Дикая Флетчер

Глава 4

– Эти милые. – Моя мама держит в руках новую пару резиновых сапог «Хантер» армейско-красного цвета.

– В самом деле? Но они занимают много места. Я не уверена, стоит ли мне брать их с собой.

– Доверься мне. Возьми.

Она укладывает их в чемодан, который я отвела для обуви и туалетных принадлежностей – он уже набит до отказа, – а затем садится на мою кровать. Ее палец перебирает небольшую стопку ценников, разложенных у моей подушки. Свидетельство того, что вчера я совершила экстренный шопинг, чтобы собрать гардероб под кодовым названием «Аляска».

– Ты уверена, что едешь только на неделю?

– Это ты научила меня, что «перегруз багажа – это главное».

– Да, конечно, ты права. Особенно там, куда ты направляешься. Ты не сможешь просто сбегать и купить то, что забыла. Там нет даже торгового центра. – Маму передергивает от одной мысли о покупках в торговом центре. – Там буквально ничего нет. Это…

– Бесплодная пустошь. Да, я помню. – Я запихиваю в угол второго чемодана пару шерстяных носков, извлеченную из корзины с зимней одеждой. – Хотя ты не была там двадцать четыре года. Может, все изменилось. У них теперь есть кинотеатр.

Я знаю, потому что набрала в гугле «Чем заняться в Бангоре, Аляска», и эта информация всплыла первой.

Кинотеатр оказался единственным развлечением в здании, отведенном под еженедельный кружок по вязанию и общественный книжный клуб – два занятия, которые меня совершенно не интересуют.

– Бангор мог увеличиться в размерах в два раза. Даже в три.

Мама улыбается, но это снисходительная улыбка.

– Города на Аляске не растут так быстро. Или вообще не растут в большинстве случаев. – Дотянувшись до одного из моих любимых осенних свитеров – двухсотдолларового кашемирового, нежно-розового цвета, который Саймон и мама подарили мне на Рождество, – она аккуратно складывает его. – Если я хоть немного знаю твоего отца, то его дом точно такой же, как и тогда, когда мы уезжали.

– Может быть, увидев его, я вспомню раннее детство.

– Или это вызовет у тебя кошмары. – Мама смеется, качая головой. – Эти богомерзкие липкие обои, которые поклеила Розанна, были хуже всего.

Розанна. Мать моего отца. Моя бабушка, о встрече с которой я была слишком мала, чтобы помнить. Я иногда разговаривала с ней по телефону, и она присылала открытки на день рождения и Рождество каждый год, вплоть до своей смерти, когда мне было восемь лет.

– Агнес, вероятно, сняла липкие обои.

– Может быть, – фыркает мама, отводя взгляд.

«Ты все еще любишь моего отца, даже сейчас?»

Я прикусываю язык под напором желания расспросить ее о том, что мне рассказал Саймон. Он прав: мама никогда не признается в этом, а я не хочу превращать жизнь Саймона в ад на все то время, пока меня не будет. В доме и так напряженная атмосфера. В четверг мама легла спать, думая об украшении стола красными розами и свадебных букетах из орхидей, а проснулась от новостей о женщине по имени Агнес, диагнозе рака у Рена и моей предстоящей поездке на Аляску.

Я не могу сказать, что больше ее расстраивает: то, что есть другая женщина, или то, что мой отец серьезно болен. Все это не дает ей покоя. Я заставала ее перед эркером на кухне, сжимающей кружку и глядящей в пустоту, по крайней мере, полдюжины раз. Для женщины, которая всегда в движении, это необычно.

Тем не менее я не могу обойти стороной этот вопрос.

– Ты бы никогда не оставила Саймона ради папы, правда, мам?

– Что? Нет. – Она глубоко хмурит брови, будто переосмысливая свой ответ уже после того, как дала его. – Почему ты об этом спрашиваешь?

– Просто так, – колеблюсь я. – Ты вообще с ним разговаривала?

