«5287. Хотя в октябре 1856 г. сумма банкнот, находящихся на руках публики, возросла до 21 155 000 ф. ст., тем не менее было чрезвычайно трудно получить деньги; несмотря на то, что на руках публики их было очень много, мы не могли добыть их».
Именно вследствие тревоги, вызванной угнетённым положением, в котором, некоторое время (март 1856 г.) находился Восточный банк.
5290. Как только паника миновала «все банкиры, получающие свою прибыль из процента, немедленно начинают пускать в дело свои деньги».
5302. Чапмен объясняет беспокойство, вызываемое уменьшением банкового резерва, не страхом за вклады, а тем, что все те, кто внезапно может оказаться перед необходимостью уплатить крупные денежные суммы, прекрасно знают, что при заминках на денежном рынке они, быть может, окажутся вынужденными обратиться к банку как к последнему источнику помощи, и «если у банка очень небольшой резерв, он отнюдь не будет рад этому нашему обращению, а наоборот».
Интересно, между прочим, как банковый резерв исчезает в качестве фактической величины. Банкиры держат частью у себя, частью в Английском банке минимальные суммы, необходимые для их текущих дел. Вексельные маклеры держат «свободные банковые деньги страны», не располагая резервом. И Английский банк имеет в обеспечение обязательств по вкладам лишь резерв банкиров и других вместе с общественными вкладами и т. д.; этот резерв сокращается до минимума, например, до 2 миллионов фунтов стерлингов. Таким образом, за исключением этих 2 млн. ф. ст. в бумагах, в периоды угнетения (а последнее уменьшает резерв, так как банкноты, поступающие взамен отливающего металла, необходимо аннулировать) вся эта махинация не обеспечена никаким иным резервом, кроме металлического запаса, и каждое уменьшение последнего вследствие отлива золота усиливает кризис.
«5306. Если бы не оказалось денег для того, чтобы уплатить разницу при расчётах в Расчётной палате, то, на мой взгляд, нам не оставалось бы ничего другого, как собраться вместе и произвести наши платежи первоклассными векселями, векселями на казначейство, на фирмы Смит, Пейн и K° и т. д. – 5307. Следовательно, в том случае, когда правительство не в состоянии будет снабдить вас средствами обращения, вы сами создали бы их для себя? – Что же мы можем сделать? Приходит публика и берёт у нас из рук средство обращения; оно не существует более. – 5308. Итак, вы сделали бы в Лондоне лишь то, что ежедневно делается в Манчестере? – Вот именно».
Очень недурён ответ Чапмена на вопрос, который предложил ему Кейли (сторонник Атвуда из бирмингемской школы {213}), имея в виду оверстоновское представление о капитале:
«5315. Перед комиссией высказано было мнение, что в период угнетения, подобный тому, который имел место в 1847 г., люди ищут не деньги, а капитал; что вы думаете по этому поводу? – Я не понимаю вопроса; мы торгуем только деньгами; я не понимаю, что вы хотите сказать. – 5316. Если вы под этим» (под коммерческим капиталом) «понимаете сумму собственных денег предпринимателя, вложенных в предприятие, – если вы это называете капиталом, то я должен заметить, что он в большинстве случаев составляет лишь ничтожную долю тех денег, которыми распоряжается в своих делах предприниматель благодаря кредиту, который ему оказывает публика», то есть через посредство господ Чапменов.
«5339. Свидетельствует ли это о недостатке богатства, если мы приостанавливаем размен банкнот? – Отнюдь нет… у нас нет недостатка в богатстве, но мы движемся в рамках в высшей степени искусственной системы, и если мы имеем угрожающе (superincumbent) колоссальный спрос на наши средства обращения, то могут возникнуть обстоятельства, вследствие которых мы будем лишены возможности получить эти средства обращения. Неужели же вследствие этого должна быть парализована вся коммерческая деятельность страны? Неужели мы должны приостановить всякое производство? – 5338. Если бы возник вопрос, что́ мы должны сохранить: размен банкнот или промышленность страны, то я уж знал бы, чем следует пожертвовать».
Относительно накопления банкнот «с целью обострить стеснённое положение и извлечь из последствий этого выгоду» {5358} он говорит, что такое явление свободно может иметь место. Трёх крупных банков было бы достаточно для этого.
