он подчеркнул, желая показать царственность своего положения и безвыходность моего. – Но все же, – он сделал паузу, а потом поднял на меня хищный взгляд, – ты скучала по мне не меньше чем я.

Как только он это сказал, в моей груди вспыхнула такая боль, что я согнулась пополам. Но боль эта была странная – ноющая, въедливая, пробирающаяся прямо к моему сердцу, охватывая его тонкими щупальцами. А потом я поняла, что это не боль – это желание. Непреодолимое , пылающее, заставляющее меня дрожать и скулить, как побитая дворняга. Все, чего хотело мое сознание, это вцепиться в огромное тело, почувствовать рельеф узора под собственными пальцами на толстой, шероховатой коже, ощущать его исполинскую ладонь на моей спине и знать, что над моей головой уже занесена звериная лапа с длинными острыми когтями.

– Не надо… – тихо прохрипела я. – Перестань.

Боль слегка отпустила, но не пропала совсем. Она тихо пульсировала внутри меня, заставляя думать только о том, как же выбраться наружу.

– Тебе надо подышать свежим воздухом, – сказал Никто.

– Я там захлебнусь, – совсем неслышно шептала я.

– О нет, нет, МояЛера. Захлебываешься ты сейчас.

И тут же сухое горло начало сжиматься, грозясь схлопнуться, а легкие заныли, словно я задержала дыхание. Я попыталась вдохнуть, но стало лишь нестерпимо больно, словно все, от гортани до плевры, выстлано тонкими иглами. Дыхание со свистом вырывалось из меня, но обратно не заходило. Никто смотрел на меня и больше не улыбался. Он заворожено разглядывал мое побелевшее лицо. Моя агония доставляла ему удовольствие совсем иного характера, нежели может выразить улыбка.

Я рванула к перегородке неработающего коридора. Она послушно отворилась, выпуская меня в темный коридор, и как только она снова закрылась за моей спиной, я кинулась к округлой стене, приказала выпустить меня, зажмурилась, и шагнула сквозь нее.

Вода мгновенно окружила меня, полилась в мои легкие, заливая уши, нос и рот. Я чувствовала, как легкие прогнулись под напором воды. Давление иглами воткнулось в барабанные перепонки, я стиснула зубы, зарычала и… задышала. Вода входила и выходила из меня, наполняя тело кислородом, сухое горло смочила влага, и теперь оно расправлялось, как раздувающийся воздушный шар. Такое знакомое, заложенное в нас инстинктами, дыхание в воде заставило меня вспомнить Водяного и дно глубоко озера. Главное первый вдох, а потом это так же естественно, как дышать воздухом.

Я открыла глаза и посмотрела на Никто. Огромный зверь смотрел на меня немигающим взглядом кобры. Огромная грудь медленно понималась и опускалась, тонкие губы плотно сжались, пряча за собой тонкие острые зубы. Я ощутила себя глупым кроликом, который сам вышел навстречу удаву. Сердце стучало в ушах, кишки сжимались, и я все еще я не могла надышаться. Огромное чудовище поднялось на ноги и медленно зашагало ко мне. Нас разделяли всего несколько метров, но эти секунды превратились для меня в вязкое липкое желе, которое заморозило приближение ко мне жуткого, голодного животного, неограниченного ничем, кроме собственных желаний. Дыхание мое стало таким частым, что закружилась голова, сердце колотило грудь изнутри, грозясь сломать ребра, и когда между нами не осталось ничего, кроме пары сантиметров океана, я сжалась в комок и закрыла глаза.

Глава 9. Колыбель

– МояЛера, ты все еще не доверяешь мне, – сказал мне Никто, и я почувствовала прикосновение его рук к моему лицу. Только вот руки были человеческие – ладонь была большая, но не огромная, теплая, несмотря на то, что мы были окружены холодной водой, но при этом само прикосновение выдавало своего хозяина – грубоватое, в нем было что-то жадное, что-то, что заставило меня мгновенно открыть глаза. Передо мной во всей красе возвышался Ваня, мой безумный эльф. Он смотрел на меня и улыбался. Глаза его – голубой хрусталь, а улыбка такая нежная, что я совершенно растерялась. Страх все еще кипел во мне, подбрасывая мое тело крупной дрожью, но на смену ему приходило недоумение.

