– Паша! Ты думаешь, я это от хорошей жизни делаю?! Ты понимаешь вообще, кто мы? Мы – низы. Что я сделаю в своей деревне? Женюсь на какой-нибудь Машке да буду трактор водить до конца жизни. Потом с седой полулысой башкой скажу "ну, баб-Марфа помирать пора", лягу на перину, руки крестом положу и всё? Нет уж, мон ами! Я оттуда уехал, чтобы здесь добиться, да как и ты, я думаю. Приехал, а на меня и тут смотрят, как на говно, работы даже нормальной не дают. Я б ещё понял в Москве, но даже здесь! А уж что в Москве тогда будет?! Я же тебе не сирот предлагаю обирать, нет. Эти зажравшиеся, они уже за своими деньгами, как их забирают не замечают.
– В Москве? Да я, Никит, больше Петербург люблю.
– И когда ты в нём думаешь, окажешься? Если денег нет, даже к матери с отцом до дома не съездить? Паш, сколько ты ещё собираешься где попало столоваться да письма предкам отсылать?
– А ты откуда знаешь? – лицо Павла выдавало волнение.
– Откуда ж? Поговорил с этим твоим, Артуром.
– С Тимуром?
– Ну с Тимуром. Тоже мне нашёл дружочка. Надо серьёзными делами заниматься, Паша! Бизнесом там …
Павел поднялся, как током ударенный, с дивана. Новиков даже подумал, что облился горячим чаем, но нет. Павел посмотрел сверху вниз на развалившегося в кресле Никиту.
– Бизнесом?! Да каким к чёрту бизнесом?! Седьмого марта у твоей тётки на базе цветы брать, а потом восьмого продавать эти сраные тюльпаны по цене героина?! Этим бизнесом?
– А ты зря тогда отказался, я, кстати, неплохо заработал.
– Неплохо заработал. Я бы это понял, если тебе есть нечего, если у тебя семья, жена и двое детей, а ты мне сытый, с жильём это предлагаешь?!
– Да. И я сытый и с жильём именно благодаря таким вот предложениям.
Павел уселся на диван, он уткнулся взглядом в пол и болтал ногой.
– Паша, – снова начал Новиков, – я тебе честно скажу, я хотел, чтоб ты со мной постоянно работал. Но я отказываюсь от этой затеи. Один раз. Зашли, вышли. Я продолжу заниматься своими делами, ты сможешь поехать домой к родителям, даже ещё на ремонт останется. Никто ничего от этой авантюры не потеряет, понимаешь? А сколько пользы …
Павел сидел в смятении. Он и правда ожидал, что Новиков однажды дойдёт до чего-то подобного, но не верил до конца. Даже когда наши ожидания подтверждаются, мы почему-то всё равно удивляемся, где-то глубоко внутри мы самим себе не верим. В зависимости от отношения к предвосхищаемому это неверие называют оптимизмом или пессимизмом.
Теплый чай пробудил голод. В животе заурчало, завыли хорошо знакомые киты.
– Ладно. – прозвучало очень очень тихо.
– Что? – переспросил Новиков.
– Я согласен. Только один раз и больше мы никогда к этому не вернёмся, по крайней мене я. – Павел посмотрел на друга уверенным взглядом. – Когда?
–Завтра утром, часов в пять. В четыре выезжаем, я за рулём. А сейчас … – он широко и протяжно зевнул, успев прикрыть рот в самый последний момент. – не знаю как ты, я всю ночь не спал почти. А выспаться надо хорошенько, чтоб голова была свежей. Если угодно, диван в твоём распоряжении. Вот там ванна, на кухне – что найдёшь, хотя вряд ли, но милости просим. А я на боковую.
Новиков вылез из кресла, которое уже приняло его форму, вышел в дальнюю комнату по коридору и захлопнул дверь. Минут через десять уже был слышен храп.
Павел зашел на кухню, налил себе ещё чаю, отыскал в шкафу поистине реликтовые печенья, в холодильнике завалялась банка шпрот и незакрытый на тарелке кусочек масла.
В ванне можно был только стоять, ибо лечь в неё было чревато разодранной спиной от облупившегося дна. Зелёный диван оказался раскладным, внутри Павел нашёл плед и подушку. Они были настолько пыльные, будто лежали там со времен падения Рима, но жаловаться не приходилось, этот инстинкт у бывшего студента атрофировался уже давно. Плотные шторы не пускали ни лучика солнечного света в квартиру-обитель дневного сна.
