Пятнадцатилетний капитан

Глава шестнадцатая
Мганнга

Когда в этот день, 17 июня, кузен Бенедикт не явился к обычному часу, миссис Уэлдон очень встревожилась. Она не могла себе представить, куда девался этот большой ребенок. Не приходилось и думать о том, что он ускользнул из фактории – ограда ее была неприступна. А кроме того, она хорошо знала характер своего кузена: он наотрез отказался бы от свободы, если бы при бегстве ему надо было бросить на произвол судьбы коллекцию насекомых, хранящуюся в жестяной коробке. Но коробка со всеми находками, сделанными ученым в Африке, лежала в полной неприкосновенности здесь, в его хижине. Кузен Бенедикт не мог добровольно расстаться со своими энтомологическими сокровищами – такое предположение было просто невероятным.

И тем не менее кузена Бенедикта не было в фактории Жозе-Антониу Алвиша!

Весь день миссис Уэлдон искала его по всем закоулкам. Маленький Джек и Халима помогали ей. Но все поиски были тщетными.

Миссис Уэлдон вынуждена была прийти к печальному выводу: должно быть, кузена Бенедикта увели из фактории по приказу работорговца для какой-то непонятной ей цели. Но что сделал Алвиш с кузеном Бенедиктом? Может быть, он посадил его в один из бараков на читоке? Но зачем понадобилось это похищение после того, как было заключено соглашение между миссис Уэлдон и Негоро, соглашение, по которому кузен Бенедикт был включен в число пленников, которых Алвиш должен был доставить в Моссамедиш и передать Джемсу Уэлдону за выкуп в сто тысяч долларов?

Если бы миссис Уэлдон знала, как разгневался Алвиш, когда ему сообщили, что кузен Бенедикт исчез, она поняла бы, что работорговец к этому исчезновению не причастен. Но если кузен Бенедикт бежал по собственной воле, почему он не открыл ей своего замысла?

Расследование, предпринятое Алвишем и его слугами, вскоре привело к обнаружению кротовой норы, соединявшей двор фактории с соседним лесом. Работорговец не сомневался, что «охотник за мухами» бежал именно через этот узкий проход. Легко представить себе, какое бешенство охватило его при мысли, что бегство кузена Бенедикта будет поставлено ему в счет и, значит, уменьшит долю его барыша.

«Этот полоумный сам по себе ломаного гроша не стоит, а мне придется дорого заплатить за него! Попадись он только мне в руки!» – думал Алвиш.

Но несмотря на самые тщательные поиски внутри фактории, несмотря на то, что окружающие леса были осмотрены на большом протяжении, никаких следов беглеца обнаружить не удалось. Миссис Уэлдон пришлось примириться с исчезновением кузена, а Алвишу оставалось только горевать о потерянном выкупе. Поскольку нельзя было предположить, что кузен Бенедикт действовал по сговору с кем-нибудь вне фактории, оставалось думать, что он случайно обнаружил кротовый ход и бежал, даже не подумав о своих спутниках, словно их никогда и не существовало.

Миссис Уэлдон вынуждена была признать, что, вероятно, это так и случилось, но ей и в голову не пришло сердиться на бедного энтомолога, совершенно неспособного отвечать за свои поступки.

«Бедный! Что с ним будет?» – спрашивала она себя. Излишне упоминать, что кротовая нора была тщательно засыпана в тот же день и что за оставшимися пленниками установили еще более строгий надзор.

Миссис Уэлдон и ее сын продолжали вести ту же скучную, однообразную жизнь.

А между тем в провинции Казонде произошло необычное климатическое явление. Хотя дождливый сезон – «мазика», как его здесь называют, – окончился еще в апреле, 19 июня снова пошли дожди. Небо было затянуто тучами, и непрерывные ливни затопляли всю область Казонде.

Если для миссис Уэлдон дожди были только досадной неприятностью, поскольку они мешали ее ежедневным прогулкам по фактории, то для туземного населения это представлялось настоящим бедствием. Посевы в низменных местах, уже созревшие и ожидавшие жатвы, оказались затопленными. Населению, внезапно лишившемуся урожая, угрожал голод. Все его труды погибли. Королева Муана и ее министры растерялись, не зная, как предотвратить нависшую катастрофу.