– Что ты задумал? – спросила я и удивилась, как приглушенно звучал мой голос сквозь толщу воды.

Ваня изогнул бровь, невинно уставился на меня, и, застенчиво улыбаясь тонкими губами, произнес:

– Я? Ничего.

Он так старательно делал наивный вид, что создавалось впечатление, что мы не на дне океана под слоем водной толщи, а где-то на светской вечеринке, и вопрос мой совершенно не уместен.

– Что за маскарад? – я отодвинулась от него и его руки медленно отпустили мою шею, к которой они спустились.

Он улыбнулся, блеснув зубами, совершенно человеческими.

– Я подумал, что в человеческом облике я нравлюсь тебе больше. Решил внести некое разнообразие.

– Сумасшествие, а не разнообразие.

Он засмеялся снова:

– Почему?

– Человек в белом строгом костюме на дне океана смотрится жутко, – я отошла еще на шаг и окинула недоверчивым взглядом тонкую, стройную фигуру стоящего передо мной мужчины. Такой же элегантный, изысканный и утончённый, только теперь, когда я знала, что скрывалось за этой маской, весь этот карнавал пугал меня еще сильнее. – Почему нас не раздавило?

– О чем ты?

– Мы на дне океана. Нас должно было расплющить. Ну, не тебя, наверное, но меня точно.

– Это не твой мир, и ничто тут никому ничего не должно. Тем более тебе. Прогуляемся?

– Куда?

– Хочу показать тебе кое-что.

– Ради этого ты нас чуть не утопил?

– О, нет, нет. Это было ради забавы. И ты не утонула бы МояЛера, ни в коем случае. Твой придаток, возможно, но не ты.

Я подумала о реакции, которая должна была бы быть у Влада, узнай он, что его назвали придатком. А еще, что шутки ради топят только камешки в луже, и снова вспомнила, что он не человек, и кем бы он ни был, нельзя воспринимать его действия с моей точки зрения. Он по-прежнему с легкостью руководит кукольным представлением, откуда то, где его не достать. Все происходящее для него – игра, в которой мы некоторые переменные, и будь на то его воля, он сотрет нас с доски и начнет другое, более интересное уравнение. Здесь под толщей воды эта перспектива казалось более чем реальной. Понять бы, в чем задумка, в чем смысл моего пребывания здесь?

– Ты так много думаешь, МояЛера, – тихо сказал Ваня и снова сократил расстояние между нами до нескольких сантиметров, а затем наклонился к моим волосам и шумно вдохнул. Я услышала утробное урчание откуда из глубины его груди, которое прошлось вибрацией воды по моей коже. Я сжалась, задышала часто, быстро и закусила губу. Сердце снова подскочило к горлу.

– Ты же говорил, нам нельзя быть слишком близко, – дрожащим голосом проблеяла я и сама разозлилась на то, как трусливо звучал мой голос. Ваня открыл глаза. Теперь они были полностью залиты красной лавой, переливающейся под длинными ресницами.

– Это для вдохновения… – сказал он тихо и улыбнулся той самой улыбкой, которая разрезала его лицо пополам, обнажая длинные кинжалы зубов.

