Рассказы о детстве

Энергии у этой собаки было хоть отбавляй. Противоядием к хулиганству были прогулки до упаду. Выгул Чары был почетной обязанностью моего брата. Он уходил с ней на целые дни и даже с ночевкой в тайгу. Она чувствовала себя ответственной за него. Бежала впереди и отпугивала лесную живность. Ночью грела его теплом своего тела. После таких походов в лес собака прибегала домой в страшном изнеможении и ела всё, что ей попадало в миску, не перебирая, а потом, отбросив лапы, долго отсыпалась.

В рабочие будни Чара выходила во двор выгуливать себя сама. Спускалась с пятого этажа по лестнице и шла обнюхивать деревья в кусочке тайги, служившем внутренним садом. Ее все знали, поводка в заводе не было, к детям относилась нежно, как нянька.

Чара была вечным ребенком, которого любили все. Ее обожал мой дядя, Костин отец, и всё время подкармливал всякими вредными вкусностями типа колбасы.

В расчете на подачку со стола, Чара проводила время трапезы под столом, но молча, не попрошайничая. При попытке вымогательства посредством выразительнейших взглядов ее отправляли  «на место». Было такое – ее место, коврик-лежаночка. Туда ходила в качестве наказания, а спала обычно рядом с людьми, обходя дозором спальни ночью.

Если колбаса уже висела возле носа, она не могла больше сдерживаться и тоненько повизгивала.

Дядя учил ее разговаривать. С его подачи собака практически очеловечилась.

Хоть и большинство, если не все, угощения со стола попадали Чаре от дяди и Кости, моя тетя была  ей мамой. Чара любила ее с собачьей преданностью и по-детски стеснялась своих проказ. После проделок или попрошайничества могла не идти на место, куда ее отправляли, а пряталась под стол. Размер своего тела она не осознавала, как только скатерть закрывала ей голову и глаза, она считала, что спряталась. Ее большое мохнатое тело торчало из-под стола, а она почти не дышала и не отвечала на призывы, так как думала, что ее не видно.

Тетя тоньше всех чувствовала Чару и пересказывала мне собачьи мысли. Я удивлялась, как это она может так хорошо интерпретировать ход собачьего ума!

С Костей были связаны походы, приключения, разные интересности, друзья и игры-дразнилки. Всё это Чару приводило в восторг, и она визжала от возбуждения. С возрастом, когда щенячьей энергии стало меньше, она стала уходить и прятаться от слишком буйных молодых людей.

Тётя рассказывала о том, как Чара вела себя с маленькими детьми. В Северобайкальске в соседней по площадке квартире жил маленький мальчик по имени Вовочка.  Почти тот, о котором столько анекдотов. Он очень любил Чару, но игрался с ней, как с плюшевой игрушкой. Тыкал пальцем в глаз, тянул за уши и пытался оседлать. Чара всё это сносила с ангельским терпением, ни разу не рыкнув и не испугав малыша. Хотя на взрослых ребят, Костиных друзей, огрызалась легко. Очень жалобно смотрела на свою хозяйку и взглядом умоляла ее убрать ребенка, чтобы ее не мучил.

Я познакомилась с Чарой в 1980 году, когда мы приезжали в гости в Северобайкальск. Она мне показалась необыкновенной красавицей. Почти черную голову обрамляли черные кудрявые ушки, как локоны, светились доверием умные глазки. Она смешно махала головой, и уши развевались, когда она смотрела налево и направо, переходя дорогу, как примерная ученица.

Чара  взяла нас, детей, под свою опеку и ходила везде за нами хвостиком. Она была нашим сопроводительным лицом в незнакомой местности. В лесу охраняла. Всегда бежала впереди и спугивала птиц или какую-ту живность, которые могли быть у нас на пути. Мне запомнилось, как менялся ее облик при переходе из человеческого мира в мир животных.

Она совершала эти трансформации мгновенно и ежедневно, когда выходила из дома и вдруг становилась частью тайги, прислушивалась и принюхивалась к только ей слышным и осязаемым признакам и приметам.

