– Лейла? Это ты?
– Д-да, вы кто? И что здесь делаете в такой час? – Нашла я в себе силы задать вопрос.
– Мы сегодня познакомились, не помнишь?
Я осмелилась подойти еще ближе и узнала посетителя – это был тот самый беловолосый офицер, над которым хотели подшутить сослуживцы. Страх тут же ушел, и я подошла к нему вплотную. В неверном свете луны я видела, как он прижимает к телу левую руку.
– Что с вами? Вы ранены?
– Есть немного.
– Но тогда вам нужен лекарь! Подождите, я позову кого-то из взрослых!
Я уже развернулась, чтобы бежать в дом, как сильная и влажная от крови рука обхватила мое запястье.
– Стой! Нельзя!
«Почему?» – хотела спросить, но тут на меня посыпались картинки того, что случилось с ним за последние несколько часов…
Ему, наконец, удалось проникнуть в кабинет коменданта крепости. Он внедрился в ряды местных офицеров совсем недавно, все прошло как-то даже слишком легко: поддельные документы приняли без особых проверок, некие странности и молчаливость списали на захолустье, из которого он – по документам – прибыл, а поменяться временем и местом дежурства не составило труда. Правда, в кабинете пришлось повозиться – вскрыть сейф с нужными письмами и планами удалось не сразу. Но удалось – полковник будет доволен.
А после этого начались проблемы.
Коменданту вдруг ни с того ни с сего посреди ночи что-то понадобилось в кабинете. Завязалась потасовка, в которой он оглушил коменданта и бросился вон. Однако этот вояка успел-таки поднять шум, и вырваться из крепости получилось лишь благодаря какой-то запредельной удаче. А ведь хотел все сделать по-тихому! Он посчитал, что проще всего скрыться в городе, и бросился туда, отбиваясь саблей от преследователей. Но их было слишком много, и единственным спасением стало бегство. И он ведь почти ушел! Но в последней схватке его все-таки зацепили. Так, истекая кровью, он петлял по улицам, пока не наткнулся на знакомую кофейню, в которой был сегодня утром. И решил спрятаться в ней, так как чувствовал, что добежать до приготовленного схрона сил просто не хватит. А в нежилом помещении есть возможность пересидеть пару часов облавы и перевязать рану, да и забор перелазить не нужно. Он уже не чувствовал в себе сил преодолеть подобное препятствие.
Вскрыть замок с его квалификацией труда не составило.
А потом появилась Лейла, та теплая девочка, что сегодня накормила самым вкусным в его жизни завтраком. Но позволять ей себя раскрыть нельзя! Слишком важную информацию он добыл. Но что же делать?
Перед глазами замелькали варианты развития событий, которые уже мне, Лейле, как и самому лже-офицеру, совсем не понравились. Нужно было срочно брать ситуацию в свои руки.
– Господин офицер, не нужно ничего со мной делать. Я вам помогу и ничего никому не расскажу. И даже вас ни о чем расспрашивать не буду. В жизни может всякое случиться.
Его затуманенные кровопотерей глаза смотрели на меня с недоверием:
– Почему?
– Считайте, что сегодня мне приснился сон, в котором меня просили вам помочь. – А потом вспылила, осознавая, что так оно и есть на самом деле: – Да и какая вам разница почему?! Без моей помощи вы скоро загнетесь от кровопотери, и ничего уже никому доказывать не придется!
Я понимала, что этот человек, скорее всего, не просто вор, а шпион, но сдать властям или предать как-то по-иному не могла. Чертов сон не шел из головы. И я по своему опыту уже знала, что просто так мне такие сны не снятся. Это прямое указание: «Помоги». Да и, если не врать самой себе, не смотря на все «но», мне хотелось ему помочь. От принятого решения на душе почему-то стало очень легко и… правильно, что ли. Поэтому, уже не мешкая, помогла ему подняться:
– Пойдемте в кухню. Там осмотрю вашу рану и сделаю перевязку.
