ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества

Что делать, если ваши дети пытаются убить вас

В (довольно гибкий) период подросткового возраста – где-то между девятью и восемнадцатью – у самки Homo sapiens наступает менархе: обряд посвящения, при котором маточная кровь и ткани вытекают из ее влагалища в среднем три-семь дней^[79]. Если она живет в развитой стране, у нее, вероятно, будет неловкий разговор в местной аптеке о покупке тампонов или прокладок толщиной с подгузник. Девочка может также страдать (или не страдать) от менструальных спазмов – глубокой, скрежещущей боли от сокращений матки, когда орган избавляется от неиспользованной оболочки, – или от головных болей, или от перепадов настроения, или от тяги к еде, или от боли в груди, или от прыщей, или от любого другого классного нового дополнения к ее молодой жизни. Со временем она также столкнется с людьми, которые будут утверждать, что ее недовольство по тому или иному поводу связано с ПМС и что, как женщина, она слишком «эмоциональна», чтобы справляться с обычными жизненными проблемами, как это делают мужчины.

Чего родители, вероятно, не скажут девочке – потому что об этом знают относительно немногие Homo sapiens, – так это того, что ее должен впечатлить сам факт, что у нее вообще есть менструации. В мире существует всего несколько видов, которые их имеют. Среди потомков Донны, автоматически наращивающих и сбрасывающих слизистую оболочку матки, как мы, подавляющее большинство просто поглощает ее.

Девочку это вряд ли впечатлит.

Но это правда. Менструации встречаются крайне редко. И мы только что придумали хорошую теорию, почему это происходит.

Каждый месяц внутренняя оболочка матки человека утолщается. Это эндометрий, слой бугорчатой ткани с толстыми кровеносными сосудами, готовый питать оплодотворенную яйцеклетку, когда она скатится по фаллопиевой трубе и мягко опустится на свое ложе. Оттуда утолщенный эндометрий, давным-давно эволюционировавший из строителя оболочек, создаст сеть кровеносных сосудов для питания растущей плаценты, и беременная женщина будет сиять от удовольствия, заедая шоколадное мороженое соленым огурцом, и все будет хорошо.

По крайней мере, это то, что я выучила на уроке здоровья в восьмом классе: плотная белая занавеска посреди комнаты, с одной стороны девочки изучают свои вагины, с другой мальчики изучают свои пенисы^[80].

На занятиях – которые, насколько я помню, вел человек, не имевший особой подготовки ни в анатомии, ни в медицине, ни, если уж на то пошло, в человеческой сексуальности, – я узнала, что менструация – это всего лишь способ моего организма подготовиться к рождению ребенка, что эндометрий – это пышная подушка любви, а то, что я страдала от менструальных болей, было наказанием за то, что я недостаточно часто беременела.

Но мы не должны винить моего учителя, потому что эта тема все еще пронизывает научную литературу о человеческой матке. Проводя исследование для этой книги, я узнала, что у меня слишком много менструаций, потому что я не беременна и не кормлю грудью так часто, как мои предки (и это плохо), что недостаточно частая или недостаточно ранняя беременность может подвергнуть меня большему риску некоторых видов рака, что откладывание беременности до тридцатилетнего возраста может привести к уродству моих детей (или, по крайней мере, к когнитивным проблемам) и – как будто этого мало – что европейские женщины, которые беременеют в двадцать лет, менее счастливы, чем женщины, которые забеременели в более позднем возрасте, но испытывают гораздо меньше физических последствий от материнства, которые сами по себе могут сделать человека несчастным. Если все это действительно правда, то, может быть, не так уж и неправильно называть менструацию проклятием.

В 1990-х годах – в эпоху, когда многие американцы часто задумывались о СПИДе, – некоторые исследователи считали, что, возможно, человеческая менструация является своего рода антипатогенным механизмом: матка раз в месяц сбрасывает ткани, зараженные возбудителями инфекций. С тех пор от этой идеи отказались, поскольку не похоже, что после менструации во влагалище меньше чужеродных бактерий.

А еще есть поведенческий лагерь. Ряд ученых считают, что, возможно, менструации развились как социальный сигнал: поскольку древний самец-гоминид мог якобы видеть, когда самка не фертильна, в спаривании была короткая передышка, скажем, раз в месяц, когда самки занимались другими делами.

И неважно, что многие человеческие мужчины, как и их собратья-обезьяны, без проблем занимаются сексом с женщинами, явно не достигшими пика фертильности: уже беременными, кормящими, менструирующими, постменопаузальными и даже явно больными. Кроме того, у некоторых женщин во время менструации половое влечение усиливается. Подобно двум видам обезьян, с которыми мы наиболее тесно связаны, – агрессивно возбужденным шимпанзе и социально возбужденным бонобо, – когда дело касается секса, человекообразные обезьяны, как правило, готовы к бою независимо от статуса фертильности самки.