«5383. Не известно ли вам как. человеку, близко знакомому с крупными оборотами нашей столицы, что капиталисты пользуются этими кризисами, чтобы извлечь огромные прибыли из разорения тех лиц, которые оказываются жертвой кризиса? – В этом не может быть сомнения».
И г-ну Чапмену в данном случае мы вполне можем поверить, хотя он в конце концов и сломал себе шею – в коммерческом смысле этого слова – при попытке «извлечь огромные прибыли из разорения жертв кризиса». Ибо если его компаньон Гёрни говорит: всякое изменение в ходе дел выгодно для сведущего человека, – то Чапмен говорит:
«Одна часть общества ничего не знает о другой; вот, например, фабрикант, экспортирующий на континент или импортирующий свой сырой материал, – он ничего не знает о том, кто оперирует с золотыми слитками» (5046).
Так и случилось, что в один прекрасный день сами Гёрни и Чапмен оказались «несведущими» и потерпели постыдное банкротство.
Мы уже видели выше, что выпуск банкнот не всегда означает ссуду капитала. Нижеследующее показание Тука перед комиссией палаты лордов по торговому кризису 1847 г. (C. D. 1848/57) доказывает, только, что ссуда капитала даже в том случае, если она осуществляется банком при помощи выпуска новых банкнот, не означает ещё непременно увеличения количества обращающихся банкнот.
«3099. Полагаете ли вы, что, например, Английский банк мог бы значительно расширить свои ссуды без того, чтобы это повлекло за собой увеличение выпуска банкнот? – Факты, доказывающие это, имеются в избытке. Один из наиболее ярких примеров имел место в 1835 г., когда банк использовал вест-индские вклады и заём у Ост-Индской компании {214} для того, чтобы увеличить ссуды публики; сумма банкнот, находящихся в руках публики, в это же время фактически несколько уменьшилась. Нечто аналогичное наблюдалось и в 1846 г., в то время когда вносились в банк железнодорожные вклады; ценные бумаги «учтённые и принятые в обеспечение» повысились приблизительно до 30 миллионов, что не оказало никакого заметного влияния на сумму банкнот в руках публики».
Но наряду с банкнотами оптовая торговля имеет другое и для неё гораздо более важное средство обращения: векселя. Г-н Чапмен показал нам, насколько существенно для правильного хода дел, чтобы надёжные векселя принимались в уплату всегда и при всяких условиях:
«„Таусфес-Ионтеф“ не годится? Что ж годится? Караул!» {215}
Как же относятся друг к другу оба эти средства обращения?
Гилбарт говорит относительно этого:
«Сокращение размеров обращения банкнот регулярно увеличивает размеры обращения векселей. Эти векселя бывают двоякого рода: торговые векселя и банкирские векселя… раз в деньгах чувствуется недостаток, лица, ссужающие деньги, говорят… „пишите на нас вексель, и мы акцептируем его“, и если какой-либо провинциальный банкир дисконтирует вексель одному из своих клиентов, он выплачивает ему не наличными деньгами, а выдаёт свою собственную тратту на 21 день на своего лондонского агента. Эти векселя служат в качестве средства обращения» (J. W. Gilbart. «An Inquiry into the Causes of the Pressure etc.». [London, 1840] p. 31).
В несколько видоизменённой форме это подтверждает и Ньюмарч (B. A. 1857, № 1426):
«Не существует никакой зависимости между изменениями количества находящихся в обращении векселей и банкнот… единственный более или менее постоянный результат сводится к тому, что как только на денежном рынке наступает хотя бы небольшая заминка, обнаруживаемая повышением учётной ставки, размеры обращения векселей значительно увеличиваются, и обратно».
Однако векселя, выписанные в такие периоды, отнюдь не являются исключительно краткосрочными банковыми векселями, о которых упоминает Гилбарт. Напротив: это по большей части «дружеские» векселя, не представляющие никакой действительной операции или представляющие операции, которые были предприняты только для того, чтобы можно было выписать под них вексель; мы дали достаточное количество примеров векселей того и другого рода. Поэтому «Economist» (Уилсон), сравнивая обеспеченность таких векселей и банкнот, пишет:
«Банкноты, оплачиваемые по предъявлении, никогда не могут оставаться в избытке вне банка, так как избыток неизбежно притекал бы обратно в банк для размена; между тем двухмесячные векселя могут быть выпущены в значительном избытке, так как нет средства контролировать их выпуск, пока не наступит срок платежа, а к этому моменту они могут быть уже снова замещены другими векселями. Для нас совершенно непонятно, почему нация должна признавать обеспеченность обращения векселей, подлежащих оплате в будущий срок, и в то же время подвергать сомнению обращение бумажных денег, размениваемых по предъявлении» («Economist», [22 мая] 1847 г., стр. 575).
