Рассказы о детстве

В начале октября выдалось несколько очень теплых дней бабьего лета, и даже в будние дни хотелось, не заходя домой, бродить по паркам часами.  Наслаждаться солнцем, теплом и шуршанием осенних листьев. Алин скользящий график позволял гулять в течение дня.

Бажковская компания гурьбой сделала пару вылазок на природу в лесопарк. Аля наполнялась ласковым теплом осеннего солнца, собирала красивые листья и шляпки от желудей. Толпой дошли до аттракционов, которые в будние дни не работают. С завистью посмотрели на Чертово колесо и пошли назад по центральной аллее.

У Али развязался шнурок и она отстала. Вовка остался при ней.

– Аленький, тебе так идет этот теплый свет. Я тебя почти не видел на солнце.

Аля заулыбалась.

– Я жаворонок, и светлый день мое время. Свежий воздух оживляет бледность. Ты тоже посвежел. И не смущай меня. Мы не одни.

– Они отошли, нас никто не слышит. Мы как ночные бабочки, видимся только в темноте. Тебе идет свет.

Вдруг он стремительно наклонился к ней и легко тронул за плечо. Снял что-то с него и показал ей маленькую гусеницу. Осторожно перенес на травку. В это время года гусеница вряд ли превратится в бабочку. Не факт, что и зиму переживет зиму. Но если у нее есть малейший шанс выжить, Вовка ей этот шанс предоставил.

Аля завороженно смотрит на него. Она сама с пристрастием относится к живности. Но во взрослом мужчине такую нежность к живому видет впервые и смотрит во все глаза. Поймала себя на том, что выпала из времени. Отбиваясь, сбросила с себя это очарование, тряхнула кудрями и побежала вслед за друзьями, а Вовка за ней.

Они еще пару раз договаривались и шли гулять пешком при свете дня. Аля выговаривалась – Вовка был прекрасным слушателем. Ему было тоже что сказать, и слушать его было интересно. Он любовался Алей. Если это было не высказано словами, она чувствовала это кожей.

Погода стала безнадежно портиться к поздней осени. К счастью, начался сезон дней рождений. Дни рождения, вероятно, происходили и в другое время года, но с плохой погодой праздновать стало намного привлекательней. Именинники приносили угощения, тортики уютно паровались с чаем и разговорами.

К концу ноября пришел Алин день. Заповедь «не сотвори себе кумира», казалось, была демонстративно опровергнута Вовкой.  Он не слезал с темы празднования ее рождения почти месяц. Тортов было не один и не три. Аля наелась розочек с тортов на пятилетку вперед. Ее такой всегда камерно-домашний праздник получил небывалый размах. Девятнадцатилетие праздновалось, как круглая дата юбиляра. Хорошо, что о таком возрастном рубеже легко объявлять всем, не стесняясь.

– Вовка, я устала от этого внимания.

– Детка, тут все хотят, чтоб и им было 19. Не жадничай, делись!

В душе действительно прописалось чувство праздника, как во всех походах к Бажкову. Приятно было получать маленькие подарочки. Это были мелочи, безделушки: брелок, ароматная резинка, магические карты вдруг появлялись у нее в кармане. Аля радовалась, как ребенок, которым и была.

Следующим днем рождения, через месяц, был Лесин, и празднования переключились на нее. Любовный локомотив продолжал движение вперед, деликатно подступаясь к физической стороне вопроса.

Вовка прыгал по прихожей, как пес перед прогулкой, собираясь ее провожать.

Тихо идя под звездами, они почти шепотом переговаривались. Алины руки быстро замерзли, и он взял их в свои горящие ладони.  Доведя до подъезда, зашел внутрь, и они продолжали болтать. Бог весть о чем, как будто предшествующих 3–4 часов не было. Прощаясь, обнял.

– Обними меня еще, крепко.