А в следующее мгновение он подпрыгнул, быстро и резко, словно вода не держала его, не делала вязкими движения, не оказывала сопротивления. Он исчез в темноте надо мной, но через несколько секунд из-за моей спины выплыла большая белая, проплывая всего в нескольких сантиметрах от моей руки, она легонько задела ее своим острым носом. Я не выдержала и вскрикнула. Я понимала, что это Никто, что это Ваня, что это, кто бы он ни был, не акула, но слишком уж реалистичным было ее огромное серое тело, с кровавыми узорами вдоль всей спины. Она кружила вокруг меня, заставляя меня трястись мелкой дрожью и слушать звон собственных зубов. Сердце колотилось в ушах, кричало, пыталось предупредить меня и заставляло бежать, прятаться, спасаться, не зная, глупое, что бежать некуда. Завершив еще один круг, акула остановилась справа от меня, выставив передо мной левый плавник и огромный бок. Она приглашала меня взяться за нее, обнять огромное тело, почувствовать под толстой кожей мрачное, жуткое нечто, живое и жадное. Я понимала, что страх, в конечном счете, если как следует его вымариновать, заставить меня с криком убежать в прозрачный коридор, а после, одному Богу известно, что произойдет. Настоящая или нет, но думаю, она сожрет меня, сделай я хоть один шаг назад. Владу с Яшкой тоже не спастись. Наверное, они даже не успеют понять, что произошло. И я быстро шагнула вперед, повинуясь желанию Никто. Я положила руку на шершавый бок и почувствовала, какой грубой была его кожа. Там, под ней переливалась, струилась жизнь. Она была теплой. Я безо всякого сомнения оперлась ногой о грудной плавник, ведь огромное тело не покорилось бы мне так просто, и быстро забравшись на спину, схватилась за спинной. И как только я вцепилась в него мертвой хваткой, огромная рыба сорвалась с места и ринулась в темноту. Водный поток подхватил меня и оторвал от необъятного туловища. Я еще крепче вцепилась в плавник, подтянулась к извивающемуся подо мной телу, и обвила ногами огромный торс. Я зажмурилась, и впилась ногтями в толстую кожу. Поняв, что у меня просто нет сил, чтобы удержаться, Никто сбавил скорость. Стало легче, и я зачем-то открыла глаза – кромешный мрак – и больше ничего. Когда не стало света, когда вокруг сомкнулась темнота, я вся превратилась в осязание. Я ощущала под собой плавные, тягучие движения сильного тела, ощущала тепло, которое росло, согревая меня и шершавую, грубую кожу, которая больно, словно наждачка, царапала мою. Но боль от царапин была каплей в море по сравнению со страхом, который разрастался во мне. Куда мы плывем? Что он хочет мне показать? Я знала лишь, что стремительно удаляюсь от того места, где могла чувствовать себя в относительной безопасности, от тех, кто мог бы встать на мою защиту, все глубже уходя в глубину черного мрака, где темнота настолько концентрирована, что ее начинаешь чувствовать кожей. И когда мы остановились, от меня не осталось ничего кроме трясущейся оболочки.

В кромешной тьме появился свет. Совсем слабый, и поначалу еле уловимый. Он был настолько неестественен здесь, глубоко под водой, там, куда свет не добирается ни в каких вариациях, что глаз и не воспринял это как свет – почему-то я подумала, что это дыра. Небольшая дырочка в черном полотне, словно передо мной не глубины океана, а холст или кусок материи. И только спустя несколько мгновений мой мозг заработал как надо. Это и правда был свет, хотя я отчетливо понимала, что плыли мы вниз. Мой внутренний гироскоп был абсолютно в этом уверен. Но тогда откуда свет?

Мы медленно двинулись на свет, и чем ближе подплывали к его источнику, тем явственнее проступали сквозь мрак очертания подводной местности, и я видела, что мы спускаемся на дно глубокого кратера. Свет был тусклым, очень слабым, но видимо в кромешном мраке хватит и нескольких частиц, пары фотонов, чтобы стали видны силуэты. Да и сам свет был странный, потому что, несмотря на то, что оптика и физика рассматривают его по-разному – электромагнитное излучение и поток частиц, но здесь он выглядел как… жидкость. В том ее агрегатном состоянии, что называется газообразным, а если проще – туман. Чем глубже мы спускались, тем явственнее я видела, как языки света ползут вверх по каменным уступам, огибая слишком большие выступы, заползая в расщелины, пролегая под камнями, заползая на них. Выглядело это странно и немного страшно, но при этом я не могла отвести взгляда от того, чего точно никогда не увижу в учебниках по физике.

