Конечно, мы неохотно покидали тайное убежище Игоря. Моповец по-прежнему листал страницы планшета. Мы быстро собрали Марины кастрюльки и отключили девайс.

На обратном пути Гольский расписался в журнале посещений и простился с охранником. Так же быстро мы прошли и через проходную.

Мы остановились у машины и закурили. Я повернулась к Гольскому и серьезно спросила:

– Паша, как тебе удалось сохранить с сыном такие прекрасные отношения? И как ты смог наладить контакты с местной охраной?

– Понимаешь, Женя, все выстраивалось годами. Здесь тоже много честных и порядочных людей. Есть, конечно, и сволочи. Но многие не утратили доброты и сочувствия к детям. Года три тому назад, когда представился случай, я мог организовать Игорю побег. Но знаешь, что? Он отказался. Я тогда не понял, почему он не хочет бежать из этой тюрьмы. Он объяснил мне, что не хочет бросать своих друзей и если соберется бежать, то только со всеми. Тогда я и рассказал ему, что есть группа людей очень недовольных режимом и что я возглавляю ее. Он очень обрадовался тому, что мы понимаем друг друга и разговариваем на одном языке. Представляешь, Женя, мальчик, подросток, говорил со мной как с равным! Он думал и чувствовал, как я.

– Он же твой сын, Паша! – вставила я.

– Да. Он мой сын, – с гордостью сказал Паша, обнял Мару за плечи и добавил: – Он наш сын!

Мара улыбнулась и спросила:

– Ну что, домой?

Она на мгновение умолкла и засмеялась:

– Что б вы знали, у меня дома припрятана бутылочка вина. Поехали?

– Да, – бодро согласились мы с Пашкой.

Жизнь вновь заиграла радужными красками. Думать о будущем и говорить о трудностях, с которыми нам предстоит столкнуться не хотелось. Мы были полны надежд.

День девятый.

14.

Я не знаю сколько часов проспала в эту ночь. Я часто просыпалась от собственных стонов. И всякий раз, когда я засыпала вновь, мне снился один и тот же кошмар. Бельская, с ужасной миной на бледном, почти белом лице с садистским удовольствием изощренно истязает меня. Я сижу, привязанная к железному стулу и не могу пошевелиться. Но не смотря на невыносимую физическую боль, которую я испытываю, меня больше всего пугает не сама Бельская, а люди, окружившие нас плотным кольцом. Все они в черных балахонах и масках с прорезями для глаз. Они не двигаются и молча наблюдают за моей пыткой. Моя боль все нарастает и нарастает, а неестественно алая кровь от многочисленных порезов на лице и теле, тоненькими струйками стекает по рукам и ногам. Тошнотворный запах крови становится уже непереносимым. Я замедляю дыхание, чтобы как можно реже этот мерзкий запах проникал в мои легкие.

Липкий, навязчивый и нескончаемый кошмар…

Потом я как бы со стороны вижу свои испуганные глаза, черный провал рта и всклоченные волосы. Одновременно я слышу удовлетворенные всхлипы Бельской, снова и снова наносящей мне удары окровавленным ножом. Ее глаза фанатички безжалостны и непримиримы. Я тщетно пытаюсь разорвать путы, сковывающие мое тело. Но при каждом движении они все сильнее впиваются в мое тело. Потому что это уже не толстые веревки, а колючая проволока, острые шипы которой разрывают меня на части.

Потом я слышу чей-то дикий вопль и понимаю, что это мой собственный крик.

И от этого яростного крика я проснулась.

С трудом разлепив глаза, я осмотрелась по сторонам и с облегчением осознала, что лежу на мягкой кровати Гольских. И нет людей в черном, нет ненавистной Бельской. А есть лишь привычная милая обстановка уютной спальни моих друзей.

Я вспомнила, что сегодня суббота и что в квартире я одна. Лада в школе, Пашка на работе. А Маре еще вчера сообщили, что она должна явиться на внеочередное заседание педсовета, назначенное на восемь утра.