Решено было призвать на помощь колдунов, но не тех, кто излечивает больных заговорами и заклинаниями, и не тех, кто предсказывает туземцам будущее. Размеры бедствия были так велики, что только самые искусные мганнги – колдуны, умеющие вызывать и прогонять дожди, – могли помочь горю.

Но и мганнги не помогли. Напрасными оказались заунывное пение и заклинания, попусту звенели двойные погремушки и колокольчики, бессильны были самые испытанные амулеты и, в частности, рог с тремя маленькими разветвлениями на конце, наполненный грязью и кусочками коры. Не подействовали ни обрядовые пляски, ни плевки в лица самых важных придворных, ни навозные шарики, которыми швыряли в них. Злых духов, собирающих облака в тучи, никак не удавалось прогнать.

Положение день ото дня становилось все более угрожающим, и королеве Муане пришла в голову мысль пригласить прославленного мганнгу, который жил тогда в северной Анголе. Это был великий колдун, и познания его были тем более обширны, что они никогда не подвергались испытанию в этой части страны, где он никогда не бывал. Но во всяком случае, это был прославленный заклинатель «мазики».

Двадцать пятого июня поутру великий мганнга возвестил о своем приходе в Казонде громким звоном колокольчиков.

Колдун прошел прямо на читоку, и тотчас же к нему устремилась толпа туземцев. Небо в этот день было не так густо обложено тучами, ветер как будто собирался переменить направление, и эти благоприятные предзнаменования, совпадавшие с приходом мганнги, располагали к нему все сердца.

Это был к тому же великолепный негр, черный как ночь. Рост его превышал шесть футов, и он был, по-видимому, очень силен. Уже одно это произвело на толпу внушительное впечатление.

Обычно колдуны, проходя по деревням, соединяются по три, по четыре или по пять, и к их процессии присоединяются многочисленные помощники и почитатели. Этот мганнга пришел один. Грудь его была испещрена полосками из белой глины. От талии ниспадала складками широкая юбка из травы, юбка со шлейфом, не хуже чем у современных модниц. Ожерелье из птичьих черепов на шее, кожаный колпак, украшенный перьями и бусами на голове, кожаный пояс вокруг бедер, на котором висели сотни бубенчиков и колокольчиков, при каждом движении мганнги гремевших сильнее, чем сбруя испанского мула, – таково было облачение этого великолепного представителя корпорации африканских колдунов.

Все необходимые принадлежности его искусства – ракушки, амулеты, маленькие резные деревянные идолы и фетиши и, наконец, катышки навоза, – неизменно применяющиеся в Центральной Африке при всех колдовских обрядах и прорицаниях, были уложены в пузатую корзинку с дном из выдолбленной тыквы.

Скоро толпа заметила еще одну особенность нового мганнги: он был нем. Но немота могла только увеличить почтение, которое дикари уже начали питать к гиганту колдуну. Он издавал какие-то странные, низкие и протяжные звуки, лишенные всякого смысла. Но это только должно было способствовать успеху его колдовства.

Мганнга начал с того, что обошел кругом всю читоку, исполняя какой-то торжественный танец, причем бубенчики на его поясе бешено звенели. Толпа шла за ним, подражая каждому его движению. Можно было подумать, что это стая обезьян следует за своим гигантским вожаком. Вдруг мганнга свернул с читоки на главную улицу Казонде и направился к королевскому дворцу.

Как только королеве Муане сообщили о приближении нового колдуна, она поспешила выйти к нему навстречу в сопровождении всех своих придворных.

Мганнга склонился перед ней до самой земли и затем выпрямился во весь рост, расправив свои широкие плечи. Он протянул руки к небу, по которому быстро бежали рваные тучи. Колдун указал на них королеве и оживленной пантомимой изобразил, как они плывут на запад, а потом, описав круг, возвращаются в Казонде с востока, и этого круговращения ничто не в силах прекратить.