Таким образом, количество обращающихся векселей, точно так же как и количество банкнот, определяется исключительно потребностями обращения; в 50-х годах в обычное время в Соединённом королевстве находилось в обращении, наряду с 39 миллионами в банкнотах, около 300 миллионов векселей, в том числе 100–120 миллионов только на один Лондон. Размер обращения векселей не оказывает никакого влияния на размер обращения банкнот и подчиняется влиянию последнего лишь в периоды недостатка денег, когда возрастает количество векселей и ухудшается их качество. Наконец, в момент кризиса вексельное обращение совершенно прекращается; никому не нужны обещания платежа, всякий требует платежа наличными; только банкнота сохраняет, по крайней мере до настоящего времени в Англии, способность к обращению, так как за спиной Английского банка стоит страна со всем своим богатством.
Мы видели, что даже г-н Чапмен, который в 1857 г. сам был магнатом денежного рынка, горько жалуется на то, что в Лондоне имеется много крупных денежных капиталистов, достаточно сильных для того, чтобы в известный момент привести в расстройство весь денежный рынок и таким постыднейшим способом обескровить более мелких торговцев деньгами. Так, имеется несколько таких крупных акул, которые в состоянии значительно обострить угнетённое положение, продав на 1–2 миллиона консолей и изъяв таким образом с рынка соответственное количество банкнот (и вместе с тем свободного ссудного капитала). Достаточно совместного действия трёх крупных банков, чтобы посредством подобного манёвра угнетённое положение превратить в панику.
Крупнейшая сила капитала в Лондоне – это, конечно, Английский банк; но благодаря своему положению полугосударственного учреждения он не имеет возможности проявлять своё господство столь грубым образом. Однако и он – особенно со времени банковского акта 1844 г. – знает достаточно средств и путей для того, чтобы нагреть руки.
Английский банк имеет капитал в 14 553 000 ф. ст. и располагает, кроме того, приблизительно 3 млн. ф. ст. «остатков», то есть нераспределённых прибылей, равно как и всеми деньгами, которые поступают к правительству в виде налогов и т. д. и депонируются в Английском банке, пока не наступит нужда в них. Если причислить сюда ещё сумму остальных вкладов (в обычное время около 30 млн. ф. ст.) и банкнот, выпускаемых без покрытия, то придётся признать, что Ньюмарч даёт ещё сравнительно умеренную оценку, когда он утверждает следующее (B. A. 1857, № 1889):
«Я убедился, что общая сумма фондов, постоянно обращающихся на» {Лондонском} «денежном рынке, должна быть определена приблизительно в 120 миллионов фунтов стерлингов; и из этих 120 миллионов Английский банк располагает очень значительной частью, около 15–20 %».
Поскольку Банк выпускает банкноты без покрытия металлическим запасом, находящимся в его подвалах, он создаёт знаки стоимости, которые образуют не только средства обращения, но и некоторый добавочный – хотя и фиктивный – капитал для него на сумму номинальной стоимости этих непокрытых банкнот. И этот добавочный капитал даёт Банку добавочную прибыль. – Уилсон спрашивает Ньюмарча (B. A. 1857):
«1563. Не правда ли, обращение собственных банкнот какого-либо банка, то есть средняя сумма их, остающаяся в руках публики, образует добавление к действующему капиталу этого банка? – Совершенно верно. – 1564. Итак, вся та прибыль, которую извлекает банк из этого обращения, есть прибыль, происходящая от кредита, а не от капитала, которым банк действительно владеет? – Совершенно верно».