Это был первый день моего странного отпуска на родине, когда я осталась в полном одиночестве.

Я встала с кровати и прошлепала в ванную комнату. Открыв кран, ополоснула лицо холодной водой и вслух произнесла: «Куда ночь – туда и сон». Затем посмотрела на себя в зеркало. Лицо было зеленоватым. Ночной кошмар мрачной тенью отражался в глазах. Еще не совсем исчез страх и страдания от перенесенной ночью боли. Я наклонилась над раковиной и умыла лицо, но легче не стало. Тогда я встала под душ. Его холодная и сильная струя наконец привела меня в чувство.

Я с аппетитом позавтракала, выпила две чашки кофе и решила включить телевизор.

В течение всего отпуска мне так ни разу не пришлось посмотреть местное телевидение. Мара как-то хвалилась, что TV Элитарии давно перешло на цифровую трансляцию, поэтому картинка на экране всегда яркая и насыщенная цветом. Я легко отыскала пульт управления и включила первый канал… затем второй… третий… И с удивлением обнаружила, что по всем государственным каналам транслировалась одна и та же новостная программа. Красивая дикторша хорошо поставленным голосом жизнерадостно вещала о том, что Правительством принято решение о поголовном участии всех граждан страны в предстоящем голосовании на выборах ГГ. То есть теперь должны голосовать не только граждане, достигшие восемнадцатилетнего возраста, но и дети от самого рождения. (Признаюсь, в этот момент я громко расхохоталась, представив себе картину, как детишки в колясках опускают свой бюллетень в урну для голосования). Но, продолжила счастливая дикторша, чтобы упростить систему голосования, Правительство рекомендует проголосовать только одному члену семьи за всех. Послушники и Лишние тоже будут обязаны участвовать в голосовании. В случае отказа, эти категории граждан будут переведены в Списанные и незамедлительно отправлены в ЛК. (Вот так-то. ГГ теперь будет получать 100% голосов от 100% граждан страны. Круто!).

Меня передернуло от отвращения. Я принялась нажимать все кнопки пульта. Старые киноленты о войне сменялись фильмами о революции 1917 года. Не обошлось без сериалов о «честных» ментах, концертов народной музыки, жизнеутверждающих мультиков и спортивных передач. Я не нашла ни одного зарубежного канала. Добрая половина каналов местного телевидения транслировали передачи Иконии.

Все, без исключения, программы регулярно прерывались роликами с изображением красот Элитарии и сопровождались тихой музыкой. На этом фоне звучали пропагандистские лозунги и медитативные установки типа тех, что я слышала в магазинах Неверска. Зомбирование граждан велось круглосуточно.

Я безжалостно листала каналы замшелого элитарского телевидения, пока не остановилась на заинтересовавшей меня программе. Это была трансляция 38 Международного фестиваля циркового искусства в Монте-Карло. Перед князем и высокопоставленной публикой акробаты Иконии под легкую и искрящуюся музыку Моцарта выполняли трюки невероятной сложности. Это представление вызвало у меня искреннее восхищение, и я с удовольствием досмотрела этот номер до конца. Но все хорошее заканчивается быстро, и я без сожалений выключила телевизор.

Я решительно поднялась с дивана и пошла переодеваться. Передо мной стояла очень непростая задача покупки сувениров для детей, мужа и конечно же для нашей несравненной Гратии Берг.