Он тяжело поднялся, облокотившись на мое плечо, но дальше старался идти сам. Его качало, и я обхватила мужчину за талию, страшась, что эта махина упадет и потеряет сознание. Когда мне, наконец, удалось усадить его на лавку, я поняла, что сама перепачкалась его кровью чуть ли не с ног до головы, но решила пока не обращать на это внимание. Быстро развела в печи огонь, чтобы появилось как можно больше света, и поставила греться воду.
– Давайте я помогу вам снять мундир, мне нужен доступ к руке. – обернулась я к нему.
– Почему ты мне помогаешь? – снова спросил он.
Ну вот что ему ответить, чтобы он мне доверился?
– Считайте, что сегодня я ваш дух-хранитель.
Он устало хмыкнул, но меня к себе не подпустил:
– А что ты скажешь своим близким, когда завтра они увидят все это? – указал на измазанные кровью пол, лавку и меня.
Я снова тяжело вздохнула. Вот сейчас же кровью истечет, а все какой-то ерундой интересуется.
– А завтра я им всем расскажу страшную историю о ворвавшемся в лавку бандите, который чуть меня не убил и заставил себе помогать! – Не выдержав, рявкнула. – Ну все, хватить ерундой страдать, давайте раздеваться!
Внезапно он кривовато улыбнулся и произнес:
– Будь ты немного постарше, я бы мог воспринять это как предложение.
– Будь я немного постарше, – проворчала, наконец допущенная до его тела, – у вас бы все равно ни на что не хватило сил.
Он беззвучно расхохотался, но смех быстро оборвался, сменившись гримасой боли.
С горем пополам мы все же избавили его от одежды. Хорошо хоть она еще не успела присохнуть к телу, иначе провозились бы дольше.
И я увидела длинную кровоточащую рану через все предплечье. Она оказалась глубокой и, на мой неискушенный взгляд, очень страшной. Хорошо хоть крови я не боялась, вернее, боялась, но не до обмороков и икоты. Поэтому надеялась, что все же смогу помочь бедолаге. Медсестрой я ни в этой, ни в прошлой жизни не была, но как обработать и перевязать рану представление имела – нас этому в школе учили, а потом было несколько случаев, когда умения пришлось применять. Одно плохо: знакомых препаратов здесь, разумеется, не было, и делала я все на свой страх и риск.
Собравшись с духом, я наложила чуть выше раны жгут из туго скрученного кухонного полотенца, промыла ее теплой водой и обработала края самым высокоградусным спиртным, которое нашла в закромах кухни. Спирта как такового здесь нет, но вот нечто вроде низкокачественного самогона под гордым названием «домашняя настойка» есть.
Постепенно кровь прекратила течь из раны, и я смогла обработать ее специальной ранозаживляющей мазью, которая всегда стояла у нас в холодной. Эту мазь мы покупали у местной знахарки и, по моему субъективному мнению, она была просто шикарной, потому что обладала антисептическим, ранозаживляющим и одновременно легким охлаждающим действием. В условиях полнейшего отсутствия каких-либо антибиотиков это очень и очень нужное средство.
Снова внимательно осмотрев рану, я поняла, что нужно зашивать. Как-то на одной из студенческих посиделок моя подруга умудрилась разбить кружку и, собирая осколки, поскользнулась на разлитом чае и упала. Рука, по закону подлости, напоролась на большой осколок, который распорол ей все запястье. Кровищи было… Жуть! Полночи мы провели в травмпункте, где всю эту красоту зашивали – благо сухожилия не повредила – и пытались убедить врача, что это не попытка суицида, а обычный несчастный случай.
Сейчас ситуация выглядела гораздо хуже, а под рукой не было не то что врача, а вообще никого! Но, оказать помощь я обязана, поэтому, взяв себя в руки, с уверенностью, которой совсем не чувствовала, заявила:
– Господин офицер, сейчас будем зашивать рану.
– Сольгер.
– Что? – не поняла я.
– Меня зовут Сольгер.
– Ммм. Понятно. Приятно познакомиться.
– Ты сумеешь зашить? – недоверчиво спросил.
– Эээ… Господин офицер…
– Сольгер.