И вдруг, к глубокому изумлению зрителей, горожан и придворных, колдун схватил грозную властительницу Казонде за руку. Несколько придворных хотели помешать такому грубому нарушению этикета, но силач мганнга поднял за загривок первого осмелившегося приблизиться к нему и отшвырнул его в сторону шагов на пятнадцать.

Королеве этот поступок колдуна как будто даже понравился. Она скорчила гримасу, которая должна была означать любезную улыбку. Но колдун, не обращая внимания на этот знак королевской благосклонности, потащил Муану за собой. Толпа устремилась вслед за ними.

На этот раз колдун шагал прямо к фактории Алвиша. Скоро он дошел до ворот ограды. Они были заперты. Один удар могучего плеча швырнул их на землю, и покоренная королева вошла вместе с колдуном во двор фактории.

Сам работорговец, его солдаты и невольники прибежали, чтобы наказать дерзкого пришельца, взламывающего ворота, вместо того чтобы дождаться, пока их откроют. Но, увидев, что колдуна сопровождает королева и что она не возмущена его действиями, они замерли в почтительной позе.

Алвиш, несомненно, хотел было спросить у королевы, чему он обязан честью ее посещения, но колдун не дал ему на это времени. Он оттеснил толпу в сторону так, что вокруг него образовалось свободное пространство, и с еще большим неистовством, чем прежде, повторил свою пантомиму. Он показывал облакам кулак, грозил им, заклинал их, делал вид, что сначала удерживает тучи на месте, а потом отталкивает их. Он надувал свои огромные щеки и изо всей силы дул в небо, словно у него было достаточно сил, чтобы рассеять тучи. Затем он поднимал руки и весь вытягивался вверх, как бы пытаясь остановить их бег, и казалось, его гигантский рост позволит ему дотянуться до них.

Суеверная Муана, захваченная – другого слова не найдешь – игрой этого талантливого актера, уже не владела собой. Она вскрикивала и, вся трепеща, инстинктивно повторяла каждое его движение. Придворные и горожане следовали ее примеру, и гнусавое мычание немого было совершенно заглушено воплями, криками и пением экзальтированной толпы.

Что ж, тучи разошлись и перестали заслонять солнце? Заклинания немого мганнги прогнали их? Нет. Напротив, как раз в ту самую минуту, когда королева и народ уже воображали, что злые духи, которые обрушивали на них столько ливней, сломлены, небо, на миг просветлевшее, нахмурилось еще больше, и первые тяжелые капли дождя упали на землю.

В настроении толпы сразу произошел перелом. Все с угрозой посмотрели на нового мганнгу, который оказался не лучше прежних. Королева нахмурила брови, и по этому признаку можно было догадаться, что колдуну грозит по меньшей мере потеря обоих ушей. Круг плотнее сомкнулся вокруг него, сжатые кулаки уже угрожали ему. Еще мгновение, и дело приняло бы для него дурной оборот, но тут новое происшествие направило гнев толпы в другую сторону.

Мганнга – он на целую голову был выше воющей толпы – вдруг вытянул руку и указал в сторону ограды. Жест его был таким повелительным, что все невольно обернулись.

Миссис Уэлдон и маленький Джек, привлеченные криками и завываниями толпы, только что вышли из своей хижины. На них-то и указывал разгневанный чародей левой рукой, поднимая правую руку к небу.

Вот кто виновник бедствия! Эта белая женщина и ее ребенок! Вот источник всех зол! Это они призвали тучи из своих дождливых стран, это они накликали наводнение и голод на землю Казонде!

Мганнга не произнес ни одного слова, но все его поняли. Королева Муана угрожающе простерла руки в сторону миссис Уэлдон. Толпа с яростным криком бросилась к ней.

Миссис Уэлдон решила, что настал ее смертный час. Прижав Джека к груди, она стояла перед беснующейся, ревущей толпой неподвижно, как статуя.

Мганнга направился к ней. Дикари расступились перед колдуном, который как будто нашел не только причину бедствия, но и средство спасения от него.