– Нет. – Она качает головой, затем делает паузу. – Правда, я отправила ему письмо несколько лет назад с копией твоей фотографии с выпускного экзамена в университете. Чтобы он знал, как выглядит его дочь. – Ее голос затихает, а глаза задерживаются на сколе кораллового лака на ногтях.

– И? Он вообще ответил?

Было ли это ему важно?

– Ответил. Он сказал, что не может поверить, насколько ты выросла. Как сильно ты похожа на меня. – Мама грустно улыбается. – Я не стала продолжать разговор. Я решила, что это к лучшему. Тебе это не понадобится, – добавляет она, разглядывая полосатую майку, которую я положила поверх остальной одежды.

Я замечаю, как быстро она меняет тему.

– Разве ты не сказала, что нужно собираться на все случаи жизни?

– Всю неделю ожидается всего четырнадцать градусов по Цельсию. Четыре – по ночам.

– Тогда я надену поверх свитер.

Мама проводит рукой по покрывалу.

– Значит, Рен заберет тебя в Анкоридже?

Я качаю головой с полным ртом воды. Интенсивная волна жары, пришедшая в Южное Онтарио, не желает уходить, из-за чего на третьем этаже нашего дома душно, несмотря на кондиционеры, подающие воздух через вентиляционные отверстия.

– За мной приедет парень по имени Джона.

– Почему не твой отец?

– Не знаю. Может быть, он чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы летать.

В каком состоянии он будет, когда я приеду? Мы с Агнес переписывались по поводу поездки, но она ничего не говорила о состоянии папиного здоровья.

– Но он ведь знает, что ты приедешь?

– Конечно, знает.

Агнес сказала, что «они» подготовят мне комнату, и «они» были так рады моему приезду.

Рот мамы кривится от беспокойства.

– Что за самолет?

– Тот, который не сломается в воздухе, надеюсь.

Мама бросает на меня пристальный взгляд.

– Это не смешно, Калла. Некоторые из самолетов твоего отца – крошечные. И ты летишь через горы и…

– Все будет в порядке. Это ты боишься летать, помнишь?

– Тебе следовало дождаться коммерческого рейса. Они теперь ежедневно летают на этих «Дэш-8»^[7] в Бангор, – бормочет она.

– О чем бы ты ни говорила, до вторника не было свободных мест. – Я отправляюсь на Аляску, и неожиданно мама становится экспертом по моделям самолетов. – Расслабься, ты драматизируешь.

– Вот увидишь. – Она бросает на меня самодовольный взгляд, но он быстро исчезает. – Когда он начинает лечение?

– Я не знаю. Узнаю, когда приеду туда.

Мама хмыкает.

– И где ты еще раз делаешь пересадку?

– Миннесота, Сиэтл, Анкоридж.

Перелет предстоит изнурительный и даже не в такие экзотические места, как Гавайи или Фиджи, ради которых я бы с радостью потратила целый день на дорогу. Но обратная сторона заключается в том, что через двадцать четыре часа я буду стоять лицом к лицу с Реном Флетчером, двадцать четыре года спустя.

Мой желудок сжимается.

Мама барабанит кончиками пальцев по своему колену.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя в аэропорт? Я могу попросить кого-нибудь поработать за меня.

Я изо всех сил стараюсь сохранять терпение.

– Я должна быть там в четыре часа утра. Я возьму такси. Со мной все будет хорошо, мам. Перестань волноваться.

– Я просто…

Она заправляет волосы за ухо. Раньше у нас был одинаковый цвет волос, но теперь мама красит их, чтобы скрыть пробивающуюся седину, в более темный цвет коричневого с оттенками меди.

Я знаю, к чему это все ведет. Ее расстраивают не дальнее расстояние, не крошечный самолет и не тот факт, что меня не будет целую неделю.

– Он не может причинить мне больше боли, чем уже причинил, – говорю я более мягко.

Тишина в комнате оглушительна.

– Он не плохой человек, Калла.

– Может, и нет. Но он никудышный отец.

Я с трудом застегиваю молнию чемодана.