То же самое относится, конечно, и к тем частным банкам, которые выпускают банкноты. В своих ответах №№ 1866–1868 Ньюмарч рассматривает две трети всех этих выпускаемых частными банками банкнот (для одной трети эти банки обязаны иметь металлическое покрытие) как «создание равновеликого капитала», так как экономятся металлические деньги на такую же сумму. Прибыль банкира вследствие этого может и не быть больше, чем прибыль других капиталистов. Но факт, что банкир извлекает прибыль из этой национальной экономии металлических денег. То обстоятельство, что национальное сбережение оказывается прибылью частного лица, нисколько не шокирует буржуазного экономиста, так как прибыль есть вообще присвоение национального труда. Может ли быть что-либо более нелепое, чем, например, Английский банк 1797–1819 гг., банкноты которого служили средством кредита лишь благодаря государству и который вместе с тем принуждал государство, стало быть, публику, оплачивать в форме процентов по государственным займам данную ему государством же силу превращать эти банкноты из бумаги в деньги и затем ссужать их государству?
Банки имеют, впрочем, и другие средства создавать капитал. По словам того же самого Ньюмарча, провинциальные банки имеют, как уже упомянуто выше, обыкновение посылать свои избыточные фонды (то есть банкноты Английского банка) лондонским вексельным маклерам, которые взамен этого отсылают им дисконтированные векселя. Этими векселями Банк обслуживает своих клиентов, так как он придерживается правила не выпускать из своих рук векселей, полученных от его местных клиентов, чтобы деловые операции этих клиентов не были разглашены в их округе. Эти полученные из Лондона векселя служат не только для того, чтобы выдавать их клиентам, которым предстоит сделать прямые платежи в Лондоне, если они не предпочтут потребовать от Банка собственного перевода на Лондон; векселя служат также для производства платежей в провинции, так как передаточная надпись банкира обеспечивает им местный кредит. Таким образом они, например в Ланкашире, вытеснили из обращения все собственные банкноты местных банков и в значительной степени банкноты Английского банка (там же, 1568–1574).
Мы видим таким образом, как банки создают кредит и капитал: 1) путём выпуска собственных банкнот; 2) путём выдачи платёжных приказов на Лондон сроком до 21 дня, причём, однако, они сами, выдавая эти приказы, получают немедленно наличными; 3) путём уплаты дисконтированными векселями, кредитоспособность которых прежде всего и преимущественно – по крайней мере для соответствующего округа – создаётся передаточной надписью банка.
Могущество Английского банка обнаруживается в том, что он регулирует рыночную ставку процента. В периоды нормального хода дел может случиться, что Английский банк не в состоянии путём повышения учётной ставки[103] предотвратить умеренный отлив золота из своего металлического запаса, так как потребность в средствах платежа удовлетворяется частными и акционерными банками и вексельными маклерами, капитал и сила которых возросли за последние 30 лет. Он вынужден будет в таких случаях прибегать к другим средствам. Но для критических моментов всё ещё верно то, о чём банкир Глин (из фирмы Глин, Милс, Карри и K°) говорил комиссии палаты лордов по торговому кризису 1847 г. (C. D. 1848/57):
«1709. В периоды больших затруднений в стране Английский банк диктует процентную ставку. – 1710. В периоды чрезвычайного угнетения… когда учётные операции частных банков или маклеров сравнительно сокращаются, эти операции ложатся на Английский банк, и он тогда имеет силу устанавливать рыночную ставку процента».
Во всяком случае, он как общественное учреждение, пользующееся покровительством государства и государственными привилегиями, не может применять эту свою силу с такой беспощадностью, как это позволяют себе частные предприятия. Поэтому Хаббард и говорит перед комиссией палаты общин 1857 г. по банковскому законодательству (B. A. 1857):
«2844. (Вопрос:) Не правда ля, когда учётная ставка достигает максимальной высоты, Английский банк оказывает услуги всего дешевле, когда же она спускается до минимума, всего дешевле берут маклеры?» – (Хаббард:) «Это действительно всегда так, потому что Английский банк никогда не понижает учётную ставку до такой степени, как его конкуренты, и когда ставка стоит на высшем уровне, никогда не поднимает её так высоко, как они».
Тем не менее в деловой жизни является весьма серьёзным событием, когда Английский банк в период угнетённого положения начинает, выражаясь ходячим языком, подвинчивать гайку, то есть поднимает ещё больше ставку процента, уже стоящую выше средней.