– А? Да, Сольгер-аха, я постараюсь, – отведя взгляд, ответила. В этом мире хирургия еще на зачаточном уровне и операции брались проводить только дипломированные лекари. Те, кто получал сложные травмы, чаще всего становились инвалидами или умирали. – Осталось только найти, чем зашивать… – пробормотала под нос, оглядывая кухню.
Напрашивался вполне простой ответ – нитками! Вон, в углу корзинка с рукоделием, которым увлекается Айла. Но тут же вставал другой вопрос: какими? Можно ли зашивать рану шерстяными нитками, которые привозят из Фаргоции, или лучше использовать льняные, привозимые из Тализии, или все же хлопковыми, которые здесь все еще считались довольно редкими и привозились из далекого Фархата? Жаль, что местного Китая с его шелком тут пока не обнаружили. Хотя, как говорит профессор, некая часть соседнего материка, та, на которой находится Тализия, все еще не изучена, так как перебираться через неудобные горы и обширные леса на восток материка еще никто так и не решился. Так что надежда найти в этом мире тутового шелкопряда еще есть.
Я взяла корзинку и подошла к огню. Выбрав, как мне показалось, подъодящие нитки и иголку, замочила их в домашней настойке – обеззаразить их другим способом не додумалась. Наверное, нужно было их прокипятить, но я не знала, как при кипячении поведет себя натуральная нить. Мой выбор упал на хлопковую, потому что они были наименее ворсистые, и мне показалось, что так будет правильнее. Спохватившись, я также вспомнила про бинты, которые понадобятся для перевязки, и, осмотрев рубашку Сольгера, сочла, что она вполне сгодится, не считая, конечно, разорванного окровавленного рукава. Конечно, лучше было бы взять чистое полотно, но бродить по дому я не решилась, да и подозревала, что мужчина меня не отпустил бы.
Стоит отдать парню должное: экзекуцию по обработке раны он выдержал стойко. Шипел, конечно, и тихо ругался сквозь зубы, но терпел и не дергался. Но вот как он перенесет зашивание, я не представляла. Вспомнила, как видела в каком-то фильме, что раненому засовывали между зубов деревяшку, а самого держали за руки и ноги. Что конкретно ему там делали, я, правда, не помню, но само воспоминание наводило на невеселые мысли. Я покосилась на пациента и тяжело вздохнула: держать его по рукам и ногам некому, а предлагать деревяшку я, пожалуй, поостерегусь. Да и где сейчас искать эту самую подходящую деревяшку?
Я заправила нить в иглу и повернулась к раненному:
– Ну что, Сольгер-аха, начнем?
Он посмотрел на иглу в моих руках, на меня, снова на иглу и снова на меня:
– Лейла, может, не надо? – с какой-то надеждой спросил он.
– Надо, Федя, надо! – как можно увереннее проговорила я крылатую фразу из советского кинематографа.
– Федя? – удивленно переспросил мой невольный подопытный.
– Не обращайте внимания, Сольгер-аха. – с какой-то отчаянной бесшабашностью отмахнулась я. – Вам придется потерпеть. Вот, держите.
Я протянула ему настойку и чистое полотенце. Он покосился на них и попробовал отказаться от операции:
– Лейла, а ты когда-нибудь это уже делала?
– Конечно! – уверенно заявила я. – Неделю назад помогала нашему лекарю зашивать Кириму ногу, которую он умудрился сильно распороть.
И да простит меня за ложь бедный Кирим и не менее бедный Сольгер!
– А может, все-таки не надо? – предпринял несчастный последнюю попытку отказаться.
– Надо, Сольгер, надо! – больше для себя, чем для него, повторила я. Потому что уже решилась, а уж если я решилась, от моей помощи не убежит никто! – Пейте! – снова протянула ему бутыль со спиртным.
Но самым странным, даже невероятным, для меня стало то, что он послушался и таки решился на операцию в моем исполнении. Как он решил довериться такой малявке – для меня так и осталось секретом! Но он взял у меня бутылку и, сделав большой глоток и поморщившись, спросил:
– А полотенце зачем?