– Да вставай же ты! Пора уже, красавица, проснись! – Новиков тряс его так сильно, что диван ходил из стороны в сторону, сбивая ковёр, но Павел и не думал отходить ото сна. – Вот же послал бог соучастника-соню. Вставай, тебе говорят! – он крепко взялся одной рукой за плед, другой за подушку и резко дёрнул их из под своего друга.
– А? – хрипло прозвучало, Павел даже не открыл слипшиеся глаза.
– Б! Тоже витамин. Поднимайся, пора!
Павел поднялся нехотя, растрепал волосы, которые, будучи перед сном мокрые после душа, легли как попало.
– У тебя пять минут, одеться и все дела. Там в шкафу подыщи себе водолазку какую-нибудь, в прихожей – кроссовки.
После его слов сон сошел на нет бысто, Павел вспомнил, на что подписался, адреналин от этой мысли помог управиться со сборами даже меньше чем в пять минут. Ещё через мгновение они сидели в машине, ночь пока держала свои рубежи.
– Так, пока едем, рассказываю правила. Это дача, так что возможно придётся перемахнуть через забор, но я в тебя верю. В доме никакого беспорядка, после нашего ухода всё должно остаться на своих местах, кроме того, что мы забираем. – дорога была пустая, никаких больше машин, ни людей. Город спал. Один за другим скоро сменялись фонари. – Теперь насчёт содержимого, деньги – да, ценности, в принципе, тоже да, но не очень большие. Если увидишь бриллиантовое колье белого золота, лучше не надо. Можно обратить внимание на какой-нибудь DVD или вроде того. Картины, редкие книги – это всё не наша ноша, не знаю, как ты, я на таких рынках связей не имею. Управимся где-то за час, потом через пару недель заходи в гости, получай своё. И бон вояж, матушке с батюшкой привет! Да что ты такой угрюмый, не выспался что ли? Держи хвост пистолетом, дружище, уже скоро начинаем. Приехали.
Всю дорогу, пока Новиков давал свои ценные указания, Павел смотрел то на небо, то ему в глаза. Предрассветное мартовское небо погружало в спокойствие, в мысли о вечных жизненных перипетиях, о красоте этого мира при всей его несправедливости. Глаза Новикова блестели азартом игры, где всё поставлено на кон, смешанным с безумием бойца, идущего в атаку.
– О, и прыгать не придётся, наше счастье, калиточка открыта. – он легко открыл ржавую черную калитку, подошел к двери, достал из кармана ключ и отворил её. – Ого, неплохо.
За невзрачностью и кособокостью дачного домика скрывался весьма внушиетльный интерьер. Несколько лакированных шкафов, огромный стол, диван и два кресла из одного ансамбля справа и слева от камина, громадный телевизор, фортепиано, портрет в полный рост – только то, что бросалось в глаза с первого взгляда.
– Ты посмотри по этим шкафам, я пошёл на кухню, эти умники вечно прячут заначки где-нибудь под раковиной или в серванте. Потом сами про них забывают, а мы-то помним. – Новиков удалился на кухню.
Павел открыл шкаф, внутри на вешалках висели несколько рубашек, пиджаков и брюк очень ретроградского покроя и, на удивление, одно маленькое черное платье. В самом низу под тряпками попалась на глаза белая коробка из под туфель. Павел аккуратно приоткрыл её и обнаружил всё то, что так образно предвосхищал Никита. Четыре пары серёг, золотое кольцо с камнем, записная книжка и ровные совсем новые купюры. Сразу вспомнился совет-приказ Новикова – всё брать нельзя, совсем немного. Павел отсчитал трясущимися руками несколько купюр, сунул их в карман – одного этого было уже достаточно, но он прихватил и серьги. Под телевизором лежала бутылка коньяка, опустошенная наполовину. Павел только прикоснулся к ней, вернулся Новиков.
– Ну как? – Павел вздрогнул и отшатнулся от телевизора, как от оголённого провода. – Ахахах, напугал? Извини. Нашел чего?
– Вот. – Павел протянул серьги. – Ещё тут завалялся коньяк. Полбутылки.
– "Коньяк. Полбутылки. Одна штука" – передразнивал Новиков, взяв коробку с серьгами. – Ты как будто опись составляешь, не дай бог, конечно. Ладно, и у меня там кое-что есть. Не под раковиной, а в кухонном столе заначка, чуть-чуть не угадал. Ещё хрусталь возьмём из серванта и пожалуй вот это платьишко. – Он достал вместе с вешалкой из шкафа. – Ничего такое, для девки своей купил, наверное. А пиджаки – дерьмо.