Работорговец Алвиш, для которого жизнь его пленницы была драгоценна, тоже подошел к ней, не зная, что делать дальше.

Мганнга схватил маленького Джека, вырвал его из рук матери и поднял к небу. Казалось, он сейчас разобьет ему череп о землю, чтобы умилостивить духов!

Миссис Уэлдон отчаянно вскрикнула и упала без чувств.

Но мганнга, сделав королеве знак, который та, по-видимому, хорошо поняла, поднял с земли несчастную мать и понес ее вместе с сыном. Укрощенная толпа почтительно расступилась перед ним.

Но взбешенный Алвиш воспротивился. Упустить сначала одного пленника из троих, а потом оставаться безучастным свидетелем того, как ускользает порученный его охране залог, а вместе с ним и надежда на большую награду, обещанную ему Негоро, – нет, Алвиш не мог примириться с этим, хотя бы всему Казонде грозила гибель от нового всемирного потопа! Он попытался воспротивиться похищению.

Но тогда гнев толпы обратился против него. Королева приказала страже схватить Алвиша, и, понимая, что сопротивление может дорого ему обойтись, работорговец смирился, как ни проклинал он в душе дурацкое легковерие подданных королевы Муаны.

Дикари действительно ожидали, что тучи уйдут вместе с теми, кто их накликал, и не сомневались, что колдун кровью чужеземцев прогонит прочь дожди, от которых так страдал весь край.

Между тем мганнга нес свои жертвы так же легко, как лев тащит в своей могучей пасти пару козлят. Маленький Джек дрожал от страха, а миссис Уэлдон была без сознания. Обезумевшая от ярости толпа с воплями следовала за колдуном. Однако он вышел из фактории, пересек Казонде, ступил под своды леса, тем же твердым и размеренным шагом прошел более трех миль и, оставшись один – дикари поняли наконец, что он не хочет, чтобы за ним бежали, – достиг берега реки, быстрые воды которой текли на север.

Здесь, в глубине узкой бухты, скрытой от глаз густым кустарником, была привязана пирога, на которой высилась небольшая соломенная хижина.

Мганнга опустил на дно пироги свою ношу, столкнул легкое суденышко в воду и, когда быстрое течение подхватило его, сказал звучным голосом:

– Капитан, позвольте вам представить миссис Уэлдон и ее сына Джека! А теперь в путь, и пусть в Казонде все тучи небесные прольются ливнем над головами этих идиотов!

Глава семнадцатая
Вниз по течению

Слова эти произнес Геркулес, неузнаваемый в облачении колдуна, и обращался он не к кому иному, как к Дику Сэнду, который был еще очень слаб и только с помощью кузена Бенедикта мог приподняться навстречу вновь прибывшим. Динго лежал у ног ученого.

Миссис Уэлдон, придя в сознание, могла только чуть слышно прошептать:

– Это ты, Дик? Ты?..

Юноша попытался встать, но миссис Уэлдон поспешила заключить его в свои объятия. Маленький Джек тоже обнял и стал целовать Дика Сэнда.

– Мой друг Дик! Мой друг Дик! – повторял мальчик. Затем, повернувшись к Геркулесу, он добавил: – А я и не узнал тебя!

– Хорошо я переоделся! – сказал Геркулес и принялся стирать с груди белый узор.

– Фу, какой ты был некрасивый! – сказал маленький Джек.

– Что ж тут удивительного? Я изображал черта, а черт, как известно, некрасив.

– Геркулес! – воскликнула миссис Уэлдон, протягивая руку смелому негру.

– Он вас освободил, – сказал Дик Сэнд. – И меня он тоже спас, но только не хочет с этим соглашаться.

– Спас, спас… Рано еще говорить о спасении! – ответил Геркулес. – И к тому же, если бы не явился господин Бенедикт и не сказал мне, где вы находитесь, миссис Уэлдон, мы ничего не могли бы сделать.