Сжал ее в объятьях, как крепкое рукопожатие на всё тело. Ее тело ответило, согрелось, обмякло. Алю обдало его теплым дыханием и запахом одеколона. Он губами нашел ее губы и поцеловал так нежно и сосредоточенно, как будто весь мир сжался до изгиба ее губ и от касания к ним зависела Вовкина жизнь. Аля растворилась в наземных ощущениях. Ее никто раньше не целовал, и на нее поцелуй произвел впечатление.

Надо было переварить случившееся. Аля выскользнула из объятий и побежала вверх по лестнице, домой, не заботясь о прощании, – не то поцелуи могли продолжиться. Дома – бегом в ванную, впилась в отражение в зеркале глазами. То же лицо, на лбу не было большими буквами написано: «Меня поцеловал женатый мужчина, больше чем вдвое старше меня». У нее отлегло от сердца. Никаких очевидных признаков громоподобных изменений. Она не портрет Дориана Грея. Родители благополучно спали, и ей не надо было тревожиться о том, чтобы скрыть глупо-счастливое выражение лица.

Заснуть после такого было непросто, но к утру привычный мир, пошатнувшись, вернулся в привычное равновесие. Ночные размышления сводились к тому, что физические ощущения от поцелуев стоят всех прославлений в литературе и искусстве. Вовка изумительно целовался. Аля чувствовала через поцелуй не только физическое соприкосновение губ, но и то, что Бажков хотел выразить. На этот счет у нее сомнений не было. Это была любовь – страстная, нежная, чувственная, искренняя. И это возводило Алю в небеса.

Эксперимент повторили – еще, еще и еще раз. Теперь походы к Бажкову действительно походили на отмазку для провожания домой и долгого прощания со сладострастием.

Целоваться в подъезде было банально, но удобно. Разговоров поубавилось.

– Люблю тебя, моя нежная девочка! Ты даже не знаешь, какая ты потрясающая! – шептал Бажков ей на ушко.

Аля не знала, что отвечать, и молчала в ответ.

Иногда возвращающийся поздней ночью домой сосед спугивал их, но чаще темнота и поздний час работали на них, и никто не тревожил.

Дома Алю никто не ждал и не проверял. Зацелованная, она тихонько проходила в свою комнату, не включая света. В зеркале в ванной видела припухшие губы, но не задерживалась перед зеркалом и выключала свет.

В теле блуждали интересные новые ощущения и делали его воздушным и невесомым. Мысли выключались. Голова была заполнена сладким туманом. Мучиться совестью по поводу поцелуев не представлялось возможным. А как хорошо живется без мук совести! Она вся была в богатом мире ощущений, тут уж не до головы.

От родителей Аля слышала про кризис среднего возраста у мужчин, когда они начинают хотеть жениться на молодых. Ей казалось, что к Бажкову это не имело отношения. Вовкина семья не внушала ей подозрений. Она знала, что у них всё хорошо, а про себя так же знала, что у нее всё плохо, не как у людей.  У сестры, у подруги могут быть настоящие ухажеры-женихи, а у нее нет.

Ее первый роман был покрыт тайной, и было немного стыдно. Однако жизнь не стала от этого сложнее. Вовка не преследовал ее, не искал встреч и не настаивал ни на чем. От его любви становилось тепло, как от теплого одеяла, но свобода движений не стеснялась. Аля ходила на работу, на подготовительные курсы в мединститут, общалась с друзьями, играла по воскресеньям в оркестре. Ей не хотелось иметь официального мужа или даже любовника. Слишком уж нравилась девушке новая взрослая жизнь и свобода.

Леся и Света проводили почти всё свое время с возлюбленными, и Аля боялась подобного ограничения. Но была и горечь от того, что о Бажкове нельзя было ни с кем поговорить. Встречаясь на людях, надо было не показывать виду и скрывать душевные чувства.

Однако же проницательная Леся, хоть и была максимально увлечена Игорем, заметила перемену. А еще уследила незримую заговорщицкую связь и откровенные взгляды.

– А дядя Вова не дурак, подруженька! Ваши взгляды говорят громче слов. И что будешь делать? – спросила как-то Леся Алю наедине.

– Не знаю, – потерянно ответила Аля. – Думать нечем.