– В зубы засунете, если очень больно будет. Жуйте его, рвите, главное – не кричите, а то весь дом сбежится, – уже сосредоточившись на ране, объяснила я. – Ну, с Богом… – шепнула себе под нос и начала…
Не знаю, как мой подопытный смог выдержать эту экзекуцию, на его лицо я старалась не смотреть, лишь слышала сдавленные стоны и ругательства, но для меня все прошло как в тумане. От напряжения по спине катился пот, я втыкала иглу в края раны, делала стежки, но не ощущала все происходящее реальностью. Видимо, так мой мозг спасался от нервного перенапряжения. Хорошо, что перед операцией я догадалась разрезать остатки его рубашки на бинты, потому что после ее окончания руки слушались слабо и, боюсь, что у меня элементарно не хватило бы сил ее разрезать. Я вновь обильно намазала рану мазью и, перевязав, потихоньку начала ослаблять жгут. Сразу резко его снимать после почти полуторачасового наложения опасно.
Тяжело опустившись на лавку рядом с парнем, я, наконец, посмотрела в лицо Сольгеру. Все это время боялась, что он может потерять сознание, а смотреть на него боялась еще больше, потому что было стойкое ощущение, что если я увижу его полные муки глаза, то игла просто вывалится из рук, и я уже ничего не смогу сделать. Сольгер был страшно бледен и тяжело дышал, волосы прилипли к вискам, а в руках он держал изрядно пожеванное и потрепанное полотенце. Видно было, что он еле сидел.
– Сольгер… – позвала, и он сфокусировал помутневший взгляд на мне. – Ты молодец! Слышишь? – Его губы искривила еле заметная улыбка. Но он промолчал. – Тебе нужно прилечь. Но здесь негде. Если только на стол.
– Не нужно, Лейла, – еле слышно проговорил он. – Мне все равно до рассвета нужно уйти. Я еще немного посижу и пойду.
– Да куда ж ты в таком состоянии? – вырвалось у меня.
О том, что я уже давно перешла на «ты», как-то и не задумывалась. Сложно выкать человеку, с которым только что пережил настоящее нервное потрясение.
– Ну, выбор у меня небольшой…
– Да, ты прав… – А потом меня осенило: – Я сейчас отвар укрепляющий заварю и чай сладкий сделаю, чтобы кровь быстрее восстанавливалась!
Не скажу, что усталость как рукой сняло, но я нашла в себе силы встать и заняться делом. Сбор трав для укрепляющего отвара мы покупали у той же знахарки и пили, когда кто-то подхватывал простуду, и я подумала, что сейчас он точно не помешает.
Пока отвар отстаивался, я напоила Сольгера сладким чаем. Эх, жаль, шоколада здесь еще не придумали – нет для него какао бобов. А может, еще просто не добрались до места, где они произрастают.
– Может, ты все же поешь чего-нибудь? – уже в который раз спросила раненого. – Силы нужно хоть немного поддержать.
– Лейла, не надо. Я как о еде подумаю, мутить начинает. – Я лишь тяжело вздохнула, в который раз подумав, что ему нужно хорошенько отлежаться и отоспаться, а не уходить куда-то в темноту. – Еще немного посижу и пойду. Нельзя, чтобы рассвет застал меня здесь… – в полудреме проговорил он, и я заметила, как его голова упала на грудь – бедолага заснул.
Прикинув время, я поняла, что рассвет будет уже через пару часов. Но час отдохнуть у него есть. Спиной он опирался о край стола, и хотя поза была неудобна, трогать его я не стала – сон для него сейчас благо.
Сначала я тоже хотела ненадолго прикорнуть, но поняла, что тогда несчастный шпион имеет все шансы проспать, так как будить его будет некому. А потом меня озарила мысль собрать ему с собой кое-какие вещи. Все-таки я совершенно не представляла, куда он двинется дальше и в каких условиях будет путешествовать. А уж попадется ли ему по пути лекарь или хотя бы знахарка – большой вопрос. Поэтому я расстелила на столе свой платок, положила туда мазь для ран, флягу с отваром, оставшиеся от рубашки бинты, хлеб, сыр и оставленные в холодной эклеры и штрудель. Подумала и положила бутыль с остатками домашней настойки. Не знала, пригодится ли ему все это, но и отправить его просто так уже не могла.