Да, это именно Геркулес бросился на ученого, когда тот увлекся преследованием своей драгоценной мантикоры и углубился в лес, отдалившись от фактории на две мили. Не случись этого, Дик и Геркулес так и не узнали бы, где работорговец прячет миссис Уэлдон, и Геркулесу не пришла бы в голову мысль пробраться в Казонде под видом колдуна.

Пока пирога плыла по течению, очень быстрому, так как река здесь сужалась, Геркулес рассказал миссис Уэлдон все, что произошло со времени его бегства из лагеря на Кванзе: как он незаметно следовал за китандой, в которой несли миссис Уэлдон и ее сына; как он нашел раненого Динго и они вместе добрались до окрестностей Казонде; как он послал Дику записку с Динго, сообщив в ней, что сталось с миссис Уэлдон; как после неожиданного появления кузена Бенедикта он тщетно пытался проникнуть в факторию, охрана которой стала еще более строгой; как, наконец, ему подвернулся случай вырвать пленников из рук ужасного Жозе-Антониу Алви-ша. Надо сказать, что случай этот подвернулся как раз вовремя. Некий мганнга, совершая свой колдовской обход страны (тот самый знаменитый чародей, которого нетерпеливо ждали в Казонде), появился в лесу, где Геркулес бродил каждую ночь, прислушиваясь, высматривая, готовый ко всему. Напасть на мганнгу, снять с него одежды и украшения, облачиться в них самому, привязать ограбленного к дереву лианами так, что сам черт не мог бы распутать узлы, раскрасить себе тело, взяв за образец привязанного мганнгу, и разыграть роль заклинателя дождей – все это заняло лишь несколько часов, но понадобилась поразительная доверчивость дикарей, чтобы все сошло гладко.

В этом кратком рассказе Геркулеса Дик Сэнд совсем не упоминался.

– А ты, Дик? – спросила миссис Уэлдон.

– Я, миссис Уэлдон? – ответил Дик. – Я ничего не могу рассказать вам. Последняя моя мысль была о вас, о Джеке!.. Я напрасно пытался порвать путы, которыми был привязан к столбу… Вода поднялась выше моей головы… Я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то оказался в укромном уголке в зарослях папируса, а Геркулес заботливо ухаживал за мной…

– Еще бы! Я же теперь лекарь, знахарь, колдун, волшебник и предсказатель! – возразил Геркулес.

– Геркулес, – сказала миссис Уэлдон, – вы должны рассказать, как вы спасли Дика.

– Разве это я его спас? – возразил великан. – Разве не мог поток, хлынувший в старое русло, опрокинуть столб и унести с собой нашего капитана туда, где я, полумертвого, выловил его из воды? Впрочем, разве так уж трудно было в темноте соскользнуть в могилу и, спрятавшись среди убитых, подождать, когда спустят плотину, а потом подплыть к столбу, поднатужиться и выдернуть столб вместе с привязанным к нему капитаном? Нет, это было вовсе не трудно. Кто угодно мог бы это сделать. Вот хотя бы мистер Бенедикт… или Динго! В самом деле, уж не Динго ли сделал это?

Услышав свое имя, Динго весело залаял, и Джек, обняв ручонками большую голову пса и ласково его похлопывая, заговорил с ним:

– Динго, это ты спас нашего друга Дика?

И тут же покачал голову собаки справа налево и слева направо.

– Динго говорит «нет», – сказал Джек. – Ты видишь, Геркулес, это не он! Скажи, Динго, а не Геркулес ли спас капитана Дика?

И мальчик заставил собаку несколько раз кивнуть головой.

– Динго говорит «да»! Он говорит «да»! – воскликнул Джек. – Вот видишь, значит, это ты!

– Ай-ай, Динго, – ответил Геркулес, лаская собаку, – как тебе не стыдно! Ведь ты обещал не выдавать меня!

Да, это действительно Геркулес, рискуя собственной жизнью, спас Дика Сэнда. Но из скромности он долго не хотел признаться в этом. Впрочем, сам он не видел в своем поведении ничего героического и утверждал, что каждый из его спутников поступил бы на его месте точно так же.