Осознав, что всё тайное становится явным, Аля решила приостановить процесс. Не оставалась допоздна и шла домой с Лесей и Игорем. Бажков прижимал на прощание к сердцу и печально смотрел вслед. Он не мог пригласить ее на прогулку. Шла зима, и просто гулять на улице вдвоем было неуютно и темно. И он стал украдкой обнимать ее на кухне или в прихожей.

– Что случилось, детка? Я тебя обидел чем-то?

– Нет, не обидел. Леся заметила, что у нас близкие отношения, а значит, видно всем. Я не хочу, чтобы это стало известно всем.

– Понимаю.

– Об этом надо поговорить, а я не знаю, как говорить и что.

– Ничего не надо говорить.

Физические ощущения в конфликте с мыслями. Противоборство тела и головы. Вы догадываетесь, кто побеждает.

При наличии мужской любви в жизни юной Али мир изменился. Она просыпалась утром с радостным чувством и мыслью о том, что ее любят. Его любовь окружает, как воздух и ее так же много, как воздуха. Это придавало силы. В отношении с мужчиной была тайна, которая сначала щекотала нервы. Тайну даже себе нельзя было рассказывать.

Аля отгоняла мысли. Но сила действия равна противодействию, и мысли возвращались, как бумеранг.  Аля металась между противоположными чувствами. Яркий свет дня подсвечивал неразумность и упадочность всей этой авантюры, а с вечером сомнения отступали и тело просило неги. В темноте ощущения побеждали усталый разум.

Вовка видел в Але женщину, о существовании которой она не подозревала. Глубоко спрятанная женственность еще была в глубоком сне, как росток цветка, пока не выпустивший бутон. Вовка любящими глазами взращивал этот цветок. Через свой опыт зрелости он ценил ее юность больше, чем близкие ей по возрасту люди. Вовка смотрел на жизнь глубже, и от его буддийского внимания к деталям ничего не укрывалось. Он читал Алю, как раскрытую книгу.

От него она научилась принимать комплименты. Стала меньше краснеть и теряться, привыкать к приятным словам. Вовка говорил ей это всё так искренне и сердечно, что она верила ему и не закрывалась. Он славил ее минимализм в косметике. При изобилии естественной свежести едва ли в молодости нужна косметика. Стрелки на глазах, наведенные тупым черным карандашиком, приводили его в восторг. Ему Аля казалась, а значит, так оно и было, неописуемой красавицей.

– Аленький, ты так выделяешься среди окружающих! Красотой и чистотой.

– Ну что ты снова меня смущаешь, дядя Вова.

Аля из своей ракушки такого не видела. Она была близорука и не замечала чужих взглядов в свою сторону, если такие и были. Наверное, выделялась, наверное, была не от мира сего. Такая себе плохо интегрированная среди людей лесная фея. Она потихоньку начинала верить его словам и видеть его картину мира, в которой она сияла ярче всех звезд.

Однажды, заходя в бажковскую квартиру, одна, без свидетелей, оказалась с ним один на один. Вовка пришел взять пальто и поздороваться, что он всегда делал с большим энтузиазмом.

– Добрый вечер, солнце мое ясное! Как хорошо, что ты пришла!

– Вовка…

На Але был модный на тот момент свитер с вырезом «лодочка», который оставлял шею обнаженной.

Забрав пальто и приобняв, Вовка прижался к ней и поцеловал в изгиб шеи. Когда увидел в ней отклик, поцеловал еще, медленно лаская кожу. Под кожей произошел взрыв эротических ощущений. Чтобы это волшебство не продолжалось, она сбежала к людям в гостиную.

Околдованная, остаток вечера Аля ходила в этих ощущениях. Впечатления о них будоражили и спустя время. В теле жужжали теплые пчелки, приятно туманили голову и бродили по всему телу.

Новогодние праздники стали еще одним перерывом в сборищах и свиданиях. Новый год встречали в семье. У студентов были каникулы, и только к середине января жизнь вернулась в обычное русло.