– Да, он такой. И все же я рада, что ты едешь. Очень важно, чтобы вы встретились с ним хотя бы один раз. – Она изучает маленькую ранку на большом пальце – вероятно, укол от шипа розы. – Все эти годы курения. Я умоляла его бросить. Можно было подумать, что он так и сделает после того, как увидел, как твой дед увял от проклятых сигарет. – Мама качает головой, ее брови, более гладкие, чем должны быть в ее возрасте, благодаря процедурам лазерного ухода за кожей и филлерам, слегка вздергиваются.

– Может быть, он действительно бросил, но было уже слишком поздно. Но если он этого не сделал, я уверена, что доктор заставит его бросить теперь. – Я тащу чемодан на колесиках, стряхивая с рук пыль. – Минус один.

Мамин орехово-зеленый взгляд окидывает меня.

– Твои волосы чудесно блестят.

– Спасибо. Мне пришлось умолять Фаусто втиснуть меня вчера вечером в свое расписание. – Я смотрю в зеркало, стоящее рядом, и смахиваю с лица прядь светлых волос. – Получилось светлее, чем я хотела, но у меня нет времени, чтобы исправить это до отъезда.

Я не могу не заметить темные круги под глазами, которые не сумел скрыть даже толстый слой консилера. Последние два дня прошли в вихре покупок, прихорашивания, сбора чемоданов и планирования.

Расставания с моим парнем.

– Итак, вы с Кори официально расстались? – спрашивает мама, словно прочитав мои мысли.

– Я перерезала блестящую красную ленточку и все такое.

– Ты в порядке?

Я вздыхаю.

– Я не знаю. Такое ощущение, что моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я все еще жду, когда осядет пыль.

После моего ухода из клуба в четверг Диана решила «случайно» столкнуться с Кори – потому что в противном случае она бы взорвалась от возмущения – и сообщить ему, что он только что разминулся со своей девушкой. Я бы поставила деньги на то, что Диана одарила его своей идеальной ядовитой улыбкой, когда уходила, довольная тем, что заставила Кори испытывать неловкость.

На следующее утро я проснулась от его голосового сообщения. Его тон был очень непринужденным, пока он неубедительно объяснял, как оказался в клубе. Он ни словом не обмолвился о Стефани Дюпон и о том, почему почти накинулся на нее в баре.

Я не сразу ответила, выписав ему дозу лекарства, которым он в последнее время угощал меня.

Ребячество?

Может быть.

Но мне нужно было больше времени, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах, все еще смешанных после того, как я провела ночь, уставившись в скошенный потолок над моей кроватью, пока часы тянулись к рассвету.

Мне нужно было больше времени, чтобы взглянуть правде в глаза.

Кори любил меня когда-то. Или, по крайней мере, он думал, что любил. И я была так уверена, что тоже люблю его, в самый разгар наших отношений – после того, как улетучилась новизна, но до того, как комфорт начал трещать по швам. У нас все было хорошо. Мы никогда не ссорились, не ревновали и не грубили друг другу. Если бы мне понадобилось выбрать одно слово, чтобы описать наши отношения, я выбрала бы «гладкие». То есть наши отношения работали без сбоев.

У «нас» нет причин для ссор.

Мы идеально подходим друг другу.

И нам стало скучно.

Какая бы магия ни была в начале, она иссякла, как если бы в шине образовалась медленная утечка после того, как ее пробили гвоздем. Ты можешь месяцами не знать, что что-то не так, пока однажды не окажешься на обочине дороги со спущенным колесом.

По крайней мере, это то, что я слышала о медленных утечках в шинах. Я никогда не сталкивалась с подобным. У меня даже прав нет. Но я должна признать факты – влюбленные «Калла и Кори», которые позировали перед камерой на груде камней в прошлом году, наехали на длинный, острый гвоздь где-то на дороге своих отношений, вероятно, еще до того, как Стефани Дюпон появилась в кадре.