При упоминании о спутниках миссис Уэлдон заговорила об их несчастных товарищах – о старом Томе, о его сыне Бате, об Актеоне и Остине.

Их отправили в область Больших озер. Геркулес видел их в рядах невольничьего каравана. Он несколько времени шел следом за ними, но случая переговорить с ними ему не представилось. Они ушли! Они погибли!..

И по лицу Геркулеса, только что сиявшему добродушной улыбкой, потекли крупные слезы, которые он и не пытался сдержать.

– Не плачьте, друг мой, – сказала миссис Уэлдон. – Я верю, Бог милостив, и когда-нибудь мы еще свидимся с ними.

В нескольких словах миссис Уэлдон сообщила Дику Сэнду обо всем, что произошло в фактории Алвиша.

– Быть может, – заметила она в заключение, – нам лучше было бы оставаться в Казонде.

– Значит, я вмешался не вовремя! – воскликнул Геркулес.

– Нет, Геркулес, нет! – возразил Дик Сэнд. – Эти негодяи, несомненно, нашли бы средство заманить мистера Уэлдона в какую-нибудь ловушку. Мы должны бежать все вместе, и немедленно! Тогда мы прибудем на побережье раньше, чем Негоро вернется в Моссамедиш. Там португальские власти окажут нам помощь и покровительство, и когда Алвиш явится за своей сотней тысяч долларов…

– Сто тысяч ударов палкой по голове старого негодяя! – вскричал Геркулес. – И я сам заплачу ему сполна по этому счету!

И все-таки тут возникало затруднение, хотя о возвращении миссис Уэлдон в Казонде, конечно, не могло быть и речи. Следовательно, нужно было непременно опередить Негоро. Все дальнейшие планы Дика Сэнда обязательно должны были учитывать эту цель.

Наконец-то молодому капитану удалось привести в исполнение давно задуманный проект: спуститься к океанскому побережью, используя течение какой-нибудь реки. Та река, на которой они находились, текла на север, и можно было предположить, что она впадает в Конго. В этом случае вместо Сан-Паулу-ди-Луанда Дик Сэнд и его спутники очутятся в устье этой гигантской реки. Но такая перспектива нисколько их не смущала, так как в колониях Нижней Гвинеи они, несомненно, могли рассчитывать на такую же помощь, как и в Сан-Паулу-ди-Луанда.

Когда Дик решил спуститься вниз по течению этой реки, первой его мыслью было устроиться на одном из плавучих, заросших травой островков,^[71] которые во множестве несут африканские реки.

Однако Геркулесу во время его скитаний по берегу посчастливилось натолкнуться на унесенную рекой пирогу.

Дик Сэнд не мог бы пожелать ничего лучшего, и случай этот сослужил хорошую службу. Ведь найденная Геркулесом пирога не была похожа на узкий челнок, каким обычно пользуются туземцы. Это была вместительная лодка тридцати футов в длину и четырех в ширину; такие лодки рассчитаны на несколько гребцов и быстро несутся под ударами их весел на просторе больших озер. Миссис Уэлдон и ее спутники могли удобно в ней разместиться, и достаточно было удерживать ее на стрежне с помощью одного кормового весла, чтобы она шла вниз по течению.

Вначале Дик хотел плыть только по ночам, чтобы не попасться на глаза туземцам. Но если использовать только двенадцать часов из двадцати четырех, продолжительность путешествия, которая и без того могла оказаться немалой, возрастет вдвое. Тогда Дику пришла на ум счастливая мысль: замаскировать пирогу навесом из травы. Этот навес опирался на длинный шест, выступавший впереди носа и позади кормы. Трава, свисая до самой воды, скрывала даже кормовое весло. Замаскированная пирога казалась просто скоплением травы, которое течение несет среди плавучих островков. Она могла плыть и днем, не привлекая ничьего внимания. Трава была расположена с таким искусством, что обманывались даже птицы: красноклювые чайки, арринги с черным оперением, белые и серые зимородки часто садились на пирогу, чтобы поклевать зерна.