Холодное время года стимулировало дядю Вову на разные неиспытанные формы свиданий. Он пригласил Алю в кино. Неискушенная Аля обычно ходила в кино посмотреть фильм. Предложенный фильм казался заурядным, но узнать больше так и не получилось. Поход оказался практическим пособием на тему «Зачем влюбленные ходят в кино» – учительствовал дядя Вова.

Аля в кинозале хотела сесть поближе к экрану из-за близорукости, но он удержал. Они остались в последнем, самом темном ряду – темнота ведь друг молодежи!

Шаблонное выражение наконец-то дошло до неопытной Али. Зажиматься в кинотеатре действительно было очень удобно – тепло, темно и мало людей.

Из фильма она ничего не поняла. Время остановило свое течение, так как она вся перешла в ощущения тела, губ и рук. Для себя зарубила, что с Вовкой больше в кино ходить не стоит, но что это домик для влюблённых.

Зимой у Али усилились противоречивые чувства. Ей порой хотелось, чтобы Вовка оставил ее в покое. С ее исчезновением из поля его зрения настойчивость мужчины увеличивалась, и он растапливал ее сопротивление знаками внимания и словами, которые попадали прямо в сердце. У нее были варианты дружеских компаний, помимо дяди Вовы. И Але хотелось доказать себе и ему, что проход во взрослую жизнь есть и без его подачи. Контактов на свете много. Аля просто хотела настоящих отношений. И он делал ход конем, возбуждая к себе угасающий интерес.

Свежей Вовкиной идеей стал поход в картинную галерею. Она находилась в новой части города, и встретить друзей или знакомых там было крайне маловероятно. Аля ходила по музеям с мамой и сестрой с самого детства. Стало любопытно, что изменится, если она поменяет окружение.

Вовке нравилось смотреть, как Аля воспринимает искусство, искренне и всем телом. Ее впечатлениями от картин он любовался, как картиной. Хотя любовался ею всегда, не только в картинной галерее. Среди всех произведений искусства на выставке она была для него самой интригующей.

 Аля в окружении картин чувствовала себя очень хорошо. Любовь и красота – это ли не два источника жизни?

 Вовка умудрился пообниматься с ней в гардеробе и переходя с этажа на этаж на лестничных пролетах. Он был умелым любовником и подтягивал Алю в своем предмете.

В приподнятом эмоциональном состоянии изменилось ее восприятие. В любви всё выглядит смягченно и в розовом свете. Она плотным одеялом окутывала ее, хоть ножом режь. Состояние это неожиданно выхватывало ее из повседневности. Аля не могла она отказаться от исследования этой новой планеты, нового физического уровня.

А тем временем у подруги Леси роман двигался со скоростью японского поезда-пули. Игорь, как образцовый романтический герой, играл в рок-группе, созданной им и его друзьями. Он приглашал Лесю с Алей на репетиции, и они окунались в мир мальчишеской компании, на сцене, с инструментами. Путь на эту репетицию был далек, что повышало ценность занятий. У девушек было время общаться по дороге туда. Назад они уже ехали с Игорем и общались с ним. У влюбленных Леси и Игоря отношения с миром оставались более чем нормальными, и Аля была тому свидетелем.

Она чувствовала себя вполне адекватно без Вовки, а в его присутствии – проваливалась в него. Эти перепады становились мучительными.

Вовка не убирал напряжение, и Аля стала задумываться, зачем ей всё это?

Развязка в отношениях случилась неожиданно для Али.

Она была частым гостем сборищ в доме у Кости. В гости к нему ходили люди из альтернативных тусовок, так как они с матерью жили в новой части города. Аля всё еще стеснялась новых людей и больше дружила с тетей и братом, чем любопытствовала гостями.

Однажды тетя уехала с ночевкой в гости и оставила брата на хозяйстве. Хоть ему и было уже 24 года, всё равно дитя. Костя устроил вечеринку, которая затянулась в ночь. Без благоразумия тети гости забыли, что нужно расходиться по домам. Всё, как всегда, было красиво благородно, без алкоголя, но в 2:00 ночи ехать домой было уже поздно.