Некоторые сотрудники факультетов антропологии и биологии в 1980-х и 1990-х годах задавались вопросом: что со всеми этими женщинами, у которых месячные синхронизируются, когда они живут вместе? Это должно иметь эволюционное преимущество, верно? Один амбициозный парень (опубликовано издательством Yale University Press в 1991 году) решил: это означает, что древние женщины каким-то образом эволюционировали, чтобы устраивать коллективные сексуальные забастовки, синхронизируя свои месячные, тем самым поощряя/побуждая мужчин (менее отвлекаемых насущным желанием трахаться) выходить на охоту и добывать еду. Это, теоретизировал автор, и есть корень всей человеческой культуры. По сути, он утверждает, что люди строят крутые штуки вроде пирамид и ракет, потому что у женщин бывают месячные, из-за чего они не занимаются сексом определенное количество дней в месяце^[81].

На протяжении всей истории человечества менструальная кровь приобретала всевозможные культурные значения, в основном плохие. Но думать, что эволюционные процессы произвели такую глубокую мутацию, как наружная менструация, только для того, чтобы у парней какое-то время не стояло, – это неправильно истолковывать то, через что на самом деле должна пройти матка, чтобы создать ребенка.

Рефокусировка на этом простом факте – важно то, что делает матка, а не то, что мужчины об этом думают, – привела к гораздо более многообещающей теории.

Эндометрий состоит из двух частей: базального слоя и функционального слоя. Базальный слой на мышечной внутренней части стенки матки не сбрасывается каждый месяц. Мы сбрасываем только функциональный слой, который производится базальным. Когда уровень эстрогена в крови женщины повышается до определенного уровня, базальный слой эндометрия начинает формировать функциональный слой, образуя губчатую массу слизистой ткани и переплетенных кровеносных сосудов, рассеченную глубокими узкими каналами и увенчанную развевающейся бахромой ворсинок.

Если оплодотворенной яйцеклетке удастся зацепиться за функциональный слой эндометрия, она начнет формировать плаценту. Затем функциональный слой матки быстро превращается в так называемую децидуальную оболочку – толстый буфер между телом матери и растущим эмбрионом. Тем временем, копаясь в децидуальной оболочке, эмбрион начинает строить свою часть плаценты. Верно, плацента на самом деле состоит как из ткани эмбриона, так и из ткани матери – это один из немногих органов в мире животных, состоящий из двух отдельных организмов. Одна половина построена из чертежей генетической материи эмбриона. Другая половина, «базальная пластинка» плаценты, вырастает из децидуальной оболочки матери. Два образования, один орган.

Если оплодотворенной яйцеклетки нет, яичники матери после овуляции вызывают повышение уровня прогестерона, и функциональный слой матки разрушается и отшелушивается. Матка даже помогает незначительными сокращениями. Если они достаточно сильные, женщины воспринимают эти сокращения как «спазмы». Я отчетливо помню свои пятнадцать лет, как лежала на кровати, позеленевшая от боли, и била себя кулаком в живот, чтобы эта боль прошла. Насколько я помню, помогало. Или, по крайней мере, болело по-другому^[82].

Тот факт, что из влагалища выходят менструальные выделения, – не самое интересное. Вопрос в том, почему слизистая оболочка матки начинает формироваться еще до того, как узнает, что по фаллопиевым трубам к ней устремляется оплодотворенная яйцеклетка. Среди потомков Донны эта черта встречается крайне редко. Тем не менее она развивалась три отдельных раза: один раз у высших приматов, один раз у некоторых летучих мышей и один раз у прыгунчиковых^[83].

Почему эта черта возникла у таких радикально неродственных видов? Она служит какой-то цели? Другими словами, есть ли что-то, за что человеческие женщины могут быть благодарны нашей нежеланной ежемесячной подписке?

Не совсем. Оказывается, матка млекопитающих – это не пышная подушка, а зона боевых действий. И наша может быть одной из самых смертоносных. Человеческие женщины менструируют, потому что это помогает нам выживать в борьбе с нашими кровососущими демонами-зародышами.

Плод долго эволюционировал, чтобы всасывать огромное количество крови и других ресурсов через плаценту. А тело матери эволюционировало еще дольше, чтобы выжить. Мы, млекопитающие, не похожи на лососевых. Мы не склонны умирать сразу после того, как отложим яйца. На самом деле нам нужно прожить как минимум достаточно долго, чтобы прокормить потомство грудью. А для социальных млекопитающих, особенно таких существ, как мы, которые часто поддерживают отношения с детьми на протяжении всей жизни, польза выживания родителя намного превышает пользу поглощения ресурсов во внутриутробный период.

