Бесёнок по имени Ларни

Глава 35. Ты веришь мне?

– Не-ет! Не ве-е-рю!

Ларни стояла на коленях возле воронки в полу, на краю которой лежало ружьё Стефана.

– Он не погиб! Инци, скажи, что он жив!

Тот к кому были обращены эти слова, стоял тут же рядом с факелом в руке и сосредоточенно вглядывался в неглубокую, шириной в пять шагов, каверну.

– Он там, Ларни, – сказал, наконец, Инци и лицо его исказилось, словно от сильной боли.

– Он жив? – спросила девушка с требовательной ноткой в голосе.

– Я не знаю. Скорее всего, нет. Хотя… Я чувствую, что он ушёл туда, вниз, но я не вижу, чтобы он умер. И, тем не менее, его нет среди живых людей, а для человека это означает смерть.

Ларни вдруг бросилась в центр воронки и принялась руками разгребать щебень и песок, заполнявшие её дно. Однако её пальцы вскоре заскребли по твёрдому камню, и дальнейшие раскопки пришлось бросить. Девушка так и осталась сидеть внизу, размазывая слёзы по щекам, расцарапанными в кровь руками, когда на её плечо вдруг легла ладонь с длинными пальцами.

– Ларни, ты веришь мне? – спросил Инци мягким отеческим голосом.

– Я верю тебе, Инци! – ответила Ларни, хлюпая носом и не оборачиваясь. – Я всегда тебе верила.

– Если так, то слушай: вернуть Стефана в наш мир будет трудно, почти невозможно, но мы попытаемся. Эта каверна – не что иное, как проход между миром сущего и тем, что люди привыкли называть "тот свет" и считать миром мёртвых. Это не так или вернее сказать, не совсем так, потому, что истина никогда не открывается человеку полностью, и люди судят о подобных вещах согласно своей ограниченности. Но не будем об этом. Сейчас этот проход закрыт и больше в этом месте не откроется, так что побереги свои руки, они тебе ещё пригодятся.

– Так что же нам теперь делать?

– Будем думать, как пройти туда, куда пройти невозможно и как вернуться оттуда, откуда нет возврата.

– О чём ты говоришь, Инци? Что это за место такое?

– В просторечии оно называется Адом и считается средоточием зла.

Глава 36. Смелее!

Они сидели на огромном плоском камне и болтали ногами, глядя, как внизу проплывают диковинные рыбы. После купания Стефан и впрямь почувствовал себя лучше. Правда он не разделял игривое настроение Сато, но зато смог вволю поплавать и понырять, гоняясь за подводными чудовищами.

Теперь они оба были завёрнуты в полотенца такого размера, что те сгодились бы на пару палаток. Несмотря на то, что Стефан старался не смотреть на свою новую подругу, его голова поворачивалась в её сторону автоматически, так, что, в конце концов, у него заболела шея. Волей-неволей он сравнивал двух девушек и, несмотря на их непонятное сходство, находил множество различий.

Кошечка и рысь. Серна и важенка. Белочка и норка. Стефан был охотником, и его образы все были животного характера. Жаль только, что его кошечки, белочки, серны не было рядом. Хотя…

Как знать? Возможно, если бы здесь была Ларни, Сато не была бы такой ласковой. А может быть, они приветливо болтали бы друг с другом, оставив его в одиночестве, или уже катались бы вот по этому берегу, вцепившись друг другу в волосы?

Да, поведение девчонок – вещь непредсказуемая. Но, всё равно вдали от Ларни, с которой он в своей жизни не расставался больше чем на три дня, ему было тоскливо и неуютно. Даже рядом с Сато…

– Думаешь о своей девушке?

В глазах Сато зелёные искры хитрости сменяли красные, означавшие недовольство и раздражение. Стефану не хотелось рассказывать ей о Ларни, но он не умел врать и кивнул, едва успев подавить вздох. На долю секунды среди зелёных и красных искр полыхнули белые – ярость, но они сразу же сменились жёлтыми – задумчивость, а потом и вовсе синими – благодушие и расположение.