Аля ночевала у тети часто. Для таких случаев лежало приготовленное постельное белье и ночная рубашка. Но в квартире было еще немало застрявших гостей-полуночников, не готовых спать. Среди них и дядя Вова.

Отдельной спальней стала просторная ванная комната, санузел был раздельный. В ней было окно, достаточно места для раскладушки, и дверь запиралась. Але было надежней под замком, ведь дом был полон молодых мужчин. Она устало провалилась в сон. Едва ли отдохнула, когда в окне забрезжил серый предрассветный свет и вывел ее из неспокойного сна.

Насторожил ее какой-то звук. Она проснулась совсем, когда он повторился. Это был стук в дверь. В наконец притихшей квартире Вовка тихим голосом звал Алю.

– Аля, открой, это Вова.

Аля, открой? Едва пришедшая в себя Аля задумалась. Замки для того и существуют, чтобы защищать в такие моменты.

– Аля, я хочу с тобой поговорить, открой.

Ох, он сейчас разбудит весь дом! Она встала и открыла, решила разбираться на месте.

На пороге стоял Володя с серым от бессонной ночи и волнения лицом. Аля почти отшатнулась. Ее подхватили сильные руки – эти руки ее всегда успокаивали. Она обмякла.

– Девочка моя, всё хорошо. Я соскучился по тебе. Можно я с тобой полежу рядом?

Аля бросила взгляд на раскладушку.

– Боливар не выдержит двоих. Мы окажемся на полу, и будет грохот на весь дом.

– Я улажу это. Не волнуйся. Мне нужно насмотреться на тебя.

Два стройных тела без движения? Возможно. Вариант о сексе в Алиной голове не возникал, не было такого предмета в школе. Удивительно, но раз его не было, то она о нем и не задумывалась. Даже в такой момент.

Дом был тих. Аля опустилась на раскладушку без сил, тревожно настороженная. Вовка опустился рядом. Раскладушка жалобно скрипнула, но не рухнула. И снова сильные руки, обнимая, обволакивали нежностью и убаюкивали.

– Нежная моя!

Аля застеснялась своей наготы под тонким ситцем ночной рубашки, слишком большой для ее тонкого тела.

Тело с мыслями разошлись в отношении к Володиным горячим рукам. Тело приветствовало его прикосновения и пело от них, тогда как голова пыталась догнать какие-то пробегающие мимо мысли и опасения. Аля натянула на себя одеяло. Володя касался ее обнаженных рук, и от телесного контакта по коже пробегало электричество. Близко, близость.

Между ними расстояние – два тонких слоя ткани. Володя лежал рядом с ней одетый, от него исходил тепло и даже жар. Чувственный жар начал распространяться и на ее тело. Его умелые руки скользили по ней, возбуждая. Казалось, тонкий ситец воспламенится.

В теле проснулись невиданные доселе чувственные ощущения. Новое измерение ощущений полностью захватило и выключило напрочь голову. Думать невозможно ни о том, что дом полон молодых мужчин, ни о том, что кто-то может услышать их перешептывание, ни о том, что именно может случиться от такого лежания двух тел рядом. Закрытые глаза позволяли не вылететь из чувственной счастливой мечты. Как будто первый раз узнала свое тело, отставив взбудораженную голову. Святая неопытность! Чего нельзя сказать о Владимире.

Просто горячих прикосновений стало недостаточно, и он начал ее целовать – жадно, жарко. Аля ответила ему. Они погрузились в забытье страсти. Его руки начали опускаться ниже, чем позволяли себе раньше. Ласкали грудь и спустились вниз по бедрам. Ее тело стало пульсировать, вести себя непредсказуемо, по-новому. Вдруг начали выделяться соки любови. Электричество шло уже не только по коже, но охватило всё тело, которое билось в конвульсии, как будто проводило через себя грозу.

Тело в физическом круговороте из робкого ручейка превращалось в мощный водопад. Из него исходили запахи, звуки, стоны и соки.