Матка и ее временный пассажир, по сути, находятся в конфликте: матка развивается, чтобы защитить тело матери от захватчика, а плод и плацента развиваются, чтобы попытаться обойти эти меры безопасности. Если определенный набор генетических мутаций делает потомство в целом более сильным, лучше развитым и более упитанным, когда оно покидает тело матери, эти гены будут отобраны. Если он, конечно, не убьет мать. Тогда он проиграет войну. Точно так же, если механизмы самозащиты матери слишком сильны, они убивают ребенка, и она не передает свои гены. Когда ставки так высоки, каждая «здоровая беременность» – это временная разрядка: кровавая патовая ситуация, которая длится в нашем случае примерно девять месяцев.

Как и многие другие млекопитающие с высокоинвазивной плацентой, наши обезьяноподобные Евы выработали стратегию выживания. Вместо того чтобы ждать падения бомбы, мы заранее садимся в оборону. Мы постоянно наращиваем свои внутренние органы, задолго до того, как они понадобятся для защиты матери от нескончаемого голода человеческого эмбриона.

Если кажется, будто я описываю материнство как фильм ужасов, то вы не ошибаетесь. Я люблю своих детей и не променяю их ни на что в мире. Но я рисковала своей жизнью, чтобы родить их, как и все женщины, у которых есть дети. Нам внушают, что беременность от природы полезна, что зародыши дают нам «сияние», успокаивают нас, что беременность – это здоровое состояние женского организма. Можно, конечно, иметь совершенно нормальную беременность, и у большинства женщин все именно так, но беременность может также сделать женщину очень нездоровой.

Так, например, в 2014 году американка находилась в салоне красоты, когда почувствовала сильное болезненное давление в спине. Поскольку она была на третьем триместре, она предположила, что это просто еще одна забавная особенность беременности, как пуканье или тяга к еде. Но когда боль перекинулась на грудь, она обратилась в больницу – и хорошо, потому что она не помнит, что было потом: ни скрип двери «скорой помощи», ни поездку в больницу, ни обеспокоенные лица хирургов. Она не помнит экстренного кесарева сечения, за которым сразу последовала операция на открытом сердце. Оказалось, что ее кровяное давление резко подскочило из-за беременности, и, пока она сидела в парикмахерской, прекрасное бремя плода умудрилось разорвать ее аорту, из-за чего она быстро истекала кровью. Врачи удивились, что она вообще добралась до больницы живой.

Во многом благодаря тому, что современная медицина удивительна, она и ее ребенок выжили. Позже она сказала репортерам (которые каким-то образом пронюхали о «чудесном родоразрешении» на операционном столе): «Я просто счастлива, что жива, и наша дочь жива. Я думаю, что она спасла мне жизнь». Конечно, дочь ведь не смогла убить ее. Но так начинать отношения со своим ребенком не стоит.

Преэклампсия – заболевание, поражающее более одной из двадцати беременностей в США (именно оно было у этой женщины), – характеризуется скачками артериального давления, вызывающими эффект домино в других системах органов матери (например, в почках, которые начинают испытывать трудности с фильтрацией избыточного белка в крови). Благодаря новым исследованиям и растущей осведомленности большинство беременных женщин с преэклампсией рожают здоровых детей. Когда их аорты не расслаиваются^[84]. Проблема в том, что преэклампсия может очень быстро прогрессировать, и ученые не уверены почему.

По-видимому, в этом задействован ряд различных факторов риска. Например, ожирение значительно увеличивает риск развития преэклампсии, равно как и наличие в анамнезе гипертонии и/или диабета, которые повышают риск проблем с сердцем в целом. Но есть факторы риска, более конкретно связанные с беременностью: например, возраст старше тридцати лет (и особенно старше сорока) или развитие сразу нескольких эмбрионов. Хотя случаи смерти от этого заболевания в развитых странах по-прежнему редки, в США растет число диагнозов преэклампсии, отчасти из-за роста числа случаев экстракорпорального оплодотворения среди матерей в возрасте. Нередко матери, проходящей ЭКО, имплантируют более одного эмбриона. У некоторых клиник по лечению бесплодия есть привычка повышать шансы женщины на успешную имплантацию, пробуя сразу несколько оплодотворенных яйцеклеток, а затем либо отбраковывая излишки, либо, как в знаменитом случае с мамой восьмерняшек Натали Дениз Сулеман, просто позволяя расти всей куче. А будущие матери настолько взволнованы возможностью успешной беременности, что могут не учитывать последствия вынашивания близнецов или тройняшек: например, значительно более высокий риск осложнений, которые естественным образом возникают, когда человеческое тело пытается вынашивать более одного плода.

