Никто

– Е-мае… – выдохнул он. – Ладно, согласен, ради этого стоило задержаться здесь подольше, – сказал он, примирительно улыбаясь мне и осматривая ледяной купол. Он что-то рассказывал, но я не слушала. Я улыбалась, рассеяно глядя на него, и кивала в ответ, но время от времени смотрела сквозь стену, на ледяную пустыню по ту сторону. Где же ты? Каким будет твой ответ? Я всматривалась в темноту стараясь увидеть знакомый силуэт и горящие красным узоры на теле, и не до конца понимала, боюсь я того, что он придет или с нетерпением жду. Наверное, и то, и другое.

Пока мы ужинали сосисками, зажаренными на костре, и запечённой в углях картошкой, температура поднялась до плюса и держалась примерно на уровне замечательных тринадцати – пятнадцати градусов. Это было настолько комфортно, что мы с Владом, недолго думая, поснимали куртки и толстые пуховые штаны, оставшись только в термобелье и толстых шерстяных носках. Несмотря на мое отвратительное настроение, он все же втянул меня в разговор, и мы долго обсуждали лосей и их основные отличия от оленей. Не спрашивайте, почему лоси и олени, мы и сами не поняли, как перешли на эту тему. Мы тихо разговаривали, смеялись и даже не заметили, что так легко и просто не общались уже очень давно. Последний раз так просто нам было, когда мы сидели в огромном замке на кушетке напротив камина. Когда мы не боялись ничего, и нам было так хорошо, так правильно вместе, словно произошло невероятное по редкости чудо – встреча двух, идеально подходящих друг другу, людей. Такое же редкое, как парад планет или солнечное затмение, но настолько же правильное, естественное и величественное как космическая механика, неотвратимое, как законы физики. Нам суждено было встретиться. Нам суждено было быть вместе.

Влад посмотрел на меня и замолчал. Он знал, о чем я думаю, и для этого ему не нужно было лезть в мою голову, он прекрасно читал по моему лицу. Он скользил взглядом синих глаз по моему лицу, нежно касаясь моих глаз, носа, губ, шеи. Он откровенно любовался мной. Я покраснела и отвела глаза. Хорошо, что здесь темно и слишком холодно, для того, чтобы даже помыслить о чем-то интимном. Но судя по взгляду Влада ему было очень даже комфортно думать о чем угодно. Что-то в его взгляде сводило расстояние между нами до минимума, что делало нас такими же близкими, как было раньше. Мне стало неловко, но приятно. Я прятала взгляд от внимательных синих глаз, судорожно вспоминая любую тему, для разговора.

– Кстати о выходе. Нет идей, что бы это могло быть? И где? – сказала я, быстро бросила взгляд на Влада и нервно почесала кончик носа. Он все понял и улыбнулся, тепло и все же с заметной долей иронии. Опустил глаза и слабо помотал головой, как бы говоря: «Ну и трусиха же ты, Лера».

– Не знаю, – он решил подыграть мне и сделать вид, что это самая актуальная тема для разговора. Прямо здесь и сейчас нет ничего важнее, и да, подождать это не может. – Яшка сказало, как только ты поймешь, где мы, сразу найдется дверь.

– Откуда я должна это узнать?

– Ну, не знаю. Оттуда же, откуда знаешь, как возводить горы и северные пустыни.

– Никто меня научил, – выпалила я, и тут же увидела, как по лицу Влада скользнула тень недовольства. Никто категорически ему не нравился. Само собой поводов для этого было предостаточно, но дело было не в том, что оно он жуткий, всемогущий и может запросто убить нас, не в том, что мы с Яшкой видели его, но Владу он ни разу не показался. Дело было в том, как я отношусь к нему, и это я поняла только сейчас. Все, что я сделала, все что я сказала… Так не говорят о ком-то, кто не имеет значения, а значит, что бы это чудовище ни разбудило во мне – страсть, смелость, а может и влюбленность – это нравилось мне, и нужда в этом была настолько сильной, что я не побоялась пожертвовать свободой, а возможно, и жизнью, в том числе и его (Влада, Яшку во внимание брать нет смысла, оно и было не свободно) ради того, чтобы снова и снова чувствовать это.