Это единственная причина, которая объясняет, почему то, что Кори флиртовал с другой девушкой, не вывело меня из себя и почему я была только слегка раздражена тем, что он не смог найти для меня время после моего тяжелого дня. И почему я не удосужилась позвонить ему после того, как узнала о болезни отца, в слабой надежде, что он ответит и утешит меня звуком своего голоса.

Думаю, где-то в глубине души я уже чувствовала, что наши отношения испаряются. Я просто еще не призналась себе в этом. Может быть, потому что надеялась, что это неправда. Или, что более вероятно, потому что, как только я признаю реальность, то почувствую, что должна это прекратить. А что, если Кори не чувствует того же? Что, если он думает, будто между нами все идеально, и будет умолять меня не заканчивать отношения?

Что, если я причиню ему боль?

Все бессознательные переживания кипят под поверхностью. Все причины, чтобы избежать столкновения с ним. По крайней мере, причины для меня – девушки, у которой острая аллергия на конфронтацию. Это мое единственное определяющее «качество Рена», как сказала мама. Мой отец умеет избегать конфликтов на уровне ниндзя и, ну… яблоко от яблони, видимо, даже если я приземлилась в пятидесяти пяти сотнях километров от него.

Конечно, если меня достаточно сильно задеть, я могу бросить словесную колкость как никто другой, но, когда дело доходит до того, чтобы по-настоящему столкнуться с кем-то или чем-то, что причиняет мне боль, я убегаю от собственной тени. Когда у меня закончились места, где можно было бы спрятаться, правда стала очевидной. Я и представить не могла, что полечу на Аляску, чтобы встретиться с отцом, с подобными мыслями. Поэтому в пятницу вечером я отправила Кори сообщение, в котором упомянула о поездке и о том, что для нас будет лучше, если мы сделаем перерыв, учитывая то, что у него происходит на работе «и все такое».

Его ответ? «Да, я думал о том же. Береги себя. Безопасного полета». Как будто он ждал возможности уйти. Впрочем, я не должна удивляться. Он тоже мастерски обходит неприятные ситуации. Хотя лучшая в этом деле – я.

Таким образом, мои отношения длиной в четырнадцать месяцев официально закончились.

Мы расстались с помощью сообщения, сведя конфронтацию к минимуму.

Мама встает с моей кровати.

– Уже поздно, Калла. Тебе нужно немного поспать.

– Я знаю. Только сначала приму душ.

Мама тянется ко мне и крепко обнимает, что длится на несколько мгновений дольше обычного.

– О боже, я вернусь в следующее воскресенье! – смеюсь я, сжимая ее стройную фигуру с такой же силой. – Как ты собираешься жить, когда я перееду?

Мама отстраняется, чтобы убрать длинные пряди моих волос с лица, моргая блестящими глазами.

– Мы с Саймоном все обсудили, и ты никогда не переедешь. Мы начали строить для тебя подземелье.

– Надеюсь, рядом с его секретным денежным хранилищем.

– Напротив него. Я буду снимать с тебя ошейник на время наших представлений.

– Или ты можешь просто поставить телевизор в моем подземелье.

Она насмешливо вздыхает.

– И почему я об этом не подумала? Тогда нам не придется слушать нытье Саймона на заднем фоне.

Саймон ненавидит нашу общую любовь к дрянным реалити-шоу и жестоким сериалам про викингов, и он не может не пройти через гостиную, когда мы смотрим телевизор, бросая время от времени остроумные, но чаще всего раздражающие комментарии.

Наконец отпустив меня, мама вяло идет к двери. Однако она задерживается, изучая меня, пока я стою на коленях над вторым набитым до отказа чемоданом и дергаю за молнию.

– Тебе, наверное, стоит взять с собой книгу или две.

– Ты имела в виду макбук, верно?

Я не могу дочитать до конца и главу в книге, не заснув, и мама это знает.

– Я так и подумала. – Пауза. – Надеюсь, у них там есть интернет.

– Боже мой, ты шутишь, да?