Дома переносила игры и человеческие насмешки с всепрощающим терпением любви. Это почти говорящее животное было живым проводником из одного мира в другой.

Ночами Чара обходила всех спящих дозором и проверяла их сохранность.  Когти лап цапали по крашенному полу – цап-цап. Двери в спальни надо было оставлять открытыми, иначе она начинала волноваться и скрести лапами по ним. В доме моей тети все знали этот порядок. Возражения к дозору начались, когда она оказалась в доме у нас, на временных правах, когда после многих перипетий семья моей тети перебралась к нам в город.

В 1983 году дядя вместе с Чарой уехал работать на секретном проекте – строить урановые шахты на Урале, почти на год. Зима на Урале очень суровая. Чара обросла мохнатой шерстью до земли, как снежный человек. Не понятно, почему она не обрастала такой длинной шерстью в Сибири, но после Урала шерсть волочилась за ней до земли. Ее пришлось остригать. Бесконечные угощения с человеческого стола и уединенная жизнь один на один с хозяином превратила ее в широкую мохнатую скамейку. Дядя ее раскормил и разбаловал, ему там было одиноко. Чара была единственным родным существом. Гулять с ней получалось мало, и любовь выражалась через еду. Шерсть постригли, и она больше не росла такая длинная. Насчет похудеть было сложнее. Людям сложно, а собакам еще сложнее, их аппетит не контролируется силой воли.

После ракетных шахт была еще одна длительная командировка на год, под Харьков, и Чара опять была представителем семьи для дяди. Он от одинокой жизни худел, она толстела – буферила его стресс.

В 1984 году моя тетя с Чарой окончательно переехали в Запорожье. Дядя и Костя впоследствии присоединились.

 Тетя болела и много лежала в больницах. Собака временно, но часто жила у нас в доме. Она, при всей своей доброте, не очень доверяла нам, так как мы были детьми. Моя мама не уделяла ей достаточно внимания, чтобы встать на место хозяйки. Чара терпеливо ждала свою хозяйку из больницы.

Она боялась большого города. Тряслась, как осенний листок, от грохота трамваев, плохо ходила на поводке, так как всю жизнь бегала свободно. Но она никогда не хулиганила и слушалась, ее очеловеченность сохранялась в ней.

Еще через год у тети появилась своя отдельная квартира на улице Верхней. Я стала приходить в гости к ней с Чарой, а когда Костя вернулся из армии – и к нему. Рядом с их домом были дачные участки и много разных троп для прогулок. Еще можно было ходить на набережную к Днепру. Чара давала повод и радостное сопровождение для длительных прогулок. Мы друг другу помогали. Я выгуливала ее, а она – меня, и мы заново подружились на этой почве. Чара признала меня если не главной, то равной, когда я стала ее партнером по прогулкам. В зрелом возрасте она не любила моих буйных проявлений любви к ней, от избытка нежностей сбегала и часто вздыхала.

Моя тетя была хозяйкой, а значит, самым доверенным человеком для Чары. Собака с ней общалась на телепатическом уровне. Я спрашивала тетю, почему Чара сделала то или это, и она мне терпеливо пересказывала собачьи мысли и объясняла поступки.

Она рассказала мне и про псевдобеременность. Собака сильно хотела иметь щенков и силой этой мысли завела гормональный процесс в теле. У нее округлился живот и выпятились соски. Она построила себе гнездо и лежала в нем, потеряв интерес к прогулкам. Чара и вправду выглядела беременной, но нет, это было психологическое состояние. Ветеринар развеял сомнения.

Такая сила мысли! По-моему это доказывает, что мысли у собак есть.

Щенки, кажется, у нее были раз, когда была молодая и жила на Байкале. А с человеческим ребенком она тоже нянчилась, когда у брата Кости родилась маленькая дочь. Чара восприняла малышку как личную ответственность, охраняла днем и ночью. Она всем сообщала, когда ребенок просыпался. Позже следила внимательно, чтобы малышка не ползла, куда не надо. Чара была самой нежной и верной игрушкой, хоть уже была в летах.