Звуковые эффекты отрезвили Алю.  Она открыла глаза, и ей не понравилось то, что она увидела. На подушке рядом с ней – серое лицо Бажкова. Вовка зачарованно смотрел на нее. Такого взгляда она еще не видела. Тело, как турбина, завелось, заработало, и стало понятно, что что-то необратимо изменилось.

Время, тем не менее, стремительно проносилось, и уже птички начали притихать, оповещая конец раннего утра. Солнечные лучи пронизывали ванную комнату, смело и безапелляционно освещая сцену событий.

Чувственные чары развеялись. Она привстала на раскладушке. Не отрывая от него взгляда, тихо сказала:

– Тебе надо идти, Вовка.

Он, конечно, и сам это знал. Раскладушка отчаянно скрипнула, но выстояла. Он поднялся.

– Мне надо идти.

– Да.

– Я так тебе ничего не сказал. Не знаю, есть ли слова для этого. Я люблю тебя.

Слезы стояли у него в глазах. Аля к этому не была готова. Буря внутри, а тут еще и буря у него?!

– Иди, Вовка.

Она открыла дверь. Он в последний раз страстно приник к губам. Нет, она не будет снова поддаваться. Ромео какой-то!

Он выскользнул из комнаты.

Лицо и тело горели.

Аля погрузилась в раздумья. Хотелось полежать и послушать свое тело. С ним происходило что-то очень странное. Несмотря на то что дверь запиралась, ощущение безопасности испарилось. Захотелось быстро убежать домой, закрыться в своей ванной, отмыться в своем душе, вытереться своим полотенцем и переодеться.

Захотелось закрыть за собой все двери, которые только можно, отгородиться, не пускать, затаиться. Остаться наедине со своими чувствами и попытаться разобраться во всём этом.

Аля дала деру – благо, транспорт проснулся. Некоторые обитатели квартиры сонно блуждали по кухне и начинали свои утренние процедуры и чаепитие. Никого не удивил ранний уход Али.

В общественном транспорте мысли набросились на нее, как дикие звери, и грозили разорвать.  Аля была низвергнута из рая своих романтических и сексуальных ощущений в реальность. Без сенсорики реальность тяготила и не оставляла места фантазиям. Змей искусил ее яблоком. Але хватило запаха яблока, чтобы выпасть из режима рая. Не хотелось существовать вне рая, но вариантов остаться не было.

Это было прозрение и взросление. За какие-то несколько часов в ней произошла кардинальная трансформация. В свой дом Аля зашла уже женщиной, которая знает, чего хочет и чего не хочет. Она не готова была к физической близости и была благодарна, что ее не произошло. В ней созрела готовность расторгнуть отношения, в которых физическая близость была бы следующим этапом, а ее чувства не приняты во внимание. Вовка – не ее герой.

Захотелось ясности, открытости, честности. Открыться, как цветок солнцу, а не прятаться, как мухомор в тени леса.  Она так стремилась и ждала любви. Не может быть, что судьба ей подсунула фальшивку! Надо принимать другие решения, если так. Уже не развидеть.

Она видела любовь очень близко – у сестры и подруги. Она существует.

Ох, как горько и больно! И сказать никому нельзя.

«Вот тебе и взрослая жизнь», – сказал внутренний голос.

«Заткнись, и так тошно», – нагрубила в ответ Аля.

«Неумелая женственность наказуема», – без заминки парировал внутренний голос.

«Почему, когда не просят, у него всегда есть что сказать? Значит, Любовь – не для меня или пока не для меня? Не убедила меня классическая литература в зыбкости женского пути. Вот и наглядный примерчик», – думала удрученно Аля.

Быть молодой женщиной уже не хотелось.

В своей ванне она отмывалась горячей водой, как будто водой можно смыть этот новый опыт и взрослую женщину отделить от девочки. Но горячая вода была ее единственным инструментом, и она пользовалась им на полную катушку.

Это утреннее свидание навсегда изменило отношения Али и Володи.