Меня охватывает паника, когда в голове начинает крутиться мысль о том, что интернета там нет. Однажды я провела длинные выходные в коттедже возле парка Алгонкин, и мне пришлось ехать пятнадцать минут вверх по дороге в поисках баров, чтобы прочитать сообщения. Это был ад. Но не…

– Агнес отвечала на электронные письма сразу же. У них точно есть интернет, – говорю я с уверенностью.

Мама пожимает плечами.

– Просто… приготовься. Жизнь там совсем другая. Тяжелее. И в то же время проще, если в этом есть какой-то смысл. – Ее губы трогает ностальгическая улыбка. – Знаешь, твой отец пытался заставить меня играть в шашки. Он спрашивал каждый вечер, не хочу ли я сыграть, хотя знал, что я ненавижу настольные игры. Раньше меня это чертовски раздражало. – Она хмурится. – Интересно, он еще играет?

– Надеюсь, что нет.

– Уже через день тебе станет скучно и ты будешь искать, чем бы заняться, – предупреждает мама.

– Я уверена, что буду проводить какое-то время в аэропорту. – Я поднимаю второй чемодан на колеса. – Ну, знаешь… смотреть, как падают самолеты.

– Калла!

– Шучу.

Она тяжко вздыхает.

– Только не повтори мою ошибку и не влюбись в одного из этих пилотов.

Я хихикаю.

– Постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не произошло.

– Я серьезно.

– Это же не пожарная часть, мама.

Она поднимает руки вверх в знак капитуляции.

– Ладно. Я знаю. Но есть что-то в тех парнях, которые там работают. Я не могу этого объяснить. Я имею в виду, они сумасшедшие, приземляются на ледники и горные хребты, летают сквозь снежную мглу. Они как… – Ее глаза ищут слова на моих стенах. – Небесные ковбои.

– О боже! – хохочу я. – Разве я похожа на девушку, которая влюбится в небесного ковбоя с Аляски? – Я с трудом выговариваю слова.

Мама смотрит на меня ровным взглядом.

– Похожа?

Справедливое замечание. Моя мама всегда была гламурной. Ее мочки ушей никогда не остаются без бриллиантов, а пара легинсов и заношенная концертная футболка выглядят изысканно. Да она бы скорее подожгла себя, чем надела пару «маминых» джинсов.

Осторожно обходя мебель, я качу два огромных чемодана на площадку перед дверью.

– Выглядят ужасно тяжелыми, – бормочет мама.

– Они и есть ужасно тяжелые.

Мы смотрим на крутые пролеты дубовой лестницы, ведущей на первый этаж, недавно окрашенной в темный орех, но с теплым белым цветом спиц и стояков.

А затем в один голос кричим:

– Саймон!

Глава 5

– Да… Здесь всего пара носильщиков, которые вполне хорошо справляются.

Таксист средних лет криво усмехается через плечо, а я хмуро смотрю на отсутствие полосок сигнала сети на экране.

– Думаю, мой не из их числа, – бормочу я, убирая телефон подальше.

Вот вам и международный тарифный план США, который я приобрела сегодня утром, пока ждала посадки на первый из своих рейсов. Я молюсь, чтобы у моего отца в доме был Wi-Fi, иначе эта неделя будет проверять мое душевное равновесие как никогда раньше.

Водитель плавно направляет фургон на дорогу, в сторону небольшого регионального аэропорта, где меня ждет мой четвертый и последний самолет. Я обнаружила водителя у багажной карусели с табличкой «Калла Флетчер». После пятнадцати часов в пути («спасибо» задержке в Сиэтле) я благодарна за заранее организованную поездку.

Я переключаю внимание на маленький лыжный самолет, который поднимается в небо над нами – его красный корпус четко выделяется на фоне ярко-синего полотна. Каков он по сравнению с тем, на котором я собираюсь лететь?

– Первый раз в Анкоридже?

– Ага.

– Что привело вас сюда?

– Я кое-кого навещаю.