Совсем на старости собачьих лет у спаниелей часто случается воспаление ушей. Тонкая кожа ушей склонна к раздражениям. Расчесанные тонкие ткани накапливают изливающуюся кровь, и она превращается в гематомы. Уши лечили дома. Жена брата была медсестрой и брала на себя смелость вскрывать гематомы и перевязывать ушки. Я не застала этот момент, так как уже уехала из родного города.

Чара, прожив много лет в любящей семье, покинула этот мир и ушла по радуге в собачий рай.

Я не могу сравнивать Чару с другими собаками, так как не жила ни с одной, кроме Чары. Хоть все собаки чрезвычайно милые чудовища, мне хочется оставить образ Чары в памяти как единственной и непревзойденной подруги семьи, лесного духа, преданной, любящей, веселой. Другие собаки не выдерживают сравнения.

Первая любовь

Этот рассказ – это более художественное произведение по мотивам моих впечатлений о первой любви, рассказанное от третьего лица. В нем много правды, которая не всегда удобнa и красивa. Но эта история просилась на бумагу, и я делюсь ею с вами.

С романтическими отношениями в юности у Али не сложилось. Вернее Аля была намного романтичнее возможных отношений.

 Кроме чтения романтических повестей услужливых классиков художественной литературы, типа «Гранатового браслета» Бунина или произведений Тургенева, романтический настрой не имел выхода. Никаких предметов воздыхания рядом не случалось. И уж точно никто не возводил ее в разряд романтических героинь.

Мальчиков не было. Во дворе одни девочки, в школе все ходили по линейке, двоюродный брат жил в Северобайкальске. Из подруг у одной только Лили был брат, да и то младший. Если пересекалась в повседневности с буйными подростками, сразу замечала, как они не квалифицированы на романтических героев – герои были где-то далеко, скакали на белых конях.

Всё проходит, прошла и школа. Совершеннолетие сделало Алю взрослой, хоть она и выглядела девочкой-подростком – изящно тонкой с каштановыми кудрями до плеч. Она казалась потерявшейся среди людей лесной феей. Ее прозрачные голубые глаза на бледном личике часто имели отсутствующее выражение, так как, увы, она витала в облаках.

Совершеннолетие, кроме прочего, позволяло также законно вступать в брак – на случай магической материализации принца.

Ожидаемой романтической кульминацией мог бы быть выпускной бал, так как для него было специально сшито нежное розовое платье, но и он разочаровал. Она с трудом выдержала выпускную вечеринку и сбежала спать к тете, не дойдя до плотины, к которой все шли встречать рассвет.

Аля съездила в Москву в надежде поступить в Первый медицинский институт и не поступила. Лето провела в метаниях. Устроилась работать в детскую больницу санитаркой, в отделение патологии новорожденных. Это решение облегчило приём других решений, более поздних, и заполнило досуг тяжелой работой.

На работе было засилье злобных теток и беспомощные больные младенцы, но в социальной жизни – большой прогресс и изменения к лучшему.

Школьные друзья растеклись по своим жизням, кроме неразлучной подруги Леси. Она была сплошным контрастом к Але – смуглая кожа, карие глаза и светло-русая пышная шевелюра, но при этом ощущалась ближе родных по духу. Леся приняла менее амбициозное решение по поводу образования и поступила в местный университет на филологию.

У недавно переселившегося в город двоюродного брата Кости и его мамы, Алиной тети, самоорганизовались молодежные сборища. Оба были общительными людьми, и гости текли потоком к ним в дом, а Аля завсегдатайствовала на родственных правах. Полупрописан у них был и Костин почти брат – Андрюха.

Вечерами были заседания с книжками, чаем, разговорами. Время пролетало незаметно, гости засиживались допоздна.