Мы остановились, и я увидела невероятное – на самом дне, которое в диаметре было не больше пары метров, плескался свет. Совсем маленькая, с мою ладонь, лужа света покоилась в ложе кратера, от которой она, вопреки всем законам жидкости, тонкими струйками расползалась вверх, поднимаясь по каменным уступам. Чуть выше она превращалась в туман, который собирался во что-то похожее на снег и оседал в ту же самую лужицу. Господи, это было невероятно, это совершенно не поддавалось никакому объяснению. У меня перехватило дух, я напрочь забыла обо всем – о страхе, об опасности, о жутком чудовище. Я заворожено смотрела на происходящее и никак не могла оторвать взгляд.

– Что это? – тихо спросила я.

Акула подо мной задрожала, стремительно уменьшаясь в размерах, и в следующую минуту, извиваясь в невероятных изменениях, подо мной оказался Никто, во всей своей истинной красе, заключая меня в своих огромных руках. Он прижал меня к себе, поднес тонкие губы к моему уху и прошептал:

– Это моя колыбель.

Завороженная, я совершенно не понимала что происходит, я лишь любовалась лужей света.

– Как это? Ты родился здесь?

– Я здесь возник.

– Как же это случилось?

– Свет.

– Ты возник из света?

– Можно и так сказать. Свет стал катализатором.

– Катализатором чего?

– Меня, – тихо говорил Никто, проводя по моей спине рукой в перчатке. Я этого не замечала, я этого просто не чувствовала, я пыталась понять, о чем он говорит.

– Объясни, – попросила, не слыша, как сквозь глубокое дыхание Никто, прорывается низкий рокот. Он вздохнул, совсем по-человечески и заговорил, медленно растягивая слова.

– Всякая вселенная основана на принципах изменения энергии, ее возникновения и распада, в общем, преобразования. Это бесконечный циклический процесс. Миры вроде твоего, функционируют за счет физических величин – тел и процессов, происходящих с ними. Энергия в твоём мире имеет носителей – люди, предметы, гравитация, солнечный свет, радиация и прочее. Все что находится в твоем мире потенциально является потребителем, поставщиком или преобразователем энергии, создавая замкнутый круг, – он жадно рассматривал меня красными глазами в которых переливалась красная лава, но я этого не замечала, потому как слова его полностью завладели мной. – Но в мирах, подобных моему… – он замолчал и сделал глубокий вдох, втягивая мой запах сквозь зубы. – Носителей нет, а потому энергия просто разлита в пространстве. Как вода или песок. Она не изменяется, не преобразуется, не распадается. Просто застыла в неподвижности. И когда появился источник света, она аккумулировалась. Стянулась к нему как намагниченная, запустила процесс формирования, и когда ее стало слишком много, произошел я. Понимаешь?

Я кивнула. А затем спросила.

– Свет этот странный, – сказала я, загипнотизировано глядя на течение света в замкнутом пространстве. – Не частицы, не волна, а…

– Частица, волна… – повторил он эхом, оглядывая меня с головы до ног – Свет – способ передачи энергии. Язык, на котором говорят все вселенные, все миры. Он универсален, – сказал Никто, нежно убирая мои волосы назад огромной когтистой лапой.

– А откуда взялся здесь этот свет?

– Я не знаю… – прорычал Никто.