Первая решимость развязать узел отношений прошла. Аля скрывалась от Бажкова, но не слишком очевидно, чтобы не нарываться на вопросы. Пыталась уделять как можно больше времени другим отношениям своей жизни. Круг друзей играл большую роль в ее жизни, и отказаться от друзей бажковской компании она не могла.

Встречи у него дома были краткими, она уходила рано и в компании. Его отношение обожания не исчезло. Оно возвышало ее и льстило самолюбию. Просыпающийся кошачий инстинкт поиграть с мышкой щекотал нервы. Хотелось пронзить его сердце и смотреть, как оно истекает кровью. Но, как Элиза Дулитл, она только лишь позволяла себе думать о мести. Ее сердце было задействовано, делать больно ему – значило делать больно себе.

Ей то казалось, что всё игра, то скручивало в бараний рог от страданий. Она любила Володю больше, чем могла и хотела осознать.

Между тем фривольные прогулки с Вовкой под ручку последние месяцы стали возвращаться Але сторицей упоминанием от знакомых. Всё тайное становится явным. Сестра видела ее идущей за руку с молодым человеком издалека. Ей не надо было ломать голову, кто это был. А ведь Аля думала, что она анонимно гуляет далеко от дома. Не могла себе представить, что будут делать ее родители, если узнают о Вовке. Проверять это на практике не хотелось. Всё внутри протестовало и кричало: «Разорви отношения! Закончи это!»

Без гипноза ощущений, на расстоянии от Вовки, здравомыслящая голова не давала покоя. И Аля сообразила, что надо держаться от него подальше. Его обаяние и обожание подкупали ее и ослабляли намерения.

У сестры была своя тусовка – спортивная. Она занималась спортивным ориентированием. У Светы на весенние школьные каникулы намечались сборы на Западной Украине. Аля напросилась поехать с командой, чтобы сменить обстановку.

Команду и тренера Аля знала, ездила с ними и раньше. Они были прекрасной компанией, веселой и без претензий. Смешной мальчик Вася всегда развлекал ее. Он был на несколько лет младше и пользовался привилегиями младшего в команде. Его тетя была тренером.

Легко было проводить время с людьми младшей и старше, но абсолютно не играющими в любовь и в романтические отношения.

Аля набралась храбрости и позвонила Володе перед своим отъездом.

– Привет Вовка, я расстаюсь с тобой.

– Аля, что ты говоришь?! Я не понимаю.

– Ты прекрасно понимаешь. Я уезжаю завтра, и так будет лучше.

– Конечно, Аленька, приятного путешествия.

Быстро положила трубку, чтобы не затягивать этот неприятный разговор. И всё равно чувствовала тяжесть. Расплакалась.

Путешествие было чудодейственным. Аля отвлеклась и переключилась на красоту природы. Лагерь был в высокогорье, покрытом девственным лесом. Земля покрыта ковром весенних цветов, старые деревья касались высокого голубого неба своими голыми ветвями. Было легко дышать. Свежий карпатский воздух реанимировал Алю. На щеках заиграл румянец. Она целыми днями лазила по горным тропам и упивалась свободой и природой.

Прошло несколько лет. Аля уехала учиться, а потом и жить сначала в Симферополь, далее в Киев. Они с Володей встречались нечасто и случайно во время ее визитов домой. Володя относился к ней отечески и никогда не поминал прошлого.

Еще через пять лет она увиделась с ним в Киеве, когда брат Костя навещал ее. Мир за это время изменился. В бывшей советской стране царствовал нарождающийся капитализм. Приближающийся к  пятидесятилетию Вовка искал новые способы зарабатывания денег и собирался путешествовать.

Аля запомнила эту последнюю встречу из-за большой разницы потенциалов. Она стала по-настоящему взрослой женщиной в силе, а  Вовка превратился в потерянного не по возрасту искателя, у которого был загнанный взгляд. Он смотрел на нее с восторгом, но, кажется, был выпивший и не очень мог скрывать свои истинные чувства. Между ними стояло прошлое, но отчужденность и строгий Алин взгляд не позволяли ему себя вести по-прежнему. Ей было очень жаль его.