Оглядевшись и немного прибравшись, я поняла, что ущерб, нанесенный приходом Сольгера, не так уж и велик, и если замыть пятна крови на полу и лавке, то его присутствие в доме этой ночью может получиться скрыть. Собрав всю оставшуюся волю и остатки сил в кулак, я принялась за работу.
Оказалось, отмывать кровь – очень нелегкое дело, временами даже приходилось хорошенько пройтись скребком. Через некоторое время, опомнившись, я подошла к парню и попыталась его разбудить. Не вышло. Пришлось хорошенько потрясти за здоровое плечо. Простонав, он открыл затуманенные глаза.
– Сольгер, скоро рассвет. Тебе пора уходить. Держи, выпей, – я протянула ему приготовленную заранее чашку с отваром.
Его губы пересохли, лицо заострилось, он взял кружку и с наслаждением осушил содержимое.
– Благодарю, Лейла, – вернул мне кружку.
– Вот, – теперь я протянула ему приготовленный сверток, – держи. Там все, что может тебе пригодиться на первое время.
Он недоверчиво посмотрел на узел в моих руках, но все же взял его:
– Спасибо, Лейла. Я… не забуду… – смутился он. Мы немного помолчали, глядя то друг на друга, то в сторону. – Мне… пора… – как-то неуверенно проговорил он.
– Да… – зачем-то подтвердила я.
Внезапно он резко притянул меня к себе здоровой рукой и крепко обнял. Я ощутила себя так хорошо и уютно в его объятиях, что даже стало страшно. Страшно, что он может погибнуть, страшно, что больше никогда его не увижу. Я обхватила его шею руками и тоже обняла – крепко, но бережно.
Странно… Так странно было ощущать себя именно так и именно сейчас. В этот момент странно было все… но так правильно…
А потом он резко высвободился, встал и, не глядя на меня, взял свой мундир, перехватил поудобнее узел и быстро, не оглядываясь, вышел прочь из кухни, а потом и из кофейни.
Несколько минут я стояла на месте, плохо понимая себя. А потом спохватилась и пошла в кофейню, чтобы вытереть пятна крови и там.
Закончив и оглядев себя, помотала головой: «Все вроде бы убрала, а сама похожа на извазюкавшегося зомби».
Вымывшись в кухне, я запрятала подальше окровавленную ночнушку и, накинув на плечи забытый Сэйрой платок и окинув напоследок взглядом снова чистую кухню, прокралась в комнату, где спала Айла. Там переоделась и решила ненадолго прилечь.
Рассвет уже почти заглядывал в окна, а я хотела приготовить на день рождения своего младшего братика большой двухъярусный торт, хотела еще раз показать Сэйре, как готовить Эстрехази, хотела украсить кофейню все к тому же дню рождения, хотела… Я точно что-то еще хотела, но как только голова коснулась подушки, я обо всем забыла, потому что уже крепко спала. И во сне мне снился чей-то счастливый смех.
Глава 7
Полгода спустя
Облака летели по небу белыми парусами кораблей, и такие же белые паруса виднелись на горизонте. Еще неделю назад к городу прибыла эльмирантийская эскадра и стояла в километре от берега. Зачем они прибыли, я не знала, отец сказал, что тоже не знает, но все это может быть не к добру.
– Почему? – спросила я его тогда.
– Тут много причин, – улыбнулся он и, противореча самому себе, сказал: – Но я думаю, все будет хорошо. – А потом подумал и спросил сам себя: – Может, мне все же отменить поездку в Туранию?..
– Все так серьезно?
– Нет, что ты… – он обнял меня и поцеловал в макушку. – Просто подумалось… Ладно, пошли домой, а то мама будет беспокоиться.
А вечером я подслушала разговор…
– Профессор, у меня плохие предчувствия. Слишком в последнее время вокруг Шалема много непонятного движения, да и эти усиливающиеся слухи о войне… Партнеры узнали, что Фаргоция уже давно большими партиями закупает провиант, а количество военных заказов для торговцев возросло в разы.