Мужчина просто поддерживает разговор, но у меня сводит живот от волнения. Я пытаюсь успокоиться, делая глубокие вдохи и концентрируясь на пейзаже: спокойная кобальтовая вода впереди, пышные вечнозеленые деревья во всех направлениях и заснеженная горная цепь вдалеке. Именно такой пейзаж и предполагала Диана, когда я сказала «Аляска». На последнем самолете у меня было место у окна, и все время снижения я провела, прижавшись к стеклу, завороженная огромной мозаикой листвы деревьев и озер.

Насколько иначе будет выглядеть мой конечный пункт назначения?

– Далеко ли до Бангора на самолете?

Сейчас ранний вечер, солнце все еще высоко, и нет никаких намеков на то, что оно скоро опустится. Успеем ли мы до темноты?

– Около шестисот пятидесяти километров. Час пути. Где-то рядом, во всяком случае.

Я испускаю дрожащий вздох на фоне странной смеси нетерпения, ужаса и страха. Час с небольшим до встречи с отцом.

– Я так понимаю, вы туда и направляетесь? Бангор, я имею в виду.

– Да. Бывали там?

– Нет, уже много лет. Но у них есть «Дэш-8», которые летают в ту сторону несколько раз в день. Так с кем вы летите?

– «Дикая Аляска».

Водитель кивает.

– Самолеты Флетчера. Они хороши. Они уже давно здесь.

В том, как он произносит мою фамилию, есть что-то знакомое, что задевает мои чувства.

– Вы знаете его? Рена Флетчера, я имею в виду.

– Да, мэм. – Водитель кивает, чтобы сделать акцент на своих словах. – Я занимаюсь этой работой уже двадцать лет. Через некоторое время начинаешь узнавать лица, а Рен приезжал в Анкоридж достаточно раз, чтобы я его узнал. На самом деле не так давно я подвозил его до больницы. У него был неприятный кашель, его нужно было осмотреть. Какая-то зараза.

Мой желудок сжался. Да, зараза. Которая будет медленно убивать его.

– Эй, подождите-ка минутку. – Мужчина хмурится, поднимая плакат с надписью, который он держал при встрече. – Вы родственники?

Я колеблюсь.

– Он мой отец.

Почему эти слова столь обманчивы? Они звучат так, будто я знаю его, будто я встречалась с ним после того, как покинула этот самый город двадцать четыре года назад. Но правда в том, что водитель знает его лучше, чем я.

– Вы девчонка Рена Флетчера? – Его мутно-зеленые глаза ловят мои в зеркале заднего вида, и я вижу в них недоверие, прежде чем он снова переводит взгляд на дорогу. – Не знал, что у него есть такая, – бормочет он себе под нос, но я все равно слышу.

Я подавляю вздох. Не уверена, что сам папа помнит об этом.

* * *

– Мы будем взлетать над водой?

Я останавливаюсь, чтобы потрясти ногой. Камешек, застрявший между пальцами, вываливается наружу.

– Не-а. У нас есть и гравийная взлетно-посадочная полоса.

Билли, невысокий грузчик двадцати с чем-то лет, который встретил меня у главной двери Гидроаэропорта Лейк-Худ, волочит свои рабочие башмаки по земле, а мои чемоданы неповоротливо катятся за ним.

– Джона прилетел на своем «Кабе»^[8].

– Это тот самолет, что поменьше? – настороженно спрашиваю я.

А это нормально, что здесь все говорят о самолетах в терминах моделей?

Билли смотрит на меня через плечо, быстро переминаясь с ноги на ногу – уже седьмой раз с тех пор, как мы с ним познакомились, – и ухмыляется.

– А что? Вам страшно?

– Нет. Просто любопытно. – Я оглядываю ряд самолетов слева от нас и людей, толпящихся вокруг них.

– Не волнуйтесь, все будет хорошо. Джона – один из лучших пилотов в мире. Он уже должен был закончить дозаправку. Скоро он доставит вас на место.

– Отлично.