Удивительно, но по лицу Сато, хоть его и нельзя было назвать неподвижным, было невозможно узнать о её чувствах, но искры в глазах выдавали её с головой и Стефан быстро научился читать их словно открытую книгу.

– Интересно было бы на неё взглянуть! – задумчиво произнесла Сато, глядя в пространство. – Любопытно, как она выглядит?

Стефан чуть было не сказал, что ей достаточно взглянуть на своё отражение, но он вовремя сдержался и произнёс только:

– Вы с ней похожи.

Однако и этой фразы оказалось достаточно для взрыва.

– Мы?! Похожи?! Внешне похожи? Но этого не может быть! Люди не бывают просто так похожи на членов нашей семьи, если только… Неужели папаня опять погулял? Да нет же, это невозможно. Он ведь заперт здесь и надолго, а на расстоянии делать детей даже он не может. Но всё равно было бы интересно на неё взглянуть!

– Если выйдем отсюда, я вас познакомлю, – решил схитрить Стефан.

Сато вдруг погрустнела, поникла и, обняв руками ноги, уткнулась лицом в колени.

– Мне нет хода наверх, – печально сказала она.

– Почему?

– Запрещено. Видишь ли, когда я была ещё маленькой и глупой, то натворила на Земле таких дел, что мне строго-настрого запретили туда возвращаться. И не просто запретили, а так запечатали все пути туда, что никаких сил не хватит пробиться через эти заслоны.

– Что же ты такого натворила?

– Тебе интересно? Хорошо, я расскажу. Сначала всё было тихо и мирно. Я играла в куклы и кубики на почти необитаемых островах севера и юга. Очень любила строить маленькие домики из цельных каменных плит и расставлять в самых разных местах Земли. Иногда просто ставила длинные камни торчком, чтобы посмотреть, сколько они так простоят, пока не свалятся. Был у меня один остров, где "жила" целая семья моих куколок. Их надо было втыкать в песок, чтобы они могли стоять. Они были вырезаны из камня, довольно грубо, но много ли ребёнку надо? Вот смешно – я помнится, расставила их лицами внутрь острова, как будто они разговаривают, и не трогала с тех пор. Они ведь до сих пор там стоят, а люди никак не могут понять, кто это сделал и зачем? И вокруг моего недостроенного домика на северном острове тоже ходят и удивляются. Смешные они, люди… А ещё я разводила разных зверушек. По большей части зубастых и когтистых. Это были переящерки и недоптицы, но тебя врядли заинтересуют биологические подробности. Я их без спросу разводила. Самых разных, больших и маленьких, плавающих, бегающих и летающих. Их было великое множество, и они населяли всю Землю, но в один прекрасный день вдруг исчезли! Когда я спросила, куда они делись, то мне ответили, что Земля теперь нужна для разведения людей, а мои зверушки мешают! Знаешь, как это было обидно? Правда кое-кто из моих питомцев ухитрился спрятаться и прожил ещё достаточно долго. Люди называли их драконами, но это уже другая история. А моя история заключалась в том, что лишившись привычных развлечений, я начала играть… людьми! Причём сначала эти игры были просто злые и глупые. Скажем, только люди расплодятся, поднимут голову и немного обустроятся, как я им организую извержения, землетрясения и какие-нибудь ураганы. И всё, их цивилизации конец! Потом мне это надоело, и я стала возводить и разрушать империи, а в связи с этим увлеклась войнами, которые становились всё более и более кровопролитными. Дело кончилось тем, что я опрокинула на мир несколько сосудов с чумой и другими болезнями, а они выкосили человечество на три четверти! Что ты так на меня смотришь? Думаешь, я злая? Мне просто было обидно, ведь я считала Землю своим домом, а тут появляются эти люди и хозяйничают в моих песочницах, вырубают леса и джунгли, которые я сажала для зверушек, пачкают мою воду! Кстати, с болезнями вышло совершенно случайно. Просто я ловила сбежавшую крысу, и нечаянно толкнула папин стол, где стояли разные склянки. И крысу облила, и на землю много попало.

– Значит, за это тебя изгнали из мира людей?