– Да, это тревожные факторы, но Шалем слишком далеко от проходимой границы с Фаргоцией.
– Только это и утешает… – он немного помолчал и задумчиво проговорил. – Нас защищают горы, но если бы они нашли возможность как-то их преодолеть, это стало бы большой проблемой.
– Брось, Ратмир, – отмахнулся профессор. – Для того, чтобы это действительно стало проблемой, должен появиться постоянный хорошо проходимый путь, а это практически невозможно. Если же они все же смогут разово преодолеть гряду, то это им ничего не даст. Измученные долгим опасным переходом солдаты без фуража и подкрепления свежими силами просто не смогут долго продержаться.
– Это да… Только им очень уж нужен нормальный выход к морю. Те, что на самом севере континента, слишком опасны и не могут удовлетворить возрастающие потребности государства в торговле. Боюсь, что они могут придумать что-то, что нам совсем не понравится.
– Да, не повезло им. Но ты слишком драматизируешь.
– Тогда к чему сюда прибыла целая военная эскадра? – снова задумчиво протянул отец.
– Ратмир, все может быть очень просто. Например, в Шалем скоро прибудет какая-нибудь важная персона, чтобы отправиться в Тализию. А ты все какие-то скрытые мотивы ищешь.
– Может быть… может быть… – озабоченность из голоса отца хоть и не ушла совсем, но ослабла. – Просто все эти слухи меня беспокоят. И я подумываю отказаться от плавания.
– Кстати, о слухах… – теперь озабоченность появилась в голосе профессора. – По городу уже давно ходят не очень хорошие слухи о Лейле.
– Я знаю. Это эта тварь Мира их распускает. Давно. Только никто в них не верит.
– Это да, Лейлу в городе слишком любят, и никто в эти байки про ведьмовскую силу не верит… Только это – ПОКА! – Профессор специально выделил последнее слово. – Вода камень точит, Ратмир. Сейчас никто не верит, потом начнут приглядываться, а потом и выдумывать. Уже сейчас видно, что Лейла обещает быть красивой девушкой. Как ты думаешь, что о ней начнут говорить менее удачливые и красивые подружки, когда подойдет ее время выходить замуж? Поверь мне, тогда уже и Миры не понадобится, они все услышанное вспомнят и довыдумывают.
Я заглянула в щелку чуть больше и увидела, как плечи отца передернулись:
– Теперь уже вы драматизируете, профессор-аха. Лейла – член уважаемой купеческой семьи, у нас в друзьях вся военная верхушка города и многие уважаемые люди. Думаю, они смогут осадить особо ретивых и не допустить… перегибов, – отец очень тщательно подбирал выражения.
После этих слов я выдохнула, а то нарисованная профом картина меня сильно напрягла.
– Дай-то Всевышний! Дай-то Всевышний, – отозвался профессор. – Но ты подумай о том, что я тебе предлагал. Лейла и Ромич вполне готовы…
В это самое мгновение прямо над ухом раздался голос мамы:
– Лейла, что это ты тут делаешь?
Я подпрыгнула на месте, в притворном жесте хватаясь за сердце:
– Мама! Нельзя же так тихо подкрадываться!
Она на это лишь усмехнулась:
– А по-моему, кто-то слишком увлекся подслушиванием и ничего вокруг не слышал.
– Ничего подобного! – состроила я оскорбленную мину. – Я всего лишь шла узнать у отца, не подать ли им с профессором вечернего чаю…
В это время дверь открылась, и отец, укоризненно помотав головой, проговорил:
– Неси уж, любопытная ты наша.
***
Через день отец все же отправился в Туранию. Я смотрела вслед удалявшемуся кораблю, и сердце отчего-то сжималось.
На следующий день я зашла в свою кофейню и прошла в кухню. По дороге поздоровалась со всеми посетителями, которых в этот послеобеденный час было довольно много, и, перехватив Сэйру, начала задавать обычные и привычные вопросы о том, как дела. Внезапно из зала донесся какой-то шум, и мы поспешили туда.