Довольно быстро я оказалась на остановке и до центра проехалась в симпатичном чистеньком электробусе. Сначала я бесцельно слонялась по улицам Неверска и мысленно восстанавливала события прошедшей недели. Теперь, когда я знала все о жизни своих бывших соотечественников, то была уверена, что обязательно напишу обо всем увиденном здесь. Будет ли это цикл статей в моем журнале или книга – не важно. Важно то, что мир должен узнать правду обо всем, что здесь происходит. И отныне я не буду просто с отвращением наблюдать со стороны за жизнью простых людей, таких, как мои друзья. Я буду честно и правдиво рассказывать об их повседневной жизни и жизни Высших, полностью узурпировавших власть в стране. Я обязательно расскажу о том, что люди запуганы здесь до смерти, а постоянный страх стал нормой их жизни. Государственные крепостные перестали доверять собственным чувствам и боятся прилюдно проявлять их. Они ходят с опущенными в землю глазами и стараются не проявлять эмоций, которые на самом деле являются естественной и неотъемлемой частью нашей личности. Ведь именно при помощи эмоций мы общаемся друг с другом, передавая наши чувства, отношение друг к другу и взаимодействуем с окружающим нас миром. Я непременно должна рассказать о том, что они не свободны и чувствуют постоянную ежесекундную слежку за собой, непереносимую для нормального человека. И еще о том, что многие просто капитулировали перед государственной машиной подавления, насилия и произвола. Они впали в длительный летаргический сон и апатию. Выученная беспомощность и неверие в себя, превратили элитарцев в серую бесформенную биомассу, разучившуюся думать и, по сути, быть личностями. Уникальными и неповторимыми.

Я считала крайне важным донести до всех, что в этой стране есть люди, которые перестали постоянно жаловаться на жизнь и весь мир. Эти люди уже не ждут неизвестно чего и неизвестно откуда. Навязанное годами старое общественное сознание постепенно уходит в прошлое. Сегодня многие элитарцы видят свое новое будущее и представляют каким оно будет. Они проснулись от спячки и осознали, что от них зависит очень многое и они способны влиять на все, что происходит с ними и вокруг них. И таких инакомыслящих и сильных духом людей уже много, очень много. Это, несомненно, радовало и внушало надежду на положительный исход их непростой борьбы. Да, их борьба не будет простой. Не обойдется и не без жертв. Но всегда находятся те, кто готов пожертвовать собой ради других. И на место павших, встанут другие.

Я неторопливо шла по Неверску и не замечала ни дронов, ни почтовых ящиков для доносов, ни баннеров с идеологически верно выстроенными призывами. Меня совершенно не волновали антенны, чипы и СЭФы, держащие меня и других под контролем. Я была свободной от этой шелухи и грязи. Я гуляла по своему городу как в пору юности – беззаботно и с отличным настроением.

В эти минуты я была даже счастлива.

Проходя мимо витрины сувенирного магазинчика для Средних, я решила, что с удовольствием загляну в него и куплю все, что мне понравится. Я получила истинное удовольствие от выбора подарков. Дочери я купила очаровательную льняную куклу, мужу и сыну по льняной рубашке, а Гратии сумку из бересты. Я не забыла и себя любимую. Свой выбор я остановила на льняном платье с великолепной вышивкой. А потом долго крутилась перед зеркалом, восхищаясь ручной работой неизвестной мастерицы.

Я знала, что за мной пристально наблюдают, но мне на это было все равно. Если Бельская разрешила мне покинуть Столицу, значит лично для нее я уже не представляю никакого интереса. А местные моповцы навредить мне не смогут. Ведь кто же захочет иметь неприятности с МИДом другого, более сильного государства? Правильно, никто. Просто побоятся.

К четырем часам я вернулась в квартиру Гольских в надежде, что Мара уже дома и поджидает меня с обедом. Но дома оказалась только Ладушка, которая сообщила, что родители встретились в городе и у них там какие-то дела.

– Понятно, милая, – откликнулась я, переодевая туфли на домашние тапочки.

– А где вы были? Я уже начала за вас волноваться. Я накрыла на стол, а вас все нет и нет, – начала не по-детски бурчать девочка.

Я рассмеялась. Лада отчитывала меня как девчонку. И правда, я ведь могла позвонить ей.

– Не обижайся. Я ходила за подарками для своей семьи. Хочешь, покажу, что я купила?

– Хочу, очень, – сразу повеселела Лада, и мы пошли разбирать сумки.

Сидя за обедом и с удовольствием уплетая драники со сметаной, я поинтересовалась:

– Лада, скажи-ка мне, а кафе «Морозко» еще работает?