– Нет, не за это. Понимаешь, все эти дела люди почему-то приписывали моему отцу. Одно время среди них даже утвердилось мнение, что дух мирового Зла – женщина! Он, когда узнал, так смеялся… Но потом надолго запретил мне посещать Землю. Вот за это самое!

– Надолго, это на сколько?

– На целых четыре вечности!

– Сурово.

– Вот и я говорю, что это перебор. Ну, набедокурила, так что с того? Сама же готова всё исправить, но мне, видите ли, больше не доверяют! Дедушка для этой цели, то есть для исправления ошибок, всё время посылает моего дядю, младшего брата отца, и что ты думаешь? Люди каждый раз распинают его, в каком бы виде он к ним не являлся! Сначала мучают и убивают, а потом начинают поклоняться ему, как Богу!

– Сато, скажи, а последняя война, которая почти всё уничтожила, это тоже твоих рук дело?

– Нет, что ты! Я давно уже под домашним арестом, не скажу даже сколько лет. Люди теперь воюют сами по себе. Вошли, понимаешь, во вкус, напридумывали такого, что мне и не снилось, а до меня лишь доходят слухи об их выкрутасах, да и то с опозданием. Значит, говоришь, опять всё разрушили? Во, дают!

– Ну, я точно не знаю, всё или не всё, но говорят, что эта, как её? Цивилизация! Она погибла. Я сам видел мёртвый город, наполненный скелетами. Из него-то я сюда и провалился.

– Но ведь ты родился не под кустом?

Стефан не сразу понял последнего вопроса, а когда до него дошло, рассмеялся в свою очередь.

– Я родился в Междустенье, – пояснил он. – Это посёлок, построенный на развалинах старой крепости. Но, кроме нашего посёлка на Земле есть много разных мест, где живут люди. Маранта, (это жена моего отца и мама… моей девушки), рассказывала, что севернее нашего посёлка есть множество городов, объединённых в государства, со своими правителями, и там есть много всякого такого, чего я не понимаю. Ларни давно собирается туда сходить, посмотреть…

– Ясно! Люди всегда так делают. Разгромишь их мирок, так они тут же начинают строить себе новый!

– Странно, – сказал Стефан, которому почему-то захотелось сменить тему разговора, – я всегда думал, что в Аду всё горит, кипит и плавится, а здесь так красиво!

– Ад большой, есть в нём и огненные места.

– И там горят души грешников?

Сато снова рассмеялась, как тогда на поляне. От этого смеха на миг замерли воды водопада, а по поверхности озера пошла сильная рябь.

– Какое древнее заблуждение! – всё ещё смеясь, воскликнула она. – Ну, сам посуди – ведь мой отец здесь полный хозяин. Он даже Бога не спрашивает, творит, что хочет, так зачем ему наказывать тех, кто своими поступками угоден ему, как повелителю Зла? Он бы скорее их наградил и осыпал милостями, если бы всё было устроено так примитивно, как это себе выдумали люди.

– А как же тогда всё устроено?

– Долго рассказывать. Но если ты хочешь знать про души грешников, то слушай! Во-первых, самый большой и чуть ли не единственный грех, который действительно противен Создателю, это невыполнение своего предназначения, предписанного Богом. Наказание за это – непринятие души в сонм, откуда она вышла и куда возвращается после окончания жизненного цикла, а это для неё самое страшное! Правда, и в этом случае можно искупить этот грех, доделав после смерти те дела, что не сделаны при жизни. Но сделать это гораздо труднее, ведь ты уже не человек из плоти и крови, а призрак, которого боятся, а чаще всего просто не видят и не слышат. К тому же всё делать теперь возможно только чужими руками, ведь у привидений нет тела, а это значит, что нужно убедить кого-то из живых людей оставить в стороне свои собственные дела и заняться твоими. Сам понимаешь наверно, что это непросто. Вот и маятся несчастные души по несколько столетий, а иногда и больше, прежде чем им представится случай исправить результаты своей прижизненной лени, нерешительности, глупости или малодушия.

– Как же это возможно?

– Вот тебе простой пример – родился, скажем, человек музыкантом или художником, но не стал им. Почему? Причин бывает много. Если, как говорится, не пришлось обучиться этому делу по независящим от него обстоятельствам, (денег на учёбу не было или там, где он жил не у кого было учиться, а на то, чтобы уехать в другие места, опять же таки денег нет), то это ещё, куда ни шло. Такое можно и простить, хотя судить о том, кого простить, а кого нет, я не имею права. Хуже, когда человек послушает совет дурака, что заниматься делом, ради которого он пришёл в этот мир, не нужно, что это дело пустое, несерьёзное, что всё уже сыграно или нарисовано до него, а надо становиться мясником или кондитером. И вот, тот, кто должен по своей природе служить музыке, рубит мясо и делает колбасу, ненавидит и проклинает всю жизнь своё занятие, а с горя пьёт и вымещает свою досаду на семье. И дело вовсе не в том, что плохо быть мясником, кондитером или сапожником. Прирождённый мясник тоже не должен музыкантом становиться, а то ведь получится ещё хуже! Беда в том, что такая жизнь бывает, прожита впустую, даже если человек всё это время делал качественную колбасу или сносно музицировал. После смерти его душа не обретёт покоя до тех пор, пока не свершится то, что упущено этим человеком при жизни.

– Но как же это возможно? Ведь призрак не способен взять в руки скрипку или флейту?

– Да, это так, музыкантом ему уже не быть, но он может найти себе замену и помочь какому-нибудь юному дарованию стать самим собой. Повторяю, это очень непросто!

– Хорошо, это понятно. А как же быть с остальными грехами?

– Я же не зря сказала тебе, что это – "во первых"! Так вот, слушай то, что, во-вторых – большинство того, что вы называете "грехом", придумано вами самими и к божественному промыслу не имеет никакого отношения. К примеру, вот ты – охотник, убиваешь оленя, это грех?

– Нет, ведь я должен добыть мясо и шкуру, чтобы кормиться самому и кормить своих близких, а также наделать одежды для того из нас кто в ней нуждается.

– Понятно. Я думаю, найдётся применение также рогам и копытам. А с точки зрения оленя?

– Что с точки зрения оленя?

– Грех это или не грех?

– Ну, не знаю… Грех, наверное, но ведь он же олень!

– Правильно, он олень и высказаться по этому поводу не может. Но это не значит, что он ничего не чувствует и ни о чём не думает. С его точки зрения, ты страшный злодей и великий грешник! Ну ладно, оставим оленей в покое. Ты говорил, что у вас в посёлке есть свой священник. Что он говорил по поводу запрета видеть человеческую наготу?

– Много чего говорил! Что показывать свою наготу – грех, что подсматривать за девушками – грех, что девушкам надо соблюдать приличия…

– Вот-вот! А почему тогда вы не закрываете лица? Это что же не нагота? Чем провинились другие части тела? Не знаешь? Я могу тебе рассказать. Много тысяч лет назад так решили "премудрые" старцы одного древнего племени. Почему? Ну, прежде всего потому, что они жили в тех краях, где было много солнца, а понятия о красоте связывались с белизной кожи. Вот и приходилось её прятать, чтобы сохранить красоту, как можно дольше. А ведь красота для людей это приманка, влекущая их друг к другу для продления жизни. Ясно же, что если красота скрыта, то на неё хочется посмотреть, а для этого надо отбросить одежду. Так вот, "мудрецы" эти страдали старческим бессилием и слабоумием, как это часто бывает с людьми, износившими себя за жизнь полную забот, лишений и тяжёлого труда. Вид здорового молодого тела, особенно женского, вызывал у них раздражение, замешанное на обыкновенной зависти. Это бывает практически со всеми людьми, пережившими свой разум, но вот беда – старики эти обладали властью, которую нельзя оставлять в руках подобных людей, даже если они когда-то и впрямь были мудрецами. Эти-то вожди и напридумывали законы, среди которых был доведённый до абсурда запрет на открытие наготы человеческого тела. С этими законами человечество мается уже много эпох. Причём сначала эти запреты были достаточно безобидными, вроде того, чтобы не попадаться старейшинам на глаза без такой-то и такой-то одежды. Но люди не могут ограничиться чем-то одним. Если глупость пущена в дело, то её надо раскормить до состояния полного сумасшествия! Короче, были времена, когда эти запреты касались только отношений между незнакомыми людьми, а было и такое время, когда муж и жена не имели права обнажаться друг перед другом. (Бедные! Как же им было неудобно!) А ещё было правило, что человек не мог смотреть на себя в зеркало, если был раздет. Много чего было! А сколько крови и слёз было пролито из-за этой ерунды! Сколько загубленных жизней, искалеченных судеб! И это моему отцу приписывают всё зло, какое есть на земле?! А сами-то творят чудовищные злодеяния, и в отношении кого?! Молодых женщин, которых по природе своей обязаны беречь, холить и лелеять!

– Да, – вставил Стефан, – падре нам говорил, что в мире за пределами "Божьей горсти" много зла.

– Ваш священник не глуп, но готова спорить на что угодно, что и у вас в этой самой "Божьей горсти" не всё бывает гладко?

– Конечно, всякое случается, но девушки у нас голышом не бегают.

Стефан чуть было не прибавил – "кроме Ларни", но вовремя сдержался.

– Ты хотел сказать – "к сожалению"? Можешь не отвечать. Судя по тому, как ты покраснел, я права! Кстати, у запрета, о котором мы говорим, есть одна положительная сторона – женская нагота, став недоступной, (или малодоступной), так привлекает противоположный пол, что это стало дополнительным двигателем для размножения людей на Земле. Стоит вам, мужчинам показать хоть немного, так и всё остальное подавай!

При этих словах полотенце, как будто само сползло с нежного плеча Сато, открыв изящную ключицу и часть сладкой, свежей груди. У Стефана на миг перехватило дыхание, и он почувствовал, что она совершенно права, а потому нахмурился и отвернулся.

Ответом ему был ещё один взрыв девичьива хохота, в котором, правда, уже не слышны были громовые раскаты, а только лишь нежные переливы.

– Сато, сколько тебе лет? – спросил Стефан, желая переменить тему.

Девушка перестала смеяться и в её глазах снова произошла перемена красных и зелёных искр.

– Столько, сколько видишь! – игриво ответила она.

– Но ведь ты говорила…

– Дурачёк! Кто же спрашивает женщину о возрасте? Мы такие, какими кажемся и точка!

– Ну а всё же?

– Вот медведь! Я старше не только вашей цивилизации, но и всех человеческих цивилизаций, какие были на Земле. Понял?! Ну что, теперь ты доволен? Изобличил старуху?

И она с негодованием отвернулась. Стефан почувствовал себя неловко, но что в таких случаях следует говорить и делать он не знал. Пару раз кашлянув, он поёрзал, покрутил головой, соображая, не следует ли уйти, но чувство вины перед обиженной девушкой не дало ему это сделать. Тогда он протянул руку, чтобы потрогать Сато за плечо, но тут же убрал её в смущении.

– Смелее! – вдруг услышал он, и раньше, чем успел что-либо сообразить, Сато обернулась, и её лицо оказалось совсем близко от лица Стефана.

– Неужели я должна просить тебя поцеловать меня? – спросила Сато и её нежные губы прикоснулись к его губам, от чего по телу парня пробежал разряд электрического тока. Стефан сам не понял, как это случилось, но его руки поднялись и крепко прижали к себе гибкое девичье тело, с которого теперь совсем упало полотенце, будто его стянули нарочно.

"Но ведь я же люблю Ларни!" – пронеслось в голове Стефана.

"Ну и что с того? – вдруг заговорил там же голос Сато. – Люби её и будь счастлив с ней всю жизнь, если она тебе скажет "да", а здесь и сейчас будь счастлив со мной, потому, что сейчас "да" говорю тебе я!"

"Инци, что же я делаю?!" – тихо прозвучало, где-то на краю сознания молодого охотника.