Вовка опять исчез из занятой Алиной жизни. По прошествии еще нескольких лет она узнала от брата Кости, что он погиб на чужбине. Затерялся в мировом пространстве, стал пить и умер от сердечного приступа то ли в Тасмании, то ли в Аргентине. Его тело вернули на родину, и похоронен он в Киеве.

Еще разочек, лет через 15, Аля снова встретилась с Костей в Киеве. Он приехал повидаться и сходить на могилку к Бажкову, проведать. Это было в январе, в холод и мороз.

Аля с ним не пошла.

Рождественская история

Я выросла без представления о религиозных праздниках. О Рождестве знала понаслышке из рассказов О’Генри и романов Диккенса.

У бабушки Нины в Москве были в библиотеке редкие зарубежные издания, которые воспринимались как окно в заграницу. Среди них была курьезная книга западных карикатур. Там тема Рождества была изображена избытком подарков, нагромождением свертков и пакетов с бантиками. У меня в голове укладывался только дед Мороз с мешком подарков. А что делали люди со всеми этими подарками? Рисунки были смешные, но контекст потерян. Озадаченный мозг нуждался в ответе. У нас даже дни рождения имели ограниченное количество подарков. Напрашивался ответ, что груда подарков – это капиталистически-материалистический вариант буржуазного Рождества. Мой детский вывод был не так далек от истины.

В более сознательном возрасте я замечала, что в новостях иногда мелькали какие-то торжественные службы в церкви в конце декабря – западное Рождество таки просачивалось через телевизор.

Мои родители имели крайне поверхностное представление о религии, как и большинство советских людей. Религиозные праздники обходили нас стороной. Да и наши бабушки и дедушки не были религиозными и никак не отмечали Рождество, хотя, по словам мамы, бабушка часто крестилась. Я этого не замечала – может, не при мне.

Уже учась в институте, я познакомилась с выдающейся личностью, которая до сих пор очень важна для меня, – с подругой Витой. Никогда ни до, ни после нее я не встречала людей более одаренных, талантливых и цельных.

Вита жила во Львове и разговаривала очень красивой литературной украинской речью, хотя могла и удивить западными штучками. У них много польских слов, и все свободно говорят по-польски. Под ее влиянием и обаянием я подучилась разговаривать на украинском языке.

Мы подружились, и Вита не раз приглашала меня к себе домой. Я была и есть легкой на подъем, и расстояние в ночь в поезде не казалось таким далеким.

Вита сама была из другого мира, и путешествия к ней позволяли его исследовать. И во Львове, и у нее дома существовала совсем другая культура, незнакомая и привлекательная для меня. Семья бабушки Виты хранила традиции, и на праздники они ездили в село к бабушке.

Их городская жизнь шла в безумном темпе, била ключом и была наполнена до краев самыми разнообразными и неожиданными событиями. Вите стоило пройти по улице, чтобы случились самые невероятные приключения, которые даже сложно себе представить. Но всегда с хорошим концом!

Вита жила с мамой в малюсенькой однокомнатной квартире, которая сейчас бы называлась студия. В каждый мой приезд в квартирке совершались чудеса трансформации по расширению пространства. У них в гостях я чувствовала себя принцессой в королевском дворце. Или третьей Дюймовочкой – и Вита, и ее мама были миниатюрными.

У Виты был оригинальный стиль одежды и, казалось, необъятный, впечатляющий гардероб, который не оставлял никого равнодушным к ее яркой личности. В миниатюрной прихожей, где даже развернуться было сложно, стоял один довольно непримечательный шкаф, в который, по сказочным законам, каким-то образом растворялся и прятался огромный гардероб на двух женщин на все сезоны.

Как-то Вита пригласила меня отпраздновать Рождество с ее семьей – в селе у «бабці Марії». У нас не было сельских родственников, и я никогда не праздновала Рождество. Конечно, я была счастлива увидеться с Витой и побывать в продолжении сказки.