А затем он вцепился зубами в мое плечо. Агония пронзила меня, и разряд молниеносной боли врезался в мое плечо, разливаясь огнем по моему телу. Я закричала во все горло, разрывая легкие, стараясь выкричаться, вытащить через горло хоть часть той жгучей боли, что разрывала мое тело. Рука отнялась, я ее не чувствовала. Я дернулась, но ощутила лишь, как крепче сжимаются тиски его рук, как глубже входят в мое тело его зубы. Уголком сознания я слышала, как рычит в нем его нежность, как клокочет внутри его восторг. Рука в перчатке вплелась в мои волосы, охватывая огромной ладонью мою голову, прижимая к себе крепко, не давая мне возможности вырваться. Кажется, я плакала или кричала, я уже не понимала, я лишь чувствовала, как сквозь зубы чудовища в меня течет что-то холодное, тонкое, инородное моему существу, но всеми силами желающее завладеть им. И в одно мгновение я все поняла. Вспомнила, где уже чувствовала это, вспомнила эти щупальца, которые тонкими ледяными иглами врезаются в плоть. Их невозможно перепутать ни с чем. Я узнала его и все поняла. Теперь, когда я вспомнила нашу первую встречу, когда, кто передо мной, истина сняла с меня оцепенение. Я перестала кричать, перестала вырываться, и, превозмогая боль, прошептала:

– Я знаю, чего ты хочешь. Я дам тебе это, если ты отпустишь меня.

Тонкие холодные щупальца под кожей застыли. Вместе с тяжелым дыханием из груди Никто вырывался жар, смешанный с утробным рыком, и заканчивающийся клокотанием, и резко оборвался. Он думал. Он боролся с искушением, которое было столь велико, что завладело им практически полностью, но… все же не совсем.

– Убьёшь меня, и останешься ни с чем, – сказала я еще тише.

Долгие несколько секунд Никто застыл, не шевелясь, не дыша, а щупальца под кожей перестали пробираться вглубь меня, застыв в кровеносных сосудах судорожно решая, что же им все таки нужно от меня больше – мимолетное наслаждение или свобода. И оно решило.

Челюсти разомкнулись, и я почувствовала, как тонкие лезвия сотен зубов, медленно выходят из моего тела, забирая с собой мерзкие, холодные иглы, вбирая в себя их. Рука отпустила мою голову, и я посмотрела на него. Красные глаза, серая кожа, испещренная светящимися ярко-красными узорами, грива белоснежных волос – вот значит, какое ты на самом деле. Он смотрел мне в глаза. Хищный оскал сменился улыбкой и разрезал тонкое лицо на две части.

– МояЛера… моя девочка… узнала меня? – сказал он, облизывая длинным языком тонкие губы, жадно глядя на меня.

Я молча кивнула. Страха во мне не больше было, он растворился, исчез, ни оставив и следа, боли тоже. Я равнодушно смотрела, как тонкие струйки крови поднимаются из крошечных порезов на моей коже. Никто втянул мою кровь сквозь зубы, словно вдохнул сигаретный дым, закрыл глаза от удовольствия и шумно выдохнул, а потом резко обхватил мое тело руками и рванул вверх. Мы летели сквозь воду так быстро, что мне стало нечем дышать. Я вцепилась в тело Никто, боясь раскрыть рот. Вода больно давила на меня, и мне казалось, что еще чуть быстрее, и она разорвет меня на набор атомов. Рука снова стала слушаться меня, хотя и ныла где-то глубоко внутри, но все же больше не кричала о своей боли, а тихо шептала, становясь настолько слабой, что я смогла не думать о ней. Я сжалась в комок, закрыла глаза и стиснула зубы.

Тонкий лед на поверхности океана взорвался, разметая осколки в разные стороны. Взрыв был такой силы, что столб осколков поднялся на сотню километров вверх, а ледяная шрапнель разлетелась по кругу диаметром не меньше двух сотен. Пробив лед, мы вылетели вверх, несясь в бесконечное черное небо. Никто спрятал меня, закрыл ото льда, от осколков, от всего, что может ранить или убить меня. В это мгновение я чувствовала себя так спокойно и так счастливо, как не чувствовала никогда в жизни. Рядом с ним ничего не страшно. Вот, где мое место – здесь, в его руках.