Зеленый навес не только маскировал пирогу, но и защищал пассажиров от палящего солнца. Такое плавание было почти совсем не утомительным, но все же небезопасным.

Ведь путь до океана предстоял долгий, и на всем его протяжении им нужно было ежедневно добывать пропитание. Это означало необходимость охотиться на берегах реки, так как одна рыбная ловля не могла прокормить беглецов. А между тем Дик Сэнд после нападения туземцев на термитник располагал только одним ружьем, которое унес с собой во время бегства Геркулес, и очень небольшим запасом зарядов – каждый патрон был на счету. Но Дик надеялся, что не потратит зря ни одного выстрела. Быть может даже, укрываясь в лодке под навесом и высунув дуло ружья, он сможет стрелять более метко, как охотник, притаившийся в засаде.

А пока пирога плыла по течению, скорость которого Дик Сэнд оценивал по меньшей мере в две мили в час. Он надеялся поэтому, что за сутки она пройдет около пятидесяти миль. Но такое быстрое течение требовало от рулевого неустанной бдительности, чтобы огибать препятствия: подводные камни, мели и стволы деревьев. К тому же такая стремительность течения порождала опасение, что впереди могут оказаться пороги и водопады, весьма часто встречающиеся на африканских реках.

Дик Сэнд, которому радость новой встречи с миссис Уэлдон и ее сыном вернула силы, принял на себя командование и занял место на носу пироги. Сквозь щели в травяном навесе он следил за фарватером реки и то словами, то жестом давал указания Геркулесу, могучей рукой державшему кормовое весло, что надо сделать, чтобы держаться верного направления.

Миссис Уэлдон, поглощенная своими мыслями, лежала на подстилке из сухих листьев посреди пироги. Кузен Бенедикт, молчаливый и недовольный, сидел у борта, вытянув ноги и скрестив на груди руки, хмурился, поглядывая на Геркулеса, которому он не мог простить его вмешательства в охоту на мантикору, думая о своей потерянной коллекции, об энтомологических заметках, – вряд ли жители Казонде сумеют понять их ценность, – и время от времени машинально подносил руку к переносице, чтобы поднять на лоб очки… Но увы, их у него не было. Что же касается маленького Джека, то он понимал, что шуметь нельзя, но так как никто не запрещал ему двигаться, то он подражал своему другу Динго и ползал на четвереньках из конца в конец по всей пироге.

В продолжение двух первых дней плавания путешественники питались теми запасами, какие Геркулесу удалось добыть перед отъездом. Дик Сэнд только по ночам останавливал пирогу, чтобы дать себе несколько часов отдыха. Но на берег он не высаживался. Дик не хотел рисковать без нужды и твердо решил не выходить на сушу до тех пор, пока не окажется необходимым пополнить запас провизии.

Пока что плавание по неизвестной реке, ширина которой в среднем не превышала ста пятидесяти футов, не ознаменовалось никакими происшествиями. По течению плыло несколько плавучих островков, но они двигались с той же скоростью, что и пирога, так что можно было не опасаться столкновений с ними, если только их не остановит какая-нибудь преграда.

Берега казались совершенно безлюдными: очевидно, эту часть территории Казонде туземцы посещали очень редко.

Вдоль реки поднимались два ряда зарослей; в них, блистая яркими красками, теснились ласточник, шпажник, лилии, ломонос, бальзаминовые и зонтичные растения, алоэ, древовидные папоротники, благоухающие кустарники, создавая по сторонам их пути несравненной красоты бордюр. Иногда опушка леса подступала к самой реке. Над водой склонялись копаловые деревья, акации с жесткой листвой, «железные деревья» – баугинии, у которых ствол с той стороны, откуда дуют самые холодные ветры, словно мехом, оброс лишайниками, смоковницы, которые, как манговые деревья, опираются на воздушные корни, похожие на сваи, и много других великолепных деревьев. Деревья-исполины, вздымающиеся вверх на сто футов, переплетались ветвями, покрывали реку сводом, непроницаемым для солнечных лучей. Кое-где лианы перекидывали с берега на берег свои стволы, образуя висячие мосты, и 27 июня маленький Джек с восхищением увидел, как по такому зеленому мосту переправлялась стая обезьян, которые, сцепившись хвостами, образовали живую цепь на случай, если мост не выдержит их тяжести.

Обезьяны эти, которых в Центральной Африке называют «соко», отличались довольно противной мордой: низкий лоб, светло-желтые щеки, высоко поставленные уши. Они живут стаями по десятку, лают, как собаки, и внушают страх туземцам, потому что иногда похищают детей, чтобы царапать и кусать их. Пробираясь по мосту из лиан, они и не подозревали, что под кучей трав, гонимой течением, находится маленький мальчик, из которого они могли бы сделать для себя забаву. Значит, маскировка, придуманная Диком Сэндом, была хорошо сделана – ведь даже эти зоркие животные были введены ею в заблуждение.

В тот же день под вечер, милях в двадцати от этого места, пирога внезапно остановилась.

– Что случилось? – спросил Геркулес, бессменно стоявший у рулевого весла.

– Запруда, – ответил Дик Сэнд. – Но запруда естественная.

– Надо разрушить ее, мистер Дик, – сказал Геркулес.

– Да, Геркулес. Придется действовать топором. В запруду уперлось несколько плавучих островков, а она устояла.

– Что ж, за дело, капитан! – сказал Геркулес, переходя на нос пироги.

Запруду образовала трава, гибкие стебли которой и длинные глянцевитые листья, переплетаясь, спрессовываются в плотную массу, похожую на войлок и очень прочную. Называется она «тикатика», и по такому сплетению можно переправиться через реку, как по мосту, если не бояться увязнуть по колено в этом травяном настиле. На поверхности этой запруды цвели поразительной красоты лотосы.

Уже стемнело. Геркулес без особого риска мог выбраться из лодки. Ловко орудуя топором, он менее чем за два часа перерубил посередине сплетение трав. Запруда распалась, течение медленно отнесло к берегам обе ее части, и пирога снова поплыла вниз по реке.

Нужно ли говорить о том, что этот большой ребенок, кузен Бенедикт, сначала надеялся, что им не удастся одолеть преграду? Плавание по реке казалось ученому нестерпимо скучным. Он с сожалением вспоминал факторию Алвиша, свою хижину и драгоценную жестяную коробку с коллекциями. Печаль его была самой настоящей, и на него было жалко смотреть. В самом деле, ни одного насекомого! Ни единого!

Какова же была его радость, когда Геркулес – все-таки его «ученик»! – принес ему какое-то маленькое безобразное существо, которое он поймал на стебле тикатики. Как ни странно, Геркулес, передавая свой подарок ученому, был, казалось, чем-то смущен.

Но какой вопль испустил кузен Бенедикт, когда, осторожно зажав насекомое между большим и указательным пальцами, он поднес его как можно ближе к своим близоруким глазам, которым теперь не могли прийти на помощь ни очки, ни лупа!

– Геркулес! – вскричал он. – Геркулес! Ты заслужил полное прощение. Кузина Уэлдон! Дик! Единственное в своем роде насекомое, и к тому же, несомненно, африканское! Уж этого-то никто не посмеет отрицать, и я отдам его только вместе с жизнью!

– Значит, это действительно ценная находка? – спросила миссис Уэлдон.

– Ценная находка?! – вскричал кузен Бенедикт. – Насекомое, которое нельзя отнести ни к жесткокрылым, ни к сетчатокрылым, ни к перепончатокрылым, которое не принадлежит ни к одному из десяти известных науке отрядов, которое скорее можно было бы отнести к паукообразным!.. Насекомое, очень похожее на паука! Насекомое, которое было бы пауком, если бы у него было восемь лапок, и которое все-таки остается насекомым, так как у него только шесть лапок. Ах, друзья мои, небо все-таки даровало мне это счастье! Наконец-то мое имя войдет в науку! Это насекомое будет названо «Hexapodes Benedictus»!^[72]