Внучка берендеева. Второй семестр

Люциана Береславовна смерила Еську ледяным взглядом.

— Что он здесь делает?

А спросила отчегой-то у меня.

— Гулял я, — Еська потупился и носочком землю сковырнул. — Вот, знаете, не спалось… мучит душу… неизведанное.

И в глаза глядит.

— Может, любовь, а может, газы… пироги ныне с капустой были. Вкусные — страсть. Вот и не устоял я… ныне же пучить стало…

— Прекратите!

— Так вот, гуляю, значит. Дышу воздухом свежим… ну как свежим, сами понимаете, капуста — это серьезно.

Люциана Береславовна прямо заледенела.

— И выхожу, значит, к саду, — Еська глядел под ноги и мял платок. — Оно, конечно, далековато, да задумался… и ночь хорошая. Звезды. Тишина… и тут, слышу, кричат… я и ринулся на помощь. Я ж благородный человек…

— Хватит! — оборвала Люциана Береславовна, поднимая воротник шубы. — Идите за мной.

— Куда?

— Какая разница?! — в ледяном голосе ее проскользнули нервические ноты.

— Не скажите… при всем моем глобальном к вам уважении, а оно велико, что царство Росское, — Еська платок на голову натянул. — Но вот просто так взять и пойти… куда-нибудь… а вдруг вы меня обманом и властью своей завлечете?

— Куда?!

— В тихое темное место. И там станете глумиться…

Я прижала ладони к щекам. Да что он говорит! Как такая блажь дикая вовсе ему в голову пришла! Люциана Береславовна рот открыла.

И закрыла, не ведая, верно, что ответить.

— Я юноша молодой. Неискушенный…

…выгонят.

…или на конюшни отправят, да не на пару седмиц, а до конца учебы, если не дальше.

— …вы женщина видная… что с моей репутацией станется? Будут говорить…

— Молчать!

— Молчу, — Еська потупился. — Я понимаю… вам непросто… в ваши-то годы… вы не обижайтесь, Люциана Береславовна…

…до конюшен он не доживет.

…она его прямо тут схоронит. А я скажу, что так и было.

— …вы женщина, несомненно, красивая. Видная. Но все ж я предпочел бы кого помоложе… своего возраста, так сказать…

Человек - это только звучит гордо, а на самом деле что он такое. Слабое никчемное создание.

Носом я таки шмыгнула, и Еська со мною, но, надо полагать, не от сердешных горестей - если таковые и случалися ноне, то я об том не ведала, - а от обыкновенных соплей.

Люди лгали легко.

А еще легче верили в ложь, если, конечно, эта ложь была приятна.

... дурная мысля в дурной же голове брожение вызывает, от которого оная голова и треснуть способна.

Смерть, она такая... - Кирей усмехнулся. - Ждать, пока изготовишься, не станет.

Злишься — это хорошо… злая баба лучше страдающей.

...у всех у нас своя дурь имеется. А потому к чужой надобно относится с уважением.

Голос Бориславин сделался громким и глухим.

Ажно у меня мурашки по спине побегли. Иль от холода это, а не со страху?

— Вот уже совсем он близок. И видит девка, что страшен жених, будто смертных грех! На один глаз кривой, на другой — косой. На обе ноги хром, а руки и вовсе вывернуты. Горбат да космат… хотела бежать, но ноженьки не понесли.

— Божиня милосердная…

— Занемела вся, ни рукою шелохнуть не способная, ни ногою… ни слова сказать… а жених-то уже из зеркала выбрался… идет, хромает, переваливается. Несет от него козлиным духом… девка уже почитай и сомлела. А жених ее обнял и как скажет…

— Ты моя навеки! — прогудело вдруг над поляною.

И выскочил к костру…

Человек — не человек. Зверь — не зверь. Тварь невиданная, неведомая.

Высок. Рогат. Горбат. На обе ноги хром. А руки растопырились, одна другой короче.

Космат.

Глаза желтизною блещут.

Вонюч. И вправду козлом несет и крепко так. И растопыренными своими руками хвать девку, которая поближе оказалася.

— Моя…

Ой, что стало! От визгу не то, что чудище неведомое, я оглохла. Девки в крик. Вой. Борислава юбки подхватила и бегом… костер стоптали, благо, друг друга не подавили. А тая, которую чудище схватило, и вовсе сомлела…

Слово - что птица, только с крыльями медными. Полоснут по душе - вовек шрамов не сведёшь.