Мы направились туда, где остались горы и огромный лес. Пролетая над океаном мы снизили скорость, и я сделала глубокий жадный вдох. Задышав, я открыла глаза и посмотрела вниз. Ледяная пустыня рушилась. Лед трещал, разваливаясь на огромные ледники, которые, наползая друг на друга, перемалывали один другого, оставляя ледяную кашу и пояс мелких осколков. Я видела, как лед плывет по течениям, в разных направления. Стерильное оживало на моих глазах и это было самое красивое, что я когда либо видела. Ледяная шапка сменилась тонкой полоской песка, затем пропастью залитой туманом и горами. Мы начали подниматься, лавируя между скал и, наконец, очутились в лесу.

Мы приземлились, и Никто отпустил меня.

– Смотри, – сказал он.

Я огляделась. Мой лес стал совершенно другим. Он больше не был полностью зеленым и стал вдвое гуще, чем раньше, напоминая непроходимые джунгли. Теперь зеленые деревья соседствовали со странными, фиолетовыми растениями, которых я никогда не видела и уж точно не создавала. Некоторые из них были похожи на исполинские прутики, высотой не меньше двадцати метров. Они имели толстый, изгибающийся ствол, который резко уменьшался по мере роста, и к верхушке становился не толще швейной иглы. На них не было ни веток, ни листвы, но они удивительно мерцали, словно светились изнутри. Были огромные деревья похожие на фикусы, того же темно-фиолетового цвета, и гигантские деревья, листва которых состояла из огромных листов, размером с автомобиль, причудливо закручивающиеся внутрь, и еще великое множество всего того, что я не в силах описать. Я совершенно не узнала это место, потому что оно уже не было тем, что создавала я, потому как оно становилось собой. Благодатная почва разрослась, повинуясь своим собственным законам физики, биологии, химии, а потому то, что изначально выглядело как крошечная копия моего мира, перевоплощалось во что-то уникальное, совершенно неповторимое и неописуемое.

Я раскрыла рот от изумления, разглядывая то, что стало мне совершенно незнакомым и именно потому интересным. Было похоже, что я попала в сон, ставший явью, и теперь реальные декорации сменялись совершенно неправдоподобными, сюрреалистическими. Мимо меня пронеслась какая-то птица. Она, словно лампочка, испускала ровный тусклый свет, который лился с ее перьев. Покружив надо мной, она медленно опустилась на мое плечо. Я почувствовала тяжесть ее хрупкого тела, которое надавило на меня, и улыбнулась. Она весит. У нее есть вес, а значит, она существует. На самом деле существует. Я посмотрела на Никто. Он улыбался мне той самой улыбкой, которая обманчиво делала его не страшнее двухнедельного котенка – искренняя, похожая на детскую своим неподдельным азартом и жаждой жизни. Именно из-за такой вот улыбки я и подумала, что он легко подчинится мне, стоит лишь захотеть. На деле же подчинилась я.

– Видишь? – улыбаясь, он протянул руку к птице, и та послушно перепрыгнула на его звериную лапу, крепко вцепившись крошечными коготками в палец, покрытый шерстью. – Это все твое. Все это создала ты. Это стало возможным только благодаря тебе. Понимаешь?

Я кивнула. Птица вспорхнула и скрылась среди листвы деревьев. Я слышала, как дышал лес, как что-то внутри него перекликалось, разговаривало, переливалось различными звуками, которых я никогда не слышала прежде. Моё творение ожило, становясь чем-то обособленным от меня. Оно переливалось огнями, о природе которых мне ничего не было известно, оно разрослось до невероятных размеров и высот, и определенно было живым. Это чувствовалось. Лес даже не знал, что это я создала его, и просто жил, наслаждаясь тем, что он существует, тем, что он есть. Ему не было дела до того, как он появился, как возник, он просто существовал. Зато это знала я и теперь чувствовала, как растет во мне животный восторг и связывает меня прочной, как сталь, нитью с этим миром. Мое творение росло и развивалось, и я с восхищением наблюдала за тем, как он не похож на все то, что я ожидала от него. Все забылось, словно боль и страх были в прошлой жизни, будто я заново родилась, и открылась во мне какая-то потаенная дверца. Теперь, я могу все. В смысле, АБСОЛЮТНО все. Я чуть не заплакала от радости:

– Посмотри на это! – шептала я Никто, не помня себя от восторга. – Посмотри, какая красота!