Когда Новиков заглянул в шкаф, Павел весь облился холодным потом. Коробка стояла внизу, прикрытая каким-то куском ткани. Бывший студент молился, чтоб его друг не заметил этот сундук с сокровищами, тогда, он был уверен, масштабы разорения возрастут до небес. Но вдруг внимание привлёк портрет. На нём художник явно комплиментарно изобразил мужчину в двубортном пиджаке с книгой. Уж очень знакомый казался Павлу нос картошкой и короткие волосы с проседью.
– Это же … – лицо Павла озарилось ужасом. – Твою мать.
Студенческие воспоминания были глубоко похоронены в головном мозгу бывшего студента, но профессора, ставшего причиной изгнания его из университета, а вместе с тем и приговорившего к скитаниям, Павел узнал.
– Вот урод, скажи? – Новиков отвлёкся от шкафа. – Я уже давненько за ним наблюдаю.
– Да? А кто он вообще, не знаешь?
– Учитель там какой-то.
– И у учителя такой дом?
– У него сын большой человек. Из тех больших людей, величина чьего состояния легко объясняется узостью моральных принципов. Он папе и дом обеспечил и … ну защиту.
– Защиту?
– А ты думаешь это его жены платьишко и серьги? Учитель время от времени любит приглашать к себе учениц на пересдачу. Чаю выпить, поговорить о вечном, посидеть у него на коленках …
– Да ты серьёзно что ли?
– Мразь она и в Африке мразь, дружище. Я же тебе ещё раз говорю, мы не сирот обираем. Всё, кажется.
Новиков пошёл к двери, ещё раз окинул взглядом помещение, потом развернулся к Павлу и сказал:
– Тебе если ещё что надо посмотреть, давай только быстро. Я пока на улице покурю. И по коням.
Павел стоял посреди комнаты перед злосчастным портретом. Лицо с холста было обращено в книгу и немного улыбалось. Павлу показалось, что он насмехается над ним. “Вот вы, бедный несчастный. Остались без крова, без дома, да? Скучаешь по мамочке, да? Ну скучай, скучай, а у меня всё вот как хорошо, знаешь ли? Хотя ты знаешь, сам же всё видел.” Несчастный молодой человек медленно отходил спиной короткими шажками от картины, клонясь назад. Если бы не спинка кресла, он тотчас упал. За спиной была кухня, Павел проследовал туда. В окне над газовой плитой из-за занавески было видно Новикова, потягивавшего никотиновый дым. Павел наклонился над плитой, задёрнул занавески, опустил левую руку к плите. Из нижней левой конфорки, тихо посвистывая, полилася пропано-бутановая смесь. Вслед за ней и все остальные конфорки зазвучали в унисон. Входная дверь захлопнулась.
– Едем?
– Всё закончил?
– Ага.
– Ничего нового не нашёл?
– Неа.
Рассветало. Дороги и тротуары всё ещё были пустые. Они благополучно вернулись на машине обратно в квартиру Новикова.
– Знаешь, Никит …
– Чего?
– Я, наверное, пойду. – сказал Павел, пока его соучастник искал ключи у подъездной двери.
– Да чего ты? Пошли, хоть отпразднуем. У нас ещё полбутылки коньяка есть, по твоей заслуге.
– Не, я ещё … ну мне там ещё надо в одно место зайти …
“пип-пип” – дал о себе знать домофон.
– Ох, вас не поймешь. Хорошо, заходи через недельку. А вообще, я тебе лучше позвоню.
Соприкосновение магнитов замка железной двери раздало гул на безлюдную улицу.
Непросто было спасть всю неделю бывшему студенту. Мысли в голове носились одного плана “а если узнают?”, “надо всё рассказать хотя бы Новикову”, “там окно, кажется, было открыто, так что может ничего и не будет”, “когда в дом заходишь, сразу же пахнет, просто окна откроют и всё”, “газовики должны у себя там увидеть, сколько на счётчиках набегает, приедут, увидят, всё образуется”. Возникали даже идеи вернуться туда и самому всё исправить, а может и совсем в полицию сдаться. А погода тем временем портилась день ото дня.
– И завтра опять дождь будет, передают. – тезисно повторил Тимур услышанное по радио, манипулируя антенной приёмника. – Из-за этой погоды проклятой даже новости послушать не получается.
– Да, да. – откликнулся Павел, стучавший пальцами по столу.
– Ты какой-то нервный последнее время, дорогой.
Не успел он договорить, как его перебил звонящий телефон. Павел буквально подпрыгнул на стуле
– Кто это?! – воскликнул он.