– А чего ты так за него держишься? – спросил он тихо. – Что такого в нем, что ты готова…

– Во мне.

– Что?

– Не в нем. Во мне. Он дает мне то, чего у меня нет, не было, и возможно не будет никогда.

– Хм… – нахмурился Влад, явно недовольный моими словами. – И что же это?

Я задумалась, подбирая слово, подходящее для того, чтобы описать то, что родилось и росло во мне с момента нашего здесь появления. Это что-то было крошечным сначала, но росло с каждым днем, превращаясь во что-то, что временами становилось больше меня, переставало поддаваться контролю и делало меня совершенно…

– Свободной. Да, пожалуй. Он дает мне свободу.

– От чего? – криво усмехнулся он одним уголком рта.

– От кого, а не от чего.

Влад уставился на меня, соображая, к чему я клоню:

– От меня? – спросил он.

– От меня, – ответила я.

Он лишь удивленно вскинул брови, а я продолжила.

– Моя зависимость от чего бы то ни было, живет лишь в моей голове. В реальности ее нет. Я имею в виду… Я же не диабетик, мне на самом деле и не нужно то, что мне кажется жизненно необходимым. Как, например, инсулинозависимым. Там уж без вариантов, но я-то… Я не умру без института, без родных, без Сани, без книг. Без книг, пожалуй, будет совсем невмоготу, но жить буду.

– Без меня, – добавил он и посмотрел на меня так, словно бросил мне перчатку.

А я не испугалась. А я подумала, впервые за последний год, почему бы и нет?

– Без тебя, – сказала я и кивнула. Подняла на него глаза и увидела странное выражение на лице. Глаза холодные, вроде бы равнодушные, но брови едва заметно дернулись.

– А она тебе зачем? – спросил он с вызовом.

– Свобода?

– Да.

– Ну… – и тут я задумалась. Для чего она обычно нужна? Что там поют в песнях и пишут в книгах? – Чтобы делать то, что хочу.

– А чего ты хочешь?

– Не знаю, – я начинала злиться, потому что такие простые вопросы не должны загонять в тупик. Пасовать мне не хотелось. – Идти, куда хочу, делать, что хочу.

– Ну так иди, делай. Кто же тебе мешает? – он повернулся и слегка кивнул головой в сторону ледяной пустыни. Я замешкалась. Не хотелось сказать то, что могло обидеть Влада.

– Говори, не стесняйся, – прочитал мои мысли он.

– Я не могу оставить тебя, – сказала я, а потом быстро добавила. – И Яшку.

– Я тебе мешаю? – искренне удивился Влад.

– Я не могу бросить тебя тут, не зная, вернёшься ли ты когда-нибудь домой, и что с тобой будет, если не вернёшься.

Влад тихо засмеялся.

– Лера, ума у тебя совершенно не прибавляется.

Я бросила на него обиженный взгляд, а он тем временем продолжил.

– Допустим, нет меня здесь и ты абсолютно свободна. Что дальше?

– Да откуда я знаю? – психанула я. – Не знаю, что дальше.

– Вот в этом-то вся проблема. Ты хочешь того, чему потом, поверь мне, не найдешь применения. Ты не задумывалась, зачем мы здесь? Ну, не я, но ты. У Никто здесь этой свободы, хоть лопатой греби, свободнее уже некуда и, тем не менее, он зачем-то тащит сюда тебя. Ни кого-нибудь поумнее, посообразительнее, черт возьми, хотя бы морально устойчивее. Нет. Он тащит сюда девчонку, которая без году неделя, как научилась носить туфли на каблуках и совсем недавно узнала, что существует нижнее белье без Микки Мауса, нарисованного на трусах, и все же ты здесь. Зачем ему ты? Что в тебе такого? Что ему нужно именно от тебя?

– Не знаю.

– Думай, Лера, думай. Включай голову. Вспоминай, что он говорил тебе, прежде чем затащить сюда.

Я растерянно шарила в своей голове, но под напором Влада все воспоминания разбежались и попрятались. Что он говорил?

– Он сказал, что знал меня задолго до твоего вечера в твоем доме.

– Так… – сказал Влад. – Еще что?

– Что мы познакомились, когда я попала в твой мир. Он знает тебя, знает, что я вытащила тебя из параллельного мира. Это все.

– Точно все?

Я замешкалась, но потом добавила.

– Сказал, что я понравилась ему еще там.

– Где именно вы познакомились?

– Я думала, на балу. Больше негде. Он не говорил.

– Не было его на балу, – резко отрезал Влад. – Я бы точно знал о таком госте. Его там не было. Вспоминай, Лера.

– Да не помню я! – в отчаянье крикнула я, лишь бы только прекратить этот расспрос. Влад замолчал. Я молча смотрела, как горят поленья, не в силах поднять на него глаза. Я тяжело дышала и еле сдерживала слезы, меня бросило в жар и стало совершенно невыносимо сидеть рядом с ним.

– Ты так мерзко относишься ко мне. Ты все время говоришь мне гадости. А ведь ты когда-то был влюблен в меня, – тихо прошептала я.

Он поднял на меня глаза, нахмурился и уставился на огонь, а затем заговорил тихо и как то грустно.

– Не влюблен, Лера, я любил тебя. И знаешь, когда любишь, свободы не хочется, даже если эта любовь рвет тебя на части, потому что это определённо лучше, чем ничего. Пустота хуже боли, потому что боль делает тебя живым. Измученным, да, и злобным, как бешеный пес, но все – таки живым. А пустоту не унять, потому что она и не болит. Пустота, Лера, и есть та самая свобода, которой тебе так хочется. Вакуум. Ты просто не понимаешь, чего просишь, – он снова замолчал, а потом горько добавил. – А вот твой Никто, похоже, очень хорошо знает.

С этими словами он поднялся и потащил свой матрас к самой дальней стене. Он повернулся ко мне и спросил.

– Помочь тебе оттащить кровать?

Я лишь молча мотнула головой. Мне бы сказать что-то, но язык прилип к небу, и совершенно не слушался. В голове была полная неразбериха – я никак не могла сложить головоломку из услышанных слов и они звучали для меня как древнегреческий язык – красиво, но непонятно. Я смотрела, как он залезает под одеяло и отворачивается к стене, ставя точку в этом разговоре. И, наверное, совершенно верно. Ничего тут не нужно добавлять. Но тогда почему у меня никак не получается собрать все воедино, и осталось чувство, что я не услышала самого главного? Я не вижу картины в целом.

Я залезла под одеяло и закрыла глаза. Утро вечера мудренее.

***

Следующие три дня мы только и делали, что шли. Влад был хмурый и не разговорчивый. Яшка, всего единожды снова стало девушкой, но все ограничилось лишь мелкими пакостями в мой адрес, после чего была связана и, конвоируемая Владом, провела остаток дня рядом со своим покровителем. А дальше, как ни странно, ни разу не «вышло из себя» и было совершенно равнодушно ко всему происходящему. В общем-то, ничего и не происходило. Лед сменялся снегом, снег льдом, вот и все что было. На ночь мы строили иглу и ночевали в полной тишине. Утром (если вечную темноту можно назвать утром) мы вставали и снова шли вперед. Я даже сделала компас, чтобы нам не ходить по кругу, но оказалось, что он здесь не работает. Нам оставалось лишь ориентироваться на полусферы брошенных нами иглу, чтобы понимать, не свернули ли мы намеченной траектории. Благо просматривалась пустыня великолепно, что на самом деле удивляло – создавалось впечатление, что здешняя поверхность не искривляется, как земля, то есть не имеет форму шара, и каким бы ни было расстояние, земля ничего не прячет. Не было оптического искажения, и как бы далеко мы ни зашли, все остается как на ладони, просто очень, очень далеко. Мы понимали, что океан огромен и не рассчитывали преодолеть его за пару дней, но на третьи сутки появились совершенно логичные мысли, что задуманное совершеннейшая глупость. Наверное, проще было бы остаться в горах или вернуться в леса, но теперь уже поздно думать о том, как было бы правильно поступить – за спиной многие километры и теперь уж точно нет смысла возвращаться. Поэтому мы молча шли вперед.

Каждую ночь сон приходил все труднее и труднее. Я по полночи ворочалась на матрасе, думая о том, что, судя по всему, совершила очередную глупость. Сейчас мы бы уже были дома. Разошлись бы по разным сторонам, и каждый занялся бы тем же, чем был занят до этого – жил своей жизнью. Правда, одно я знаю точно – по ночам, когда ты оставался бы наедине с собой, воспоминания мучили бы тебя, изводили, делали твою жизнь совершенно невыносимой. Днем тебя, конечно бы, донимали мысли о том, что ты знаешь, что где-то трава зеленее и вода слаще, а ты прозябаешь тут. От этого тоже не становилось бы легче. Все равно как ехать на автобусе, совершенно в противоположную сторону, нежели тебе нужно, и понимать, что ты едешь совсем не туда, но продолжать сидеть на своем месте только потому, что ты уже оплатил билет. Я не хочу ехать не туда. Лучше пешком, но в верном направлении. А еще мне становилось все хуже и хуже. Почти как физическое недомогание, я ощущала острую нехватку Никто. За все время, что я заморозила океан, он ни разу не появился, хотя бы для того, чтобы поинтересоваться, какого, собственно, лешего я тут нагородила? Словно ему не было до этого никакого дела, словно стало совершенно все равно, и взорви я тут атомную бомбу, он бы пожал плечами и пошёл дальше по своим делам. А что, это мысль!? Жаль только, что мы с Владом не переносим радиацию, а так было бы весьма эффектно. Этакий звонок в дверь, чтобы разбудить заспавшегося хозяина дома.

Я поднялась и села на кровати, оглядывая иглу. Я уже научилась делать их маленькими, и теперь полок был в двух метрах от пола, как и положено, что несказанно злило Влада – он все время опасался задеть его затылком, хотя у него был запас сантиметров пять (ну, может чуть меньше). Наверное, сейчас где-то часа три ночи. Влад и Яшка спали. В иглу было тепло и темно. Костер мы давно потушили, и даже угли давно угасли и остыли. Мне было совершенно не до сна, я даже не прикорнула ни на секундочку. Разум был бодр и засорен мыслям о Никто.

Я оделась и очень тихо вышла на улицу. Мороз сразу же схватился за меня ледяными лапами, и стало совершенно не уютно. Ну и прекрасно. Ну и замечательно. Это мне и нужно. Пусть не будет уютно, пусть не будет тепло. Так, по крайней мере, меньше думается об огромном чудовище, которое стало для меня недосягаемым. Словно Моби Дик, он призрачно маячил где-то далеко, становясь назойливой идеей, призраком который откуда-то, куда не добраться, не заглянуть, управляет моими желаниями как кукловод. Он, чем бы он ни был, смог залезть мне под кожу, забраться в тайный уголок меня и теперь терзал меня, грубо и безжалостно вытягивая нити моей души, сматывая их в клубок и выжидательно глядя на то, как же я поведу себя. Там, где чувства, логики нет. Влад прав – у меня нет причин скучать по нему и все же, я скучаю. С логической точки зрения я должна бежать от него, а меня все сильнее тянет к нему. Ничем я не могла это объяснить, и уже перестала это делать. Просто факт – чем дальше он от меня, чем дольше его нет, тем хуже мне становится. Тоска по нему похожа на жажду, а я словно посреди огромной пустыни без капли воды. Внутри, где-то за сердцем, горела тоска, и пламя ее, синее, жгучее немилосердно жарило мое нутро, и я уже не боялась его гнева за то, что сделала, за то, что ослушалась. Теперь я точно знала – я до безумия хочу прикоснуться к темно-серой коже, провести пальцем по узорам, почувствовать тонкую перчатку на своей спине, я увидеть рот, разделяющий на две части, узкое серое лицо безжалостного зверя.

– Чего же ты ждал от меня? Неужели и правда думал, что я уйду? – тихо спросила я, чувствуя, как холодный воздух проникает в легкие, согреваясь там. – Приходи. Пожалуйста. Я очень хочу увидеть тебя.

Я вглядывалась в безграничную ледяную пустыню, высматривая его образ, рисуя его тело в своем воображении, всей душой желая увидеть глазами то, что так отчаянно просит моя душа.

Его не было.

Я долго стояла и ждала, но он так и не появился. Странно, плакать мне не хотелось, хотя у меня частенько глаза на мокром месте, но сейчас мне просто было невообразимо тоскливо. Внутри росла черная дыра, и она съедала меня изнутри. Я окинула взглядом заснеженные холмы, возвышающиеся на фоне бесконечно-черного неба, и поняла, что мне здесь больше не хочется быть. Пустыня прекрасна, но и для нее должен быть предел.

Я закрыла глаза и притворила в жизнь то, что, как мне казалось, должно было помочь нам как можно быстрее выбраться отсюда. Я вернулась обратно в дом и заснула лишь к утру.

***

Еще с вечера мы оставили несколько бревен для утреннего костра. Чтобы не будить меня (Влад жаворонок, а я сова), Влад запасся водой и чаем (кофе у меня так и не получался, даже растворимый), и, проснувшись, первым делом развел костер и поставил кипятить воду. Он недовольно смотрел, как чаинки окрашивают воду в янтарно-коричневый и думал, что кофе я не делаю намеренно. Это не правда. Я действительно хотела, но каждый раз удивительным образом получался чай, хоть ты тресни. Причем каждый раз разный: черный, зеленый, улун, матэ, крупнолистовой, мелколистовой, ягодный, мятный, с жасмином или бергамотом. Что угодно, только не кофе. Один раз даже получилось молоко. Наверное, по Фрейду это что-то значило, но я не Зигмунд, а потому сие оставалось для меня загадкой. Яшка тоже проснулся и сидел рядом с ним, грея в тепле костра тощие ладони. Они время от времени перебрасывались короткими фразами, вернее, Влад что-то говорил, а Яшка делал многозначительные выражения лица, но по большей части утро проходило в молчании.

Когда голод уже изрядно дал о себе знать, Влад все же разбудил меня. И почему мы не додумались оставить еще и завтрак? Поднималась я тяжело и определенно не в самом радужном настроении. Тоска утром никуда не исчезла, а с еще большим остервенением принялась за мое нутро. Как голодная собака на цепи она грызла меня, да так усердно, словно намеревалась прикончить меня еще до конца дня.

Я собралась с мыслями, теми, что еще оставались, и принялась творить завтрак. В результате мы ели пережаренные до черноты тосты и кукурузные хлопья на подкисшем молоке. Влад понимая, что настроение мое сегодня близко к катастрофе, не рискнул поиздеваться надо мной во весь свой безграничный потенциал, и ограничился лишь просьбой о двух рулонах туалетной бумаги, на случай, если желудок не победит завтрак. Я лишь коротко кивнула, и бумагу сделала. На этом наш завтрак закончился. Мы начали одеваться. Пока шел этот долгий и весьма поднадоевший всем процесс, мы не обмолвились ни словом. Яшка приспособился очень ловко залетать в зимний костюм, а потому вышел раньше нас, но тут же вернулся с глазами как два прожектора, указывая на что-то на улице. Влад немного напугался:

– Что случилось? – он начал одеваться быстрее, не сводя глаз с Яшки, но оно только скакало на месте.

– Ничего там не случилось, – сказала я, тяжело выдохнув. – Я придумала нам транспорт.

Влад удивленно посмотрел на меня.

– Правда?

Я качнула головой, даже не глядя на него.

Влад, все еще глядя на меня, решил промолчать, но по лицу его стало понятно, что он заинтригован. Он быстро натянул на себя обмундирование и вышел наружу. Я не торопилась входить, поскольку знала, что выбор мой так или иначе подвергнется критике Владислава Игоревича, а утреннюю порцию острот моя нервная система сегодня не выдержит, и дело может кончиться руганью. Но время, хоть тяни его, хоть нет, неизбежно выходит, и я вылезла из иглу на утренний мрак.

Влад стоял, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на творение моих рук, а Яшка боязливо оббегало вокруг него уже, наверное, в сотый раз. Я встала рядом с ним и громко выдохнула, поднимая в небо клубок белого пара. Некоторое время мы стояли плечом к плечу и молча смотрели на то, как Яшка с опаской подбирался к огромным колесам, словно боялся, что они могут укусить его, обходил огромный капот, с подозрением посматривая на брутальный бампер, и пытался заглянуть в кабину, что, естественно, не получалось, потому как она довольно высоко. Влад задумчиво потер подбородок и сказал:

– Лера, что у тебя вообще в голове творится?

Я лишь пожала плечами. Он, даже не глядя на меня, понял мой ответ и продолжил:

– А почему именно «Урал»?

Я опять пожала плечами и тихо добавила:

– Наверное, в каком-нибудь фильме видела.

Теперь Влад кивнул, всем своим лицом изображая задумчивое «А…».

Наверное, и правда видела, потому как никогда не имела личного контакта с тяжелой военной техникой и, уж тем более, не могу объяснить, почему из всего ее огромного разнообразия выбор пал именно на него. Он не был болотно-зелёного цвета, каким обычно красят эти машины, а был раскрашен в камуфляж, но не коричнево-зелено-черный, а серо-бело-черный, что очень шло огромному гиганту, но все равно выглядел он каким-то… диким. Словно вышел из леса к людям в поисках еды. Смотрел на нас круглыми фарами и молчал. Господи, о чем я только думала? И тут до меня дошло, что я действительно думала непонятно чем, ведь помимо того, что он выглядит здесь, мягко говоря, не уместно, им еще и нужно уметь управлять.

– Слушай, – начала я очень аккуратно. – А ты случайно не пробовал… кхм… ну, может тебе доводилось…

Влад повернулся ко мне и смотрел на то, как я мучаюсь, подбирая слова, пытаясь как можно деликатнее объяснить тот факт, что я в очередной раз сделала что-то, не подумав. Кому-то нужно сидеть за рулем, и этот кто-то, должен как минимум уметь тронуться с места. Его забавляло то, как я не могу открыто признать очевидный факт – если никто из нас не имеет водительских прав категории «С», ну или хотя бы не жил в деревне с дедом, у которого была возможность сажать тебя за руль этого агрегата, то все мои старания попросту бесполезны. Он улыбнулся и сказал:

– Расслабься, у меня открыты все категории.

– Иметь права со всеми открытыми категориями и уметь водить, это немного разные…

– Я умею. Я сдавал сам. Правда, сдавал.

Я удивилась.

– Чего это? Разве дети богатых родителей не получают права, как открытку к восемнадцатилетию?

– Некоторые гораздо раньше, но не суть. Свое восемнадцатилетие, если ты помнишь, я встречал в другом месте, а когда вернулся, мне стало скучно, нужно было чем-то занять себя, и я учился. На самом деле учился.

– Ты сдавал на права, когда вернулся в реальный мир? Будучи уже взрослым дядькой? Кстати, сколько тебе лет?

– Именно так. Говорю же, мне было скучно.

– Не уходи от ответа.

– Вообще странно, что это вопрос заинтересовал тебя только сейчас.

– Я настаиваю.

– Настаивай, пожалуйста. Кто же не дает?

– Не скажешь?

Он вздохнул.

– Мне тридцать, Валерия.

Повисло молчание. Потом я заговорила.

– А выглядишь намного старше.

– Знаю. Чертова генетика, ничего не поделаешь.

Я снова замолчала, думая о том, как интересно узнать о человеке такую простую вещь, спустя такое количество времени и приключений.

– Значит, ты справишься с этой штуковиной?

– Спрашиваешь!? Я на таком сдавал экзамен.

Я посмотрела на Влада и увидела, что он улыбается. Впервые за эти три дня, что над нами дамокловым мечом висел наш последний разговор, он впервые улыбнулся. Искренне. Мой подарок пришелся ему по душе.

– Поехали, – скомандовал он и потер руки, а потом побежал к машине, словно ребенок к новогодней елке. Я, сама того не замечая, побежала за ним, стараясь угнаться за быстрыми длинными ногами. Яшка ошарашено смотрел, как Влад открывает тяжелую дверь и залезает в кабину.

– Яшка, запрыгивай внутрь, – крикнул Влад, но Яшка лишь махал головой, все больше и больше округляя глаза.

– Яшка, это не страшно, – сказала я, подбегая к кабине с другой стороны. – Влад, дверь не открывается! – крикнула я.

– Сейчас, подожди!

Он открыл дверь изнутри, и она тяжело распахнулась.

– Ну же, идем, – сказала я Яшке, у которого вот-вот намечался инфаркт. Он смотрел на нас и вероятнее всего представлял, как мы, посадив его в кабину, тут же высочим из нее и пустим автомобиль накатом. – Он только выглядит жутко, но на самом деле в нем тепло и уютно (ну, это весьма сомнительно). Залезай.

– Яшка, или ты едешь с нами, или остаешься здесь один, – крикнул Влад из кабины.

Четырехногому ничего не оставалось, как подчиниться. Он, дрожа всем телом, залез внутрь и сел на сиденье между нами с Владом, я же сидела с пассажирской стороны. А когда Влад завёл мотор, и тот зарычал, утробно, низко и ужасно громко, бедное существо закрыло глаза и вцепилось руками в сиденье, дрожа как осиновый лист. Зато Влад был вне себя от восторга. Он радостно завопил что-то нелитературное, выжал сцепление, включил передачу и отпустил ручник. Монстр, не побоюсь этого слова, рванул с места, разметая рыхлый снег из-под колес. Яшка побледнел, а я непроизвольно завизжала и засмеялась. Огромная неповоротливая на вид машина ожила, превращаясь во что-то мощное, сильное, но податливое к людскому прикосновению. Грузовик набирал скорость, рассекая ледяную пустыню, словно дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Я вцепилась в ручку, Яшка намертво прирос к сиденью, костяшки его пальцев побелели, и казалось, что сейчас он вырвет клок из обивки. Нас немилосердно трясло, да так, что кишки просачивались сквозь желудок и маячили где-то в горле.

– Влад, давай немного потише! – крикнула я. – Трясет очень!

Он глянул на меня глазами пятнадцатилетнего мальчишки, которому отец впервые дал свою машину на весь вечер. Глаза его светились, улыбка, глупая, но счастливая, растянула прекрасный рот в очаровательной улыбке.

– Ладно! – кивнул он.

Приходилось орать, чтобы услышать другу друга, ведь мотор был на редкость звучный, а изоляция, по всей видимости, оставляла желать лучшего, но в этом была своя романтика – после стольких дней, проведенных в гробовой тишине, было непривычно и безумно радостно услышать звук чего-нибудь, не относящегося к живой природе. Чего-то, сделанного руками человека.

Когда Влад сбросил скорость, тряска заметно убавилась, да и говорить можно было, не надрывая горло. Я и Влад одновременно посмотрели на Яшку. Оно все еще не смело открыть глаза. Мы с Владом захохотали в голос. Понимаю, нехорошо смеяться над чужими страхами, но выглядело это очень смешно. Я переборола свое отвращение и взяла ледяного от страха Яшку за руку. Оно открыло глаза и посмотрело на меня.

– Не бойся, – сказала я. – Это правда не опасно. Все будет хорошо.

Яшка кивнуло, но в руку вцепилось до боли.

Мы преодолевали километры за километрами, периодически забираясь на снежные барханы. Владу не терпелось показать нам, на что способен этот агрегат, но после того, как после очередной кочки Яшка чуть не сломало мне кисть, я попросила Влад придержать коней. Влад снова кивнул. Это не испортило ему настроения. Думаю, ничего не смогло бы сделать это сейчас. Он был счастлив. С машиной он управлялся ловко, и было видно, что старый грузовик очень нравился ему. Очевидно, он находил какое-то очарование в старой военной технике, или просто наслаждался тем же, что и я – чем-то созданным человеком.