«Как только Английский банк начинает подвинчивать гайку, прекращаются всякие закупки для вывоза за границу, экспортёры дожидаются, пока цены не достигнут низшей точки, и только тогда они покупают, но не раньше. Но когда эта точка достигнута, курс уже снова урегулирован, – золото перестаёт отливать за границу, причём ещё до того, как достигнута эта низшая точка падения цен. Закупки товаров для экспорта могут, быть может, вернуть назад часть посланного за границу золота, но они совершаются слишком поздно для того, чтобы воспрепятствовать отливу» (J. W. Gilbart. «An Inquiry into the Causes of the Pressure etc.». London, 1840, p. 35). «Другой результат регулирования средств обращения посредством вексельного курса состоит в том, что в периоды угнетённого положения он влечёт за собой огромное повышение процентной ставки» (там же, стр. 40). «Издержки по восстановлению вексельного курса падают на производительную промышленность страны, между тем в течение этого процесса прибыль Английского банка действительно возрастает благодаря тому, что он продолжает свои операции с меньшим количеством благородного металла» (там же, стр. 52).
Но, говорит наш приятель Самюэл Гёрни, «эти значительные колебания процентной ставки выгодны для банкиров и торговцев деньгами – всякие колебания в ходе дел выгодны для сведущих людей».
И хотя господа Гёрни снимают сливки беззастенчивой эксплуатацией деловых затруднений, тогда как Английский банк не может позволить себе такой свободы, тем не менее и на его долю выпадают очень недурные барыши, – не говоря уже о тех частных прибылях, которые сами плывут в руки господ директоров вследствие исключительно благоприятных возможностей, которые они имеют для получения сведений об общем состоянии дел. По данным комиссии палаты лордов в 1819 г. при возобновлении размена банкнот эти прибыли Английского банка за весь период 1797–1819 гг. составляли:
Тантьемы и возросшие дивиденды……7 451 136
Новые акции, распределённые между акционерами ……7 276 500
Возросшая стоимость капитала……14 553 000
Итого……29 280 636на капитал в 11 642 400 ф. ст. за 19 лет (D. Hardcastle. «Banks and Bankers». 2nd ed., London, 1843, p. 120).
Если мы по тому же принципу определим общую прибыль ирландского банка, который также приостановил платежи наличными в 1797 г., то получится следующий результат:
Ежегодные дивиденды по отчётам до 1821 г.……4 736 085
Объявленные тантьемы ……1 225 000
Возросшие активы……1 214 800
Возросшая стоимость капитала……4 185 000
Итого ……11 360 885
на капитал в 3 миллиона фунтов стерлингов (там же, стр. 363–364).
Вот она централизация! Кредитная система, имеющая своим центром так называемые национальные банки и группирующихся вокруг них крупных торговцев деньгами и ростовщиков, представляет собой гигантскую централизацию, и она даёт этому классу паразитов сказочную силу не только периодически опустошать ряды промышленных капиталистов, но и самым опасным образом вмешиваться в действительное производство, – а между тем эта банда ничего не знает о производстве и не имеет с ним ничего общего. Акты 1844 и 1845 гг. служат доказательствами растущей силы этих бандитов, к которым примыкают финансисты и биржевые маклеры.
Но если кто-либо сомневается в том, что эти почтенные бандиты эксплуатируют национальное и интернациональное производство исключительно в интересах самого производства и самих эксплуатируемых, то он может получить истинное представление о деле из следующего экскурса в область высоких нравственных доблестей банкиров.
«Банки суть учреждения религиозно-нравственные. Как часто юный купец порывал с обществом шумливых и разгульных друзей из страха перед бдительным и неодобрительным взглядом банкира! Как старается он сохранить доброе мнение о нём банкира, быть всегда респектабельным! Нахмуренный лоб банкира оказывает на него более сильное влияние, чем все моральные проповеди его друзей; он трепещет при мысли, что к нему станут относиться подозрительно, если он окажется повинным в обмане или хотя бы малейшем уклонении от истины; он боится возбудить такое подозрение, так как в результате его кредит в банке может быть ограничен или даже совсем закрыт! Совет банкира для него важнее, чем совет священника» (Дж. М. Белл, управляющий банком в Шотландии. «The Philosophy of Joint Stock Banking». London, 1840, p. 46–47).