Я глубоко вдыхаю, наслаждаясь чистым, свежим воздухом после нескольких часов вдыхания неизвестно скольких микробов, циркулирующих в кабинах. Это приятная перемена после домашнего смога.

Еще один острый камень попадает мне под палец, и его нелегко вытряхнуть. Мне приходится наклониться и вытащить его вручную, при этом другой рукой прижимая «Брикстон»^[9], чтобы удержать его на месте. Широкополая шляпа, вероятно, была не самым разумным решением для стольких перелетов, но не могла же я ее упаковать. Может, мне стоит переобуться в «Чаксы»^[10]? Но эти семисантиметровые танкетки на ремешках удивительно удобны и, что более важно, они потрясающе смотрятся с моими рваными джинсами.

– Сюда! – кричит Билли.

Я поднимаю глаза и успеваю заметить, как он притормаживает рядом с голубоносым самолетом с несколькими портальными окнами. Я тихонько считаю ряды. Он должен вмещать не менее шести человек. Моей матери не о чем беспокоиться. Я останавливаюсь, чтобы сфотографировать самолет на свой телефон, а затем – аэропорт позади меня, запечатлев гладкое озеро и горный фон за ним.

Только обогнув угол, я понимаю, что Билли остановился не у голубоносого самолета. Он идет мимо, направляясь к другому, припаркованному дальше по линии.

– О боже! Это взаправду? – лепечу я, глядя на крошечную желто-оранжевую штучку. Игрушечный самолетик, крылья которого больше, чем его корпус.

Билли оглядывается и улыбается мне.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что здесь нет места даже для меня!

– Оно есть. Позади пилота. Эй, Джона! – В перерывах между смехом Билли окликает человека, чья широкая спина обращена к нам, пока он возится с чем-то на пропеллере. – По-моему, у тебя нервный летун!

– Фантастика, – ворчит мужчина глубоким баритоном, бросая инструмент в сумку, стоящую на земле возле его ног, прежде чем повернуться к нам лицом с явной неохотой.

У Дианы был бы день открытых дверей, отмечаю я, глядя на густую, лохматую пепельно-русую бороду, покрывающую нижнюю половину лица мужчины и торчащую под разными углами. Из-за нее, светоотражающих авиационных очков и черной бейсболки ВВС США, низко надвинутой на лоб, я не вижу его лица. Я даже не могу предположить его возраст.

И он большой. Я стою на семисантиметровых танкетках, и он все равно возвышается надо мной. Трудно сказать, насколько он крупный под клетчатой изумруднозеленой с черным курткой, но широкие плечи придают ему громадный вид.

– Джона… Это Калла Флетчер.

Я не вижу лица Билли с этого ракурса, однако не упускаю скрытого смысла в тоне его голоса. Ответ на предшествующий разговор. Я бы, наверное, покраснела, если бы подслушала его.

Но я отвлекаюсь от размышлений о грубых мужских шутках, сосредоточившись на самолетике, который должен доставить меня через горный хребет, и на йети, который меня туда доставит.

Как, черт возьми, он вообще помещается в эту кабину?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Напоминаю себе, что это не имеет значения; что этот гигант прилетел сюда на этом самолете и он доставит меня обратно на нем же.

– Привет. Спасибо, что приехали за мной.

– Агги не оставила мне выбора.

– Я… э-э-э… – Я запинаюсь, подыскивая подходящую реакцию на этот ответ. И «Агги»?

Джона долго изучает меня из-за непроницаемых линз, и у меня создается впечатление, что он осматривает меня с ног до головы.

– Сколько в вас? Четыре-восемь? Пять-ноль?

Я чувствую, как у меня вскидываются брови.

– Простите?

– Сколько вы весите? – спрашивает он медленно, с раздражением выделяя каждое слово.

– Кто спрашивает об этом при первом знакомстве?

– Тот, кто хочет оторвать свой самолет от земли. Я не смогу взлететь, если будет слишком много веса, поэтому мне нужно все посчитать.

– О. – Мои щеки пылают от смущения, я неожиданно чувствую себя глупой. Конечно, поэтому он спрашивает.