– Какое Морозко?

– Ну, кафе-мороженое на Пролетарской?

– Да, там есть кафе, но оно называется «Айсберг».

– А давай рванем туда! Мороженого поедим и еще чего-нибудь вкусненького. Я помню, что там всегда продавались классные пирожные и вкусный пломбир.

– Тетя Женя, но это кафе для Высших, – расстроенно доложила Лада и в ее глазках заметалось разочарование.

– Ну и что? Я же Высшая.

– А я?

– Ты тоже притворишься Высшей. Наденешь платье, которое я тебе привезла из Швейцарии. Такого платья здесь ни у кого нет, поэтому никто не посмеет к тебе придраться. А я наряжусь в свой дорогущий костюм. Еще мы с тобой наведем красоту и вполне сойдем за богатеньких леди, – шутливо высказалась я.

– Мы что, будем охрану обманывать? – искренне ужаснулась честная дочь Гольских.

– Будем, – заговорщицки прошептала я и рассмеялась, глядя на бесхитростное и озабоченное лицо девочки.

– А мой чип?

Я быстро нашла решение и этой проблемы.

– А мы тебе запястье замотаем бинтом и скажем, что ты руку порезала.

– Ладно. Я согласна, – кивнула Лада и по ее милому улыбающемуся личику было заметно, что игра в Высших ее немного развеселила.

На наше счастье, охранник кафе не потребовал у нас предъявить чипы. Наверное, наш внешний вид говорил сам за себя. Мы с Ладой переглянулись и с серьезными лицами вошли в кафе. И только уже сидя за круглым столиком, весело рассмеялись.

В кафе царила приятная беззаботная атмосфера. Было довольно шумно. Официанты шустро бегали от столика к столику, расставляя высокие вазочки с мороженым и красиво оформленными десертами.

Я предоставила выбор Ладе, а сама вдруг поняла, что испытываю те же чувства, что в «Избушке». Вокруг та же безмятежность, тот же покой и иллюзия нормальной жизни. Сегодня я словно излечилась от страхов, волнений и переживаний, сопутствовавших мне на протяжении последней недели. Сейчас передо мной сидела красивая, нарядная и счастливая девочка, которая, читая меню, потерялась в обилии всяких вкусностей. Она не могла сделать выбор, потому что даже не слышала некоторых названий, типа «Банана сплит» или «Фламбе Заката». Она не подозревала и не понимала (и не должна была подозревать), что надвигаются события, которые могут перевернуть жизнь ее семьи и ее собственную.

(Ну вот, я опять начинаю портить себе настроение. Надо настроиться на мажорный лад и думать только о хорошем).

Я решила прийти девочке на помощь, и сама сделала заказ. В ожидании десерта и пирожных мы говорили об Игоре. Лада забросала меня вопросами. Она хотела знать какая у него прическа, какого он роста, красив ли и разбирается ли в компах. Я отвечала на ее вопросы подробно, не упуская ни одной детали. Потом Лада начала расспрашивать меня о моих детях и точно также я досконально обрисовала их портреты, характеры и увлечения.

Я наслаждалась обществом Лады. Эта умная и рассудительная девочка давно покорила меня. Но сейчас я все лучше и лучше узнавала ее. Меня поразили ее глубокие знания, эрудиция и совсем не детские суждения. Я вспомнила, как Игорь сказал, что здесь дети взрослеют рано. И это мнение старшего сына моих друзей касалось не только Послушников, прозябающих в ДДС, но и всех остальных детей, которым не посчастливилось родиться в Элитарии.

В какой-то момент я представила, что маленькая Варя сидит с нами за столом. И это мимолетное видение напомнило мне о той грусти и боли, которую я испытала узнав, что Бельская отправила ее назад в приют. А ведь сейчас я хорошо знала, что представляют собой подобные заведения. Жалость к малышке вспыхнула снова.

После кафе мы с Ладой еще прогулялись к набережной и полюбовались заходящим солнцем. Стало заметно прохладнее и мы решили вернуться домой.