Никто рядом не было. Честно говоря, мне было все равно, куда он делся, и что взбрело в его голову на этот раз. Я заворожено оглядывалась вокруг себя, глядя на то, что сотворила и какое-то дикое, совершенно первобытное чувство зарождалось внутри меня. Словно я всегда это умела, словно всегда носила в себе возможность творить, создавать что-то огромное, колоссальное, что-то, что недоступно другим людям. А я могу. Я умею менять миры, коверкать и лепить, строить и создавать. Вселенная подчиняется мне, вселенная стала моим холстом, и теперь будет так, как я захочу. Теперь я творец! Благодаря мне появилась ЖИЗНЬ. Это все – творение моих рук. Это все благодаря мне. Величие бурлило во мне, и я буквально чувствовала свою силу, невероятную мощь, никем и ничем не контролируемую, кроме меня самой. Еще никогда я чувствовала, что от меня так много зависит. Сколько себя помню, я всегда было тенью, незаметным, незапоминающимся кусочком человеческой массы, которая никак не хотела нуждаться во мне, отчего и я свела к минимуму всю необходимость в ней. Но здесь… Я центр мироздания, я движущая сила, я первоисточник всего. Здесь я – ВСЕ.

Сзади меня обняла огромная рука, заканчивающаяся звериной лапой с длинными пальцами. Она, еле касаясь, пробежалась острыми когтями по моему животу и, минуя грудь, легла на мою шею. Над левым ухом я услышала низкий, рычащий голос Никто:

– Теперь ты знаешь, где твое место?

Я кивнула, улыбаясь. От нежного прикосновения его руки мне стало так хорошо, так правильно, словно его руке место только здесь и нигде больше, а мое место внутри когтистой лапы. Я закрыла глаза, ощущая, как длинные пальцы осторожно водят когтями по моей тонкой коже, и пожалела о том, что тело мое слишком хрупко для Никто. Знакомое чувство нежности и податливости вспыхнуло во мне, застилая все остальное собой, стирая все, что было важно раньше.

– Мое место рядом с тобой, – тихо сказала я.

– Все верно, Моя Лера. Идем, я хочу показать тебе самое главное.

Никто обошел меня, протянул руку в белой перчатке, и я уверенно взялась за нее. Меня вело чувство, что я могу доверить ему свою жизнь и без оглядки идти туда, куда он позовет. Даже теперь, когда я знала, кто он на самом деле, я не переставала восхищаться тем, что он есть сейчас. Огромное чудовище ростом три метра, весь в кровавых узорах и звериной лапой вместо правой руки, медленно шагало передо мной, раздвигая ветки, лениво покачивая тонким хвостом. Каждый шаг его был словно музыка , мелодия движения, которую поет его тело при каждом повороте ладони, при каждом сокращении мышцы, словно он тщательно репетировал каждый взмах ресниц, каждое движение плеча, огромного, за которым я могла бы спрятаться целиком. И эта кожа, по которой вились загадочные линии, перекрещивающиеся в тонких, замысловатых рисунках, от которых почему-то захватывает дух и хочется прочесть их тайну, тонкий, как паутина секрет, что они таят в каждом своем завитке. Кто же расписал темно-серое полотно горящим пламенем. Одна лапа звериная, другая человеческая, как две противоположности в одном существе. Кто задумал тебя таким, какой ты есть сейчас? И почему так ярко горят твои глаза? Кто-то же поместил на дне стерильного мира крохотную лужу света? Кто это был, и самое главное – зачем?