Преэклампсия является наиболее частым из этих осложнений. В то время как только 5–8 % стандартных одноплодных беременностей подвержены преэклампсии, она разовьется у каждой третьей женщины, беременной более чем одним плодом. Это, по-видимому, не зависит от того, вынашивает ли она однояйцевых близнецов, которые обычно имеют одну плаценту несколько большего размера, или разнояйцевых близнецов, как это чаще всего бывает при ЭКО, у каждого из которых своя плацента.

Ясно только то, что проблема в плаценте. Исследователям удалось выделить два белка, вырабатываемые плацентой, которые, по-видимому, связаны с преэклампсией. Обычно эти белки помогают повышать артериальное давление матери ровно настолько, чтобы кровь поступала в плаценту больше и чаще и обеспечивала плод тем, что ему нужно. Но в определенной концентрации эти белки слишком сильно сужают кровеносные сосуды, что запускает гипертензионный каскад преэклампсии. Будь то генетическая предрасположенность, реакция на среду матки или и то и другое – производство слишком большого количества этих белков подвергает мать риску.

Также роль играет другой белок, который может лучше всего проиллюстрировать конфликт между матерью и плодом, – PP13 (плацентарный белок 13). До недавнего времени мы не знали, что он делает, но у матерей, у которых развивается преэклампсия, обычно его довольно мало.

После имплантации плацента посылает клетки, называемые трофобластами, в слизистую оболочку матки. Трофобласты атакуют маточные артерии матери, пытаясь получить больше питательных веществ для растущего плода. Естественно, иммунная система матери пытается их убить и часто преуспевает^[85]. Но человеческая плацента выработала несколько хитрых способов обойти эту защиту.

В 2011 году группа исследователей из Хайфы, Израиль, исследовала плаценты от нормальных беременностей, прерванных до четырнадцати недель. Это были молодые, готовые к бою плаценты. Первоначально ученые просто хотели определить, различаются ли концентрации PP13 в плацентах. Но они заметили нечто странное. Вокруг материнских вен в слизистой оболочке матки – заметьте, вен, а не артерий – они обнаружили некротизированную ткань: мертвые и умирающие клетки. И не пару штук. Много.

Вены уносят отходы. Плацента хочет, чтобы больше питательных веществ поступало к ней, что и делают артерии. Так с какой стати война идет в венах, а не в артериях?

Это отвлекающий маневр.

У крупных животных, таких как Homo sapiens, иммунная система обычно работает на двух уровнях: глобальном и локальном, с упором на локальный. На уровне всего тела это лихорадка, когда система ведет полномасштабную войну. Большинство бактерий эволюционировали, чтобы функционировать в определенном диапазоне температур, и повышение температуры по-прежнему является довольно эффективным способом их уничтожения^[86]. Но, за исключением таких вещей, как лихорадка, здоровая иммунная система работает, «сосредоточиваясь» на областях, в которых она необходима^[87]. Если в одной области сильное воспаление – а воспаление, как правило, происходит, когда ткани подвергаются атаке, – иммунная система направит свои усилия в эту область. Такой фокус часто означает, что другим областям уделяется меньше внимания. Это особенность иммунной системы матери, которую плод обманывает с помощью PP13. Как выразился ведущий исследователь: «Допустим, мы планируем ограбить банк. Перед тем как ограбить банк, мы взорвем продуктовый магазин в нескольких кварталах отсюда, чтобы отвлечь полицию». Они предполагают, что плацента вырабатывает PP13 для воспаления ткани вокруг маточных вен, чтобы артерии остались относительно незащищенными. Таким образом, трофобласты могут делать свое дело, а плацента может наладить артериальное снабжение питательными веществами, в то время как иммунная система матери занята борьбой с отвлекающими стычками вокруг вен.

Так происходит, когда PP13 ведет свою войну во время нормальной, здоровой беременности. Может быть, преэклампсия – результат проигрыша плаценты, выпущенные в отчаянии ядерные бомбы.