Я была очень довольна сегодняшним днем. Лада весело вышагивала рядом со мной и доверчиво держала меня за руку. Я знала, что она сейчас счастлива. И я была счастлива вместе с ней.

Оказавшись дома, мы наперебой принялись делиться впечатлениями от прогулки. Гольские лишь поддакивали нам, но по их серьезным лицам я поняла, что меня впереди ждет серьезный разговор с ними.

15.

После ужина мы расположилась в гостиной и начали обсуждать планы на воскресенье. Гольский был собран и сосредоточен. Иногда звонил его нелегальный телефон, и он отдавал последние распоряжения своим единомышленникам. Мара нервничала, но старалась не подавать виду. Я же прислушивалась к каждому слову Паши, и понимала, что к восстанию все готово. Потом я сказала, что я хочу пойти на акцию вместе со всеми и готова оказывать любую помощь, какая только необходима.

Гольский серьезно посмотрел на меня и на удивление очень мягко заговорил:

– Женя, я понимаю, что ты хочешь принять участие в демонстрации. Но я попрошу тебя остаться дома и присмотреть за Ладой. Если с нами что-то случится, а может случиться всякое, мы с Марой хотим, чтобы ты позаботилась о наших детях. Я знаю, что ты на многое способна и хочешь быть в гуще событий. Но… но ты единственный человек, который сможет их защитить. Вплоть до того, что ты должна постараться вывезти Ладу и Игоря из страны, если что-то пойдет не так и нас арестуют. Мы не можем рассчитывать на своих родителей. И ты знаешь почему. А все наши друзья завтра будут на площади.

– Мы надеемся, что до этого дело не дойдет, Женечка, – тихо вставила Мара. – Но дай мне слово, что ты не бросишь их.

Подруга пристально смотрела на меня в ожидании ответа. В ее глазах я прочла мольбу и надежду.

– Хорошо. Я сделаю все, что будет в моих силах.

Мара облегченно выдохнула и прошептала одними губами:

– Спасибо, дорогая.

– Мы рассчитываем на тебя, Женя, – добавил Павел. – Мы понимаем какую ношу взваливаем на тебя, но ты единственная кому мы можем доверить своих детей. Так сложилось…

В это самое мгновение мы услышали громкий топот на лестнице и площадке возле нашей двери. Затем раздался оглушительный стук в дверь и грозное: «Откройте! МСС!».

Мы тревожно переглянулись. Мара резко подхватилась с места и побежала к входной двери. Мы с Пашей поспешили за ней. Как только Мара щелкнула замком, дверь широко распахнулась, и подруга оказалась зажатой между дверью и стеной прихожей. В квартиру начали вваливаться моповцы и эсэсовцы. Кто-то с силой толкнул меня, и я чуть не упала. Павел бросился на помощь жене. Один из эсесовцев преградил ему путь и ударил кулаком в солнечное сплетение. Гольский согнулся пополам и застонал от боли. Двое других моповцев подхватили его под руки и потащили в гостиную. Бросив Павла на ковер, они принялись избивать его ногами. Паша больше не стонал, а только закрывал голову руками и побелевшими губами хватал воздух. Я рванула в гостиную и истерично закричала:

– Прекратите этот произвол! Хватит!

Но меня никто не услышал.

Скоро гостиная наполнилась людьми в черном. Все они были вооружены. На головах эсесовцев были надеты каски с открытыми забралами. Кто-то подтолкнул ко мне испуганную и ничего не понимающую Ладу, которая все еще была в нарядном платье и волосами, собранными на затылке красивой заколкой. Я прижала дрожащую девочку к себе и прошептала:

– Не бойся. Не смотри туда.

Я попыталась закрыть ладонью глаза девочки, но она упрямо высвободилась и продолжала смотреть, как нелюди в черном продолжают избивать ее отца.