Но слова эти тут же погасли. Зато из горла могучего, здорового самца вырвалось хриплое победное рычание! Он повалил женщину, словно хищник жертву и оказался на ней сверху, а она тут же обвила его руками и ногами. Минуты проходили, как годы и самый Ад содрогался до основания от мощных движений их тел, а к его вершине возносилась вечная и ни с чем не сравнимая по красоте песня любви!

Глава 37. Я с тобой!

Маранту что-то неожиданно и пребольно кольнуло в сердце. Ларни? Что-то с Ларни? Нет, не похоже, но это явно как-то было связано с дочерью. Вдруг она всё поняла: Стефан! Что-то случилось со Стефаном и от этого Ларни испытывает боль и ужасное горе, а она – Маранта, чувствует горе своего ребёнка…

О, Боже! Только бы с парнем не стряслось ничего ужасного. Стефан хоть и не был Маранте родным сыном, но она заменила ему погибшую мать, и он был дорог ей не меньше чем Ларни и Руфус.

Но, что же делать? Разбудить Михала и всё сказать ему? А какой с этого толк? Он же сразу побежит догонять детей, чтобы всё выяснить, помочь, спасти, но они отстают от неугомонной парочки на день или два и если что-то случилось, то оно уже случилось и предотвратить это что-то, никак не получится. К тому же впопыхах они могут потерять след и ходить после этого по каменному лабиринту, хоть всю оставшуюся жизнь.

Маранта потихоньку вылезла из постели и, как была, нагая уселась на пол посреди спальни. Меч класть перед собой было не обязательно, но она это сделала, так как чувствовала себя намного уверенней, когда любимое оружие было рядом.

Итак, она собиралась снова проделать то, что сделала недавно – отторгнуть свою душу от тела и послать её на разведку, а будет надо, то и в бой, чтобы спасти непутёвых сорвиголов! Памятуя, как всё происходило в прошлый раз, она понимала, что сильно рискует, но как и в прошлый раз, не видела иного выхода.

Воительница сосредоточилась, проделала все необходимые манипуляции, что и тогда, во время битвы с зомбаками, и … на удивление легко вышла из своего тела! Видно идти по проторенному пути было легче. Что ж, этим не грех воспользоваться! Вдруг на её плечо легла знакомая рука, и мягкий голос мужа спросил:

– Ты куда это собралась?

– К ним, – отвечала Маранта чистую правду, потому что лгать в таком состоянии было совершенно невозможно. – Там что-то неладно со Стефаном, и я иду на выручку.

– Подожди, я с тобой!

И тут Маранта сообразила, что рука Михала лежит не на плече её физического тела, а, если можно так выразиться, на плече её души! А это значит!.. Мгновенный ужас охватил её, но, обернувшись, она увидела, что от души Михала, стоящей рядом, к его телу, лежащему на кровати, тянется прочный, хоть и невесомый канат, такой же, как у неё. Это значит, что он присоединился к ней во сне и, (слава тебе, Господи!), не умер!

– Но как же ты?.. – начала Маранта, но бесплотный Михал рядом только пожал плечами.

– Не знаю, но мне показалось, что ты меня вытянула.

Вытянула? Что это значит? Но ответ нашёлся тут же: Маранта увидела то, чего не видела раньше – короткий, толстый канат, похожий на те, что соединяли их с телами, но на сей раз, он соединял их души! Воительница понятия не имела о том, что бы это значило, но, похоже, что именно за этот канат, напоминающий пуповину, она его и "вытянула".

– Но ведь это же опасно! – слабо запротестовала Маранта. – Я в прошлый раз чуть было…

– Знаю, – прервал её Михал. – Но мы здесь вообще-то не для того, чтобы бегать от опасностей. А потому, не будем терять времени и полетели. Или пошли, ну, в общем, тебе виднее! А по дороге расскажешь мне, что ты там такое почувствовала насчёт Стефана?

Маранте ничего не оставалось, как взять мужа за руку и взмыть вверх, не обращая внимания на чердачные перекрытия и крышу. Взлетая над домом, она подумала только: "Надеюсь, что никто не съест наши тела в наше отсутствие, ведь мы же без охраны? Обидно, если некуда будет вернуться!"