Через каких-то знакомых брат познакомился с Владимиром Яковлевичем Бажковым – тот был взрослым дядей с талантом собирать вокруг себя молодежь. Жил близко от Алиного дома, и пойти к нему в гости было легко. Костя предложил Але так и сделать.

Аля первый раз пришла в дом Бажкова в конце лета восемьдесят девятого года. Школа была позади, институт не состоялся. Положение «не там и не там» было на редкость устойчивое. Она была в восторге от взрослой жизни, полной приятных неожиданностей. Казалось, они случались каждую секунду! Устой старого закончился, а новое только начинало обрисовываться.

При позабывшихся уже обстоятельствах Аля в компании Леси пришла в гости к Бажкову теплым августовским вечером. День был будний, и других гостей не было. Разделись в прихожей, и Аля прошла в большую пустоватую гостиную, пытаясь оттянуть момент общения и скрыть свое смущение. Новая обстановка на нее действовала, как волнение воды на моллюска. Бойкая Леся отправилась на кухню беседовать с хозяином.

Мебели было мало, один диван. Аля, как всегда, пыталась сначала подружиться с животными и опустилась на ковер, подманивая волнистого попугайчика Кешу. Кешенька сидел на батарее и блестел на нее бусинкой черного глаза. В таком коленопреклоненном виде она и увидела Владимира Бажкова, когда он зашел в гостиную с пузатым заварочным чайником.

Посмотрела на него снизу вверх. Он был невысокого роста, хорошо сложен и подтянут, чем-то напоминал Высоцкого. У него были пронзительные голубые глаза и сломанный, как у Бельмондо, нос. Звонкий учительский голос смягчился, когда он заговорил с Алей.

– Девоньки, будем пить чай! Как хорошо, что вы пришли. Аля, а какое у вас полное имя?

– Александра.

– А по батюшке?

– Евгеньевна.

– Очень приятно. Будем знакомы, Александра Евгеньевна. Владимир  Яковлевич к вашим услугам. Но это на работе. А здесь прошу меня называть по имени – Вовка.

Аля недоверчиво смотрит на Вовку, который вдвое с гаком старше ее.

– Ну или дядя Вова, если так вам легче.

Они встретились глазами, и Аля упала в бездну. На нее никто никогда так не смотрел. Она не выдержала этого пронзительного взгляда и опустила глаза.

Первая неловкость прошла.

Володя был вне возраста. Он был учителем истории в школе и обожал общаться. Дети его любили, чувствовали за напускной суровостью доброту. Молодежь как бы невзначай забредала к нему на огонек целыми компаниями. Он жадно искал и поглощал новую информацию. Железный занавес со скрипом только что приподнялся, и изобилие литературы на книжных рынках опьяняло. Читал философию, Кастанеду, Ричарда Баха, Упанишады и Веды. Покупал или иногда брал почитать прибывшие на книжные базары новинки и, прочитав, делился с желающими. У него образовался спонтанный книжный клуб. Компаниями вслух читали умные книжки, а после обсуждали, забывая о времени. Посиделки организовывались по выходным, а иногда и в будни, в его трехкомнатной квартире.

Дочь Бажкова уехала учиться, и они с женой Любой жили одни в большой квартире, в которой всегда было место гостям.

Это был непривычный вариант поведения взрослых, так как Алины родители и родители сверстников представляли собой оппозицию для младшего поколения. Они не шли ни за какими новыми веяниями, по крайней мере, у Али на глазах, и не тусили с молодежью.

Володя был возраста ее родителей, а родители никогда не вели себя так, как он. Он был лидером любознательности и гостеприимности, перед его открытостью  к новому невозможно было устоять. Аля иногда удивлялась, как его еще не выгнали из костной и идеологической школы, но, может, там он вел себя более консервативно.

 В нем было непобедимое мальчишество. Юность сквозила в глазах и поступках, и это было привлекательно. Он выдумывал способы омоложения и безуспешно хотел подтянуть свой экстерьер к внутреннему юношескому состоянию.

Надо сказать, у него была богатая жизненная история, трудное детство и юность. Пьянство в прошлом, работа в ресторане и драки навсегда отметили лицо сломанным носом.

Долгим путем он шел к достойной учительской карьере.

Была в его учительстве определенная поза. В общении не со школьниками маска уходила, но оставался поставленный учительский голос – при хулиганстве в глазах.

Шел восемьдесят девятый год, книжки из-за бугра, новые издания только начинали появляться на книжных рынках. У Бажкова была практически домашняя библиотека новых диковинных книг, и всё это циркулировало – голодным до знаний молодым людям он щедро давал книжки, часто безвозвратно, как учитель.

И вот наши девушки тоже получили приглашение в его неформальный кружок.

Леся оживилась, забрасывала Бажкова вопросами. Она только начала учебу на филфаке. Учителей уважала, так как сама была из учительской династии. Доступ к модным книжками ее вдохновлял.

Первый визит был недолгим. По дороге домой Леся отчитывала подругу.

– Аля, что ты как неродная? Такое Эльдорадо, а ты молчишь!

– Мне понравился попугайчик.

Аля почувствовала, что перешла порог из детства во взрослую жизнь, получила взрослое приглашение.

У Бажкова встречались  молодые, интересные, захватывающие, нестандартные люди. Все не в школьной форме, даже не студенты. Готовые взрослые, с работой или заканчивающие образование. Захаживали и люди из неформальной тусовки, которая кучковалась в модном кафе «Париж» и казалась Але апогеем крутизны, – свободные от бренности художники и поэты. Но появлялись они не часто. Основным ядром этой группы были друзья Кости – двоюродного брата, более земные личности.

Аля и Леся были самыми младшими в этой компании, и это было их преимуществом. Ими умилялись и восхищались.

Володина доброта подкупала молодежь. Любовь и взаимопонимание у него были не только с людьми, но и с животными, а потому в доме всегда была какая-то живность. Она сменялась, но факт оставался фактом.

Первым Аля познакомилась с зеленым волнистым попугайчиком Кешей. Он летал по квартире без клетки и разговаривал целыми предложениями, с бажковской интонацией: «Пей дружок томатный сок, будешь строен и высок!»  Это было чудо, а не птичка!

Вскоре после того, как Аля стала частым гостем в доме, к списку живности добавилась черная кошка. Вовка подобрал на улице котенка и назвал его Ксюшей. Нонсенсом, конечно, было заводить в доме кошку, когда Кеша живет в квартире без клетки. Вовка не смог пристроить Ксюшу кому-нибудь и надеялся на мир среди животных.

Ксюша долго одомашнивалась, но так и не стала расслабленной домашней кошкой. Но чудесную птичку Кешеньку она таки слопала – не сразу, по прошествии нескольких недель. Бажков был очень расстроен этой животной драмой. Ксюшу отдал.

Следом за несовместимыми птичкой и кошкой завелся рыжий спаниель Зарлик. Он был очаровательным щенком с атомной энергией, но когда уставал и засыпал, становился плюшевой игрушкой. Зарлик стоил Вовке и Любе сломанных рук. Он бросался со всей щенячьей энергией во все стороны, и удержать его на поводке было сложно, сбивал с ног.

Хозяева, с гипсом и без, беззаветно любили щенка, он был залюбленным животным и уход за ним был исключительный.

Молоденькие и хорошенькие, Аля и Леся пользовались заслуженным успехом в бажковской тусовке. Обозначились молодые люди – кандидаты в ухажеры.

Благообразный молодой человек по имени Вадим проявлял к Але внимание и интерес. Он был красив и высок, имел законченное техническое образование. Она не очень вникала в его работу – занимался каким-то ремеслом. Своими руками сделал и выгравировал ей медальку с розой.

Казалось, вот он, герой ее романа! Надо было принять подарок судьбы и начинать встречаться. Но в сердце почему-то не было отклика. Ей льстило внимание Вадима и даже нравилось, но как бы на поверхности, а вот нежные взгляды Бажкова вызывали мурашки по коже.

Аля знала, что это неправильно. С подобными обстоятельствами ей еще не приходилось встречаться, и она понятия не имела, как реагировать на щедроты мужского внимания. Потому отпустила события на самотек. Преследующее ее Бажковское внимание тут тоже сыграло роль.

Вадим регламентировал свои чистые намерения, предложил встречаться с прицелом на пожениться. Зависнув некоторое время в сладком облачке триумфа, Аля ему отказала. Вежливо ссылалась на молодость и неготовность. Зрелое заключение. Всегда легче понять, чего не хочешь, чем разобраться с желаемым.

С чувствами было смятение. Бажков был притягательным, и это нельзя было выразить словами. Аля не знала на тот момент, что такое любовь, но была заинтригована. Было обещание в его многозначительных взглядах, устоять перед которыми не могла. И энергия.

Замуж ей не хотелось, жить только начинала. Хотелось любви. Было интересно нырнуть в море романтических отношений, поииследовать изнутри и из первых рук. Богатую почву для этих исследований предоставила ей Леся. С ней случилась Большая Любовь – роман с Игорем развивался стремительно, и отношения были возвышенные.

Тесная дружба с Лесей открывала Але внутреннюю сторону этого романа, которая была даже красивее внешней. Она удовлетворяла романтические потребности Али лучше, чем самый прекрасный книжный любовный роман.

В бажковском кружке было увлекательно и мыслям, и чувствам. Много гуляли и разговаривали – или не разговаривали. Были прогулки толпой и в парк, и в город, и в кино, и на концерты. Устраивали празднование дней рождения и ходили друг к другу в гости. Упивались чаем.

Аля работала санитаркой в детской больнице, и ночные смены изматывали. Еще ходила на курсы подготовки в мединститут, куда нужно было ехать через весь город вечерами два раза в неделю, и занятия шли по три часа.

Жизнь била ключом, но при всей занятости она находила удовольствие в проведении времени с друзьями в компании.

Взрослая жизнь очень отличалась от прошлой, как будто с проселочной дороги выехала на проспект. Взрослые парни и девушки знали что-то, что Але было неведомо. Люди интеллигентные, с ними приятно было общаться.

Приподнятый железный занавес вызвал заразный оптимизм насчет счастливого будущего, которое собирались сделать своими руками.

Вовка был умелый фасилитатор. Он приглашал так, что невозможно было отказаться. Умело и ненавязчиво помогал людям раскрываться. Для того чтобы уйти из его дома, надо было отмагнититься. Леся с Алей засиживались до глубокой ночи, и их нужно было провожать домой.

Алина сестра Света, на пару лет старше, тоже примкнула к кружку и наслаждалась новыми знакомствами. Ей, как и Лесе, быстро повезло в сердечных делах. Она встретила молодого человека, Ярослава, за которого впоследствии вышла замуж. Бажков и Аля были впоследствии свидетелями на их свадьбе. Но это случилось через год. А осенью 1989 года у Светы настроение было заразно романтическое и влюбленное, так как на тот момент ее роман только робко начинался.

Аля оказалась меж двух огней. Самые близкие ей люди, сестра и близкая подруга, активно включились в романтические отношения. Им фактически было до нее. В подобном бутерброде Аля и радовалась за них, и завидовала. Радовалась от того, что всё было, как доктор прописал. Это были правильные отношения с правильными молодыми, свободными и интеллигентными мужчинами. Они были благородны и возвышены, как и должно быть, и у Али не было претензий к их избранникам. А завидовала, потому что у нее всё было, не как у людей.

Насчет своей особы определенности не было. Бажков был вожаком стаи и он, возможно и незримо, отгонял от нее претендентов. Она не видела никаких кандидатов для себя в группе, хотя людей было достаточно. Так случилось, что единственным и подпольным ее интересом был сам хозяин.

 Насчет Вовки мысли в далекое будущее не заходили, они даже в недалекое не заглядывали. Аля пребывала в каком-то новом состоянии сладостной туманности. Юная влюбленность метко ударила в голову, ее имя произносилось ласково и с придыханием.

Романы сестры и подруги стремительно развивались и, как положено, приближали свадьбы. А вот «Аля плюс Вовка» и произнести-то было совестно. Романом эти отношения сложно было назвать. Подпольные взгляды и рукопожатия украдкой. Уютное и скрытое гнездышко для Алиного сердца. Слов минимум. Отсутствие высказанности было ее отмазкой.

Было стыдно и неудобно перед женой Вовки. Люба была прекрасной женщиной и относилась к тусовочным посиделкам за полночь очень толерантно, а к Але – ласково и трепетно.

Ухажер Леси, Игорь, был высоченным и огромным душкой. Он не пытался разделить подруг и был очень внимателен к обеим. С удовольствием ходил их провожать, если случалось засидеться поздно, а это случалось почти всегда. Игорь был образцовым романтическим героем. Высокий и ладный, носил длинные волосы, играл в рок-банде со своими друзьями, имел законченное инженерное образование и работал по специальности. Он давал девушкам слушать музыку, о которой Аля не имела понятия, – Pink Floyd, Robert Plant Project, Питер Гэбриэл. Общения с Игорем каждый день открывало бездонные и бесконечные новые сверкающие миры. Часто случалось завораживающее состояние невесомости, когда усталость ночью превозмогала действительность и казалось, что жизнь – это сон.

Вечера у Бажкова были пределом мечтаний, тем, из-за чего в детстве хотелось скорее стать взрослой. Хотелось себя ущипнуть и проверить, что это не сон, а явь и настоящее счастье. У Али были взрослые, умные, прекрасные друзья, она находилась в атмосфере романтической приподнятости. В силу молодости все друг другу нравились – в большей или меньше степени. При всеобщей любви было место духовности и интеллектуальным разговорам допоздна.

 У Игоря, или вернее у его мамы, был крошечный отдельный домишко вдоль трамвайных путей, который планировался под снос. Одна комнатка, летняя кухня и туалет на улице. Всего пару трамвайных остановок от Лесиного дома, а в другую сторону – от Алиного. Несмотря на скромность – царское отдельное жилье, на базе которого роман у Леси и Игоря продвигался семимильными шагами. Там можно было встречаться, общаться и ночевать, даже не заходя к Бажкову в камерном составе. Аля туда захаживала в гости, а Леся и Игорь – гнездились.

У Леси с провожанием домой поздно вечером стало всё в порядке. Иногда Игорь и Леся вызывались прогуляться и завести Алю домой, но чаще в провожатых вызывался Бажков. Он проявлял такие заботу и внимание к скромной Алиной персоне, что ей начинало казаться, что тут что-то не то.

Глаза его сияли заметным восторгом, когда предоставлялся шанс быть кавалером и рыцарем для юной дамы. Не одной Але, кстати, казалось, что Вовкина заботливость была смешана с влюбленностью.  И Аля, с ее нулевым опытом отношений, интуитивно понимала, что он запал на нее.

– Ой пойду я провожать юных дам темной ночкой! – затягивал вечерний напев Бажков.

Энтузиазм Вовки-провожатого наводил Алю на мысли, что предшествующие вечера были предлогом. Провожая ее, он жал руку и нежно смотрел в глаза. Хотя Аля понимала, что это неправильно и нехорошо, ей льстило это нацеленное на нее мужское внимание. Оно было во многом отеческое, то, чего ей не хватало. Вовка вел себя решительно, и она не могла и не смела с ним спорить, привыкла подчиняться приказам старших.

События на любовных фронтах продолжали разворачиваться. Леся и Аля задумали съездить в Киев, погостить у Лесиной тети на выходные.

– Милые барышни! Не соблаговолите ли провести уикенд в моей компании? Я бы тоже съездил в Киев! – заигрывает Игореша.

Девушки довольно улыбаются.

– Прелестно, прелестно! – хохочет Игорь.

У Игоря были свои киевские родственники для ночлега, и организовалась выездная сессия клуба.

Киев прекрасен в любое время года. Ранняя осень величава еще пышными кронами и пахнет влажными листьями. Еще приятно и комфортно целыми днями гулять по паркам, хотя по ним гулять можно в любую погоду и время года. Листва начинает золотиться и перемещаться с деревьев под ноги, а воздух звонок и прозрачен.

На этой нежной стадии отношений Аля еще не была третьим лишним. И они гуляли очарованной троицей прекрасными тенистыми парками. Девушки ночью на раскладном диване изливали друг другу чувства, а Игорь мечтал о Лесе.

Окно для совместного времяпровождения с Лесей закрывалось, и Аля чувствовала это. На прогулках она отставала и оставляла их вдвоем, пока они целовались в тени деревьев. Чем больше они увлекались друг другом, тем меньше им нужен был третий. Из Киева парочка вернулась более влюбленной. Аля загрустила, хоть и была за них рада.

А что же Бажков? Перерывчик в вечерних посиделках стимулировал его. Он заметил отсутствие троицы и стал придумывать способы, как восполнить потерю. Вовка работал в школе в новом районе, где жила Алина бабушка. Он предложил ей встретиться после визита и вместе поехать домой. Але было по дороге, и она согласилась.

Подошла к школьному цементному крыльцу, внутренне съёживаясь. Она ничего хорошего от школ не ожидала. Тут же увидела Вовку, спускающегося ступеньками школы. Одет он был официально. Галстук тут же стащил и расстегнул верхнюю пуговку рубашки. Засияла улыбка от уха до уха, когда увидел ее.

– Здравствуй, Аленький! Какая ты красивая сегодня! На тебе глаз отдыхает после школьных теток. Как будто ты не из этого мира!

Он готов был сжать ее в объятиях, но она останавливает его. Неизвестно, сколько пар зорких глаз смотрят из окон этой школы и сколько завучей записывают в свои черные книжечки полученные впечатления. Но Але ужасно приятно. Предательский румянец опаляет щеки и оживляет привычную бледность.

Она действительно хороша. На ней кокетливый голубой, под глаза, беретик, оттеняющий каштановые кудри, и глаза светятся радостью.

– Привет, Вовка. Ты очень непривычно выглядишь здесь.

– И ты здесь выглядишь непривычно. Те, кто подсматривает за нами, должно быть, завидуют твоей красоте. Пойдем скорее отсюда, не будем им давать повода.

Если эту сцену-пантомиму смотреть из окон школы, перепутать ее со встречей людей посторонних невозможно. И без слов всё понятно.

 Отойдя метров пятьдесят от школы, он осмеливается взять ее под руку.

– А мы достаточно далеко отошли от школы? – Аля не уверена.

Вовка стремительно уводит ее еще дальше.

– Расскажи, как твой день? – интересуется он.

Аля пересказывает нехитрые свершения и визит к бабушке.

– А как у тебя?

– Не хочу тебя запугивать школой.

Аля благодарна. Ей действительно не хочется снова в школу.

– Я хочу разговаривать о тебе, а не о школе, – сказал он.

– А что обо мне говорить?

– О тебе можно говорить бесконечно! Глядя на тебя, хочется писать стихи. Если б я мог.

– Опять меня вгоняешь в краску.

Они дошли до троллейбусной остановки, на которой толпа людей. У Вовки появилась идея. Он отошел от толчеи на остановке несколько метров и поднял руку, голосуя. Остановилась машина. Он сговорился с водителем и пригласил Алю. Неслыханная роскошь – кататься на частниках домой! Аля доселе не ездила на попутках просто так, только по весомому поводу. Робея и не веря своему счастью, она села в машину.

Водитель развязно доброжелателен и курит. У него в салоне играет популярная песня, которую Аля много раз слышала, но только теперь смысл слов доходит до нее. В ней говорится о космосе, звездах и любовном томлении.