В это время в гостиную вошел Нырков. Он крепкой хваткой держал Мару за локоть. Каким-то чудом подруга вырвалась и бросилась к мужу, но один из избивающих Павла моповцев грубо отшвырнул ее. Мара упала на диван. Потом она вновь ринулась к избивавшим мужа людям и принялась колотить одного кулаками. И тут все услышали тихий, но властный голос Ныркова:

– Достаточно. Эту сумасшедшую успокойте и в наручники ее. Этого, – Нырков указал пальцем на Павла, – поднимите и браслеты наденьте, чтобы не рыпался.

Я судорожно сглотнула, наблюдая за происходящим. Моповцы принялись исполнять приказание. Павла поставили на ноги. Его лицо превратилось в кровавое месиво, а тело в один сплошной кровоподтек. Мой друг едва стоял на ногах. Двое истязавших его моповцев, нацепив наручники на запястья Павла, поддерживали его за локти. Мару поставили рядом с мужем.

Я с ненавистью посмотрела на Ныркова и опять не узнавала его. Это был совершенно другой человек. Не мягкий, все понимающий ссыльный гений. Не тот знающий себе цену высокомерный Высший, который привез меня в Столицу. И даже не тот хозяин большой компании, которому было поручено сопровождать меня в ПВТ.

Сейчас перед всеми стоял вожак стаи волков. Властный, циничный палач и безнравственный предатель, который в эти минуты ставит точку в трудном деле, которое ему уже изрядно надоело. Ему слишком долго пришлось жить вне своей волчьей стаи, выслеживая Гольских и подполье Неверска. Новое обличье Ныркова ужасало. Но оно не стало для меня и Гольских неожиданностью.

Этим подонком еще совсем недавно я восхищалась и считала своим другом. Да, мои подозрения не были беспочвенными. Как ни прискорбно это констатировать, интуиция меня не обманула и на сей раз.

У меня защемило под ложечкой, и я поняла, что это конец и Гольским и мне. Но я не понимала, почему Нырков не отдает новых приказаний. Складывалось впечатление, что он чего-то с нетерпением ждет. В гостиной стало как-то тихо и только Нырков переводил взгляд с Гольского на меня, а потом на Мару. Своим же взглядом, наполненным ненависти и презрения моя подруга была готова испепелить Ныркова. И честно говоря, в этот момент я начала бояться за ее рассудок.

Наконец мы услышали тяжелый топот сапог в прихожей.

– Проходи, не задерживайся, – прозвучал словно издалека свирепый приказ. Затем последовал звук удара о что-то мягкое и в гостиную влетел Игорь. Он распростерся на окровавленном ковре у ног родителей. Гольские предприняли попытку броситься к сыну. Но сильные руки моповцев удержали их на месте.

– Игорь! – закричала Лада.

– Молчи, детка, молчи, – пробормотала я и сильнее прижала девочку к себе.

Один из эсесовцев начал пинать ногами тело мальчика, на котором уже не было живого места. Игорь тихо стонал. Мара опять попыталась вырваться их рук своего палача и надрывно заорала:

– Прекратите! Не бейте его! Он ни в чем не виноват! Оставьте ребенка в покое!

– Молчать! – сурово приказал Нырков. – Ягудин, прекрати, достаточно.

Запыхавшийся Ягудин выпрямился и отошел к своим сослуживцам. Мальчик не шевелился и напоминал тряпичную куклу, выброшенную жестокой хозяйкой за ненадобностью. А Нырков, приблизившись к Павлу, прищурился и ехидно произнес:

– Ну, здравствуй, Павел. Или мне следует обращаться к тебе господин Демин?

Павел с болью наблюдал, как Игорь зашевелился и попытался подняться, а затем встать на ноги. Но опять упал на ковер и затих. Гольский облизнул разбитые губы, из которых текла кровь. Он с презрением и отвращением смотрел Ныркову прямо в глаза. Тот же своего взгляда не отводил.

– Мне больше нравится, если ты, сволочь, будешь называть меня просто Демин. Господ кроме тебя здесь нет.

– Как угодно, Демин, как угодно, – оскалился Нырков.