За окнами пролетали заснеженные барханы и ледяная гладь. За утро мы покрыли такое расстояние, какое не осилили бы и за неделю беспрерывного пути. Это тоже радовало. Кабина нагрелась, мы поснимали куртки, штаны. Яшка, наконец, выпустило мою руку и осмелело до того, что начало оглядываться по сторонам, изучая интерьер, который, к слову сказать, был более чем брутален. Насчет уюта я, пожалуй, сильно приврала. Приборная панель служила исключительно для пользы и, судя по всему, была вырублена тесаком из металлического монолита, человеком, незнакомым со словом «красиво». Кресла были мягкими, но при этом совершенно не амортизировали, так что на задницу, позвоночник и зубы приходилась такая ударная мощь, что кости звенели. Я периодически посматривала на Влада и видела, как он улыбается. Его трясло, подбрасывало, но улыбка его расцветала до ушей всякий раз, когда на кочке он колотился затылком о потолок.

Мы ехали весь день, и когда пришло время останавливаться на ночлег, мы были рады вылезти из машины. Яшка, умудрившись перескочить через меня, вылетел первым. По его глазам мы поняли, что его больше не заманишь в эту жуткую смесь железа, стекла и бензина.

– Ну, Валерия, порадовала, – сказал улыбающийся Влад, вылезая из машины. Он все еще находился под впечатлением, хоть и уставший. Я тоже была довольна. Впервые за долгое время меня не мучили мысли о Никто. Наверное, их просто вытрясло отечественным автопромом.

На радостях я снова соорудила нечто примечательное – иглу был таким же большим , как и в первый раз, с такой же планировкой, но теперь я сделала нечто новое – одна из стен (если бы тут были стены) превратилась в огромное французское окно, высотой не меньше двух метров, а сами стены уже не были прозрачными, они были плотными и белыми, словно матовое стекло.

Оказавшись внутри, мы сразу же кинулись разводить огонь. Яшка пулей пролетело на второй этаж и скрылось под одеялом. Думаю, такого крепкого сна у него еще не было. Мы же принялись за ужин. На этот раз матрасы двигать не пришлось, потому как появились две пушистые высокие подушки. Мы упали в них, чувствуя, как благодарят нас спина и зад за неслыханное удобство. С ужином тоже все сложилось отлично – стейк из лосося и овощи на гриле. Обалденно вкусно! Мы давно не ели с таким аппетитом. Я даже умудрилась сотворить Владу бутылку ледяного пива, после чего он назвал меня своей королевой и с нескрываемым удовольствием потягивал его, наслаждаясь каждым глотком. Закончив ужин, мы все еще болтали. Спать не хотелось совсем, да и пиво у Влада оставалось еще полбутылки, а потому мы решили сыграть в карты. Переместившись на один из матрасов, мы сидели у одной из непрозрачных стен и смотрели в окно на припаркованный на улице Урал. Играли мы в подкидного, я проигрывалась в пух и прах, но меня это не смущало, а Влада и подавно.

– Как будем завтра затаскивать Яшку в машину? – спросила я.

Влад засмеялся, демонстрируя белые, идеально ровные зубы и обворожительную улыбку. Настроение у него было шикарное – усталое, но довольное, расслабленное и обаятельно-ленивое.

– Не знаю. Свяжем?

– Это насилие над личностью.

– Хм. Ну, тогда посадим его за руль. Самому ехать намного интереснее. Кстати, Лера, все это здорово, но, ты по-прежнему балда.

Я закатила глаза. К его гадостям я привыкла уже давно, кроме того, у меня появилось чувство, что, не сказав мне какую-нибудь гадость, он потом плохо спит, а потому совершенно спокойно и даже меланхолично спросила.

– Почему?

– Урал конечно прекрасный аппарат, но снегоходы легче и гораздо быстрее, – он сделал глоток и посмотрел на меня. Взгляд его был довольным и расслабленным. И он снова беззастенчиво меня рассматривал.

– Хватит глазеть на меня, – сказала я тихо и опустила глаза.

– Почему?

– Меня это смущает.

– А меня нет, – он снова улыбнулся и повел бровью так, что я на мгновенье забыла, что там у меня с картами.

– Я тебе больше пива делать не буду, – сказала я и сделала ход.

Он быстро глянул на карту, достал карту из своей колоды и отбил.

– Пиво здесь совершенно ни при чем. Для моего роста и веса это ровным счетом ничего. Просто вкусно.