Одним из наиболее распространенных последствий преэклампсии, которое может говорить о ее основной причине, является то, что плацента не получает достаточного количества крови. Менее тяжелые случаи часто связаны с низкой массой тела при рождении: неудивительно, если плод не получает необходимого питания. Младенцы, матери которых страдают преэклампсией, часто плохо развиваются в утробе. Другими словами, преэклампсия может быть результатом перелома в сражении между плодом и телом матери. Плацента приходит в отчаяние, что, в свою очередь, вызывает резкую реакцию материнского тела, и так далее и тому подобное, пока вся ситуация не выйдет из-под контроля. Борющаяся плацента посылает больше белков, влияющих на кровяное давление. Заодно может запустить слишком много дымовых шашек PP13 возле маточных вен, вызывая перегрузку иммунной системы матери, усиливая воспаление, что также повышает кровяное давление. Существует множество сценариев, в которых дисбаланс в конфликте между матерью и плодом – конфликте, который естественным образом возникает при каждой плацентарной беременности, – может привести к подобным проблемам. В тяжелых случаях у женщин с невылеченной преэклампсией развивается полноценная эклампсия, которая может вызвать судороги и почечную недостаточность.

При здоровой беременности вы не хотите, чтобы плод выиграл или проиграл войну, потому что любой вариант может убить вас. Чего вы на самом деле хотите, так это непростого девятимесячного патового положения. Женские тела приспособлены к суровым условиям беременности не только для того, чтобы мы могли забеременеть, но и для того, чтобы мы могли это пережить.

Некоторые считают, что женщины, которые не были беременны, подвержены большему риску болезней. Но недавние исследования это опровергают: женщины, которые никогда не рожали, менее склонны к развитию аутоиммунных заболеваний, чем женщины, которые рожали хотя бы один раз. Между тем в последние годы появилось несколько исследований, показывающих, что если вам удалось забеременеть и родить ребенка в возрасте до 30 лет, риск развития некоторых видов рака у вас ниже, чем у женщины, которая никогда не была беременна^[88]. Одна из возможных причин заключается в том, что подавление иммунной системы матери во время беременности может каким-то образом сдерживать врожденную более агрессивную иммунную систему женщины. Хроническое воспаление является известным фактором риска для многих видов рака, так что теория верна, и, возможно, беременность – особенно многократная – является хорошим способом «сбить температуру»^[89].

Однако не следует думать, что беременность полезна. Беременность опасна по своей природе и может иметь разрушительные долгосрочные побочные эффекты. Самое безопасное для женского организма – вообще никогда не быть беременной. Но если мы все-таки решаем завести детей, то нас должно радовать по крайней мере то, что эволюция сумела предоставить нам набор инструментов, позволяющих перенести это.

И большинство из нас справится. У большинства женщин есть по крайней мере один ребенок, и эта беременность обычно протекает легко. Почти все женщины страдают от мышечных разрывов, иммунологических нарушений и множества других проблем во время и после беременности, многие из которых могут привести и приводят к инвалидности и смерти. Опять же: бороться с этим нам помогает медицина. Излечимо не все, но многое. Больные тазобедренные суставы или боль в пояснице, безусловно, лучший исход, чем дыры в стенках влагалища, но даже эти ужасно распространенные разрывы можно залечить. Более того, благодаря современной гинекологии женщины обычно не умирают, став матерями.

По крайней мере, это касается большинства женщин в промышленно развитых странах. Но если вы живете в стране, подверженной малярии, у вас совсем другие отношения с риском. Беременные женщины, больные малярией, в три-четыре раза чаще страдают самыми тяжелыми формами заболевания, а среди заболевших 50 % умирают. Вы никогда не задумывались, почему Центры по контролю и профилактике заболеваний США находятся в Атланте? Малярия. Единственная причина, по которой США основали ЦКЗ, заключается в том, что на юге Америки свирепствовала малярия. Она была окончательно искоренена в США в 1951 году. Не так давно.

Некоторые утверждают, что избавление от малярии принесло американским женщинам больше пользы, чем всеобщее избирательное право. Некоторые говорят, что это имело больший эффект, чем дело Роу против Уэйда. В настоящее время в США только 0,65 из каждых 100 000 легальных абортов заканчиваются смертью женщины, в то время как 26,4 американки умирают на каждые 100 000 живорождений. До дела Роу против Уэйда 17–18 % всех материнских смертей в США были связаны с незаконными абортами – эта статистика была так же верна в 1930 году, как и в 1967-м. Между тем каждая четвертая материнская смерть в современных малярийных странах напрямую связана с болезнью. Во время худших вспышек малярии то же самое было и в США.

Разве не прекрасно жить в стране, где оба способа умереть практически искоренены? Как приятно забеременеть там, где это, скорее всего, тебя не убьет.

У Донны определенно не было выбора. Нашим Евам предстояло пройти долгий путь, прежде чем что-то вроде сознательного выбора вступит в игру. Во-первых, им нужны были большие мозги. А для этого они должны были стать приматами.