– Так сколько?

– Шестьдесят один, – бормочу я. Может, я и худая, но мускулистая.

Джона тянется в кабину самолета и достает пустую черную нейлоновую дорожную сумку. Он бросает ее мне, и я инстинктивно тянусь, чтобы поймать ее, роняя при этом свою сумочку.

– Можете использовать это для своих вещей.

– Что вы имеете в виду? – Я хмуро смотрю на сумку, а потом на Джону. – Мои вещи в этих чемоданах.

– Чемоданы сюда не влезут. Билли, разве ты уже не сказал ей об этом?

Билли просто пожимает плечами в ответ, получая раздраженное покачивание головой от Джоны.

– Но… Я не могу бросить свои вещи! Здесь тысячи долларов! Одежда, обувь… Мне пришлось заплатить двести баксов за перевес, чтобы доставить их сюда!

– Если ты хочешь лететь со мной, тебе придется, – возражает Джона, сложив руки на широкой груди, словно готовясь стоять на своем.

Я смотрю на свой багаж с нарастающей паникой.

– Я уверен, что завтра в Бангор прилетит грузовой самолет. Я закину чемоданы на первый, который сможет выдержать дополнительный вес, – успокаивающим тоном предлагает Билли.

Мой шокированный взгляд мечется между ними. Какой у меня есть выбор? Если я не поеду с Джоной сейчас, мне придется найти номер в гостинице и остаться в Анкоридже, пока не удастся попасть на регулярный рейс. Агнес сказала, что сейчас разгар сезона. Кто знает, сколько времени это займет?

– Почему Агнес не отправила вас сюда на большем самолете? – ворчу я, не особо рассчитывая на ответ.

– Потому что большие самолеты делают деньги. К тому же никто не знал, что ты планируешь сюда переехать, – его голос пронизан сарказмом.

У меня быстро складывается впечатление, что Джона никуда не желает лететь со мной.

И что он огромный мудак.

Я специально поворачиваюсь к нему спиной, чтобы встретиться взглядом с Билли.

– Мои вещи будут здесь в безопасности?

– Я буду охранять их лично, – обещает он, скрещивая пальцы на груди для большего эффекта.

– Прекрасно, – ворчу я, бросая спортивную сумку на гравий и желая, чтобы пилотом был Билли. Умеет ли он вообще управлять самолетом, меня сейчас мало волнует.

– И побыстрее, – добавляет Джона. – Сегодня ночью будет сильный туман, и я не собираюсь где-нибудь застрять.

После этих слов он исчезает в хвостовой части самолета.

– Так или иначе, не стесняйся отправиться без меня, – тихо бурчу я, потому что поиск собственного пути в Бангор с каждой секундой звучит все привлекательнее.

Билли удивленно почесывает бритый затылок, поглядывая на угрюмого пилота.

– Обычно Джона не такой раздражительный, – бормочет он.

– Тогда, видимо, мне повезло.

А может, это из-за меня у Джоны такое плохое настроение? Но что я сделала, чтобы заслужить его враждебность? Кроме слишком большого количества вещей. Я опускаюсь на землю и начинаю рыться в своих чемоданах. Прекрасно осознаю, что Билли стоит у меня за плечом и наблюдает за мной, пока я обдумываю, что мне понадобится. Эта нейлоновая сумка достаточно большая, чтобы в нее поместилась одежда на два-три дня. Меньше, если учесть мои косметички и туалетные принадлежности, а еще все мои украшения. Нет никаких шансов, что я оставлю их здесь.

Я поднимаю взгляд и успеваю заметить, что глаза Билли изучают мою коллекцию кружевных трусиков.

Он быстро отводит взгляд.

– О, не беспокойтесь о Джоне. Наверное, что-то заползло ему в задницу. – Билли замолкает. – Что-то большое.

– Надеюсь, он предусмотрел его вес при взлете, – бормочу я, доставая свои кроссовки.

Сквозь прохладный ветерок доносится лающий смех Билли.