– Ты за все ответишь,подлец. Рано или поздно, – твердо произнес Павел, не опуская глаз.

Нырков демонстративно проигнорировал последние слова Гольского-Демина. Он развернулся в мою сторону и почти ласково поинтересовался:

– Теперь вы видите, госпожа Свенсон, куда вы засунули свою голову? А ведь у вас, многоуважаемая Евгения Ильинична, был выбор. И вы ошиблись. Очень ошиблись. Жаль…

Я ничего не ответила. Это был риторический вопрос и знать ответ на него Нырков не хотел.

– Ладно, пора заканчивать этот балаган. Господа Гольские, вы арестованы за антигосударственную и подрывную деятельность. Вы будете переведены в категорию Списанных граждан. Это значит, что после проведения следствия и выявления ваших сообщников, которых мы еще не знаем и которые еще не арестованы, вы будете казнены. Суд над вами будет показательным и ваша казнь будет транслироваться по TV. Послушник Игорь Гольский за побег из ДДС и антигосударственную деятельность направляется без суда в ЛК.

– Не-е-е-т! – Неестественно громко закричала Мара и обмякла.

– А Лада Гольская направляется в ДДС без права дальнейшей учебы с присвоением ей пожизненного статуса Послушницы. Без права выкупа, естественно. Всем все ясно?

Нырков торжествующе оглядел присутствующих и безжалостно добавил:

– Если всем все ясно, уводите Гольских. А ты, девочка, переоденься во что-нибудь по проще. Это дорогое платье для детей Высших тебе больше не пригодится.

Я моментально оценила ситуацию. Я прикрыла Ладу собой и прерывающимся голосом выкрикнула:

– Ты не посмеешь забрать девочку! Она ни в чем не виновата! Если ты хочешь денег, я готова отдать все что у меня есть и вывезти ее из страны. Я удочерю ее. Я гражданка Швейцарии и вы не посмеете отказать мне в ее удочерении! Дай им попрощаться!

Нырков ухмыльнулся.

– Боже, какая же ты наивная, Женя. И, заметь, это я тебе говорю уже не в первый раз…

Господин Нырков сделал глазами знак моповцу и тот, широко шагнув ко мне, вырвал Ладу из моих рук и потащил к ходу. Девочка громко забилась в истерике и попыталась вырваться из цепких рук мужчины.

Павел взревел:

– Отпусти ребенка, сволочь!

Не колеблясь ни секунды, я рванула за Ладой, но Нырков остановил меня ударом кулака в лицо. Я упала и потеряла сознание.

16.

Когда я пришла в себя, то поняла, что лежу на диване. Гостиная уже была пуста. Я с трудом села. Голова гудела. К своему крайнему удивлению я увидела Ныркова, сидящего в кресле. Он развалился, откинувшись на спинку кресла. Его руки расслабленно лежали на мягких подлокотниках.

Я нахмурилась и зло спросила:

– Ты еще здесь? Что тебе надо?

– Может водички принести? – с издевкой спросил Иуда (другого имени у этого негодяя уже быть не могло).

– Что ты здесь делаешь? – настойчиво спросила я.

– Жду пока ты придешь в себя. И скажи мне спасибо, что тебя не арестовали вместе со всеми. Анна Станиславовна дала четкие указания относительно тебя и настаивала на твоем аресте.

– Я даже не сомневаюсь в этом. Я была очень удивлена, что она выпустила меня из Столицы, – промямлила я, дотрагиваясь пальцами до разбитой в кровь губы.

– Это тоже моя заслуга. Это я уговорил Анну Станиславовну позволить тебе вернуться в Неверск. А ведь она была очень обижена на тебя. Госпожа Бельская дала тебе шанс принять нужную сторону. А ты сделала не тот выбор. И это было довольно неосмотрительно с твоей стороны. Ты хотела стать героиней?