Оказалось, что к нам огонек зашли морячки. А если точнее, то капитан, боцман и штурман – об этом мы узнали тут же, так как эти трое с шуточками и прибауточками сообщали об этом всем интересующимся и не интересующимся в том числе. А потом они увидели нас:
– О! Прекрасные ханан! Мы прибыли из Турании, куда дошла слава об этом удивительном месте! Надеюсь, нам здесь нальют добрую чашку вина! – громогласно пробасил капитан и, тут же рассмеявшись, замахал руками. – Да знаю я, что у вас здесь такого не подают. Это шучу я так! Но вот фирменного кофею от Сладкой девочки я очень рассчитываю попробовать!
Меня аж перекосило от этой «Сладкой девочки» в его интерпретации. Прозвище пошло от военных, но за глаза меня уже так звали буквально все. Но вот так, прямо в лицо, никто называть не осмеливался. Все-таки получить качественное обслуживание хотели все.
Капитан заметил мою реакцию и снова загоготал:
– Что, не сладкая? Или не де… – тут он осекся, поняв, что его несет явно не туда, и, закашлявшись, попробовал извиниться, но в своей манере: – То есть я хотел сказать, что ты, конечно сладкая, но еще девочка и…
Поняв, что его опять несет не туда, он снова закашлялся и уже набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить этот балаган с извинениями. Но я подняла руки, останавливая словесный поно…поток, и с приветливой улыбкой заговорила сама:
– Господа моряки! Кофейня «Лейма» рада вас приветствовать, и мы обязательно угостим вас всем, что вы пожелаете из нашего ассортимента. – А потом улыбка слетела с моего лица и закончила я уже совсем другим тоном: – Однако если вы продолжите этот балаган, то вам придется остаться без тех сладких деликатесов, о которых вы имели честь слышать.
Морячки явно опешили от такой речи, а потому без слов тихо и мирно прошли к свободному столику и стали дожидаться обслуживания. Я подошла к ним лично и, ничем больше не выказывая своего неудовольствия их поведением, приняла заказ и даже посоветовала, что им стоит попробовать.
Когда же эта шебутная компания собралась уходить, капитан подошел ко мне, немного смущаясь:
– Ты это, девочка, не держи на нас зла, мы это… не специально.
Я на это лишь улыбнулась и покачала головой:
– Все нормально, господин капитан, вам всегда будут рады в этой кофейне.
Тот улыбнулся и неожиданно мне подмигнул:
– А ты все-таки «сладкая девочка»! Никогда прежде не пробовал ничего вкуснее!
И быстренько удалился, пока я не сказала ему чего-нибудь ласкового. Но все же капитан мне понравился: такой жизненный задор встречается нечасто. И злиться на таких людей очень сложно.
К концу рабочего дня за мной, как обычно, зашел Ромич. Конечно, я не боялась ходить одна по городу, но мама и папа настаивали на сопровождении, и я не стала с ними спорить, тем более что всегда была рада компании друга. За эти годы мы с ним выучили три языка и теперь часто по дороге домой развлекались тем, что болтали на них, вспоминая слова и обучаясь не бояться говорить на чужом языке. Конечно, мы не знали многих нюансов, однако, как говорил профессор, как только мы попадем в среду, все должно встать на место, а пока полученных знаний вполне достаточно. Произношение нам тоже ставил проф. Мы с Ромичем уже пару раз общались с тализийцами, туранцами и фаргоцианами, которые приплывали в наш порт, и оно, как говорили носители языков, было вполне приличным.
– Ой, а что это за парочка идет? – окликнула нас Рунира, стоявшая в кругу подруг недалеко от центральной площади. – Вы только посмотрите, раб ведет лягушку в ее болотце. И как, раб, не противно?
