Возрождение Второе
Так пролетело множество жизней, прежде чем я снова встретил её. Восемь раз сезонам пришлось смениться, чтобы этот день настал. Обстоятельства, которые привели нас друг к другу во второй раз – никак иначе, кроме как удивительными и невероятными назвать было нельзя.
Это произошло во времена, когда мне опротивел тот образ жизни, который я вёл до того; и всеми удачами и неудачами пытался скрыться. Иногда, даже всего моего опыта оказывается недостаточно, чтобы избежать проблем. Но бывает и так, что все сквозь неприятности, мы всё равно приходим к тому, что так долго искали.
Так произошло со мной одним вечером (а может это была уже ночь), когда я слонялся по холодным и пустым улицам города, в котором не был уже много лет. Он изменился – ничего от старого в нём уже не осталось. А я только и мог, что мечтать о тёплом уголке в каком-нибудь кафе.
Бывали уже такие времена, когда мне приходилось прятаться. Я пережил их все и знал, что нужно для этого делать. В это время исчезнуть стало намного сложнее, чем хотя бы сто лет назад. Но я отказываюсь верить, что существует хоть что-нибудь, чего я не смог бы, приложив достаточные усилия. На одном месте я долго не задерживался. Избегал отелей и прочих мест, где от меня потребовали бы удостоверение личности. Бывало, приходилось ночевать под звёздами, как веков восемь назад, в похожей ситуации. Но часто, даже это было лишним.
В кафе я находил одиноких, скучающих женщин; уставшие друг от друга пары. Я легко находил повод для начала разговора. Дайте мне сказать лишь слово, и вы уже в моей власти – так считают многие, кто знает меня. Доля правды в этом есть несомненно. Я выбираю только тех, кого смогу убедить впустить меня на ночь – по паре жестов, по походке, по тембру голоса я могу быстро узнать таких. Наутро я покидал их, хоть и многие просили меня остаться. Это опасно и для меня, и для них. Нет, я не хочу рисковать – даже жизнями незнакомцев. Одна пожилая дама предлагала мне целые пачки денег своего мужа, если я останусь с ней всего на пару ночей. Какая наивность. Будто бумага когда-то что-то значила для меня. У меня целыми днями не было и копейки в кармане, но я по-прежнему на высоте и двигаюсь быстрее, чем вести обо мне доходят до моих преследователей. Несколько правильных слов в правильное время, правильному человеку – стоят дороже всего, что она только могла мне предложить. Я поцеловал её и ушел, больше никогда не появляясь в том городе, чтобы всё начать сначала. Я сменял людей и места чаще, чем ел; и так могло продолжаться вечно.
Когда-нибудь, это должно кончиться, несомненно. Вот только чем? Будет ли это моя долгожданная смерть?! А может и новая жизнь; но всё равно, какой бы она не была, мне скоро захочется от неё избавиться. Я ждал конца; но даже предположить не мог, что всё кончится именно сегодня.
Арткафе «Ретро» находилось в подвале серого здания из прошлого века. Подходя ближе, музыка становилась всё громче, а на входе висела табличка с надписью на старомодном шрифте: «Сегодня работаем круглосуточно, господа». Как раз в это время подул сильный ветер, а одет я до сих пор был не по сезону. Наступивший внезапно мороз пробирал до костей, а от голода мои ноги ели-ели могли двигаться дальше. Выбирать себе место для охоты сегодня не приходилось. Я протянул руку в надежде избавиться от страданий – хоть на одну ночь. На зависть всем остальным, кто остался снаружи, мне это удалось. Я вошел внутрь.
Исчезнувшие за века дух и воля пробудились с новой силой, стоило мне только услышать первые три аккорда. Затем, они заиграли вновь – и звучали каждый раз, когда моя нога спускалась на одну ступеньку вниз. Голос прошлого, тёплое дыхание и весёлая, пусть и не всегда, компания; и надежда на спасение – последнее было самым важным. За столетия, прошедшие у меня за спиной, мне казалось, что я услышал всю музыку, что люди были в силах сочинить. Новое звучание – это всё то же самое, только на других инструментах, в других тональностях. Я думал так и тысячу лет назад. Потом, мне пришлось признать, что я ошибался. Несмотря на сверхбыстрый полёт человечества вперёд, кто-то ещё оборачивается назад и записывает мелодии в стиле, окончательно вышедшем из моды полвека или больше назад. Музыка, которую все считали мёртвой – живёт и развивается в таких местах: в барах и подвалах. И это было прекраснее всего, что этот город только мог мне предложить.
За вход мне пришлось расплатиться последними деньгами, оставшимися у меня после моей последней жертвы – от той самой пожилой дамы, которая была настолько заботливо, что всё равно пожелала наполнить мои карманы хоть парой своих драгоценных бумажек. И вот, теперь там дребезжит последняя мелочь. Моё отношение к ней осталось прежним, хоть она и могла насытить мой желудок раз, а то и два. Голод – это всего лишь муки и слабость. А слушая голос ушедшего века – меня уже ничего не заботило. Меня ждало освобождение.
В этом старом мире всё настолько ново, что найдётся и такая мелочь, ещё способная меня поразить. В этом зале, подходящем больше для склада банок с солёными огурцами, а не для джазовых концертов, чего могло стоить одно серое лицо незнакомого никому человека, среди стольких потенциальных жертв? Возможно, оно стоило больше всех богатств больших городов – нужно всего лишь узнать его, и всё. А чего стоило её лицо для меня?.. Ещё дороже, ведь богатство меня и так не привлекало.
Помнит ли она меня? Может и нет – тогда… Но не могла она просто так забыть меня. И я её помнил: ещё два года назад, как она случайно заглянула в «Утомлённое Солнце» и я пошел за ней. Моей первой мыслью при виде её в подвальном арткафе «Ретро» было бежать оттуда – и как можно скорее. Такого ещё не происходило со мной. Мелочь, но никогда…
Я стоял посреди зала, казалось, уже вечность рассматривая её. Глаза у неё были направлены немного в сторону, где, как я заметил, не было ничего. В тот момент я знал: просто так подойти к ней я не мог. Нажать на курок снайперской винтовки, глядя на неё сквозь прицел, находясь где-то за километр – запросто. Но стоя так близко от неё и свести на нет возникший пробел в несколько шагов между нами – невозможно. Не мог и всё тут.
Но я хотел этого, а потому, мне пришлось прибегнуть к одной маленькой хитрости: как истукан, стоя на одном месте, незаметно для головы пустить ноги в свободный ход. Я не мешал им двигаться, ничем их не сдерживал – таким образом, обманывая сознание, с ужасом постигающее то, что объект внезапно возникших у меня страхов обратил ко мне своё внимание и что я сам теперь стою перед ним. Она отвлеклась от пустоты и с любопытством меня осмотрела. Но теперь, вспомнит она меня или нет – от моих сил это теперь почти не зависело. Я мог только прошептать голодным, но всё ещё уверенным и сильным голосом:
– Здравствуйте, вы меня помните?
Она нахмурилась, правда стараясь что-нибудь припомнить. Но по выражению её лица и по смущённым глазам мне стало ясно, что первое сражение проиграно.
– Вы, – протянула она, – наверное, меня с кем-то путаете. Ничего не могу вспомнить. Хотя, лицо вроде и знакомое. Простите, вы не сказали своё имя. Кто вы?
Нужные слова запрыгали у меня на кончике языка. Но как всегда, я проглотил их, дав волю совсем иным:
– Попытайтесь вспомнить. Лично я не забуду этого никогда: у нас с вами было свидание в парке несколько месяцев назад.
– Извините, но вы ошибаетесь. Я жената. Я не могла пойти с незнакомым мужчиной на свидание несколько месяцев назад.
– Возможно, это было больше пары месяцев – не помню. Я забыл взять ваш номер телефона. Это меня расстраивало больше всего – я не мог даже позвонить и извиниться, что напугал вас. Кое-кто в тот день нарвался не на тех – он посмел вырвать у вас сумочку и я остановил его, но большой ценой.
– Господи… Я вспомнила. Вы убили человека!
– Нет. Я никого не убивал. Это был травматический пистолет, а парень оказался не по профессии пугливым. Я оставил ему небольшой синяк и сбил с ног – вот всё. Наверное, я должен был предупредить вас – вышло всё совсем не так, как должно было.
– Два года назад. Не несколько месяцев, а целых два года прошло. Странный вы человек.
– Всё может быть. Я помню только вас, а не время между нами. Оно всегда идёт для меня по-другому – не так, как для всех.
– А это как?
– Ты слышишь джаз со сцены? Если хоть чуть-чуть ускорить ритм, то мелодия станет для людей совсем непонятной: эти безумные ритмы, сумасшедшие аккорды и синкопы. Но я слышу только первую и последнюю ноты в такте. Вот примерно с чем это можно сравнить. Я перешагиваю через время.
– Это же ужасно!
– Нет. Просто музыка звучит по-другому.
– Как странно. О, извините, мы как-то заговорились и я совсем забыла, что вы стоите. Присаживайтесь.
– О, мне не хотелось бы так нагло навязываться. Вы, наверное, пришли сюда отдохнуть, а с моей стороны было так грубо подходить и смущать вас…
Она захохотала. Её смех напомнил мне предсмертные вопли фазанов.
– Сколько вам лет? Из какого вы века?! Садитесь уже – мы отдыхаем.
Я сел.
– Слушай, – продолжала она, – наверное, это я должна извиниться за тот раз. Ты помог мне, а я, ни в чём не разобравшись, просто взяла и исчезла – ужасно вышло. Тогда, я помню, у меня в голове всё закружилось – я нашла удобную возможность, спряталась и убежала. Странно, правда? Я вспоминала тебя потом; мне было стыдно. Прости меня.
– Ничего. Зато, мы встретились теперь – и мне это нравится куда больше. Во всех случайных встречах есть нечто магическое, тебе не кажется?
Наш разговор шел в том же русле ещё долго. Мы снова встретили друг друга спустя два года, а говорили так, будто были старыми друзьями. За вечер, почти все наши слова были из тех, что можно было и не произносить – все они известны наперёд. Только один мой вопрос из всех произнесённых фраз и её слова, которые я получил в ответ – действительно были мне интересны:
– А что ты делаешь здесь? Пока я не появился, ты сидела здесь одна и почти ничего не пила. И вот я захожу – и всё становится совсем по-другому. Тебе так нравится слушать джаз в одиночестве?
– Ух, ну и вопросики же у тебя. Да, мне очень нравится эта музыка. А вот почему?! Мне вообще трудно объяснить то или иное своё чувство. Понимаешь: что-то я просто люблю, а что-то ненавижу. А джаз – я люблю. Вот я сижу здесь и вижу разные удивительные фигуры, каждая своего цвета. Я пью мало не потому что не люблю выпить, а для того, чтобы не испортить вкус джаза. Другой бы меня не понял; но ты, я надеюсь, поймёшь. Когда я говорю «фигура» или «вкус», или «запах» в разговоре с кем-нибудь о джазе – я никогда не имею в виду нечто абстрактное. Наоборот, вкус джаза – это конкретное ощущение моего языка и больше всего оно напоминает мне сейчас вкус ванильного мороженого с орешками. Если я слышу аккорд, то сразу вижу перед собой наяву фигуру – всегда либо прекрасную, либо отвратительную. Только десять лет назад, можешь себе представить, открыла для себя то, что люди не чувствуют ни звука, ни запаха, ни цвета, когда слушают музыку. Как ты думаешь, на что была похожа моя жизнь десять лет назад, когда я наслаждалась вкусом музыки и думала, что люди вокруг меня чувствуют то же самое?! Вот, к примеру, посетители вокруг нас – они ведь только слышат её, да и то, далеко не все. Мне кажется, что это – пустая трата бесценного воздуха, раз удовольствие от музыки мы получаем неполное. Если и любить, и наслаждаться музыкой – то только так, как я.
Я рассмеялся, хотя она и могла счесть мой смех за противоположное тому, что я хотел им выразить.
– Я уже встречал таких людей как ты. Это большая редкость; и невероятная ценность обладать таким даром. Расскажи ты мне о нём ещё в первый день нашего знакомства – и я бы из кожи вон вылез, чтобы найти тебя после него и объясниться.
– Не могу же я об этом первому встречному растрепаться. Ты далеко не первый мужчина, с которым я встречалась – и, наверное, был бы единственным, если бы я каждому в первый же день рассказывала о себе всё. Я, всё же, не дурра. Я могу представить себе, что будет, если все мои друзья и знакомые узнают обо мне всё. Где-то я уже слышала или читала, что подобное восприятие действительности может возникать у некоторых людей во время действия ЛСД на организм: люди начинают искать смысл жизни в семечках лимона, пробовать музыку на вкус, слышать песню ветра, прикасаться к воздуху. Но я в жизни не принимала ЛСД и на себе не знаю, как он может на меня подействовать. Но по рассказам, ничего нового, чего я ещё не видела с моим странным восприятием, произойти не должно.
Концерт закончился в полночь. Это была музыка, после которой красиво умирать, но ещё лучше – жить. Об этом даже лучше не говорить, а только думать, чтобы не испортить лишними звуками вкус музыки, который ещё долго будет вдохновлять сердца на любовь и милосердие.
– Теперь, ты едешь домой? – спросил я.
– Да. Моя машина припаркована неподалёку. Тебя подвести? Где ты живёшь?
– Нигде. Я не из этого города. Я здесь проездом.
– Мы переехали с мужем сюда год назад. А ты, наверное, здесь как турист?
– Не совсем. Просто еду.
– И куда?
– Ещё не знаю.
– Понятно. Могу подвести тебя до отеля.
– У меня нет здесь отеля. Последние деньги я потратил за вход на этот концерт.
– Тебе что, вообще негде остановиться?
– Если честно, то действительно, теперь негде.
Её взгляд оставался таким же острым, как и всегда; но теперь в нём зародилось беспокойство.
– Ко мне ехать тебе нельзя. Я сказала уже: я живу с одним парнем и он немного теперь мой муж. Придёт он часам к четырём утра, а может и раньше – я никак не могу впустить тебя. Вряд ли он поймёт, что бы я ему ни объясняла. После перелётов у него, обычно, плохое настроение.
– Ясно.
– Но позволить тебе ночевать на улице я тоже не могу – что и говорить. Просто заснуть больше не смогу, зная об этом. Тут неподалёку есть ночлежка – извини, но на большее пока у меня денег не хватит. Всё, что найду в кошельке – оставлю тебе – там немного, но хватит. Я могла бы воспользоваться карточкой, но муж…
– Не объясняй.
– Как долго ты планируешь ещё оставаться в этом городе?
– Насколько меня хватит.
– Зачем тебе путешествовать так – без всякой страховки?
– Обстоятельства – я тоже не конченый романтик, чтобы быть от этого в восторге.
– Мне ничего не понятно, но видимо, мне лучше всего и не знать.
– Да, всего – лучше не стоит.
– Ладно, поехали уже.
Это была далеко не самая худшая дешевая ночлежка, в которой мне когда-либо приходилось бывать. Отдельный номер с чистой кроватью, столом и стулом и, страшно сказать, огромным окном с видом на переулок, крышу соседнего и несколько его верхних этажей. Самый роскошный номер в гостинице из всех, в которых мне приходилось бывать с тех пор, как я бросился в бега от старых забот; если не считать те ночи, что я был гостем у тех или у иных.
Она оставила мне немного денег – фантастически огромную сумму, если правильно ей воспользоваться. Заплатив за номер на неделю вперёд, она сразу уехала, а я купил у администратора пачку самых дешёвых сигарет, которые только можно было достать в этом районе в это время суток.
Спать мне не хотелось совсем. До самого утра я слушал Джона Колтрейна с ворованного телефона. Старые вещи, а работают исправно. Я стоял у распахнутого окна, смотрел на здание напротив и бросал вниз окурок за окурком, будто хотел, чтобы гора из них поднялась до самого моего окна.
Утром она не пришла. Воздух был чист и свеж, а комната внутри и вокруг меня была пустой и мрачной. Третья пачка подошла к концу, а я ещё не умер. Только мне одному и смешно. Даже сигаретам нет до меня никакого дела. Я не хотел выходить на улицу, ведь столько раз уже видел очертания всех этих однообразных мест, что мог лечь на постель и годы напролёт бродить по улицам городов в разных концах Земли, в разные периоды их истории. Для меня это было прогулка, скучнее которой придумать было невозможно – правда, когда-то во мне ещё жило чувство ностальгии, но по нему я могу теперь только ностальгировать. Поэтому, я оставался внутри номера и ждал – просто ждал, пока время пройдет, и кто-нибудь не перешагнёт этот порог.
Только встретив её, я снова начал различать цвета. Капучино в одной руке и «Мальборо» в другой. Одета не по погоде, будто живёт ещё вчерашними прогнозами. Только теперь я вышел. Я показал ей места в этом городе, о существовании которых она и не подозревала. Это были, в основном, интересные здания, стены, муралы и кафешки. Я знал все кафе и рестораны этого города и всей страны – не потому, что обедал в них, а из-за того, что путешествовал на голодный желудок и разглядывал их витрины, посетителей и проплывавшую жизнь. Одни закрывались, открывались новые. И так было повсюду и везде. Историки обманывают население каждый день, строча свои книги и учебники. На самом деле, за последние три тысячи лет, на Земле ничего особенного не произошло. Только мелькало что-то – но когда я обращал на это внимание?!
– Боже мой! – закричала она.
– Да-да, мы уже здесь, – послышалось в ответ.
Они окружили нас. Но ведь им нужен был только я. Совсем расслабился за последнее время.
– Думал, что сможешь так легко сбежать?
Что?! Со мной разговаривают – не ломают челюсть, не бьют в живот и не отбивают ноги?! Неужели, всё настолько плохо?
– Панночко, вы ведь понимаете, что будет с вами и вашим сучьим кавалеров, если вы закричите. Всё равно некому прийти на помощь.
Знаю я, на кого мы наткнулись – раньше, я вообще знал всё и всех. Одного парня пригласили на вечеринку к этим ребятам. Весёлый был вечер. Если бы только он не украл из общага пятьдесят тысяч и не скрылся. А ведь вовсе не в деньгах было дело. Они доверились ему – пригласили на свой праздник. А он с ними так… В общем, правила для них – важнее всего. Из-за такой мелочи того парня поймали через неделю и обезглавили. Тело закопали в лесу, а голову прислали водителям в праздничной коробке. Об этом много говорили в известных кругах – кто поддерживал этих ребят, а кто говорил, что это уже слишком. Но свои принципы они тогда проявили по полной. Их зовут теперь, когда кто-нибудь переоценит свои силы и возможности. Со мной дела обстояли примерно так же: ни одно здание не переживёт бури без крыши.
– Знаешь, что это? – один из них показал мне пистолет.
Если им кто-то не угодил, они могут достать кого угодно и где угодно – лишь бы не слишком далеко. Я действительно, сделав круг, вернулся обратно в страну, из которой бежал. Мне было интересно – хоть и теперь я пожалел об этом. Не за себя мне страшно – об этом я всегда думаю в последнюю очередь. Но ведь её жизнь – она такая хрупкая.
А с пистолетом я был знаком намного ближе, чем с человеком, который мне его показал. В такие пушки сразу после первого выстрела вселяется дух смерти. Оружие получает душу, а значит, и индивидуальность. Когда рука прирастает к рукояти, становится сложно забыть его, как и невозможно выкинуть из памяти того, кто однажды спас тебе жизни. По крайне мере, так мне рассказывали.
Я думал, что навсегда расстался с ним. Где они его только откапали? После одного убийства, я выбросил его в реку – именно этот, ошибки быть не могло. Теперь, мне кажется, что безопаснее было бы взять его с собой.
Всё происходило как в фильме: я представил, что эта история – просто увлекательная, фантастическая и наверняка выдуманная сказка; и что на ход событий я никак не могу повлиять. Только в такие моменты можно измерить пределы выдержки и опыта; и насколько крепки нервы у того, кто попал в передрягу вместе с тобой. Так что, лучше этого не знать никогда.
Мою онемевшую от ужаса спутницу оставили невредимой, чтобы та увидела, как меня казнят. То ещё зрелище – ничего интересного. К моему затылку приставили мой же пистолет. Без предварительных побоев и пыток – как уважаемого человека, совершившего ошибку. Всего лишь пистолет к затылку. Быстро, хоть и грязно.
– Нет, сука, так легко не отделаешься.
Он ударил рукоятью мне по затылку и отбросил в сторону. Чего же они от меня хотят?! Знают ли они сами ответ на этот вопрос? Видимо, они не успеют мне рассказать обо всём.
– За всё ответишь, гнида продажная! – кричит и надрывается один из них, – для всех секрет: почему такую тупую суку до сих пор не прикончили. Пора исправить эту ошибку.
Совсем испортились. И все до последнего сошли с ума. Наверняка им сказали, что со мной разделаться нужно без всяких церемоний – хотя мне и так известно, что исход будет один и тот же. Им всем конец. Я слышал, что по ночам они всей бандой охотятся на бездомных, собирают их по помойкам. Они записывают их смерть на видеокамеры. Многих они отправили на тот свет – и некому вступиться за их жертв. Совсем скоро – их положат всех до последнего. А на смену им придут другие. Поэтому, я и сбежал, уничтожив все мосты. За такую жизнь приходится расплачиваться ранней смертью.
Он нажал на курок моего пистолета. Один в голову и два в грудь. Подобно зверю, вырвавшемуся из капкана и птице, увернувшейся от камня – я сам должен спасти себя. И я смогу. Но я слаб – ведь я не знаю, что будет с ней.
Три дырки в теле – я теряю много крови. Но оставшихся сил хватило, чтобы неожиданно для всех сделать выпад вперёд и схватить своего горе-убийцу за запястье. Один выстрел ему пришлось пустить в асфальт. Ещё один – пришлось пустить ему между глаз. Зато остальных хватило, чтобы навсегда лишить собравшихся вокруг меня дара речи.
Один, что помоложе, бросил биту на землю. Ствола, как у ребят постарше, у него не было. Я истратил уже всю обойму и на него пули у меня уже не было. Он быстро понял, в чём дело и дал дёру; я позволил ему скрыться. Он бежал и, наверное, понимал, что дарованная ему жизнь – была всего лишь ошибкой, случайностью, произошедшей из-за нехватки всего одного патрона.
В ту же секунду, я уже лежал на асфальте. Как всегда, когда меня убивают, я будто засыпаю от снотворного и просыпаюсь где-то в другом месте. У меня есть ещё три секунды, чтобы удержать сознание чистым перед тем моментом, когда обычные люди умирают. Первые две секунды я молил о помощи той единственной, что осталась жива – ей он уж точно пригодится.
Последняя секунда ушла у меня на то, чтобы простить себя. Простить этих люде за то, что они сделали со мной. Стать одним целым с миром, который я ещё долго не смогу покинуть и испытать наслаждение, приблизиться к которому удаётся лишь в момент смерти. И в этот момент, она стояла у меня перед глазами: я был здесь всегда, я буду здесь вечно. Когда-нибудь, мы встретимся с ней по-настоящему. Она была рядом. Но вот: всё дальше, всё дальше. Вместе с ней, мы существовали всегда. И когда-нибудь, мы встретимся. Когда-нибудь…