Нырков сделал паузу. Он сцепил руки в замок и опустил на него чисто выбритый подбородок. И только сейчас я заметила, что он коротко пострижен и новая прическа внешне тоже очень изменила его. Заостренные черты лица стали как будто мягче, а морщины разгладились. Нырков словно помолодел лет на десять. Он по-прежнему буравил меня взглядом и едко улыбался, наслаждаясь своей победой. В какой-то момент мне показалось, что ему даже как-то скучно и не интересно объяснять мне простые и очевидные вещи, до которых я могла бы додуматься сама. Но он притворно вздохнул и лениво продолжил:

– Нам было важно, чтобы ты вернулась в Неверск. Мы предполагали, что ты непременно захочешь встретиться с сыном Гольских и познакомиться с ним. Ведь в последний раз ты видела его совсем еще младенцем. И мы не ошиблись. Эта встреча была важна для нас потому, что группа разыскиваемых нами хакеров обосновалась в подвале одного из корпусов приюта, в котором жил Игорь Гольский вместе с другими взрослыми Послушниками. Мы были уверены в том, что он наверняка знает в каком именно здании засела банда хакеров Гольского. Сам я там не бывал ни разу, да и надобности в этом у меня не было. Я связывался с ними только через новую сеть, которую помогал им создавать. Засечь их конкретное местонахождение тоже было сложно, потому что все корпуса приюта очень старые, с толстыми стенами. Конечно, там были камеры слежения, но на зданиях еще не была установлена новейшая аппаратура, способная просматривать все помещения, вплоть до подвальных. Ну кто же мог подумать, что в ДДС, где обитают безграмотные Послушники, может базироваться такая умная команда? Этим Гольский и воспользовался. Посадил своих хакеров в подвал одного из домов. Он даже от меня держал в секрете в каком именно, и кто из служащих приюта помогает ему. Для нас оставалось загадкой, где они брали аппаратуру и компы для работы. Но потом в МСС вычислили, не без моей помощи, конечно, что она свозится из Столицы. Был дан приказ до поры никого не трогать, поэтому хакеры работали безнаказанно.

Нырков выпрямился в кресле и закинув ногу на ногу, продолжил:

– Так вот. По пути в Неверск я установил на твоей сумке миникамеру, которая была способна все видеть и слышать, несмотря на ухищрения команды Демина по выведению из строя нашей аппаратуры. Так что я был в курсе всего, что там происходило. И не только я, но и сотрудники МСС. И знаешь, что было самым интересным в моей работе с Гольским и его людьми? Нет? А то, что я писал для них программы и сам же создавал вирусы для их уничтожения.

Нырков неестественно громко рассмеялся.

– Представляешь, как мне весело было работать над некоторыми девайсами, а потом придумывать новые, те, которые их бы взламывали! О, это была кропотливая и очень интересная работа! Я очень далеко продвинулся в своих изысканиях и заслуживаю хорошего вознаграждения.

(Господи, как же мне хотелось надавать пощечин по этому самодовольному и мерзкому лицу!).

Иуда прекратил смеяться.

– Как тебе такой поворотец? А? Так вот, в МСС видели и слышали все, о чем вы говорили с юным Гольским. Он же и привел вас в нужное место. Все годы, пока он находился в ДДС родители обучали его. В этом учреждении Демин нашел много своих сторонников и там они и создали сеть хакеров, которые могли взломать мое детище, мою сеть «Look-Book». Когда в МСС узнали об этом, то было принято решение внедриться в группу Демина и разворошить это осиное гнездо изнутри. Мы знали, что Павел занимается подрывной деятельностью. Но мы до определенного момента не подозревали, что Павел Гольский и есть Демин, о котором шептался народец. Для внедрения в эту банду требовался человек, с которым Гольский хорошо знаком. А еще это должен был быть специалист высокого класса, хорошо разбирающийся в IT-технологиях. Так выбор пал на меня. Я согласился. Мне придумали легенду и больше года мне потребовалось на то, чтобы довести дело до конца, свидетелем чего ты и была сегодня. Ладно, – Нырков хлопнул ладонями по коленям и поднялся. – Пора закругляться. Завтра будет тяжелый день. Проводи меня.