Я уже давно научилась не обращать внимания на эту вздорную девчонку, и это злило ее еще больше, а вот Ромич тут же вспыхнул и сжал кулаки. Ему недавно исполнилось пятнадцать, из длинного и нескладного мальчишки он превращался в привлекательного светловолосого парня с пронзительными голубыми глазами. Да, в его фигуре еще вполне отчетливо проступала угловатость и природная худоба, которая и с возрастом никуда не денется, сделав его тело лишь более гибким и жилистым, но ум, светившийся в его глазах, уверенность в себе, которая совсем не была свойственна рабам, и внутренняя сила придавали ему привлекательности, которая с каждым днем росла. И если бы не клеймо раба, он бы давно уже стал объектом сладких грез и мечтаний многих девчонок на выданье. Но вот просто объектом сладких грез ему стать ничего не мешало. Видимо, поэтому тринадцатилетняя Рунира в последнее время стала чаще его задевать, а уж если видела нас вдвоем, то ее язвительный поток заткнуть было непросто. Вот и в этот раз она специально построила фразу так, чтобы отвечать пришлось ему. Потому что раб не может не ответить на вопрос, заданный ему свободным человеком.
Я положила руку парню на предплечье – не ввязывайся, мол, в эту бессмысленную склоку. Он укоризненно покачал мне головой и просто ответил:
– Я горд честью сопровождать Лейлу-хании12.
Сказав это, он наклонил голову в знак прощания, и мы пошли дальше. Рунира не ожидала такого спокойного ответа, а потому растерялась и не нашлась сразу, что сказать, чем мы и воспользовались, стараясь побыстрее миновать эту неприятную компанию.
Когда мы отошли довольно далеко по пустынной улице, я сказала:
– Ромич, спасибо.
– За что? – удивился он.
– Что не стал с ней ругаться.
Уже было несколько случаев, когда Ромич дерзко отвечал на выпады Руниры. И за это отцу пришлось лично на глазах у «обиженной» стороны пройтись плеткой по его спине. Да, есть здесь и такой закон: если раб оскорбляет свободного человека, то свободный может наказать его сам с разрешения хозяина раба или передать эту обязанность его хозяину. Хозяин может настоять на том, чтобы самому определить и исполнить наказание. Те несколько раз отец брал эту обязанность на себя. Разумеется, совсем не наказывать Ромича он не мог, тем более что Рунира и ее бабушка хотели видеть экзекуцию. Хорошо хоть ее мать, Мира, так и не решалась даже близко подходить к нашему дому. Бил отец, конечно, не в полную силу, но следы от плети еще долго держались на спине парня.
– А разве я мог иначе? – с горечью ответил он и отвернулся. – Я раб, Лейла, и должен выполнять просьбы своей хозяйки и нести наказание, если посмел слишком дерзко ответить завистливой малолетней идиотке.
Мне тоже стало горько, ведь он прав. Во всем прав. И совершенно не имело значения, что для меня или моих близких он давно перестал быть рабом. Даже мама и та давно уже свыклась с мыслью, что профессор, Ромич и Кирим в наших глазах не рабы, и относилась к ним как к друзьям или даже членам семьи. Но все это не отметало того, что в глазах других людей они так и остались презренными рабами.
– Ромич, ты же знаешь, что я никогда не относилась к тебе как к рабу! – На это он лишь криво улыбнулся. – Давай, я поговорю с отцом, и он даст тебе свободу?! – воскликнула я.
Этот разговор происходил уже не раз и не два, но я все равно продолжала поднимать эту тему.
– И что это изменит, Лейла?! – взорвался парень и, размахивая руками, с неизбывной болью продолжил: – Разве ты не знаешь, что в Шалеме в глазах людей я навсегда останусь человеком с клеймом раба? Разве ты не знаешь, что никто никогда не даст мне нормальную работу и не будет платить, как рожденному свободным? Разве ты не знаешь, что, потеряв вашу защиту, надо мной начнут измываться все кому не лень? Разве…
Я обняла его за талию и крепко к нему прижалась. А потом подняла голову и посмотрела в глаза:
– Ромич, но ведь ты можешь вернуться домой, в Фаргоцию. Там найдешь свою семью. Никто и никогда не узнает, кем ты был раньше. Отец поможет тебе деньгами и даже рекомендации даст. Я знаю. Он сам мне об этом говорил.
На это Ромич лишь тяжело вздохнул и погладил меня по голове: